— Я помогу вам, но не сейчас. Именно я приду в ваш последний день, чтобы проводить вас от жизни к смерти. До скорой встречи!
Франсуа, вытянувшись на скале, улыбался.
— Мне осталось жить еще сорок шесть лет!
— Они пройдут быстро!
Франсуа позвал:
— Маргаритка!..
Но очертания облачка уже смазались. Тогда рядом вновь появился Жан.
— Ты знаешь, с какой стороны север?
— Море от нас — на юге, а север — в сторону берега.
— Именно так. Смотри!
Внезапно наступила ночь. Затем поднялось солнце. Но встало оно со стороны берега — на севере. Франсуа видел свет Севера! Затем этот свет оказался на западе, потом на юге и, наконец, на востоке. И день стал таким же ярким, как и прежде.
***
Берег и море исчезли… Жан и Франсуа вновь оказались в пустом зале трактира «Старая наука», они рядком сидели за столом. На столе лежал золотой ковчежец. Жан закрыл его дверцы.
Франсуа поднялся. В голове все вертелось. Он собирался было спросить у Жана, что произойдет дальше, но внезапно одна мысль пронзила его:
— А Туссен? Я не видел Туссена!
— Это правда.
— Разве такое возможно? Неужели он не любил меня?
— Вероятно, как раз напротив. Его не было среди мертвых, потому что он живет в тебе… Теперь нужно торопиться. Ведь там, в живом мире, пока ты спишь, время идет.
Жан встал со скамьи.
— Смотри и не бойся.
Жан стоял неподвижно. Он улыбался, неправдоподобно юный, но Франсуа вдруг увидел, как щеки и подбородок брата обросли бородой, а волосы на голове свалялись и повисли клочьями. Жан худел прямо на глазах: именно таким его и встретил Франсуа в хижине Ланноэ, в день свадьбы.
У него вырвался крик ужаса.
Жан повторил:
— Не бойся! Я твой брат.
Теперь он предстал перед Франсуа таким, каким был в дни римского плена. Вырванные под пыткой ногти отлетели, и руки оказались искалеченными, какими и оставались до конца. Жан вновь сделался аккуратно причесанным и безбородым. Всего лишь мгновение лицо его оставалось красивым и благородным лицом зрелого человека, но тут же покрылось потом: малярия! Руки и ноги истощали, а живот неимоверно вздулся. Это длилось довольно долго, затем лицо застыло, а на лбу проступило черное пятно: Жан умер.
К большому облегчению Франсуа, покойный тут же скрылся под белым покрывалом, прятавшим от глаз то, что происходило под ним. Но саван был плохого качества и довольно скоро расползся. Тогда Франсуа увидел быстро разлагающиеся останки: вылезли из орбит глаза, оголились ребра, живот провалился, обнажив кости таза.
К счастью, кошмар длился недолго. Вскоре Франсуа созерцал лишь чистый белый скелет с золотой буллой на груди. И скелет этот заговорил.
— Вот таким я и лежу в могиле. Как видишь, ничего неприятного, ни плоти, ни запаха. Пришло время тебе исполнить обещанное.
— Сделаю.
— Тогда просыпайся!
Внезапно Франсуа схватил лишенную плоти руку брата.
— Подожди… Но если я все это видел, значит, существует некое «потом». Я был прав!
— Твое видение ничего не доказывает. Возможно, то были просто образы в твоей голове, навеянные вином и белым порошком.
— Но возможно также, они были мне посланы оттуда.
Череп приблизился к его голове. На него уставились пустые орбиты.
— Быть может…
***
Франсуа проснулся. Он лежал, распростершись на могиле Жана. Он чувствовал омерзительный привкус во рту, и голова раскалывалась от боли. Но заниматься собой времени не было. В монастыре Валь-де-Бенедиксьон засветились огоньки: монахи со свечами в руках отправлялись к последней ночной службе.
Франсуа посмотрел на небо: появились первые розоватые проблески. Действовать нужно быстро! Сейчас он был один. Чтобы выполнить работу, у него оставалось время до конца мессы.
Он бросился в свою келью, взял кирку и, вернувшись к могиле брата, стал отодвигать плиту. Через какое-то время камень поддался. Франсуа отодвинул его и увидел гроб.
Это не был добротный гроб из прочных досок. Во дни чумы, когда умер Жан, никто не мог претендовать на приличный гроб, даже епископ. Не попасть в общую могилу уже было большой привилегией.
