Его Достоинств, знаю,
В Сомнениях страшусь…
Ведь рядом с ним сама я
Ничтожною кажусь…
Что, если мой Возлюбленный
Найдет меня не Той…
Вот почему повергнут
В смятенье Разум мой…

Ну, взять назад те слова было невозможно, даже если бы она хотела, и ничего больше она предпринять не могла, пока Уолт не вернется… если вернется.
И потому она хладнокровно съела свое яйцо всмятку.
Но в это же самое утро, привлеченная к окну своей спальни, выходившему на Главную улицу, особым топотом пробегающего стада страусов, Эмили увидела косматую фигуру своего возлюбленного.
Она поспешно завершила свой туалет. Карло, учуяв ее волнение и поспешность, залаял и запрыгал. Эмили окатила внезапная волна чувств. Она твердо знала, что, бросившись за Уолтом, приобщится к великому приключению, которое может навеки разлучить ее с ее четвероногим другом, будь то бегство с любимым или брак, смерть или безумие.
Эмили крепко обняла большого пса, а затем заперла его в спальне.
К тому времени, когда она вышла на улицу, процессия уже намного удалилась. Вот чем объяснялась ее нескромная торопливость.
Но теперь она поравнялась с волосатым пастухом.
– Уолт! Подожди!
Уолт послушно остановился. Страусы продолжали путь без него, толпа обтекала их, мешая им метнуться в сторону. Вскоре два поэта остались в одиночестве, шум и суматоха замерли, едва процессия скрылась за поворотом.
Уолт стоял неподвижно. Эмили обогнула его, чтобы посмотреть ему в лицо. И с облегчением увидела, что его безмятежные мужественные черты при ее появлении не отразили ни отвращения, ни огорчения, чего она втайне опасалась. Совсем напротив, он ласково улыбнулся ей и снял свою обвислую черную шляпу.
– Эмили, дорогая, рад увидеть вас еще раз до нашего отбытия.
– Так оно назначено на сегодня! Поспешим, не то они отправятся без нас.
– Неужели вы все еще намерены подвергнуться опасности в такой рискованной экспедиции? Прошу…
– Ну разумеется. Никакой опасности я не предвижу… но если и так, неужели выдумаете, что я допущу, чтобы мой Учитель кинулся ей навстречу без меня?
Уолт вздохнул и вернул шляпу на голову. Взяв Эмили под локоть, он сказал:
– Пойдемте. На ходу мне лучше думается. Вот так я провел последние дни.
Они направились к центру города. Через несколько шагов Уолт заговорил:
– Эмили, я не думаю, что вы по-настоящему меня знаете…
– Да нет же, нет, Уолт, я знаю! Ваша душа прозрачна для меня, как лед над ручьем.
– Не могу согласиться. Мы едва познакомились, а вы уже считаете меня своим Учителем. Это одно указывает на то, как неверно вы обо мне судите. Я ничей не учитель, даже, боюсь, не свой собственный! Я все еще тайна для самого себя – после стольких-то лет. Как же я могу не быть тайной для вас?
– Но я люблю вас, Уолт! Уж конечно, это превосходит простое понимание!
– Да-да, согласен. Но, Эмили, подразумеваем ли мы одно и то же, когда говорим о любви? С тех пор как я покинул мою вечно качающуюся колыбель, я пребываю в жесточайшем недоумении о природе любви. Я постоянно болел влюбленной любовью. Разве земля не притягивает? Разве вся материя, изнывая от боли, не притягивает всю остальную материю? Вот так и мое тело для всего, с чем я встречаюсь, что знаю! Меня не удовлетворяет всего лишь большинство – я должен обладать любовью всех мужчин и всех женщин на земле!
– И у тебя есть моя, Уолт! Все мое сердце!
– Эмили, послушай. Из катящихся валов океана, из толпы, ты пришла ко мне кроткая, такая же капля, как я сам. Ты прошептала: «Я люблю тебя. Я проделала долгий путь просто поглядеть на тебя, коснуться тебя». И это хорошо. Но я отвечаю: «Теперь, когда мы встретились и посмотрели, мы спасены! Вернись в мире к океану, любовь моя. Я тоже часть этого океана, любовь моя. Мы неразлучны. Узри великую сферу, слепление всего, какое совершенство!»
Эмили услышала только слова «любовь моя», повторенные дважды. Путешествие в Обитель Лета было излишним: она уже пребывала в Раю.
– Как тебе угодно, Уолт. Я довольна. Присоединимся же к остальным.
– Только если ты истинно понимаешь меня, ma femme…
– Да, будь уверен, понимаю.
Остальной путь до Выгона они прошли молча.
Толпа собралась колоссальная. Не только людская масса заполнила пустырь, но зрители свешивались изо всех окон окружающих домов. Молодые школяры из Братского Ряда, явно уже под хмельком, распевали какую-то хриплую песенку о теле Джона Брауна – видимо, их представление о надлежащем напутствии для такого торжественного путешествия.
Эмили удивилась, что ни светские, ни религиозные власти не вмешались, чтобы положить конец по сути богохульной экспедиции. Ей оставалось только предположить, что в ход были пущены и деньги, и дикинсоновское влияние.
Сам корабль – с еще свернутыми парусами – преобразился в подобие рождественской елки, изукрашенной шарами. С его оснастки и надстроек свисали заряженные трубки Крукса в паутине электрических проводов. Их подозрительное содержимое, казалось, породило нимб вокруг каждой и заставляло колебаться самый воздух. Это создавало призрачный эффект, и Эмили все еще не могла понять, с помощью какого фокуса мадам Селяви удавалось его создавать.
Последняя страусиха – Норма, подумала Эмили, – как раз поднималась по длинному, очень пологому трапу. Уолт и Эмили последовали за птицей на борт.
Остальной экипаж уже ждал их там.
Остин первым увидел Эмили. Она приготовилась парировать его ожидаемые упреки и совсем растерялась от его слов:
– Хотя уже слишком поздно привести в исполнение твою угрозу телеграфировать папе и тем самым насильственно обеспечить себе участие в экспедиции, мы приглашаем тебя, сестра, сопутствовать нам. Вопреки твоей очевидной и беспочвенной неприязни к мадам Селяви она любезно ходатайствовала за тебя.
Эмили с подозрением посмотрела на медиума, получив в ответ насмешливый книксен и улыбку, напоминавшую выражение на морде одной из кошек Винни, подбирающейся к пернатой добыче.
Теперь заговорил Крукс:
– Если все томагавки хотя бы временно закопаны, быть может, нам следует вернуться к науке. Наше отбытие намечено точно на полдень, а у нас еще остались кое-какие дела. Генри и Остин, пожалуйста, уберите трап. И мистер Уитмен, не соблаговолите ли вы?…
Крукс вручил Уолту бутылку шампанского. Взяв ее, Уолт ответил:
– Это большая честь, сэр, – и направился на нос.
При появлении поэта там толпа взревела, затем умолкла. С тем достоинством, которое отличало его частые публичные выступления, Уолт обратился к зрителям:
– Вот слова моего доброго убеленного сединами друга Уильяма Каллена Брайанта, и я считаю, что они отвечают нынешнему событию:

