А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Оливейра пообещал всяческое содействие и хороший каталог, но только после того, как он уменьшил комиссию с продаж на три процента и гарантировал резервированную цену в двадцать семь с половиной миллионов, Вейзборд согласился с ним сотрудничать.
Бесконечные слухи и истории о том, кто и почему уничтожал картины, были на руку Оливейре: если он сможет в декабре выставить портрет Девильё на аукционе, Кольер-Женева побьет рекорд, установленный Сотби, когда алмаз весом в 101 карат был продан за 13 миллионов долларов, а весь лот ушел за 31 миллион. Кроме того, это повысило бы статус Оливейры, и у него появился бы шанс занять пост исполнительного директора компании. Без подобных достижений успех невозможен.
В Кристи также негодовали оттого, что картина будет продаваться в Женеве, и вдобавок у Кольер. Адвокат Кристи написал разгневанное письмо, в котором говорилось, что Фредерика Вейзборда силой заставили принять это решение и что если ему и не угрожали, то уж наверняка предложили нереальные и противозаконные условия. В письме сочетались две крайности. «Убей или целуй», – охарактеризовал Оливейра заявление Кристи. Правда заключалась в том, что Фредерик Вейзборд хотел продать картину быстро, без труда и на выгодных для себя условиях.
Было 9.15 утра, когда Оливейре сообщили, что Фредерик Вейзборд находится в подземном гараже и что он не собирается оставлять машину, пока его не отведут в офис Оливейры два вооруженных охранника. Оливейра снял пиджак и надел кобуру с пистолетом. Благодаря еженедельным тренировкам в тире полиции он прекрасно владел оружием. Оливейра позвонил охраннику и договорился встретиться с ним в гараже.
Вейзборд приоткрыл окно и потребовал, чтобы Оливейра показал удостоверение.
– Я просил двух охранников, – раздраженно сказал Вейзборд. Он кашлял, и было заметно, что кашель причиняет ему боль.
Оливейра улыбнулся:
– Но нас здесь двое. – Он быстрым, ловким движением выхватил пистолет из кобуры. – Я умею им пользоваться,– сказал он убедительно и подал Вейзборду визитную карточку. – Я Роберто Оливейра, к вашим услугам.
Вейзборд сидел спереди на месте пассажира, за рулем был Леток, Габи с любопытством наблюдала с заднего сиденья. Картина, завернутая в одеяло, стояла рядом с Вейзбордом. Вейзборд, крепко вцепившись в картину, вышел из машины и велел Летоку нести его портфель и кислородный баллон. Лифт доставил их на второй этаж, и Оливейра пригласил всех в зал, где было множество картин без рам, сложенных на открытых полках. Тут же находились и рамы, которые нуждались в ремонте или позолоте. В углу был фотоаппарат, рядом стоял мужчина в халате.
– Сезанн? – спросил он.
Вейзборд посмотрел на него с опаской, крепко держа картину тонкими трясущимися руками.
– Кто еще знает, что я здесь с картиной? – резко спросил он.
– Признаюсь, это не такой страшный секрет, месье Вейзборд, – ответил Оливейра. – Мои сотрудники – типограф, который должен сделать фотографию, и мои коллеги в Лондоне.– По правде говоря, Оливейра «проболтался» намеренно, прекрасно понимая, что чем больше народу будет знать, тем больше будет публики и тем выше будут ставки.
– Больше об этом никто не должен знать, – сказал Вейзборд. – Всегда есть опасность, что кто-то попытается ее украсть.
– Наш сейф – просто бункер, и в нашем банке есть надежный сейф. Выбирайте любой.
Вейзборд отрицательно покачал головой:
– Я возьму картину с собой.
– Давайте по порядку, – сказал Оливейра успокаивающе. – Типографу нужна фотография до полудня, если вы хотите, чтобы каталоги вышли в пятницу.
Оливейра взял у Вейзборда картину и развернул одеяло. Он видел только черно-белые снимки этого автопортрета, но никогда – в цвете.
– Судя по бороде, я бы сказал, что это его средний период, от тысяча восемьсот семьдесят пятого до тысяча восемьсот семьдесят восьмого года. Я прав?
– Что-то в этом роде, – рассеянно ответил Вейзборд. – У меня есть точные записи.
– Мне не терпится увидеть, как они соотносятся с историей автопортрета, которую подготовили мы.
Он отдал картину фотографу, который тут же принялся за работу. Сделав с десяток снимков, фотограф удалился в соседнюю комнату.
– Филипп хорошо знает свое дело, – заметил Оливейра. – Он скажет, если ему понадобятся еще снимки, но, думаю, этого не случится.
