Заверяю вас, я сумею его убедить, что я единственный достойный кандидат на это место.
– Договорились. Как насчет следующей пятницы? Завтра с самого утра разошлю приглашения. Мы позовем всех, кто хоть что-нибудь значит в этом проклятом городишке. Может, вы прочтете небольшую лекцию? Но развлекательную, будьте добры. В духе «основного инстинкта». Скажем, про обычаи спаривания у чертовых дикарей. Понимаете, к чему я?
Агассис поморщился. Просьба пришлась не в бровь, а в глаз.
– Я постараюсь развлекать не менее, чем просвещать, сэр.
– Молодчина, ей-богу! А теперь пойдем пропустим по чертовому стаканчику, чтобы скрепить уговор!
Несколько «чертовых стаканчиков» спустя Агассис нетвердым шагом отправился домой.
То, что желудок он опустошил через перила восточно-бостонского парома, не пробудило в нем желания спуститься к ужину.
Тем не менее он заставил себя сесть во главе стола. Не пристало главе ученого сообщества уклоняться от исполнения своего долга. К тому же он всегда побаивался бунта Дезора, если покажется, будто его хватка на вожжах правления слабеет.
Эта важная птица появилась в столовой уже после того, как остальные домашние, включая Цезаря, сели. (Агассис не потерпел присутствия за столом Дотти и изгнал ее к Джейн на кухню.) За Дезором вошел его кузен Мориц.
Мориц Дезор оказался пухлым коротышкой, одетым на манер Красавчика Бруммеля Джордж Брайан (Красавчик) Бруммель (1778 – 1840) – английский денди, введший в моду темное платье простого покроя с пышным жабо или шейным платком; его имя стало нарицательным для обозначения щеголей.
. Едва кузен его представил, как Мориц плюхнулся на стул и тут же набросился на вареный картофель с петрушкой.
За все время ужина жевать Мориц перестал лишь однажды, когда взялся напыщенно разглагольствовать о последних интеллектуальных веяниях Парижа.
– Вы не читали Маркса, профессор? И еще называете себя образованным человеком! Это – гений! Вероятно, самый взрывоопасный мыслитель нашего времени. Я просто проглотил его «Misere de la philosophie» «Нищета философии» (фр.).
. Сейчас он работает над еще более захватывающим трудом, и ему помогает соавтор Фридрих Энгельс. Полагаю, вы и о нем не слышали? Так я и думал. Они назвали его «Манифест Коммунистический партии». Когда он будет опубликован, придет конец власти богатства и привилегий, всех аристократов, наследственных или самозваных, а также их прихвостней вроде вас.
Агассис бухнул кулаком по столу так, что столовые приборы сплясали тарантеллу.
– Довольно, мистер Дезор! Я не заискиваю перед богачами, я человек науки, а это призвание более высокое, чем вы, кажется, способны себе представить. Если вам действительно претит то, как я зарабатываю на жизнь, не понимаю, почему вы столь вольно наедаетесь за моим столом.
– Любая собственность – кража, и брать у богатых – не преступление.
– Вздор! Вы вольны швыряться силлогизмами, как Фома Аквинский, но предупреждаю вас – и вас, Эдвард, тоже, – что, если вы хотите здесь остаться, прошу не дерзить и проявлять толику уважения к вашему хозяину.
Мориц пробормотал что-то, подозрительно похожее на «Apres moi, le deluge» «После меня хоть потоп» (фр.).
, но Агассис это спустил. Вставая из-за стола, швейцарский ученый сказал:
– У меня был трудный день, я получил тревожные известия из дома и прошу извинить, если я лягу рано.
Выслушав сочувственные пожелания доброй ночи своих четырех помощников, Агассис вышел. В коридоре его нагнал Цезарь.
– Луи, я бин как будто понять, где может шкрыфаться Т'гузери…
– Прошу вас, Якоб, подождите с этим до утра.
– Ja-ja. И шпи крепко, и штреляй метко.
– Спасибо.
В середине ночи Агассис проснулся от странного, но приятного ощущения. После минутного раздумья он установил, что оно вызвано применением чьего-то ротового аппарата к его детородному органу.
Боязливо опустив руку вниз, он нащупал знакомую косу Джейн и расслабился.
Кончил он в высшей степени удовлетворительно, не помешало даже то, что перед его внутренним взором мелькнуло лицо Цецилии.
Когда Джейн уютно устроилась с ним рядом, Агассис решился спросить:
– Вы никогда раньше этого не делали, милая. Где вы научились…
И осекся.
Он сам заподозрил ответ.