Живи же так, чтоб, услыхав призыв,
Присоединиться к каравану множеств,
Что движется к таинственному царству,
Где каждый свой приют найдет в безмолвных
Чертогах смерти, не был ты подобен
Рабу в каменоломне, кто в свою темницу
Бредет, гоним бичом, но твердый в вере.
Приблизься же к своей могиле так, как тот,
Кто полог своего задернет ложа
И ляжет, чтобы сладким снам предаться.

При последних словах Уолт могучим ударом разбил бутылку о корпус корабля с зычным криком:
– Крещу тебя «Танатопсис» «Размышления о смерти» (греч.).

!
Шампанское и осколки стекла обдали ближайших зрителей. Воцарилась оглушенная тишина. Уолт повернулся было, чтобы уйти, но тут же снова повернулся лицом к толпе.
– Часы показывают момент – но что показывает вечность? – спросил он.
Никто не ответил ни в шутку, ни серьезно.
Уолт повернулся к остальным. В глазах Эмили он будто увеличивался, как если бы сбрасывал путы цивилизации, готовясь померяться своей большой душой с самой смертью, разминая свои духовные мышцы в преддверии к некой небесной борцовской схватке.
– Ну-с, камерадос, наш корабль благородно окрещен. Остается только поднять паруса. О, капитан, мой капитан – уже пора?
Крукс сверился с карманными часами.
– Почти. Давайте ляжем на наши кушетки. Заговорил Дэвис:
– Вскоре мы поплывем по Бухте Семи Душ, принцесса Розовое Облачко встретит нас на Гранатовых обрывах, и наши заветнейшие мечты осуществятся.
Остин сказал:
– Скоро я обниму моих деток.
– И c'est vrai это правда (фр.).

