В течение ноября мы репетировали, а мистер Крау, учитель музыки, написал для девушек несколько песен; большая работа проводилась и в классе мисс Барстон по подготовке костюмов.
Однажды утром я отправилась в город, и в маленькой полотняной лавке лицом к лицу столкнулась с Марсией Мартиндейл. Она сильно отличалась от той женщины с разбитым сердцем, которую я встретила во дворе. Она была безмятежна и дружелюбна и пригласила меня заходить в гости.
— Я была бы так рада вам, — сказала она. — Встречаешься не со многими, так что для меня это было бы подарком. У вас когда-нибудь бывает несколько свободных часов?
Я сказала, что у меня несколько свободных часов в среду после полудня, если только не случится чего-нибудь вроде недомогания другой учительницы: в таком случае я должна буду заменить ее.
— Тогда скажем, в среду? Я буду в восторге, если вы сможете прийти.
Я приняла приглашение — должна признаться, с готовностью, ибо горела желанием узнать о ней больше. Я пыталась обмануть себя, делая вид, что ее отношения с Джейсоном Веррингером меня не интересуют, но что я должна ей объяснить, какие обстоятельства вынудили меня обедать с мистером Веррингером в тот вечер, который столь очевидно ее огорчил.
И я пошла на чай к Марсии Мартиндейл.
Это был необычно проведенный день. Дверь отворила маленькая женщина с острым темным лицом, напоминающим лицо умной обезьяны. У нее были почти черные волосы, густые и жесткие, как щетка, маленькие и очень темные глаза: казалось, они рыщут повсюду и ничего не пропускают.
Она сказала:
— Входите. Мы ждем вас.
И улыбнулась, показав большие белые зубы, словно мой приход был остроумной шуткой.
Она провела меня в гостиную, чрезвычайно изящно обставленную мебелью периода королевы Анны, которая гармонировала с обликом дома.
С дивана встала Марсия Мартиндейл, протягивая мне обе руки. Она была одета в шелковый пеньюар синего павлиньего цвета. Ее волосы были распущены, лоб охватывала бархатная лента с несколькими сверкающими на ней камнями, которые могли быть бриллиантами. Подобная лента была у нее и на шее. Она выглядела так, словно собиралась играть какую-нибудь трагическую роль вроде леди Макбет или герцогини Мальфи. И снова она была совсем не похожа на женщину, которую я недавно встретила в лавке торговца полотном.
— Так вы пришли, — сказала она тихим голосом; затем несколько его повысив:— Садитесь же. Мы выпьем чаю сейчас, Мейзи. Вы не скажете миссис Гиттингс?
— Ладно, — сказала скорее с готовностью, чем с почтительностью женщина, которая встретила меня. В ее интонациях был намек на равенство. Она поразительно контрастировала с Марсией Мартиндейл. Вышла она с таким видом, словно с трудом сдерживала смех.
— Мои друзья со временем привыкают к Мейзи, — сказала Марсия. — Она была моей костюмершей. Они становятся очень фамильярными.
— Вашей костюмершей?
— Да. Я ведь прежде чем приехать сюда играла в театре, знаете ли.
— Понимаю.
— Мейзи помнит старые дни. Очень мило с вашей стороны, что вы пришли. Особенно, когда у вас так мало свободного времени.
— В настоящий момент мы очень заняты. Мы ставим к Рождеству пантомиму.
— Пантомиму?
Ее глаза засверкали, потом выразили презрение.
— Я начинала с нее, — продолжала она. — Это бесперспективное занятие.
— Я считаю, чрезвычайно интересным, что вы были актрисой.
— Полагаю, жизнь актрисы сильно отличается от жизни учительницы.
— Действительно, они на разных полюсах, — согласилась я.
Она улыбнулась.
— Должно быть, вы скучаете по театру, — продолжала я. Она кивнула.
— Никак не привыкну к тому, что больше не работать. Особенно когда…
Она пожала плечами, в этот момент раздался стук в дверь, и приземистая пожилая женщина вкатила чайный столик, на котором стояли сэндвичи и пирожные и все, что могло нам понадобиться для чая.
— Сюда, миссис Гиттингс, — сказала Марсия довольно громким звенящим голосом. А затем более спокойно: — Хорошо. Спасибо.
Миссис Гиттингс взглянула на меня, кивнула и вышла. Марсия разглядывала чайный столик, словно это была голова Иоанна Крестителя на блюде. Не знаю, почему мне в голову все время приходили такие сравнения. Видимо потому что все здесь не было вполне естественным. Я пожалела, что со мной нет Эйлин Экклз: уверена, мы очень весело провели бы время, смеясь над всем этим.
— Вы должны сказать мне, какой чай вы любите. Я ведь и правда думаю, что это очень мило с вашей стороны, что вы пришли. Вы не представляете себе, какое это удовольствие — иметь возможность с кем-то поговорить.
Я ответила, что чай люблю слабый, добавляю немного молока, но без сахара; встала и приняла у нее чашку; затем села. Рядом со мной был маленький столик, на который я поставила чашку.
