В таких случаях ее охватывало приятное чувство тепла и уюта, ей льстила горячая любовь братьев.Когда их навещал дядя Родриго, она любила забираться к нему на колени и заглядывать прямо ему в лицо, иногда она даже поднимала изящный пальчик, чтобы коснуться его носа, казавшегося ей таким огромным, или погладить его щеки. Она прятала лицо в складках его надушенной одежды и говорила ему, что запах духов напоминает ей цветы в садах матери.Дядя Родриго нежно любил их всех, часто он приносил им подарки. Они становились вокруг него, а он, сидя на красивом стуле, который берегла для него мать, по очереди смотрел на каждого — на своих возлюбленных детей, самых дорогих на свете, говорил он. Его взгляд, задерживаясь на Джованни, выражал особую нежность. Лукреция знала об этом. Иногда, когда она замечала, как темнеет лицо Чезаре, ей хотелось броситься к Родриго и молить его обратить свое внимание на нее, а не на Джованни.Часто она так и поступала. Когда дядя Родриго ласкал длинными пальцами ее золотистые волосы, когда его губы касались ее мягкой щеки, он испытывал нежность, которую мог подарить только ей одной. Он крепче, чем остальных, сжимал ее в объятиях и целовал чаще.— Моя очаровательная малышка, — шептал он. — Моя маленькая любовь.Потом он перестал выделять Джованни взглядом, и это обрадовало Чезаре, который ничего не имел против любви дяди Родриго к Лукреции. Только Джованни вызывал у Чезаре ревность.Потом появлялась Ваноцца, держа на руках маленького Гоффредо. Она ставила его у двери, подталкивала вперед, и малыш устремлялся в комнату с радостным криком: «Дядя Родриго, Гоффредо пришел».Обычно на нем была голубая туника, делавшая его похожим на ангела с картинки, которая висела в доме матери. Дядя Родриго колебался — или только делал вид — несколько мгновений, прежде чем подхватить на руки прелестного мальчика. Но стоило Ваноцце выйти из комнаты, как он покрывал ребенка поцелуями, усаживал на колени и разрешал вытаскивать подарки из своих карманов, ласково называя его «Мой маленький Гоффредо».Оттавиано никогда не приносили. Бедный, отверженный Оттавиано был бледным и слабеньким и много кашлял. Он очень походил на Джордже, был таким же добрым, но, как велел Чезаре, его не стоило замечать, потому что он не имел к ним никакого отношения.Но именно из-за них, Оттавиано и Джордже, произошли перемены в жизни семьи, из-за этих двоих, на кого они всегда смотрели как на пустое место.Обоих охватило равнодушие к окружающему. Стояла жара, говорили, что сам воздух пагубен. Джордже становился все бледнее, худел с каждым днем, наконец, слег в постель, и в доме установилась полная тишина.Ваноцца горько плакала — она успела полюбить своего слабого мужа и, когда он умер, очень опечалилась. Вскоре умер и маленький Оттавиано, страдавший тем же недугом, что и его отец. Так за несколько месяцев семья потеряла двух человек.Лукреция плакала, видя мать несчастной. К тому же девочка тосковала по младшему брату — он был одним из тех, кто преданно любил ее и искренне восхищался ею.Чезаре застал ее плачущей и захотел выяснить причину ее слез.— Ты ведь знаешь, — ответила она, глядя на него широко раскрытыми удивленными глазами. — Наш отец умер, наш маленький братец тоже. Наша мама печалится, и я тоже.Чезаре от злости хрустнул пальцами.— Ты не должна плакать из-за них, — сказал он. — Для нас они ничто!Лукреция покачала головой, впервые не соглашаясь с ним. Она любила и отца, и младшего брата, она вообще считала, что любить нетрудно, и поэтому отстаивала право оплакивать их, хотя Чезаре и запрещал ей.Но Чезаре не терпел, когда ему перечили. Она увидела, как от гнева потемнели его глаза.— Лукреция, ты не будешь плакать из-за них, — настаивал он. — Не будешь, я сказал! Утри слезы. Вот возьми платок. Вытри глаза и улыбнись. Улыбнись!