Сев на край кресла, Вейзборд подозрительно покосился на дверь в фотолабораторию. Как по волшебству, появилась сигарета, и он зажег ее.
Спустя несколько минут Филипп вышел из фотолаборатории и заявил, что получились два превосходных негатива.
– Я так и думал, – сказал Оливейра и обратился к Вейзборду: – Следуйте за мной, пожалуйста.
Вейзборд снова завернул картину в одеяло и крепко обхватил ее. Они вошли в лифт, который поднял их на третий этаж, где находился офис Оливейры – изысканная, большая комната, в которой было множество картин и размещалась великолепная коллекция керамики из Пакистана и Ирана. Окна выходили на Женевское озеро и на Рону, которая широким стремительным потоком несла свои воды на юг в Лион, в Прованс и в Средиземное море. Габи понравился этот чудесный вид, и она простодушно сообщила об этом.
– Вот гранки нашего каталога, – сказал Оливейра, указывая на необрезанные страницы, разложенные на столе у окна. – В него войдут новые снимки и подробности об автопортрете. Как я и обещал, мы договорились напечатать отдельную брошюру, в которой будет небольшой очерк о жизни Сезанна и, конечно, этот автопортрет. Красиво, как вы считаете?
Старый адвокат пролистал каталог и ворчливо согласился, что это, наверное, «красивая брошюра», добавив при этом, что ее изготовление обойдется недешево. Он снова закурил.
– Мы оплатим изготовление каталога, – сказал Оливейра. – Фотография, которую сделает Филипп, будет вот здесь. – Он указал на набросок картины на обложке и перевернул страницу. – Нет причин замалчивать недавнюю волну террора, и мы включили в каталог небольшие снимки уничтоженных автопортретов. Это добавит аукциону изюминки.
Вейзборд выпустил струю дыма и кивнул.
– У вас есть для меня бумаги, – сказал Оливейра. – Важные бумаги, которые я должен просмотреть перед тем, как каталог разошлют и запустят рекламу.
Вейзборд отрыл портфель. Внутри лежало несколько папок.
– Здесь полный список лиц, владевших этой картиной, начиная с художника, друга Сезанна, которому он подарил ее через год после завершения. – Он отдал две печатных страницы Оливейре. – Кажется, Пизанте.
– Может, Писсарро? – уточнил Оливейра.
Вейзборд посмотрел на него:
– Да, да, вы правы.
Оливейра сказал, не переставая улыбаться:
– У автопортрета прекрасная история. По этому поводу не стоит беспокоиться.
Вейзборд достал из папки конверт.
– Здесь два погашенных чека, подписанных Гастоном Девильё, подписанный чек на задаток и отчет о необходимой выплате, полностью погашенный. Вот это регистрационное свидетельство, заполненное в Париже и датированное днем, следующим за окончательной выплатой. Согласитесь, права собственности на картину не могут быть поставлены под сомнение.
Вейзборд положил еще несколько бумаг перед Оливейрой.
– Это копия завещания Гастона Девильё, зарегистрированного в суде двадцать девятого июня этого года. Соответствующий пункт завещания отмечен и гласит, что картина не может покинуть коллекцию, если она не выставляется на аукционе под личным наблюдением исполнителя завещания, а это, как вы знаете, я. – Вейзборд слабо улыбнулся.– Очевидно, Гастон Девильё заботился об интересах мадам Девильё.
– Предполагаю, что все картины в коллекции Девильё были приобретены совместно, – сказал Оливейра.
– Это так, – ответил Вейзборд и закашлялся, сначала слегка, а потом зашелся болезненным хрипом.
Леток поставил перед ним кислород, но Вейзборд только отмахнулся. Когда приступ кашля наконец прошел, он вручил Оливейре еще один лист бумаги.
– Это копия доверенности мадам Девильё. Она позволяет мне действовать от ее имени.
На листе было напечатано три параграфа, под которыми стояла красивая, но неразборчивая подпись. Под подписью была расшифровка: Маргарита Луиза Девильё.
– Это на всякий случай, – бормотал Вейзборд, – между нами не должно быть недопонимания.
Он снова закашлялся. Когда кашель прекратился, Вейзборд вытер лицо платком, собрал бумаги и снова положил их в портфель. Копии документов он отдал Оливейре.
– Это для вас. Там вы также найдете инструкции по размещению вырученной суммы. У вас есть какие-нибудь вопросы?
Оливейра прочитал инструкции и кивнул:
– Не вижу никаких проблем. Нас часто просят поместить выручку в один из женевских банков.