Но не желал подтверждения своей догадке.
5
Липкая ситуация
С утренней почтой пришло только одно письмо, касающееся поисков колдуна. Ксожалению, оно было от Осии Клея.
Судари!
Последние сутки я не получал от вас известий и потому принужден расчесть, что вам надобно еще доказательств, что этот раб ваший. Сим прилагаю от сегодняшнего дня в ответ на ваше последнее, которого я еще не получил, и прочее и прочее, новое доказательство его личности. Пусть этого достанет, чтобы скрепить нашу сделку, иначе несчастная скотина будет просто разрезана на части. Еще вы мне должны за объедки, которые я ему выплескиваю.
Ваш O.K.
Поглядев на невскрытую посылку, прибывшую вместе с письмом, Агассис содрогнулся. И письмо, и посылка вскоре последовали в печку за первым посланием. Он прикажет Джейн раскалить сегодня литой «молох» докрасна.
Еще в шлафроке, прихлебывая кофе из фарфоровой чашки, украшенной небесным карпом (Cyprinus carpio), ученый ожидал прихода Якоба Цезаря. Когда Агассис проснулся, кейптаунец и его человекообразная еще не вставали, и сама мысль о том, чтобы их потревожить, вызвала у него отвращение.
Воплощенная в них гнусность все не давала Агассису покоя. Ему ежеминутно приходилось напоминать себе, что Цезарь – необходимая ступенька к всемирной славе, которая ожидает его, Агассиса, как открывателя источника Творения, Космогонического Локуса. Когда они поймают Т'гузери, Цезарь понадобится, чтобы допросить колдуна на его родном языке кои-сан. Но едва они выжмут из бушмена нужные сведения, бур и его макака будут изгнаны с отборной бранью, не говоря уже о вполне заслуженной порке от руки, скажем, Пуртале, малого во всех отношениях дюжего.
В надежде хоть немного продвинуться в работе над какой-нибудь начатой монографией Агассис сел за заваленное бумагами бюро.
Поверх одной стопки (куда, без сомнения, его положила, прибираясь, Джейн) лежало письмо матери о Цецилии.
Что делать с отныне непригодной женой? Чем, в сущности, он ей обязан? Бедная глупенькая любящая Цецилия…
Она так и не стала подспорьем в его карьере, о котором ему мечталось. Разумеется, не может быть и речи о том, чтобы вернуться в Европу и ухаживать за ней. В Европе достаточно знающих врачей. Он пошлет еще денег. Решено. Банковский чек еще на несколько сотен долларов облегчит ее затворничество, а заодно и жизнь всей семье. Мучительно отрывать хотя бы какие-то деньги от научных проектов, но он немедленно обратится к своему банкиру. Раздался стук.
– Войдите.
В кабинет вошел Якоб Цезарь, облаченный в одолженный у Пуртале сюртук (грязное с дороги платье, в котором он приплыл сюда через Атлантический океан, было сочтено позорящим дом ученого). Агассис с удовлетворением отметил, что бур явился без готтентотки. Может, он все же учится хорошим манерам…
– Зо, теперь фы готовы выслушать майне догадку о том, где, на наш с Дотти фсгляд, пряшется Т'гузери?
– Да, сегодня мне легче сосредоточиться. Вчера был ужасный день. Трудно вообразить, что сегодня может быть хуже. Итак, к какому заключению вы пришли?
Цезарь гордо погладил кустистые бакенбарды и лишь потом объявил:
– Т'гузери пряшется на «подпольной железной дороге» система переброски беглых рабов-негров из южных штатов в северные (в XIX в.).
!
Агассис вскочил на ноги.
– Ну конечно! Где еще логичнее «залечь» негру? Без сомнения, наш колдун убедил недалеких аболиционистов его спрятать. Я всегда говорил: нетрудно провести тех, кто блуждает в потемках. Это же просто замечательно. Теперь он почти у нас в руках. Нам остается только пойти на ближайший перевалочный пункт «подпольной железной дороги», разоблачить обман Т'гузери и потребовать, чтобы его передали нам. Проще простого.
Цезарь выждал, пока Агассис закончит, а потом спросил:
– Und фы знаете, где блишайший перефалочный пункт?
– Ну, нет, не совсем…
– Так я и думал. Und к кому же нам тогда обратиться?
– Кажется, квакеры выступают против рабства. Может, мы могли бы найти члена этой секты и спросить у него?
– Это фее рафно что попросить перфого фстрешного лондонца предштавить фас королеве Фиктории! Nein, у нас с Дотти как раз ешть на примете подходящий челофек.