Но она была не в состоянии улыбаться, когда умерли отец и брат. Она все же попыталась изобразить улыбку, но тут вспомнила доброту Джордже, вспомнила, как он носил ее на плечах, каким выглядел довольным, когда люди восхищались ее золотыми волосами; вспомнила, как малыш Оттавиано подползал к ней и клал крошечные ручки в ее ладони, вспомнила, как он лепетал ее имя. Трудно было улыбаться, если она знала, что никогда больше не увидит ни Джордже, ни Оттавиано.Казалось, Чезаре задыхается, это означало, что он очень рассержен. Он ухватил ее за горло, и на этот раз в его жесте проявился гнев, но никак не нежность.— Пора тебе узнать правду, — сказал он. — Ты не догадываешься, кто наш отец? Она не имела ни малейшего иге оставления о том, что у ребенка должен быть отец, пока в их доме не появился Джордже. Только потом, когда Ваноцца стала зван, его мужем, девочка решила, что он и есть ее отец. Но она не хотела ничего говорить об этом и молчала, надеясь, что Чезаре отпустит ее и его пальцы обрету! прежнюю мягкость.Чезаре взглянул на нее вплотную — лицо к лицу.— Родриго, кардинал Борджиа нам не дядя, глупая, он наш отец! — прошептал он.— Дядя Родриго? — медленно проговорила она.— Это точно, глупышка. — Теперь пальцы его стали нежными. Он прижался губами к ее прохладной щеке и подарил ей один из тех долгих поцелуев, которые всегда смущали ее. — Почему он так часто приходит к нам, как ты думаешь? Почему он нас так любит? Потому что он наш отец. Тебе пора об этом знать. Теперь ты поймешь, что незачем плакать из-за таких, как Джорджо и Оттавиано. Ты понимаешь, Лукреция?Глаза его снова потемнели, на этот раз, вероятно, не от гнева, а от гордости, что дядя Родриго — их отец и к тому же могущественный кардинал, который — о чем они должны молиться каждый день, каждую ночь — однажды должен стать папой и самым влиятельным человеком в Риме.— Да, Чезаре, — согласилась она, опасаясь его грозного вида.Но когда Лукреция осталась одна, она забилась в угол, продолжая оплакивать Джордже и Оттавиано.
Но даже Чезаре вскоре понял, что смерть тех, к кому он относился пренебрежительно, может круто изменить жизнь.Родриго, по-прежнему полный желания устроить судьбу своей бывшей возлюбленной, решил, что, раз она потеряла мужа, нужно подыскать другого. Поэтому он устроил ее свадьбу с неким Карло Канале. Это была хорошая партия для Ваноцци — ведь Карло служил управляющим кардинала Франческо Гонзага и был человеком достаточно культурным; он поддерживал поэта Анджело Полициано, когда тот писал «Орфея», и был известен среди гуманистов Мантуи. Этот человек мог пригодиться Родриго. В свою очередь, Канале оказался достаточно умен, чтобы понять: с помощью кардинала он сможет разбогатеть, что до сих пор ему никак не удавалось.Нотариус кардинала Родриго составил брачный контракт, и Ваноцца уже готовилась принять в доме нового мужа.Но взамен ей предстояло расстаться с тремя старшими детьми. Она восприняла положение вещей философски, поскольку знала, что Родриго все равно больше не позволит ребятам оставаться в ее доме — пора их детства прошла. Ее сравнительно небогатый дом римской матроны был неподходящим местом для тех, кого ожидает блестящее будущее.Таким образом и произошла величайшая перемена в жизни Лукреции.Джованни предстояло отправиться в Испанию, где он должен был присоединиться к своему старшему брату Педро Луису. Там, как предполагал Родриго, он получит звания и должности не менее важные, чем получил Педро Луис.Чезаре оставался в Риме. Ему предстояло готовиться к получению епископата, но для этого нужно было изучить каноническое право в университетах Падуи и Пизы. Всю свою жизнь он провел рядом с Лукрецией, а теперь они должны вместе покинуть дом матери и жить у родственницы их отца, где их будут воспитывать так, как подобает воспитывать детей столь знатного господина.Принятое решение явилось для Лукреции сокрушительным ударом. Дом, в котором она прожила шесть лет, больше не будет ее домом. Удар был быстрым и неожиданным. Единственным, кто проявлял восторг, был Джованни, который бегал по комнате, размахивая воображаемым мечом, приседал в реверансе перед Чезаре, с издевкой называя его господином епископом. И не переставал взволнованно говорить об Испании.