Доски поддались сразу, и при первых лучах рассвета взору Франсуа предстало тело брата. Оно было таким, каким привиделось во сне: чистый белый скелет с золотой буллой на груди. Франсуа склонился над ним. Пустые глазницы уставились на брата и, казалось, повторяли:
«Быть может…»
Франсуа взял в руку одну из костей. Звякнула золотая булла. Он спросил себя, что должен сделать с ней. Сохранить как память о брате? Какое-то мгновение он подумывал было так и поступить, но вдруг ему вспомнились слова брата: «Она ляжет со мною в гроб как доказательство того, что я выполнил свою миссию: отдал тебе перстень с волком».
Франсуа осторожно положил скелет на землю, снял буллу и вновь опустил ее в ящик, который тщательно закрыл: эта пустая булла в пустом гробу будет свидетельствовать о том, что некий человек прошел по земле и занял достойное место в великой цепи всех умерших людей. Затем он вновь аккуратно положил плиту на место. Если повезет, никто ничего не заметит.
В последний раз Франсуа вернулся в келью. Вновь надел свои доспехи, уложил кости в монашеское платье и увязал их в сверток, стянув его веревкой, служившей ему поясом. Затем взял книгу и спрятал ее под доспехами, так же как и мешочек с порошком.
В конюшне он подошел к своей лошади. Месса еще не закончилась, и монастырь был пуст. Прикрепив сверток к седлу, Франсуа навсегда покинул монастырь Валь-де-Бенедиксьон.
Он ехал вдоль берега Роны на север и всю дорогу слышал постукивание костей, завернутых в монашеское одеяние. После выпитого вина и порошка Франсуа чувствовал себя совершенно больным и разбитым, но так было даже к лучшему: недомогание мешало ему думать о другом, а он и не хотел ни о чем думать.
Он следовал вдоль берега Роны, как вдоль своей судьбы. Необходимо добраться до кладбища Невинно Убиенных Младенцев, а там видно будет.
Однако некоторые мысли все же пришли ему в голову, и он не смог помешать им. Его ждут испытания гораздо более тяжелые, чем те, что довелось ему пережить в своей рыцарской жизни. Как раз это обстоятельство не вызывало у него ни сомнений, ни удивления. Если что и интересовало его и — что скрывать? — страшило, так это предстоящая встреча с роковой дьявольской женщиной.
Занималась заря. По небу пробегали легкие облачка, предвещавшие ясный день. Трудно себе представить, но это было именно так: 25 июня 1392 года Франсуа де Вивре покидал рай и отправлялся в ад.
Глава 6
МАНСКИЙ ЛЕС
Во время добровольного изгнания Франсуа течение жизни во Франции и Англии шло параллельными путями. Передавшие на долгие годы власть своим дядьям Карл VI и Ричард II практически одновременно и в одном возрасте вступили на престол.
Король Франции сделал этот шаг первым. 3 ноября 1388 года он поблагодарил своих дядьев Иоанна, герцога Беррийского, и Филиппа Смелого, герцога Бургундского, и призвал к себе бывших советников своего отца, славившихся мудростью. Шесть месяцев спустя, 3 мая 1389 года, Ричард II собрал свой первый совет и объявил дядьям, герцогам Ланкастерскому, Йоркскому и Глостерскому, что в свои двадцать два года он считает для себя возможным приступить к правлению. Отныне оба короля могли посвятить свои дни тому, что являлось их общей задачей, — миру.
Начались переговоры, но они тут же натолкнулись на значительное препятствие: Кале. Французы хотели любой ценой заполучить свой город обратно, а англичане ни за что не хотели отдавать его. Единственным ощутимым результатом дискуссий стало продление перемирия до Дня святого Михаила 1393 года. Тем не менее, обе стороны были убеждены, что непременно придут к согласию.
Единственным явным противником мира был герцог Бретонский Иоанн IV. Заклятый враг французов, он проклинал примирительную политику Англии и призывал к возобновлению конфликта. При такой позиции, поскольку любые попытки примирения оказались обречены на провал, Карл VI вынужден был объявить ему войну. Против французской армии Бретань не имела никаких шансов, и последнее препятствие на пути к миру должно было быть устранено.
***
Франсуа въехал в Париж 15 июля через заставу Сен-Женевьев, называвшуюся также Папской, потому что именно через нее прибывали в столицу Франции посланцы из Авиньона.
Франсуа не захотел делать крюк, чтобы взглянуть на Корнуайльский коллеж, где когда-то учился брат: ему было бы слишком больно, к тому же темнело и нельзя было терять времени… Кости глухо постукивали, ударяясь друг о друга. Ему вдруг вспомнился детский ответ Жана Бедовому Жилю, так поразивший его:
«И каким ты будешь через много лет, со всеми твоими знаниями?» — спросил Жиль.