– И кто бы это мог быть?
– Уильям Ллойд Гаррисон Американский прогрессивный общественный деятель и поэт, аболиционист.
, ишдатель «Осфободителя».
– Я о нем слышал. Отъявленный смутьян. Насколько мне известно, несколько лет назад его атаковала посреди улицы толпа горожан, возмущенных его пламенным краснобайством в пользу эмансипации. Я предпочел бы иметь дело с человеком более разумным, но полагаю, любой, кто связан с «подпольной железной дорогой», сразу выпадает из этой категории. Ну, идем его искать?
– Ja, вот только захвачу Дотти.
– Да будет вам, Якоб, так ли уж необходимо ее присутствие? Пусть Гаррисон ревностный аболиционист, но это еще не значит, что он забыл, что остается белым. Сомневаюсь, что он станет беседовать с негритянкой. Человек, знаете ли, может разделять частную жизнь и публичные выступления.
– Nein, нам нужно взять с собой Дотти.
Агассис воздел руки к потолку.
– Не буду с вами спорить. Но если вы настаиваете, чтобы она пошла с нами, пусть хотя бы подождет за дверью конторы Гаррисона, пока мы не уясним себе его настроения.
– Яволь.
Вскоре все трое уже переправились на пароме к причалам Брод-стрит. Гавань, как обычно, бурлила, казалась движущимся лесом мачт. На полпути их едва не потопил колесный пароход под названием «Дженни Линд».
– Мы с Дотти однажды слушали в Йоганнесбургской опере, как поет Шведский соловей. Какой голос!
– Вы взяли туземку в оперу? Какое расточительство! Как может она оценить столь возвышенные переживания?
– Это фы недооценифаете майне фрау. Und кроме того, разфе музыка не фсеобший язык?
– Не для животных.
Цезарь на мгновение умолк. Потом с искренней жалостью сказал:
– Придет день, и эти фаши наштроения принесут фам много горя, Луи. Я ясно это фишу.
Агассис промолчал.
По Брод-стрит они дошли до Конгресс, свернули налево по Чэннинг и вскоре вышли на Девоншир-стрит. В следующем квартале они нашли здание, в котором помещалась редакция подстрекательской газеты «Освободитель».
На четвертом этаже они остановились у двери, на которой карандашом было написано название листка.
– Так вот, помните, что я говорил. Дотти должна ждать снаружи, предпочтительно на протяжении всей беседы, иначе мы рискуем оскорбить Гаррисона.
– Да ладно, ладно, входите же.
Поскольку это было публичное заведение, Агассис не соизволил постучать.
Все владения «Освободителя» состояли из одной заваленной книгами и бумагами тесной комнаты. Один ее угол занимал погребенный под всевозможными памфлетами и листовками стол. У стола сидел белый мужчина, по всей видимости, сам Гаррисон. На коленях у него сидел черный мужчина и обнимал белого.
Даже предстань перед ним Медуза со своими сестрами, и тогда Агассис не был бы парализован больше. Его мозг просто отказался работать, точно забастовавшие работницы из «Ассоциации реформ женского труда» на заводах Лоуэлла.
Гаррисона и его партнера как будто совсем не смутило, что их застали в столь компрометирующей позе.
– Добро пожаловать в штаб-квартиру нового мира и братства всего человечества, джентльмены, – сказал Гаррисон. – Чем можем быть вам полезны?
– Майн имя Якоб Цезарь, und это профессор Луи Агассис.
– Рад с вами познакомиться. Позвольте представить вам моего лучшего автора и ближайшего друга, мистера Фредерика Дугласа.
Черный мужчина с достоинством слез с колен белого и, протянув руку, сделал несколько шагов вперед.
Оцепенение Агассиса как рукой сняло. Расширив глаза, он непроизвольно попятился и отступал, пока не уперся в стену. Но и там его ноги продолжали тщетно шаркать.
Пожав протянутую руку, Цезарь отвлек Дугласа на себя.
– Фы долшны исфинить майн друга. В пошледнее фремя на его толю фыпало мношестфо неприятных хлопот, и он есть несколько не ф себе. Поввольте мне говорить от имени нас обоих. Мы пришли узнать, как найти перефалочный пункт «подпольной железной дороги».
Взгляд Гаррисона мгновенно стал жестче.
– Зачем?
Цезарь вкратце изложил суть их поисков. Выслушав, Гаррисон вместе со стулом повернулся к Дугласу:
– Что скажешь, Фредерик?