Лукреция наблюдала за Чезаре, который стоял, скрестив руки на груди, с белым как мел лицом, едва сдерживая гнев. Чезаре не ругался, не кричал, что он убьет Джованни, потому что однажды был избит.Мальчики подошли к первому важному событию в своей жизни, и каждому пришлось признать тот факт, что как бы они ни хвастались друг перед другом в детской, у них не было выбора — им оставалось только подчиняться приказам отца.Лишь однажды, сидя в комнате наедине с Лукрецией, Чезаре закричал, ударив себя по бедрам с такой силой, что Лукреция подумала, не причинил ли он себе боль:— Почему он едет в Испанию? Почему я должен стать священником? Я хочу ехать в Испанию, чтобы стать герцогом и воином. Как ты считаешь, разве я меньше гожусь править и воевать? Все потому, что наш отец всегда любил его больше, чем меня. Этот Джованни сумел уговорить его поступить именно так. Я не подчинюсь. Никогда!Потом он обнял Лукрецию за плечи, и ее испугал горящий взгляд его выразительных глаз.— Клянусь тебе, сестренка, что я не успокоюсь, пока не обрету свободу… свободу от желания отца… свободу от желания любого, кто хочет ограничить меня.Лукреция не нашла ничего другого, как негромко ответить:— Ты будешь свободным, Чезаре. Ты всегда делал то, что хотел.Неожиданно он улыбнулся и принялся неистово обнимать ее, как умел делать только он.Она переживала за Чезаре, а это означало, что она не волновалась за свое собственное будущее, как следовало бы. Монте Джордано Адриана, хозяйка дома Мила, была женщиной с претензиями. Ее отец, племянник Каликста III, приехал в Италию, когда дядя был избран папой, поскольку решил, что под милостивым и могучим покровительством его ждет прекрасное будущее. Так что Адриана приходилась родственницей Родриго Борджиа, который относился к ней с большим уважением и ценил в ней не только красоту, но и ум. Именно благодаря этим качествам она сумела выйти замуж за Людовико из благородного рода Орсини, а это семейство славилось как одно из самых могущественных в Италии; У Адрианы рос сын, которого звали Орсино. Увы, мальчик часто болел, к тому же страдал косоглазием, но, по мнению матери, вполне беспристрастному, его ждала хорошая партия как наследника огромного состояния.Орсини владели многими дворцами в Риме. Адриана с семьей жила в доме на Монте Джордано, неподалеку от моста Святого Ангела. Именно в этот дворец и привезли Лукрецию и Чезаре, когда они распрощались с братьями и матерью.Здесь жизнь сильно отличалась от того, к чему они привыкли на Пьяцца Пиццо ди Мерло. В доме Ваноцци царила беспечная радость, детям была предоставлена полная свобода. Им позволяли гулять в саду и виноградниках или наслаждаться походами к реке; они часто отправлялись на Кампо ди Фьоре, где обожали смешиваться с разным людом. Теперь Чезаре и Лукреция поняли, что жизнь их в самом деле изменилась.Адриана внушала страх. Эта красивая женщина всегда носила траурный черный цвет, любимый испанцами, и не уставала повторять, что ее дом — дом испанки, хоть и находится он в самом сердце Италии. Возвышавшийся над Тибром дворец с многочисленными башнями выглядел очень мрачно; его толстые стены не давали доступа солнечному свету и веселому гулу Рима, который нравился детям. Адриана никогда не смеялась, как Ваноцца, в ней не было ни тепла, ни любви В ее доме жили несколько священников. Здесь постоянно молились, и в первые годы проживания во дворце Орсини Лукреция постепенно уверовала, что ее приемная мать — женщина очень добродетельная.Чезаре раздражала дисциплина, но даже он ничего не мог поделать — и ему внушали благоговейный страх мрачный дворец, священники и неустанные моления. Детей угнетало чувство, что замок станет для них тюрьмой, в которой им суждено томиться, в то время как Джованни позволили с пышностью и блеском отправиться в Испанию.