, после моего возвращения ни один медиум не сравнится со мной.
Крукс повел свой экипаж на корму к кольцу кушеток, несимметрично привинченных к палубе. Внутри кольца идеоплазмовые вместилища образовывали пентаграмму. С одной стороны в сложном порядке стройно выстроились плотно закупоренные металлические канистры и большие странного вида часы. От канистр тянулись резиновые трубки, по две к каждой кушетке. Каждая пара этих трубок завершалась гуттаперчевой маской для лица.
– Мисс Дикинсон, только вы одна не осведомлены о наших мерах предосторожности, а потому слушайте внимательно. Принцесса Розовое Облачко предупредила нас, что переправа с Земли в Обитель Лета сведет с ума человека, если он будет в сознании. Посему мы сочли за благо проделать это путешествие во сне, в таком же неведении об опасностях, как окаменелости профессора Агассиса.
Одна из канистр наполнена эфиром – газом, обладающим свойством усыплять мозг. Быть может, вы слышали о нем в связи с недавними экспериментами по родовспоможению в Центральной массачусетской клинике?… Вторая канистра содержит чистый кислород. Клапаны обеих контролируются вот этими multum-in parvo многое в малом (лат).

часами – своего рода электромеханическим прибором для засечения времени. За пять минут до полудня часы включат подачу эфира в наши маски. В полдень они же перекроют подающие трубки. Каких-то шестидесяти секунд будет достаточно, чтобы завершить переброску, и в тот же миг мы все будем разбужены ураганом свежего кислорода. Так вот: готовы ли вы доверить свою жизнь такому механизму?
Неколебимая уверенность ученого – сходная в чем-то с новой бравадой Уолта – вдохновила Эмили. Она ответила:
– Если вы ручаетесь за это приспособление, то я доверюсь ему… и вам, сэр.
Крукс улыбнулся.
– Вот и хорошо. Момент приближается. Дамы и господа, прошу на кушетки!
Бесстрашные аргонавты, готовясь к отправлению в другое измерение, улеглись на подушках, набитых конским волосом.
Эмили кончиками пальцев взяла свою маску, надела ее и завязала. Закрыв ей рот и нос, маска вызвала у Эмили клаустрофобическое ощущение, будто ее заключили в новейший Металлический Погребальный Футляр Фиска.
Она и правда почувствовала себя мертвой – старейшие ее страхи наконец осуществились.
Уолт занял кушетку прямо напротив нее. Эмили перехватила его взгляд, он подмигнул, и ей сразу стало легче.
Солнце светило прямо над головой, шум толпы доносился до Эмили, будто бессловесный гремящий шум прибоя.
Зашипел газ. Эмили задерживала дыхание, хотя ее легкие готовы были лопнуть, но в конце концов не выдержала и сделала вдох.
Сон – трибуна, куда ни кинешь взгляд, по сторонам за рядом ряд Свидетелей толпы стоят.
Осушая последние капли забвения, она услышала щелчок клапана, за которым последовал Громовой Раскат Рока.

10
«Уронен в акр эфира в одеянии мужеложца»