– Крайне неубедительно. Я склонен думать, что эти двое – охотники за беглыми рабами и пришли утащить наших братьев и сестер назад за линию Мейсона-Диксона Изначально граница между штатами Пенсильвания и Мэриленд; в период, предшествовавший Гражданской войне, так обычно называли границу между Севером и Югом.
.
– Согласен. Ваши очевидные ухищрения – оскорбление нашему интеллекту, джентльмены. Передайте своим хозяевам, иуды, что вы потерпели поражение, а им недолго еще радоваться своему гнусному царству крови, пота и слез. Вскоре настанет их черед отведать кнута!
– Наин, шестно, мы не есть…
– Возможно, я могла бы просить вас помочь?
В дверях стояла Дотти. Появление этого нового действующего лица как будто заинтересовало Гаррисона.
– И кто же вы будете, юная леди?
– Нг! дату Баартман, сэр.
Гаррисон вскочил.
– Не та ли Нг! дату Баартман из Кейптауна, чьи на редкость проницательные письма я все эти годы пускаю в печать сразу по получении?
Дотти скромно потупилась.
– Та самая.
– Какая честь! Почему же вы не сказали, что знакомы с мисс Баартман? – спросил он Цезаря. – Это в корне меняет дело. Разумеется, если мисс Баартман говорит, что вам нужно связаться с «железной дорогой», я без раздумий расскажу вам.
– Нужно, сэр.
– Большего мне и не требуется. Бостонским перевалочным пунктом руководит Жозефина Сен-Пьер-Руффин Сен-Пьер-Руффин Жозефина (1842 – 1924) – аболиционистка и суфражистка, издательница первого американского женского журнала.
со своего семейного предприятия «Мелассовая фабрика Руффина» в Норт-Энд. Знаете, где это?
– Найдем.
– Превосходно! Желаю удачи в поисках вашего дьявольского некроманта. Прощайте. И мисс Баартман… прошу, присылайте нам свои письма. Вы вдохновляете всех нас.
– И делаете честь нашей расе, – добавил Дуглас.
– Без ваших трудов дело не сдвинулось бы с мертвой точки.
Забрав еще не оправившегося от потрясения Агассиса, Цезарь повел его вниз. Свежий воздух как будто несколько оживил натуралиста.
– Я же шказал, что нам понатобится Дотти, Луи.
– Никогда… Мне и в голову бы не пришло, что когда-нибудь доведется увидеть такое! Да ведь по сравнению с этим ваши отношения кажутся совершенно естественными!
– Фее отношительно, Луи. Это урок, который препотает нам шизнь.
– Возможно. Но я тоже учитель, я никогда не применял розгу так жестоко.
– Может, у фас никогда не было штоль тупого ученика. – Пфф!
Агассис и его спутники пересекли весь город и вскоре оказались в Норт-Энде – лабиринте запруженных людьми улочек, некогда привилегированных, а ныне населенных средиземноморскими, семитскими и ибернийскими иммигрантами.
– Какой позор, – сказал Агассис, – что эти родовые переулки Ривера Ривер Пол (1734 – 1818) – незначительная фигура в истории Войны за Независимость, увековеченная в поэме Лонгфелло «Скачка Пола Ривера».
и Франклина ныне отданы на поругание низшим расам.
– Фсем нушно где-то шить. Und федь именно они штроят ваш город.
– Но они хотя бы могли проявить толику порядочности и жить как цивилизованные люди. Только поглядите на эту выставленную напоказ прачечную. Мерзость!
Агассис жестом указал на множество веревок с сушащимся исподним, натянутых поперек узких улочек чуть выше голов прохожих.
– Обходишься тем, что имеешь.
– Если следовать вашей философии, вместо одежды мы бы все еще мазались сажей и животным жиром, – сказал Агассис, подчеркнуто покосившись на Дотти.
– Фаш ефропейский сюртух, профессор Агассис, и дня бы в буше не протянул.
– Я не намереваюсь поселиться на ваших пустошах. Чем скорее западная цивилизация возьмет подобные места под свое крыло, тем лучше для всего мира.
По немощеной Салем-стрит, в начале которой высилась Старая Северная церковь, они поднимались в раздраженном молчании.
Салем незаметно перешла в Халл-стрит, и эта улица тоже шла вверх.
На вершине холма они остановились у ворот кладбища Коппс-хилл, давая Агассису перевести дух. Швейцарский горец мысленно корил себя: он становится слишком тучен. Где тот юный козел, скакавший по ледниковым расселинам?