Чезаре замкнулся в тяжелых раздумьях. Он не злился, как в доме матери, но был мрачен, и его тихая ярость иногда пугала Лукрецию. Тогда она льнула к нему и умоляла не быть таким печальным; она покрывала его лицо поцелуями и твердила, что любит его больше всех на свете, больше всех в целом мире, любит его сегодня, будет любить завтра и вечно.Но даже подобные заверения не успокаивали его, он оставался угрюмым и несчастным и лишь изредка оборачивался к ней и сжимал ее в объятиях, которые причиняли ей боль и волновали. Тогда он говорил:— Ты и я — мы заодно, сестренка. Мы всегда любили друг друга… сильнее всех на свете… в целом свете. Поклянись, что так будет всегда.И она клялась. Иногда они вместе лежали в ее или его постели. Она приходила к нему, чтобы утешить его, он приходил к ней, чтобы утешить ее. Они часто говорили о Джованни и о том, как несправедлива жизнь. Почему их отец так любит Джованни? — спрашивал Чезаре. Почему не Чезаре оказался тем, кого отправили в Испанию? Чезаре никогда не станет священнослужителем. Он ненавидит церковь… ненавидит… ненавидит!Его страстность пугала Лукрецию. Она крестилась и напоминала ему, что не следует так говорить о церкви. Святые или, может, Святой Дух могут рассердиться и накажу его. Она утверждала, что боится этого, но стремилась только успокоить брата, напомнить, что он — сильный Чезаре, который ничего не боится, и что маленькая Лукреция нуждается в его покровительстве и защите.Иногда она заставляла его забыть злость на Джованни. Иногда они смеялись, вспоминая веселые прогулки на Кампо ди Фьоре. Потом клялись друг другу в вечной любви.Но все ли первые месяцы дети чувствовали себя узниками.
Родриго навестил детей на Монте Джордано. Сначала Чезаре просился домой, но Родриго. нежный отец, умел проявлять твердость, когда считал, что он действует ради будущего своих детей.— Милые мои, — сказал он. — вы совсем одичаете в доме вашей матери. Так вести себя можно малышам, а не таким большим детям, как вы. Вам не подобает проводить время в таком небогатом доме. Блестящее будущее ожидает вас обоих. Доверьте мне судить, что для вас лучше.И Чезаре знал, что когда лицо отца принимает такое решительное выражение, убеждать его бесполезно. Пришлось подчиниться.— Очень скоро вы покинете этот дом, — говорил Родриго сыну. — Ты станешь учиться в университете. Тебе будет предоставлена полная свобода, сын мой; но сначала ты должен научиться вести себя как дворянин, и хотя здесь царит дисциплина, которой ты раньше не знал, ты обязан стать человеком, который заслуживал бы того, что тебя ожидает. Имей терпение. Осталось совсем недолго.И Чезаре успокоился.Главой дома Орсини был Вирджинио, один из великих воинов Италии, и когда он появился в Монте Джордано, дворец стал похож на военный лагерь. Вирджинио отдавал приказы направо и налево, испуганные слуги и служанки сновали туда-сюда, боясь прогневать командира.Как ни странно, но Чезаре, страстно мечтавший служить солдатом, не возражал против суровой дисциплины; впервые в жизни Лукреция видела, как ее брат беспрекословно склоняется перед волей другого. Чезаре ехал верхом следом за Вирджинио, сидя в седле прямо, как солдат, и изо всех сил старался понравиться командиру, который часто наблюдал за мальчиком, скрывая одобрительную улыбку, трогавшую его губы. Он видел Чезаре голым по пояс во время обучения приемам борьбы у лучших учителей Италии; мальчик хорошо проявлял себя.— И этого парня хотят сделать священником! — сокрушенно сказал Вирджинио Адриане. — Он создан для военной службы.Адриана ответила:— Служба в церкви, мой дорогой Вирджинио, принесет ему больше выгоды, чем армия.— Это просто трагедия — сделать из него прелата. О чем только думает Родриго Борджиа?— О будущем сына. И о будущем всех Борджиа. Этому мальчику суждено стать папой, говорю тебе. Во всяком случае, именно так планирует Родриго.Вирджинио разразился солдатскими проклятиями и задал мальчику самую тяжелую работу, кричал на него, грозил ему, но Чезаре не возражал. Он мечтал стать великим воином. Вирджинио одобрял его желание и даже сокрушался, что этот мальчик не его сын.В общем, год прошел для Чезаре вполне терпимо, и Лукреция — такая уж у нее была натура — смирилась со своим положением, раз это сделал ее брат.В конце года Чезаре покинул дворец Орсини и отправился в Перуджу, Лукреция горько оплакивала разлуку с братом и свое одиночество. Но потом она неожиданно начала понимать, что без Чезаре может наслаждаться свободой, избавиться от напряжения, хотя тут же решила, что ее мысли просто неуважительны по отношению к брату.