«Мертвым», — ответил Жан, тогда еще мальчик.
Так оно и вышло. Все выученные наизусть силлогизмы, все книги на французском, на латыни, на греческом и арабском исчезли в зияющей черноте пустого черепа. На какое-то мгновение Франсуа охватило отчаяние, но он справился с собой и продолжил путь. Нет, Жан учился не зря. Он передал ему часть своих мыслей, лучшую, без сомнения, часть, и он сам попытается, когда придет время, передать это тому, кого сочтет достойным…
Сам не заметив, когда и как, Франсуа переехал через Сену и оказался перед воротами кладбища Невинно Убиенных Младенцев. Он нашел стойло для лошади, отвязал от седла узел из монашеского платья, взвалил его на плечо и вошел.
Внутри царило обычное оживление. Галереи оссуария были полны зевак и торговцев. Как и в тот, самый первый раз, обнаружилась там торговка платками, которая размахивала над головой сверкающими, яркими кусками ткани:
— Шелковые платки по последней сарацинской моде! Разноцветные платки!
Франсуа не стал покупать. Единственным цветом, который подошел бы ему, был черный, а такого у торговки не оказалось. Он прохаживался по галерее в ожидании наступления ночи. Он шел, опустив глаза, и видел те же надгробные камни. Вот этот с черепом, двумя скрещенными костями и предупреждением «Hodie mihi, eras tibi» — «Сегодня я, а завтра ты» — нисколько его не взволновал. В данный момент eras не означало ровным счетом ничего, день его смерти был так далек… Зато другая могила, та, на которой ему удалось прочитать половину четверостишия:

Мужчина, женщина, младенец нежный,
— Смерть — общий удел неизбежный…

потрясла его. Из всех стихотворных строчек сохранились лишь два слова, первое и последнее: «мужчина»… «неизбежный». После предсказания Маргаритки, которая обещала ему любовь в аду, он не мог не увидеть здесь нового предупреждения.
— Боже, кто хочет забыться? Боже, кто хочет забыться?
Снаружи, на улице, кричал продавец свернутых в трубочку вафель. Люди начали расходиться с кладбища.
Франсуа спрятался в темном углу и стал ждать. Ударили колокола, и со скрежетом закрылись ворота. Он остался на кладбище один. Франсуа решил дождаться наступления ночи. Тогда выйдет луна, и он сможет увидеть все…
На смену городскому гомону пришла тишина, когда он решился, наконец, покинуть свое убежище. К одному из разрезов оссуария, тому самому, что со стороны Скобяной улицы, то есть с северной, была приставлена лестница. Значит, здесь…
Франсуа развязал узел, взял череп Жана, стал карабкаться по ступеням. Он осторожно положил свою ношу поверх других черепов. Две глазницы неотрывно следили за ним. Франсуа отступил, созерцая картину с каким-то священным ужасом. Все мертвецы смотрели на него одинаково. Один и тот же пустой взгляд, один и тот же бессмысленный оскал: нищий и сумасшедший, рубака и магистр богословия, советник Папы и епископ.
Франсуа уже собирался сказать брату последнее «прощай», как вдруг визгливый голос окликнул его.
— Здравствуй, приятель!
Он обернулся. У подножия лестницы стояла какая-то старуха в лохмотьях, грязная и всклокоченная.
— Кто вы?
— А кто вы такой, если не знаете меня? Я отшельница кладбища Невинно Убиенных Младенцев. Вот уже двадцать лет, как я здесь.
Франсуа на мгновение забыл о своем мрачном деле.
— Двадцать лет? Разве такое возможно?
— Я убила моего мужа. Кладбище — священное место, и люди короля не могут войти сюда. Я здесь укрылась и уже никогда не выйду наружу. А этого вы тоже убили?
— Нет. Он умер от чумы.
— Кто он был? Разбойник?
Франсуа спустился по лестнице, забрал остальные кости и поднялся снова.
— Это был святой…
В этом самом месте часть покатой крыши, что нависала над отверстиями оссуария, была проломлена. Франсуа скользнул в дыру, сложил останки Жана поверх кучи других костей и опять спустился.
Отшельница кладбища Невинно Убиенных Младенцев ждала его. Она взяла его исхудалую руку в свою.
— Поверьте мне, приятель, не выходите отсюда!
Франсуа разглядывал старую женщину, которая, судя по всему, была немного не в себе.
