Пусть останется там, пока королеве Англии послужит ее старый друг – время.
Мария была высокомерна, своенравна, вела себя буйно. Она ожидала, что будет принята при дворе Елизаветы, говорила, что прибыла в Англию не как пленница, а как гостья королевы.
Елизавета знала, что на это ответить: Марии предоставили защиту, поскольку ее положение было опасным. Королева Англии будет скорбеть до конца своих дней, если что-нибудь случится с ее дорогой сестрой, пока та находится под ее покровительством. Что касается прибытия ко двору, Мария легко поймет: королева, тесно связанная узами родства с Дарнли, считает неуместным принимать ее при своем дворе, поскольку та все еще находится под подозрением в его убийстве. Дорогая шотландская сестра должна понять: ничто не порадовало бы так Елизавету, как известие о том, что правда наконец раскрыта и Мария объявлена невиновной в смерти мужа.
Так что Марии пришлось удовлетвориться положением пленницы. А Елизавета выжидала результатов расследования, настроенная в любом случае показать людям, что королевы вне подозрений. Это было необходимо еще и потому, что у Эми Робсарт оказалась неприятная привычка время от времени подниматься из гроба. Нельзя позволять народу делать неудобные сравнения.
В это время разлад с Испанией стал настолько велик, что его больше нельзя было игнорировать.
Для Англии королева была символом. Елизавета собрала вокруг себя красивых, рыцарственных мужчин и хотела быть для них светлым идеалом, госпожой, которой они все жаждали служить, потому что были влюблены в ее совершенства; в то же время была матерью, для которой их благополучие составляло главнейшую заботу ее жизни. Она была Женщиной, теплой и человечной, и все же, как помазанная королева – неуязвимой и недоступной. Елизавета хотела, чтобы ее мужчины были смелы, совершали подвиги и отправлялись на поиски приключений в ее честь, за что вознаграждала их своими улыбками и милостями. А еще желала, чтобы Англия была для ее подданных счастливым, родным, процветающим домом, а поскольку в ее понимании дом мог быть таким только при условии мира – ненавидела войны.
Часто, упрекая своих министров за то, что они подталкивают ее к действиям против иностранных держав, она говорила:
– Мой отец растратил огромные богатства на войну. Я изучала историю многих стран и никогда еще не видела, чтобы войны приносили добро. Это огромные потери для состояния страны и ее населения; это бедность, голод, боль и страдания, но никогда не добро. Я не король, чтобы искать военной славы. Я не вижу в этом очарования. Я королева – не отец, но мать моему народу и желаю видеть его довольным у своих родных очагов. Я знаю, что это довольство могут принести наши процветающие купцы, хорошие урожаи. Мой народ будет меньше любить меня, если я буду выжимать из них налоги, чтобы оплатить войны, как это делали многие до меня. Но я мать, которая хочет сохранить любовь своих детей.
Елизавета настолько ненавидела саму мысль о войне, что гневалась, если кто-то заговаривал о ней, и часто во время заседаний Совета давала пощечину государственному деятелю или же снимала туфлю и бросала ею в него, потому что считала, что он старается подтолкнуть своих собратьев к политике войны.
Но в то же время королева жаждала добиться величия Англии; и Англия стала осознавать свое морское могущество. Джон Хокинс начал заниматься работорговлей, которая оказалась выгодной для Англии. Он перевозил мужчин и женщин из Западной Африки в Центральную Америку и Вест-Индию для тамошних плантаторов. Его молодой кузен Фрэнсис Дрейк присоединился к нему. Эти два бесстрашных моряка уже вступали в весьма бурные отношения с испанцами в открытом море, на побережье Мексики и Перу. Мартин Пробишер размышлял, почему море и новые земли должны оставаться добычей Испании и Португалии. Разве англичане не столь же отважны, как испанцы? Если английским кораблям не хватает элегантности испанских галеонов, то смелость английских моряков возмещает это с лихвой. Больше того, разве они не служат королеве, желая показать ей свою храбрость?