Лукреция взрослела, и ее религиозное воспитание требовало должного внимания; ведь для девочек из благородных семей во всей Италии такое образование служило основой дальнейшего обучения. Большинство из них отправляли в монастыри, но Родриго с тревогой думал о судьбе дочери, поскольку поведение в монастырях нельзя было назвать безупречным, и он решил оградить Лукрецию от дурного влияния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Но даже Чезаре вскоре понял, что смерть тех, к кому он относился пренебрежительно, может круто изменить жизнь.Родриго, по-прежнему полный желания устроить судьбу своей бывшей возлюбленной, решил, что, раз она потеряла мужа, нужно подыскать другого. Поэтому он устроил ее свадьбу с неким Карло Канале. Это была хорошая партия для Ваноцци — ведь Карло служил управляющим кардинала Франческо Гонзага и был человеком достаточно культурным; он поддерживал поэта Анджело Полициано, когда тот писал «Орфея», и был известен среди гуманистов Мантуи. Этот человек мог пригодиться Родриго. В свою очередь, Канале оказался достаточно умен, чтобы понять: с помощью кардинала он сможет разбогатеть, что до сих пор ему никак не удавалось.Нотариус кардинала Родриго составил брачный контракт, и Ваноцца уже готовилась принять в доме нового мужа.Но взамен ей предстояло расстаться с тремя старшими детьми. Она восприняла положение вещей философски, поскольку знала, что Родриго все равно больше не позволит ребятам оставаться в ее доме — пора их детства прошла. Ее сравнительно небогатый дом римской матроны был неподходящим местом для тех, кого ожидает блестящее будущее.Таким образом и произошла величайшая перемена в жизни Лукреции.Джованни предстояло отправиться в Испанию, где он должен был присоединиться к своему старшему брату Педро Луису. Там, как предполагал Родриго, он получит звания и должности не менее важные, чем получил Педро Луис.Чезаре оставался в Риме. Ему предстояло готовиться к получению епископата, но для этого нужно было изучить каноническое право в университетах Падуи и Пизы. Всю свою жизнь он провел рядом с Лукрецией, а теперь они должны вместе покинуть дом матери и жить у родственницы их отца, где их будут воспитывать так, как подобает воспитывать детей столь знатного господина.Принятое решение явилось для Лукреции сокрушительным ударом. Дом, в котором она прожила шесть лет, больше не будет ее домом. Удар был быстрым и неожиданным. Единственным, кто проявлял восторг, был Джованни, который бегал по комнате, размахивая воображаемым мечом, приседал в реверансе перед Чезаре, с издевкой называя его господином епископом. И не переставал взволнованно говорить об Испании.Лукреция наблюдала за Чезаре, который стоял, скрестив руки на груди, с белым как мел лицом, едва сдерживая гнев. Чезаре не ругался, не кричал, что он убьет Джованни, потому что однажды был избит.Мальчики подошли к первому важному событию в своей жизни, и каждому пришлось признать тот факт, что как бы они ни хвастались друг перед другом в детской, у них не было выбора — им оставалось только подчиняться приказам отца.Лишь однажды, сидя в комнате наедине с Лукрецией, Чезаре закричал, ударив себя по бедрам с такой силой, что Лукреция подумала, не причинил ли он себе боль:— Почему он едет в Испанию? Почему я должен стать священником? Я хочу ехать в Испанию, чтобы стать герцогом и воином. Как ты считаешь, разве я меньше гожусь править и воевать? Все потому, что наш отец всегда любил его больше, чем меня. Этот Джованни сумел уговорить его поступить именно так. Я не подчинюсь. Никогда!