Теперь они находились в самой высокой точке Норт-Энда. Отсюда открывался прекрасный вид на Чарльстон, связанный с Норт-Эндом самым длинным мостом Америки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Договорились. Как насчет следующей пятницы? Завтра с самого утра разошлю приглашения. Мы позовем всех, кто хоть что-нибудь значит в этом проклятом городишке. Может, вы прочтете небольшую лекцию? Но развлекательную, будьте добры. В духе «основного инстинкта». Скажем, про обычаи спаривания у чертовых дикарей. Понимаете, к чему я?
Агассис поморщился. Просьба пришлась не в бровь, а в глаз.
– Я постараюсь развлекать не менее, чем просвещать, сэр.
– Молодчина, ей-богу! А теперь пойдем пропустим по чертовому стаканчику, чтобы скрепить уговор!
Несколько «чертовых стаканчиков» спустя Агассис нетвердым шагом отправился домой.
То, что желудок он опустошил через перила восточно-бостонского парома, не пробудило в нем желания спуститься к ужину.
Тем не менее он заставил себя сесть во главе стола. Не пристало главе ученого сообщества уклоняться от исполнения своего долга. К тому же он всегда побаивался бунта Дезора, если покажется, будто его хватка на вожжах правления слабеет.
Эта важная птица появилась в столовой уже после того, как остальные домашние, включая Цезаря, сели. (Агассис не потерпел присутствия за столом Дотти и изгнал ее к Джейн на кухню.) За Дезором вошел его кузен Мориц.
Мориц Дезор оказался пухлым коротышкой, одетым на манер Красавчика Бруммеля Джордж Брайан (Красавчик) Бруммель (1778 – 1840) – английский денди, введший в моду темное платье простого покроя с пышным жабо или шейным платком; его имя стало нарицательным для обозначения щеголей.
. Едва кузен его представил, как Мориц плюхнулся на стул и тут же набросился на вареный картофель с петрушкой.
За все время ужина жевать Мориц перестал лишь однажды, когда взялся напыщенно разглагольствовать о последних интеллектуальных веяниях Парижа.
– Вы не читали Маркса, профессор? И еще называете себя образованным человеком! Это – гений! Вероятно, самый взрывоопасный мыслитель нашего времени. Я просто проглотил его «Misere de la philosophie» «Нищета философии» (фр.).
. Сейчас он работает над еще более захватывающим трудом, и ему помогает соавтор Фридрих Энгельс. Полагаю, вы и о нем не слышали? Так я и думал. Они назвали его «Манифест Коммунистический партии». Когда он будет опубликован, придет конец власти богатства и привилегий, всех аристократов, наследственных или самозваных, а также их прихвостней вроде вас.
Агассис бухнул кулаком по столу так, что столовые приборы сплясали тарантеллу.
– Довольно, мистер Дезор! Я не заискиваю перед богачами, я человек науки, а это призвание более высокое, чем вы, кажется, способны себе представить. Если вам действительно претит то, как я зарабатываю на жизнь, не понимаю, почему вы столь вольно наедаетесь за моим столом.
– Любая собственность – кража, и брать у богатых – не преступление.
– Вздор! Вы вольны швыряться силлогизмами, как Фома Аквинский, но предупреждаю вас – и вас, Эдвард, тоже, – что, если вы хотите здесь остаться, прошу не дерзить и проявлять толику уважения к вашему хозяину.
Мориц пробормотал что-то, подозрительно похожее на «Apres moi, le deluge» «После меня хоть потоп» (фр.).
, но Агассис это спустил. Вставая из-за стола, швейцарский ученый сказал:
– У меня был трудный день, я получил тревожные известия из дома и прошу извинить, если я лягу рано.
Выслушав сочувственные пожелания доброй ночи своих четырех помощников, Агассис вышел. В коридоре его нагнал Цезарь.
– Луи, я бин как будто понять, где может шкрыфаться Т'гузери…
– Прошу вас, Якоб, подождите с этим до утра.
– Ja-ja. И шпи крепко, и штреляй метко.
– Спасибо.
В середине ночи Агассис проснулся от странного, но приятного ощущения. После минутного раздумья он установил, что оно вызвано применением чьего-то ротового аппарата к его детородному органу.
Боязливо опустив руку вниз, он нащупал знакомую косу Джейн и расслабился.
Кончил он в высшей степени удовлетворительно, не помешало даже то, что перед его внутренним взором мелькнуло лицо Цецилии.
Когда Джейн уютно устроилась с ним рядом, Агассис решился спросить:
– Вы никогда раньше этого не делали, милая. Где вы научились…
И осекся.
Он сам заподозрил ответ.
Но не желал подтверждения своей догадке.