Она аплодировала им, но молча. Елизавета была госпожой, перед которой они должны были склоняться, слагая к ее ногам сокровища и при этом не забывая, что нельзя наносить вред ее семье. Если эти искатели приключений в открытом море смотрят на испанцев как на своих естественных врагов, если они принимают на себя роли пиратов и грабят добычу, которую испанцы сами награбили, – это хорошо, только ее семья должна оставаться в безопасности. Королева не собиралась вести войну ради своих пиратов. То, чем они занимаются, – их собственное дело. Пусть сами и финансируют свои авантюры; она не будет облагать налогами своих детей, чтобы обеспечить их деньгами. Пусть покажут, что они настоящие мужчины – мужчины, которые верят в свою удачу; за это она будет любить их еще больше.
Так Елизавета тайно поощряла авантюристов. Испания смотрела па это в озадаченном раздражении. Что можно было поделать с подобной женщиной? Она устанавливает собственные правила.
Елизавета всегда умела ладить с народом, но в эти годы привязанность людей к ней очень возросла. Они воспринимали ее такой, как она хотела, – сверхчеловеческим существом. И все же королева постоянно демонстрировала свою человечность, постоянно повторяя, что она создана для народа, а не народ для нее. Придумывала ласковые прозвища тем, кто ей служил. Роберт был ее любимыми Глазами, Кристофер Хаттон – молодой, очаровательный мастер цветистых речей, а также великолепный танцор, – Веками, Сесил – Духом.
Напряженность в отношениях с Испанией возросла, когда из Мадрида выслали ее посла доктора Манна. Елизавета негодовала. Королева не может, сказала она, так легко забыть подобное оскорбление со стороны Испании. И добавила, что Филипп никогда не простит ей того, что она отказалась стать его женой, вот почему и прислал послом одиозного де Спеса вместо его очаровательного предшественника. Де Спес не говорил ей комплименты, не льстил, и она его отчаянно невзлюбила. Елизавета была уверена, что он выставляет ее перед своим господином в ложном свете.
Именно в таком настроении она пребывала, когда четыре испанских корабля, направлявшихся во Фландрию, начали преследовать французские пираты. Испанцы были вынуждены искать убежища в Саутхэмптоне, Фалмуте и Плимуте.
Когда Сесил и Роберт пришли к ней с этой новостью, Елизавета самодовольно улыбнулась.
– А что находится на этих кораблях? – поинтересовалась она.
– Золотые слитки, – ответил Сесил. – Они принадлежат генуэзским купцам, которые предоставили их в заем герцогу Альбе во Фландрии.
– И вашему величеству прекрасно известно, кому эти деньги предназначаются, – вставил Роберт.
– Известно. Он заплатит их своим солдатам, которые дают ему возможность оставаться в этой несчастной стране и мучить ее народ.
– Боюсь, это так, ваше величество, – подтвердил Сесил.
– Мне грустно, когда я думаю об этих несчастных душах, отданных на милость Альбе и его инквизиции, – проговорила королева.
– Многие из бежавших оттуда нашли убежище в нашей стране, – напомнил Роберт. – Они будут благословлять ваше величество до самой своей смерти.
– Бедные люди! Бедные люди! И эти золотые слитки предназначены для того, чтобы заплатить этим негодяям… этим солдатам, которые служат такому тирану? Как вы думаете, мои дорогие Глаза, как вы думаете, сэр Дух, что сделает его самое католическое величество, если эти слитки никогда не дойдут до его тирана-герцога?
– Он скажет о вашем величестве то, что я никогда не осмелюсь произнести, – ответил Роберт.
– Я не спрашивала, что он скажет, Роберт. Я спрашивала, что он сделает.
Сесил произнес:
– У него связаны руки. Он ничего не сделает. Он не может распоряжаться своими силами. У него слишком большие территории, которые нужно охранять. Если слитки не попадут к Альбе, возможно, его солдаты взбунтуются.
Елизавета звонко рассмеялась, ее глаза заискрились.
– Тогда, дорогие милорды, эти слитки не должны попасть к Альбе. Разве французские пираты не пытались напасть на эти корабли в моих портах? Пусть эти золотые слитки привезут в Лондон на хранение. Это частная собственность, не так ли? Это собственность генуэзских купцов. Я думаю, что они принадлежат его самому католическому величеству не в большей степени, чем мне. Мы сами можем воспользоваться этим займом, не так ли? И он уже находится на наших берегах.
Сесил молчал. Роберт ликовал.
– Смерть господня! – воскликнул он, воспользовавшись одним из излюбленных ругательств королевы. – Почему бы нам не сокрушить католическое владычество? Почему бы вашему величеству не стать верховным вождем протестантского мира?