Потом он обнял Лукрецию за плечи, и ее испугал горящий взгляд его выразительных глаз.— Клянусь тебе, сестренка, что я не успокоюсь, пока не обрету свободу… свободу от желания отца… свободу от желания любого, кто хочет ограничить меня.Лукреция не нашла ничего другого, как негромко ответить:— Ты будешь свободным, Чезаре. Ты всегда делал то, что хотел.Неожиданно он улыбнулся и принялся неистово обнимать ее, как умел делать только он.Она переживала за Чезаре, а это означало, что она не волновалась за свое собственное будущее, как следовало бы. Монте Джордано Адриана, хозяйка дома Мила, была женщиной с претензиями. Ее отец, племянник Каликста III, приехал в Италию, когда дядя был избран папой, поскольку решил, что под милостивым и могучим покровительством его ждет прекрасное будущее. Так что Адриана приходилась родственницей Родриго Борджиа, который относился к ней с большим уважением и ценил в ней не только красоту, но и ум. Именно благодаря этим качествам она сумела выйти замуж за Людовико из благородного рода Орсини, а это семейство славилось как одно из самых могущественных в Италии; У Адрианы рос сын, которого звали Орсино. Увы, мальчик часто болел, к тому же страдал косоглазием, но, по мнению матери, вполне беспристрастному, его ждала хорошая партия как наследника огромного состояния.Орсини владели многими дворцами в Риме. Адриана с семьей жила в доме на Монте Джордано, неподалеку от моста Святого Ангела. Именно в этот дворец и привезли Лукрецию и Чезаре, когда они распрощались с братьями и матерью.Здесь жизнь сильно отличалась от того, к чему они привыкли на Пьяцца Пиццо ди Мерло. В доме Ваноцци царила беспечная радость, детям была предоставлена полная свобода. Им позволяли гулять в саду и виноградниках или наслаждаться походами к реке; они часто отправлялись на Кампо ди Фьоре, где обожали смешиваться с разным людом. Теперь Чезаре и Лукреция поняли, что жизнь их в самом деле изменилась.Адриана внушала страх. Эта красивая женщина всегда носила траурный черный цвет, любимый испанцами, и не уставала повторять, что ее дом — дом испанки, хоть и находится он в самом сердце Италии. Возвышавшийся над Тибром дворец с многочисленными башнями выглядел очень мрачно; его толстые стены не давали доступа солнечному свету и веселому гулу Рима, который нравился детям. Адриана никогда не смеялась, как Ваноцца, в ней не было ни тепла, ни любви В ее доме жили несколько священников. Здесь постоянно молились, и в первые годы проживания во дворце Орсини Лукреция постепенно уверовала, что ее приемная мать — женщина очень добродетельная.Чезаре раздражала дисциплина, но даже он ничего не мог поделать — и ему внушали благоговейный страх мрачный дворец, священники и неустанные моления. Детей угнетало чувство, что замок станет для них тюрьмой, в которой им суждено томиться, в то время как Джованни позволили с пышностью и блеском отправиться в Испанию.Чезаре замкнулся в тяжелых раздумьях. Он не злился, как в доме матери, но был мрачен, и его тихая ярость иногда пугала Лукрецию. Тогда она льнула к нему и умоляла не быть таким печальным; она покрывала его лицо поцелуями и твердила, что любит его больше всех на свете, больше всех в целом мире, любит его сегодня, будет любить завтра и вечно.Но даже подобные заверения не успокаивали его, он оставался угрюмым и несчастным и лишь изредка оборачивался к ней и сжимал ее в объятиях, которые причиняли ей боль и волновали. Тогда он говорил:— Ты и я — мы заодно, сестренка. Мы всегда любили друг друга… сильнее всех на свете… в целом свете. Поклянись, что так будет всегда.И она клялась. Иногда они вместе лежали в ее или его постели. Она приходила к нему, чтобы утешить его, он приходил к ней, чтобы утешить ее. Они часто говорили о Джованни и о том, как несправедлива жизнь. Почему их отец так любит Джованни? — спрашивал Чезаре. Почему не Чезаре оказался тем, кого отправили в Испанию? Чезаре никогда не станет священнослужителем. Он ненавидит церковь… ненавидит… ненавидит!