— Почему это?
— В компании мертвых так хорошо! Они — единственные, кто хранит молчание, они вас не тревожат, они — единственные, кого не надо опасаться. Опасность — там, снаружи.
Франсуа ничего не ответил. Отшельница стала бормотать что-то похожее на слова песни, а сам он погрузился в размышления. Старуха права в своем безумии: опасность таится снаружи. Если бы он захотел, он мог бы уподобиться ей. Спрятаться в своем Вивре или Куссоне, скрыться от всех. В его возрасте он уже не обязан воевать. Никто не смог бы его ни в чем упрекнуть. Забытый всеми, он окончил бы свои дни в покое и безопасности.
Франсуа встряхнул головой. Затворничество выглядело весьма привлекательно, но именно этого и не следовало делать ни в коем случае. Это означало бы отречение, отказ от жизни, трусость. Женщина, живущая среди мертвецов, сама была мертва. Бесполезная жизнь. Франсуа, напротив, должен идти к людям, сметая все опасности, и с Божьей помощью следовать прямой дорогой.
Так в обществе отшельницы кладбища Невинно Убиенных Младенцев он дожидался наступления утра. Прислонившись спиной к оссуарию, той его части, что была обращена на север, Франсуа смутно надеялся разглядеть какой-нибудь свет, но тщетно.
Напротив, свет не замедлил появиться там, где ему положено, — на востоке, со стороны улицы Сен-Дени. Пропел первый петух, за ним другие. На Скобяной улице раздался голос:
— В «Убегающей свинье» открыли новую бочку вина Шайо. Пять денье пинта. Не упустите такую возможность!
Это был разносчик вина. Да, новый день начинался. Открылись ворота кладбища… Отшельница исчезла. Франсуа поднял глаза к отверстию оссуария. С большим трудом отыскал взглядом череп брата среди остальных. Перекрестившись, Франсуа вышел.
Чтобы получить Божью помощь, в которой он так нуждался, он решил отправиться в собор Парижской Богоматери.
Войдя в собор, он встал возле хоров, опустился на колени и сложил руки. Он поочередно смотрел то на южную розетку слева, с ее теплыми тонами, то на северную, с ее фиолетовыми, синими и зелеными оттенками. Он вспомнил день Вербного воскресенья в 1358 году, когда в отблесках южной розетки он любовался перстнем со львом. Жан стоял рядом, повернувшись к северу, и волчий перстень прятался на его груди, в золотой булле.
Теперь у него были оба перстня. Поднимающееся солнце внезапно упало на льва. Франсуа увидел, как освещенное фантастическим светом кольцо засияло всеми огнями. Волк скрывался в тени и оставался безнадежно темным.
В голову Франсуа пришла странная мысль: если однажды оба кольца окажутся освещенными в одно и то же время, одно — светом Юга, другое — светом Севера, это и будет означать, что он выполнил свою задачу. Но для подобного совпадения требовалось чудо, а кто он такой, чтобы надеяться на Божье чудо?
И Франсуа вышел. От первого же встреченного нищего он узнал, что король больше не живет во дворце Сите, оставленном Карлом V после убийства маршалов, но по-прежнему занимает покои во дворце Сент-Поль. Франсуа отправился туда по улице Сент-Антуан, в конце которой возвышался величественный замок с крепостными стенами — Бастилия.
По пути он стал свидетелем одной уличной сценки, которых происходило в ту пору множество: королевские стражники пинками выгоняли из дверей молодого человека лет двадцати. Тот поднялся, потирая место пониже спины. Вид у него был смышленый, да и выглядел он симпатично.
Франсуа подошел к нему.
— Что с тобой случилось?
— Я был поваром во дворце. Но меня застали за кражей куска мяса, и вот я остался не у дел!
Франсуа вдруг подумал: рыцарь, достойный этого звания, не может предстать перед королем без оруженосца. Почему бы не выбрать именно этого крепкого парня, которого посылает ему сам случай? Но, прежде всего, следовало задать простой вопрос:
— Тебя как зовут?
— Жак Прессар, монсеньор.
— Слушай, Жак, я предлагаю тебе стать моим оруженосцем.
Бывший повар, не раздумывая, согласился на столь неожиданное и заманчивое предложение. Вместе они пошли к старьевщику. Франсуа купил снаряжение для себя и ливрею для Жака. Затем приобрел ему лошадь, которую привязал вместе со своею в конюшне особняка на улице Сент-Антуан, где снял две комнаты, и вечером они отправились к королю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78