– Это слова солдата, – отозвалась Елизавета, легонько хлопнув его по щеке. – Милорд Лестер хочет войны, чтобы отличиться и покрыть свое имя великой славой? Нет, Роберт, самого хорошего можно достичь только миром. Разве это не так, мастер Сесил?
– В данный момент, мадам, конфисковать это золото – немалый риск.
– Что может предпринять в ответ наш маленький святой из Эскуриала?
– Я не думаю, что он в состоянии сделать очень много. Но следует принять во внимание торговлю шерстью, и, как хорошо известно вашему величеству, наши лучшие покупатели находятся в Нидерландах. Альба может захватить там товары наших купцов. Ну а мы можем захватить товары Нидерландов здесь, в Англии, а их, как я понимаю, немало. Подумайте о богатствах, которые эти нидерландцы создали в нашей стране. Что ж, если мы захватим их товары и собственность здесь, они поднимут такой крик, что испанцы будут вынуждены прийти к мирному решению. Нет, дорогие милорды, большой беды от этого не будет. Оставим золотые слитки как наш заем; и это научит испанцев проявлять больше уважения к англичанам в морях. Эти испанские доны были очень нелюбезны с Хокинсом в Мексике. Разве я могу позволить обращаться подобным образом с моими подданными?
– Но Хокинс рассчитался с ними сполна, ваше величество, – подсказал Роберт.
– Сполна? Нет, гораздо больше, чего я ожидала от англичанина.
Елизавета пришла в такое прекрасное расположение духа, что Роберт, когда они остались одни, осмелился показать свою ревность к ее новейшему фавориту:
– Ваше величество не может в действительности получать удовольствие от общества этого Хаттона, как может показаться.
– Но это так, Роберт. Я заявляю, что мои Веки мне так же необходимы, как и мои Глаза… или почти так же.
– Как вы можете так говорить? – страстно вскричал Роберт.
– Потому что это правда, дорогие Глаза.
– Вашему величеству нравится терзать меня.
– А зачем мне это делать?
– Потому что я слишком долго любил вас и вы устали от такой длительной преданности.
– Плоть господня! – воскликнула она. – Я никогда не устану от верности. По моему мнению, это самое привлекательное из всех качеств.
– Ваше величество сомневается в моей верности?
– Я не сомневаюсь, дорогой Роберт. Не сомневайтесь и вы в моей.
Роберт поцеловал ее руку, гадая, стоит ли заговорить с ней о браке, но он стал осторожнее, чем был в те дни до ее немилости. Елизавета улыбнулась, увидев морщинку между его бровей, и подумала: «Дорогой Робин стареет. Теряет свою красивую внешность».
Действительно, в его когда-то черных волосах появились седые прядки; кожа под глазами слегка припухла, четкая линия челюсти чуть обвисла. Ее охватило чувство нежности. Она не скажет ему об этом, но любит его не меньше, чем в те дни, когда так часто думала о нем как о своем муже. Если мысли ее стали более спокойными, то привязанность к нему ничуть не уменьшилась.
Елизавета все еще была кокеткой и четко выражала свои желания. Она должна оставаться вечно молодой, даже если Ланой не создаст свой эликсир. Все красивые мужчины, независимо от возраста, должны быть влюблены в нее. Это была часть той дани, которую Елизавета требовала как королева.
Она была готова слегка поддразнить Роберта Хаттоном, этим алчным человеком, который осмелел настолько, что попросил у нее часть сада, принадлежавшего епископу Илай. Хаттон получил свой сад – двадцать акров плодородных земель между Холлборн-Хилл и Илай-Плейс, хотя епископ Кокс отчаянно протестовал.
– Думается мне, Роберт, – сказала королева, – вы больше чем мои Глаза. Я читаю ваши мысли. Я подарила сад Хаттону. Но подумайте, мой дорогой друг, о том, что я дала вам. И у меня нет сомнений, что, прежде чем вы и я покинем эту землю, я дам вам еще больше. И что же я прошу взамен? Вашу привязанность, верность и преданность королеве.
– Они ваши, моя любимая.