Его страстность пугала Лукрецию. Она крестилась и напоминала ему, что не следует так говорить о церкви. Святые или, может, Святой Дух могут рассердиться и накажу его. Она утверждала, что боится этого, но стремилась только успокоить брата, напомнить, что он — сильный Чезаре, который ничего не боится, и что маленькая Лукреция нуждается в его покровительстве и защите.Иногда она заставляла его забыть злость на Джованни. Иногда они смеялись, вспоминая веселые прогулки на Кампо ди Фьоре. Потом клялись друг другу в вечной любви.Но все ли первые месяцы дети чувствовали себя узниками.
Родриго навестил детей на Монте Джордано. Сначала Чезаре просился домой, но Родриго. нежный отец, умел проявлять твердость, когда считал, что он действует ради будущего своих детей.— Милые мои, — сказал он. — вы совсем одичаете в доме вашей матери. Так вести себя можно малышам, а не таким большим детям, как вы. Вам не подобает проводить время в таком небогатом доме. Блестящее будущее ожидает вас обоих. Доверьте мне судить, что для вас лучше.И Чезаре знал, что когда лицо отца принимает такое решительное выражение, убеждать его бесполезно. Пришлось подчиниться.— Очень скоро вы покинете этот дом, — говорил Родриго сыну. — Ты станешь учиться в университете. Тебе будет предоставлена полная свобода, сын мой; но сначала ты должен научиться вести себя как дворянин, и хотя здесь царит дисциплина, которой ты раньше не знал, ты обязан стать человеком, который заслуживал бы того, что тебя ожидает. Имей терпение. Осталось совсем недолго.И Чезаре успокоился.Главой дома Орсини был Вирджинио, один из великих воинов Италии, и когда он появился в Монте Джордано, дворец стал похож на военный лагерь. Вирджинио отдавал приказы направо и налево, испуганные слуги и служанки сновали туда-сюда, боясь прогневать командира.Как ни странно, но Чезаре, страстно мечтавший служить солдатом, не возражал против суровой дисциплины; впервые в жизни Лукреция видела, как ее брат беспрекословно склоняется перед волей другого. Чезаре ехал верхом следом за Вирджинио, сидя в седле прямо, как солдат, и изо всех сил старался понравиться командиру, который часто наблюдал за мальчиком, скрывая одобрительную улыбку, трогавшую его губы. Он видел Чезаре голым по пояс во время обучения приемам борьбы у лучших учителей Италии; мальчик хорошо проявлял себя.— И этого парня хотят сделать священником! — сокрушенно сказал Вирджинио Адриане. — Он создан для военной службы.Адриана ответила:— Служба в церкви, мой дорогой Вирджинио, принесет ему больше выгоды, чем армия.— Это просто трагедия — сделать из него прелата. О чем только думает Родриго Борджиа?— О будущем сына. И о будущем всех Борджиа. Этому мальчику суждено стать папой, говорю тебе. Во всяком случае, именно так планирует Родриго.Вирджинио разразился солдатскими проклятиями и задал мальчику самую тяжелую работу, кричал на него, грозил ему, но Чезаре не возражал. Он мечтал стать великим воином. Вирджинио одобрял его желание и даже сокрушался, что этот мальчик не его сын.В общем, год прошел для Чезаре вполне терпимо, и Лукреция — такая уж у нее была натура — смирилась со своим положением, раз это сделал ее брат.В конце года Чезаре покинул дворец Орсини и отправился в Перуджу, Лукреция горько оплакивала разлуку с братом и свое одиночество. Но потом она неожиданно начала понимать, что без Чезаре может наслаждаться свободой, избавиться от напряжения, хотя тут же решила, что ее мысли просто неуважительны по отношению к брату.
Лукреция взрослела, и ее религиозное воспитание требовало должного внимания; ведь для девочек из благородных семей во всей Италии такое образование служило основой дальнейшего обучения. Большинство из них отправляли в монастыри, но Родриго с тревогой думал о судьбе дочери, поскольку поведение в монастырях нельзя было назвать безупречным, и он решил оградить Лукрецию от дурного влияния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33