5
Липкая ситуация
С утренней почтой пришло только одно письмо, касающееся поисков колдуна. Ксожалению, оно было от Осии Клея.
Судари!
Последние сутки я не получал от вас известий и потому принужден расчесть, что вам надобно еще доказательств, что этот раб ваший. Сим прилагаю от сегодняшнего дня в ответ на ваше последнее, которого я еще не получил, и прочее и прочее, новое доказательство его личности. Пусть этого достанет, чтобы скрепить нашу сделку, иначе несчастная скотина будет просто разрезана на части. Еще вы мне должны за объедки, которые я ему выплескиваю.
Ваш O.K.
Поглядев на невскрытую посылку, прибывшую вместе с письмом, Агассис содрогнулся. И письмо, и посылка вскоре последовали в печку за первым посланием. Он прикажет Джейн раскалить сегодня литой «молох» докрасна.
Еще в шлафроке, прихлебывая кофе из фарфоровой чашки, украшенной небесным карпом (Cyprinus carpio), ученый ожидал прихода Якоба Цезаря. Когда Агассис проснулся, кейптаунец и его человекообразная еще не вставали, и сама мысль о том, чтобы их потревожить, вызвала у него отвращение.
Воплощенная в них гнусность все не давала Агассису покоя. Ему ежеминутно приходилось напоминать себе, что Цезарь – необходимая ступенька к всемирной славе, которая ожидает его, Агассиса, как открывателя источника Творения, Космогонического Локуса. Когда они поймают Т'гузери, Цезарь понадобится, чтобы допросить колдуна на его родном языке кои-сан. Но едва они выжмут из бушмена нужные сведения, бур и его макака будут изгнаны с отборной бранью, не говоря уже о вполне заслуженной порке от руки, скажем, Пуртале, малого во всех отношениях дюжего.
В надежде хоть немного продвинуться в работе над какой-нибудь начатой монографией Агассис сел за заваленное бумагами бюро.
Поверх одной стопки (куда, без сомнения, его положила, прибираясь, Джейн) лежало письмо матери о Цецилии.
Что делать с отныне непригодной женой? Чем, в сущности, он ей обязан? Бедная глупенькая любящая Цецилия…
Она так и не стала подспорьем в его карьере, о котором ему мечталось. Разумеется, не может быть и речи о том, чтобы вернуться в Европу и ухаживать за ней. В Европе достаточно знающих врачей. Он пошлет еще денег. Решено. Банковский чек еще на несколько сотен долларов облегчит ее затворничество, а заодно и жизнь всей семье. Мучительно отрывать хотя бы какие-то деньги от научных проектов, но он немедленно обратится к своему банкиру. Раздался стук.
– Войдите.
В кабинет вошел Якоб Цезарь, облаченный в одолженный у Пуртале сюртук (грязное с дороги платье, в котором он приплыл сюда через Атлантический океан, было сочтено позорящим дом ученого). Агассис с удовлетворением отметил, что бур явился без готтентотки. Может, он все же учится хорошим манерам…
– Зо, теперь фы готовы выслушать майне догадку о том, где, на наш с Дотти фсгляд, пряшется Т'гузери?
– Да, сегодня мне легче сосредоточиться. Вчера был ужасный день. Трудно вообразить, что сегодня может быть хуже. Итак, к какому заключению вы пришли?
Цезарь гордо погладил кустистые бакенбарды и лишь потом объявил:
– Т'гузери пряшется на «подпольной железной дороге» система переброски беглых рабов-негров из южных штатов в северные (в XIX в.).
!
Агассис вскочил на ноги.
– Ну конечно! Где еще логичнее «залечь» негру? Без сомнения, наш колдун убедил недалеких аболиционистов его спрятать. Я всегда говорил: нетрудно провести тех, кто блуждает в потемках. Это же просто замечательно. Теперь он почти у нас в руках. Нам остается только пойти на ближайший перевалочный пункт «подпольной железной дороги», разоблачить обман Т'гузери и потребовать, чтобы его передали нам. Проще простого.
Цезарь выждал, пока Агассис закончит, а потом спросил:
– Und фы знаете, где блишайший перефалочный пункт?
– Ну, нет, не совсем…
– Так я и думал. Und к кому же нам тогда обратиться?
– Кажется, квакеры выступают против рабства. Может, мы могли бы найти члена этой секты и спросить у него?
– Это фее рафно что попросить перфого фстрешного лондонца предштавить фас королеве Фиктории! Nein, у нас с Дотти как раз ешть на примете подходящий челофек.
– И кто бы это мог быть?