Она улыбнулась ему, и, хотя улыбка была нежной, в ней таилось предупреждение. Елизавета слышала, что две сестры при дворе безумно в него влюблены и между ними из-за этого идет постоянная борьба. Одна – леди Шеффилд, другая – Фрэнсис Говард. Но должно быть, Роберт помнил муки ссылки, начавшейся с его флирта с Летицией Ноллис, поскольку, как было королеве известно, он ни малейшим образом не поощрял ни ту ни другую. Она подумала мрачно, что лучше ему этого и не делать. Елизавета терпеть не могла, когда кто-то из ее фаворитов женился. Но чтобы ее первый фаворит завел любовный роман при дворе – перенести это было бы свыше ее сил! Она считала, что их с Робертом жизни тесно связаны. Ее всегда тянуло к нему – сначала в детской, потом в Тауэре, позже – при дворе. А Елизавета теперь понимала, что всегда будет любить его больше всех других, что бы ни случилось. Похожую привязанность она испытывала к Кэт Эшли. Конечно, может ссориться и с ней и с Робертом, но будет любить их, пока не умрет.
Роберт сделал еще одну попытку, что ей было приятно, потому что говорило о его ревности:
– Чем вы можете так восхищаться в этом попугае?
– Перестаньте, Роберт, не стоит ревновать к человеку только из-за того, что он моложе и крепче стоит на ногах, чем вы. Вы видели, как этот парень танцует?
– Танцует! – возмутился он. – Я приведу вашему величеству учителя танцев, который будет танцевать куда более грациозно.
– Чушь! – отрезала королева. – Не хочу видеть этого человека. Танцевать – его ремесло.
Она рассмеялась так, что ему стало неловко. Елизавета была довольна, размышляя о своей любви к Роберту, о золотых слитках, которые вскоре будут лежать в ее сундуках, о досаде и смущении бледного человека в Испании, у которого настолько дурной вкус, что после того, как она ему отказала, он не смог подождать нескольких месяцев, прежде чем жениться на французской принцессе.
В замке, ставшем теперь ее тюрьмой, Мария, королева Шотландии, слышала о напряженности между Испанией и Англией. Порывистая и импульсивная, она была уверена, что это означает войну между двумя странами. Она не понимала характеров Филиппа и Елизаветы, не знала, что никто из них не склонен ввязываться в войну. Мария, как ни прискорбно для нее самой, была незнакома с подобной осторожностью. Теперь у нее появились безумные надежды. Если начнется война и Испания победит, она не только возвратится на свой престол, но получит еще и английский трон, при условии что будет готова вернуть страну в католическую веру. А сделать это она будет просто счастлива.
«Письма из ларца» вызвали в стране большой скандал. Многие задавались вопросом: как такая женщина, как Мария, явно неспособная управлять своей страной, может быть возвращена на трон? Предлагалось решение: почему бы не выдать ее замуж за англичанина, которого выберет для нее английский парламент и женой которого она сможет стать с согласия Елизаветы? Тогда ее можно будет считать преемницей, если Елизавета умрет бездетной. Если ее муж будет англичанином, Англия будет уверена в мире с Шотландией. Тем более, что существовал человек, который очень подходил на роль мужа Марии, – первый пэр Англии, Томас Говард, герцог Норфолк.
Это предложение выдвинули католические пэры Севера, поскольку, хотя Норфолк и заявлял, что исповедует англиканскую веру, в глубине души он оставался католиком.
Лестер вместе с Суссексом и Трокмортоном решили: если Норфолк и Мария станут добрыми англиканцами и введут обряды англиканской церкви в Шотландии, этот союз будет выгодным для Англии.
Амбиции заставляли Норфолка жаждать этого брака, но его слегка поколебали откровения «писем из ларца».
Королева, услышав о таком плане, послала за Норфолком.
– Итак, милорд, вы лелеете великие планы? – спросила она. – Собираетесь жениться на королеве шотландцев и превратиться из герцога в короля?
– Нет, ваше величество. Зачем мне искать руки такой нехорошей женщины, такой отъявленной прелюбодейки, совершившей убийство? Я предпочитаю спать на подушках в безопасности.
– Найдутся такие, кто может счесть корону стоящей подобного риска.
Старинная гордость Норфолков снова показала себя.
– Ваше величество, я считаю себя таким же принцем в своей аллее для игры в шары в Норфолке, как ее госпожой в сердце Шотландии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36