Вейзборд поднялся и протянул руку сияющему Оливейре. Встреча закончилась.

Глава 31

Эдвин Ллуэллин регулярно останавливался в «Стаффорде», одном из самых респектабельных отелей Лондона, расположенном на площади Сент-Джеймс. Неприлично высокие цены отеля были доступны только избранным клиентам. Ллуэллин, как всегда, занял угловой номер на четвертом этаже, а Астрид разместилась в номере по соседству. Она собиралась вплотную заняться поисками английской антикварной мебели для двенадцатикомнатных апартаментов анонимной пары, молодой и богатой, по ее словам.
В Лондон они прибыли утром в среду, отдыхали весь день и рано поужинали.
– Спокойной ночи, милая, – сказал Ллуэллин, отпирая дверь в ее комнату. – Увидимся за завтраком. – Он поцеловал ее в губы. – В восемь.
Астрид подавила зевок.
– God natt God natt – Доброй ночи (норв.)

– нежно сказала она.
Ллуэллин встал рано, заказал газеты и кофе и посмотрел новости по телевизору. Когда он без десяти восемь спустился в ресторан, Астрид уже ждала, ей только что принесли кофе.
– Ты прекрасна – как всегда, – сказал он и ласково пожал ей руку. – Ты уверена, что тебе не нужна помощь?
– У меня есть список магазинов. Я справлюсь.
К столику подошел помощник портье и доверительно сказал:
– Инспектор Оксби только что прибыл, сэр.
Ллуэллин улыбнулся:
– Попросите инспектора присоединиться к нам.
Астрид нахмурилась:
– Ты не говорил, что он придет сюда.
– Это самое подходящее место для подобных встреч, я предпочитаю непринужденную обстановку.
Она нерешительно улыбнулась:
– Просто я не смогу остаться.
– Хотя бы ненадолго, только чтобы познакомиться.
Оба обернулись и увидели Оксби. Когда инспектор подошел к их столику, Ллуэллин поднялся и протянул руку, удивленный глубоким голосом инспектора.
– Мистер Ллуэллин, я очень рад, что вы прибыли, – поприветствовал его Оксби.
– Я счастлив находиться здесь, инспектор Оксби. Это мисс Харальдсен, моя подруга, она приехала со мной, чтобы купить лучшие предметы антиквариата.
Оксби пожал Ллуэллину руку и повернулся к Астрид.
– Антиквариат? – Он сел между ними. – Что именно? Мебель, серебро, картины?
– В основном мебель. Я оформляю апартаменты в Нью-Йорке, и мои клиенты любят все английское.
– И что, ничего нет в Нью-Йорке? – спросил Оксби и заказал у официанта чашку кофе. – Вы, американцы, производите пятьдесят процентов нашей старины прямо у себя, на Третьей авеню.
– Вы знаете о Третьей авеню? – спросил Ллуэллин.
Оксби кивнул:
– Подделки повсюду, включая вашу Третью авеню. Я там был и все это видел. Год назад.
Ему принесли кофе, и он сказал Астрид:
– Расскажите, что вы ищете. Мебель какого периода вас интересует?
Астрид озадаченно посмотрела на Ллуэллина.
– Периода? – повторила она в явном замешательстве. – Не думаю, что это очень важно… Посмотрю, что можно достать.
– Берите поздневикторианский. Хороший антиквар не надует вас, это будет настоящее. Но если вы хотите выписать большой чек, купите пару шератоновских кресел; они хорошо вписываются в любой интерьер. Я только недавно видел рекламу. – Оксби бросил в кофе несколько кусочков сахара и помешал. Он внимательно смотрел на Астрид. – Что вы думаете об этом стиле?
Она слабо улыбнулась:
– Шератоновские кресла. Это мило, спасибо. – Она повернулась, собираясь встать.– Мне нужно идти, я собираюсь к Ван Хефтону.
– А зачем вам к Джонни Ван Хефтону? – спросил Оксби.
Она ответила не сразу:
– Стол. Там я присмотрела стол. В светлых тонах.
Оксби попробовал кофе.
– Вы посещали дизайнерскую школу?
– Да, в Осло, – ответила она осторожно. – Высшую школу искусства и ремесел.
– Вы отсюда прямо в Нью-Йорк?
Астрид перевела взгляд на Ллуэллина.
– Я еще не решила. Это зависит от того, насколько быстро я найду мебель. – Она встала. – Мне правда надо идти. Извините, пожалуйста.
Оксби тоже поднялся:
– Удачи вам в ваших приобретениях, мисс Харальдсен. Если вам потребуется помощь, обращайтесь ко мне. Антиквариат – это наше дело, и мы знаем всех преступников.