– Уильям Ллойд Гаррисон Американский прогрессивный общественный деятель и поэт, аболиционист.
, ишдатель «Осфободителя».
– Я о нем слышал. Отъявленный смутьян. Насколько мне известно, несколько лет назад его атаковала посреди улицы толпа горожан, возмущенных его пламенным краснобайством в пользу эмансипации. Я предпочел бы иметь дело с человеком более разумным, но полагаю, любой, кто связан с «подпольной железной дорогой», сразу выпадает из этой категории. Ну, идем его искать?
– Ja, вот только захвачу Дотти.
– Да будет вам, Якоб, так ли уж необходимо ее присутствие? Пусть Гаррисон ревностный аболиционист, но это еще не значит, что он забыл, что остается белым. Сомневаюсь, что он станет беседовать с негритянкой. Человек, знаете ли, может разделять частную жизнь и публичные выступления.
– Nein, нам нужно взять с собой Дотти.
Агассис воздел руки к потолку.
– Не буду с вами спорить. Но если вы настаиваете, чтобы она пошла с нами, пусть хотя бы подождет за дверью конторы Гаррисона, пока мы не уясним себе его настроения.
– Яволь.
Вскоре все трое уже переправились на пароме к причалам Брод-стрит. Гавань, как обычно, бурлила, казалась движущимся лесом мачт. На полпути их едва не потопил колесный пароход под названием «Дженни Линд».
– Мы с Дотти однажды слушали в Йоганнесбургской опере, как поет Шведский соловей. Какой голос!
– Вы взяли туземку в оперу? Какое расточительство! Как может она оценить столь возвышенные переживания?
– Это фы недооценифаете майне фрау. Und кроме того, разфе музыка не фсеобший язык?
– Не для животных.
Цезарь на мгновение умолк. Потом с искренней жалостью сказал:
– Придет день, и эти фаши наштроения принесут фам много горя, Луи. Я ясно это фишу.
Агассис промолчал.
По Брод-стрит они дошли до Конгресс, свернули налево по Чэннинг и вскоре вышли на Девоншир-стрит. В следующем квартале они нашли здание, в котором помещалась редакция подстрекательской газеты «Освободитель».
На четвертом этаже они остановились у двери, на которой карандашом было написано название листка.
– Так вот, помните, что я говорил. Дотти должна ждать снаружи, предпочтительно на протяжении всей беседы, иначе мы рискуем оскорбить Гаррисона.
– Да ладно, ладно, входите же.
Поскольку это было публичное заведение, Агассис не соизволил постучать.
Все владения «Освободителя» состояли из одной заваленной книгами и бумагами тесной комнаты. Один ее угол занимал погребенный под всевозможными памфлетами и листовками стол. У стола сидел белый мужчина, по всей видимости, сам Гаррисон. На коленях у него сидел черный мужчина и обнимал белого.
Даже предстань перед ним Медуза со своими сестрами, и тогда Агассис не был бы парализован больше. Его мозг просто отказался работать, точно забастовавшие работницы из «Ассоциации реформ женского труда» на заводах Лоуэлла.
Гаррисона и его партнера как будто совсем не смутило, что их застали в столь компрометирующей позе.
– Добро пожаловать в штаб-квартиру нового мира и братства всего человечества, джентльмены, – сказал Гаррисон. – Чем можем быть вам полезны?
– Майн имя Якоб Цезарь, und это профессор Луи Агассис.
– Рад с вами познакомиться. Позвольте представить вам моего лучшего автора и ближайшего друга, мистера Фредерика Дугласа.
Черный мужчина с достоинством слез с колен белого и, протянув руку, сделал несколько шагов вперед.
Оцепенение Агассиса как рукой сняло. Расширив глаза, он непроизвольно попятился и отступал, пока не уперся в стену. Но и там его ноги продолжали тщетно шаркать.
Пожав протянутую руку, Цезарь отвлек Дугласа на себя.
– Фы долшны исфинить майн друга. В пошледнее фремя на его толю фыпало мношестфо неприятных хлопот, и он есть несколько не ф себе. Поввольте мне говорить от имени нас обоих. Мы пришли узнать, как найти перефалочный пункт «подпольной железной дороги».
Взгляд Гаррисона мгновенно стал жестче.
– Зачем?
Цезарь вкратце изложил суть их поисков. Выслушав, Гаррисон вместе со стулом повернулся к Дугласу:
– Что скажешь, Фредерик?