Ее прах воссоединился и остался жив. На Атомы ее были наложены Черты, царственные, вобранные, немые.
Она была Созданием, облаченным в Чудо. Это была Мука, величественнее, чем Восторг. Это была… Боль Воскрешения.
Если Смерть была Тире, то сама она, несомненно, противолежащий дефис.
Все еще вытянувшись на кушетке, смутно заметив, что полуденное небо над ней каким-то образом приобрело закатные оттенки – покров из золота и алости, пурпура и опала, – Эмили поднесла дрожащую руку к лицу и попыталась снять маску.
Над ней возникла фигура озабоченного Уолта.
– Погоди, Эмили, разреши мне.
Он снял с нее маску и помог ей сесть. Эмили заставила свои глаза сосредоточиться на их спутниках, которые мало-помалу приходили в себя, приподнимались, кое-как снимали анестезирующие приспособления.
– С тобой все в порядке? – спросил ее Уолт.
– Я… мне кажется, что да. Хотя я словно боюсь признать это тело своим. Что произошло? Мы действительно миновали рубеж смерти?
– Видимо, да. Но давай поможем остальным, и тогда мы увидим то, что увидим.
Вскоре все путешественники уже стояли на ногах, хотя и подгибающихся.
Затем впервые они осмелились поднять глаза и посмотреть за пределы «Танатопсиса».
То, что они увидели, заставило их всех сомнамбулически шагнуть к перилам.
«Танатопсис» стоял на колесах посреди словно бы безграничной абсолютно плоской равнины, окаём которой каким-то образом казался более отдаленным, чем земной горизонт.
И равнину покрывала изумрудно-зеленая, почти светящаяся трава, скошенная, или подстриженная, или благодаря природному самоограничению уподобившаяся ровной бархатистости газонов какого-нибудь Вельможного Поместья. И кроме этой травы, никаких иных примет.
Они стояли, застыв, в растерянном молчании, пока Уолт не разразился громовыми взрывами хохота, за которым последовала восторженная, почти безумная речь:
– О мой милый Боже! Я был прав с самого начала. Как прекрасно, как справедливо, как совершенно. Когда-нибудь какой-нибудь поэт получал более верное подтверждение своих видений? Прошу вас, кто-нибудь… спросите меня, что такое эта трава!
Эмили сказала послушно:
– Что… что такое эта трава, Уолт? Уолт выпятил грудь и задекламировал:
– Спросил ребенок: «Что такое – трава?» и полные ее принес мне горсти. Как мог ответить я ребенку? Я этого не знаю, как и он. Догадываюсь я: должно быть, это флаг моей природы, сотканный иззелени надежды. Еще догадываюсь: это Господа платок, надушенный подарок и напоминание, оброненный нарочно и с именем владельца где-то в уголке, чтоб мы могли увидеть, и заметить, и спросить: «Он чей?» Еще догадываюсь я, что это – единые, иероглифические, не стриженные волосы могил!
Юный Саттон захлопал в ладоши.
– Браво, Уолт! Ты все это видел еще до того, как мы добрались сюда!
Теперь нерешительно заговорил Дэвис:
– В мои расчеты, видимо, вкралась неточность. Совершенно ясно, что это не Бухта Семи Душ.
– Более чем очевидно, – согласился Крукс.
– Мне надо свериться с моими картами в каюте. Без сомнения, такая обширная географическая примета, как эта зеленая пустыня, должна быть на них отмечена, даже если это область Обители Лета incognita Здесь: неизвестная (лот.).

. В любом случае тревожиться оснований нет. Как только принцесса Розовое Облачко телепатически определит наше местонахождение, она материализуется здесь и астральными средствами перенесет пас в Замок Кошениль, где мы будем вести беседы с Аристотелем и Сократом, с Чосером и Шекспиром среди прочих бесчисленных духовных светил.
Дэвис с надеждой обернулся к мадам Селяви.
– Вы не могли бы установить контакт с принцессой, дорогая Хрозе?
Мадам Селяви закатила глаза и напрягла свои лицевые мышцы, словно пытаясь выдавить не идеоплазму, а почечный камень.
– Космический телеграф полон помех. Меня подавляет близость стольких духов…
Эмили чуть было не спросила, каких это духов? Но тут заговорил ее брат:
– Кто-нибудь обратил внимание на солнце? Теперь все искоса посмотрели на раздутый оранжевый шар, почти касающийся горизонта. Целых пять минут они не спускали с него глаз, но он не опустился ни на йоту. Слеза обожгла щеку Эмили, и она прервала молчание:
– Спустился сумрак ниже… ниже. Роса не пала на Траву… лишь на моем осталась Лбу… скатилась на мое Лицо. Я знаю этот Свет. Мое настало Умиранье… но не страшусь я это знать.
– Ваше умирание позади, – возразил Крукс. – Это что-то совсем другое.
С этими словами Крукс, сделав видимое усилие, чтобы стряхнуть с себя парализующую слабость, решительно направился к трюму, откуда доносились жалобные крики страусих.
– Остин, Генри, идите помогите мне справиться с птицами, пусть вращают генератор. Мы должны подзарядить гальванические пары на случай, если потребуется безотлагательно вернуться. Мистер Дэвис, вы и мадам, по-моему, должны сосредоточиться на установлении нашего местопребывания и любых предположительных обитателей Обители Лета. Ну а наши два барда… продолжайте сбивать ваши забавные стишки до следующих распоряжений.
Все разошлись, чтобы заняться своими обязанностями, и Уолт с Эмили остались у борта одни.
Вопреки непредвиденным и необъяснимым обстоятельствам, в которых они оказались, Эмили чувствовала, как в ней растут уверенность и спокойствие. Было ли причиной торжество Уолта, которым теперь светилась каждая унция его могучего тела, или капитанская аура Крукса, или сочетание того и другого, она не могла бы сказать. Но каким бы ни был источник, она не только не опасалась за свою судьбу в этом необычном месте, но скорее была исполнена приятных ожиданий.
Эмили уже собралась поделиться своими чувствами с Уолтом, как вдруг заметил а два осенних ручейка слез, струящихся по его бороде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33