Ллуэллин проводил Астрид в холл.
– Ты, кажется, нервничала. Все в порядке?
– Я не думала, что инспектор так заинтересуется моими покупками, и не смогла ответить на все его вопросы.
– Он просто человек сведущий и хотел помочь. – Ллуэллин взял ее за руку. – Давай встретимся в отеле «Браун» в четыре, попьем чаю.
– Он будет с тобой?
– Инспектор Оксби? Надеюсь, да. Я хочу пригласить его.
Она вздохнула, повернулась и вышла на площадь. Какое-то время Ллуэллин смотрел ей вслед, потом вернулся в ресторан.
– Красивая подруга, – заметил Оксби. – Надеюсь, ей не подсунут подделку при первой же покупке. Ходить по некоторым магазинам – это все равно что вступать на территорию врага.
– Да, это верно, – согласился Ллуэллин.
– В целом лондонские антиквары честны, но и среди них есть исключения, некоторые обманывают как только могут.
Они непринужденно беседовали, задавая друг другу вопросы; каждый пытался понять, что представляет собой собеседник.
– Какие у вас планы на сегодня? – поинтересовался Оксби.
– Я ничего не планировал, – ответил Ллуэллин. – Алекс Тобиас сказал, что вам нужно поговорить со мной, и для меня нет ничего более важного, чем помочь найти того сукина сына, который сжигает Сезанна и убил хранителя Алана Пинкстера.
– Отлично. Любите ходить пешком?
– Не особенно, – ответил Ллуэллин. – Зачем?
– Это было бы неплохо, – сказал Оксби. – Мы сможем говорить о чем угодно, не беспокоясь о том, что нас могут подслушать. Кроме того, англичане хорошие ходоки.
– Хорошо, давайте пройдемся.
Когда они вошли в холл, Ллуэллин спросил:
– Мы договорились с Астрид встретиться в «Брауне» за чаем. Вы не присоединитесь к нам?
Оксби улыбнулся:
– У меня неанглийское отвращение к чаю, но большая любовь к «Брауну». С удовольствием.
Они прошли по площади Сент-Джеймс к аллее, которая петляла по саду с розами и самшитом и вела к сети дорожек Грин-парка.
– Когда все это началось, я не особенно любил Сезанна, – признался Оксби. – Если честно, я не изучал его творчество, а из картин знал только купальщиц да несколько пейзажей. Но после того как четыре автопортрета Сезанна были уничтожены за двадцать четыре дня, я спешно заинтересовался им.
– Как вы думаете, кто за этим стоит?
– Не имею ни малейшего представления, но, как ни странно, важно именно то, что портреты уничтожают без угроз, предупреждений или каких-либо посланий.
Ллуэллин остановился и повернулся к Оксби:
– Объясните.
– Если бы одна картина была уничтожена без всяких заявлений, я бы решил, что это сделал маньяк или сумасшедший, и с этим было бы покончено. Если бы погибли две картины и также ничего не сообщалось, я бы сказал, что какой-нибудь псих обрызгал первую картину, а другой человек, никак не связанный с первым, обрызгал вторую. У нас были подобные случаи. Это произошло год назад. Одну картину в церкви в Паддингтоне сильно изрезали ножом. Через неделю то же самое произошло в Суиндоне без всяких объяснений. С моей точки зрения, это были разные, хотя и связанные между собой случаи, и сделали это разные люди.
Они пошли дальше. Оксби продолжал:
– Но четыре картины в трех странах, одно убийство, и никаких посланий? – Он мрачно поглядел на Ллуэллина. – Это настоящая загадка.
Они дошли до Молл, перешли широкую улицу и вошли в парк Сент-Джеймс. Оксби ускорил шаг. Рассказывая о каждом случае, он перечислял значимые детали, которые были известны, и озвучивал вопросы, на которые не мог ответить: они касались картины Пинкстера и способа, каким был убит Кларенс Боггс.
– Потом Бостон,– сказал Оксби, дотронувшись до руки Ллуэллина. – Это говорит о другом.
– О чем? – спросил Ллуэллин.
– Я все пытался представить, что это за человек и какие у него могут быть мотивы. Почему Бостон? – Оксби криво улыбнулся и повернул на тропинку, огибавшую озеро в центре парка. – Он, должно быть, знал, что в Америке четыре автопортрета, три из которых находятся в музеях. Он выбрал бостонский потому, может быть, что это менее рискованно, чем уничтожить портрет в Музее современного искусства в Нью-Йорке или в галерее Филипс в Вашингтоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33