– Крайне неубедительно. Я склонен думать, что эти двое – охотники за беглыми рабами и пришли утащить наших братьев и сестер назад за линию Мейсона-Диксона Изначально граница между штатами Пенсильвания и Мэриленд; в период, предшествовавший Гражданской войне, так обычно называли границу между Севером и Югом.
.
– Согласен. Ваши очевидные ухищрения – оскорбление нашему интеллекту, джентльмены. Передайте своим хозяевам, иуды, что вы потерпели поражение, а им недолго еще радоваться своему гнусному царству крови, пота и слез. Вскоре настанет их черед отведать кнута!
– Наин, шестно, мы не есть…
– Возможно, я могла бы просить вас помочь?
В дверях стояла Дотти. Появление этого нового действующего лица как будто заинтересовало Гаррисона.
– И кто же вы будете, юная леди?
– Нг! дату Баартман, сэр.
Гаррисон вскочил.
– Не та ли Нг! дату Баартман из Кейптауна, чьи на редкость проницательные письма я все эти годы пускаю в печать сразу по получении?
Дотти скромно потупилась.
– Та самая.
– Какая честь! Почему же вы не сказали, что знакомы с мисс Баартман? – спросил он Цезаря. – Это в корне меняет дело. Разумеется, если мисс Баартман говорит, что вам нужно связаться с «железной дорогой», я без раздумий расскажу вам.
– Нужно, сэр.
– Большего мне и не требуется. Бостонским перевалочным пунктом руководит Жозефина Сен-Пьер-Руффин Сен-Пьер-Руффин Жозефина (1842 – 1924) – аболиционистка и суфражистка, издательница первого американского женского журнала.
со своего семейного предприятия «Мелассовая фабрика Руффина» в Норт-Энд. Знаете, где это?
– Найдем.
– Превосходно! Желаю удачи в поисках вашего дьявольского некроманта. Прощайте. И мисс Баартман… прошу, присылайте нам свои письма. Вы вдохновляете всех нас.
– И делаете честь нашей расе, – добавил Дуглас.
– Без ваших трудов дело не сдвинулось бы с мертвой точки.
Забрав еще не оправившегося от потрясения Агассиса, Цезарь повел его вниз. Свежий воздух как будто несколько оживил натуралиста.
– Я же шказал, что нам понатобится Дотти, Луи.
– Никогда… Мне и в голову бы не пришло, что когда-нибудь доведется увидеть такое! Да ведь по сравнению с этим ваши отношения кажутся совершенно естественными!
– Фее отношительно, Луи. Это урок, который препотает нам шизнь.
– Возможно. Но я тоже учитель, я никогда не применял розгу так жестоко.
– Может, у фас никогда не было штоль тупого ученика. – Пфф!
Агассис и его спутники пересекли весь город и вскоре оказались в Норт-Энде – лабиринте запруженных людьми улочек, некогда привилегированных, а ныне населенных средиземноморскими, семитскими и ибернийскими иммигрантами.
– Какой позор, – сказал Агассис, – что эти родовые переулки Ривера Ривер Пол (1734 – 1818) – незначительная фигура в истории Войны за Независимость, увековеченная в поэме Лонгфелло «Скачка Пола Ривера».
и Франклина ныне отданы на поругание низшим расам.
– Фсем нушно где-то шить. Und федь именно они штроят ваш город.
– Но они хотя бы могли проявить толику порядочности и жить как цивилизованные люди. Только поглядите на эту выставленную напоказ прачечную. Мерзость!
Агассис жестом указал на множество веревок с сушащимся исподним, натянутых поперек узких улочек чуть выше голов прохожих.
– Обходишься тем, что имеешь.
– Если следовать вашей философии, вместо одежды мы бы все еще мазались сажей и животным жиром, – сказал Агассис, подчеркнуто покосившись на Дотти.
– Фаш ефропейский сюртух, профессор Агассис, и дня бы в буше не протянул.
– Я не намереваюсь поселиться на ваших пустошах. Чем скорее западная цивилизация возьмет подобные места под свое крыло, тем лучше для всего мира.
По немощеной Салем-стрит, в начале которой высилась Старая Северная церковь, они поднимались в раздраженном молчании.
Салем незаметно перешла в Халл-стрит, и эта улица тоже шла вверх.
На вершине холма они остановились у ворот кладбища Коппс-хилл, давая Агассису перевести дух. Швейцарский горец мысленно корил себя: он становится слишком тучен. Где тот юный козел, скакавший по ледниковым расселинам?
Теперь они находились в самой высокой точке Норт-Энда. Отсюда открывался прекрасный вид на Чарльстон, связанный с Норт-Эндом самым длинным мостом Америки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33