— Возьмите же один из этих сэндвичей. Казалось, она скользит ко мне с тарелкой в руке, наполняя драматизмом даже это обыкновенное действие.
— Миссис Гиттингс очень хорошая. Но я действительно скучаю по театру.
— Я могу это понять.
— Я знала, что вы поймете. Полагаю, вы гадаете, почему я похоронила себя в деревне. Что ж, существует малышка. Вы должны до ухода повидаться с Мирандой.
— Вашей маленькой девочкой? Да, с удовольствием.
— В сущности, я сделала это для нее, — жестом покорности она откинула голову назад. — Иначе меня здесь не было бы. Дети врываются в вашу карьеру. Приходится выбирать.
Я хотела задать много вопросов, но, полагаю, все они были слишком личными. Я устремила внимание на помешивание чая.
— Вы должны мне все о себе рассказать, — сказала она.
Я коротко рассказала ей, что живу со своей тетей и что это моя первая работа; но я видела, что на самом деле она не слушает.
— Вы очень молоды, — сказала она в конце концов. — Не то, чтобы я была намного старше вас… по годам. — Она вздохнула, и я решила, что она намекает на свой богатый жизненный опыт. Я чувствовала, что в этом она, вероятно, права. — И, — сказала она, переходя к тому — я была уверена — что и было причиной, почему она так настойчиво хотела, чтобы я посетила ее, — вы уже подружились с Джейсоном Веррингером.
— Ну, вряд ли это можно назвать дружбой. Был этот несчастный случай, и мне пришлось остаться в Холле вместе с девушкой, которую сбросила лошадь. Помните, вы пришли, когда я была там.
Она спокойно смотрела на меня.
— Ода. Джейсон очень старался объяснить. Он очень извинялся. Но я сказала ему, что в данных обстоятельствах он был обязан вас принимать.
— Дело было не в приеме. Я была бы совершенно довольна подносом в комнате больной.
— Он действительно сказал, что об этом не может быть и речи… Гость в его доме и все такое.
— Создается впечатление, что он довольно щепетилен в этих вопросах.
— Конечно, ваше общество должно было доставить ему удовольствие. Он любит умных женщин… если они к тому же и хорошенькие, какой вы, несомненно, являетесь, мисс Грант.
— Спасибо.
— Я хорошо понимаю Джейсона. На самом деле, когда он вернется… Мы договорились, видите ли. Конечно, есть ребенок… его бедная жена… Теперь это кончилось…
Я поняла, что она предупреждает, чтобы я не принимала всерьез внимание, которым Джейсон меня одарил. Мне хотелось сказать ей, чтобы она не беспокоилась. Я, уж конечно, не стану пытаться стать для нее угрозой и в действительности была совершенно равнодушна к планам, которые они строили с этим одиозным человеком.
Я холодно сказала:
— Я поглощена своей карьерой. Было время, когда я надеялась работать со своей тетей, но из этого ничего не вышло. Аббатство — чрезвычайно интересная школа, а мисс Хетерингтон — замечательная женщина.
— Я так рада, что вы счастливы. Вы отличаетесь от других.
— Других кого?
— Учительниц.
— О, вы их знаете?
— Я их видела. Они так похожи на школьных матрон. Вы не совсем.
— Тем не менее я учительница. Расскажите мне о ролях, которые вы играли.
Она не возражала. Ее самым большим успехом была леди Изабель в «Ист Линн». Она встала и, прижав руки к лицу, продекламировала: «Умер. Умер. Так и не назвал меня матерью ».
— Это была сцена у смертного одра, — пояснила Марсия. — Она, бывало, приводила публику в транс. Во всем театре не было сухих глаз. Я играла «Две сотни лет» Пинеро. Прекрасно. Мне больше нравилась драма. Но ничто и в подметки не годилось «Ист Лини». Это был несомненный успех.
Затем она продемонстрировала отрывки из других ролей, которые играла. Она казалась совсем другой женщиной по сравнению с той, которую я впервые всретила на лужайке с ребенком или в полотняной лавке. В сущности она меняла характер каждые несколько минут. Спокойная любящая мать; одинокая женщина, умоляющая ее посетить; любовница с разбитым сердцем в сцене во дворе; очаровательная хозяйка; а теперь разносторонняя актриса. Она с абсолютной легкостью проскальзывала из роли в роль.
Мы поговорили о «Золушке», которую ставили в школе. Когда-то она в ней играла.
— Моя первая роль, — в экстазе воскликнула она, обнимая колени руками и превращаясь в маленькую девочку. — Я была Пуговкой. У вас должна быть хорошая Пуговка. Это маленькая, но эффектная роль.
Она с восхищением смотрела вверх на воображаемую Золушку.
— Я была очень хорошей Пуговкой. Именно тогда люди начали понимать, что у меня есть будущее.
Открылась дверь, и вошла миссис Гиттингс, ведя за руку маленькую девочку.
— Подойди и поздоровайся с мисс Грант, Миранда, — сказала Марсия, легко входя в роль любящей родительницы.
Я поздоровалась с ребенком, который торжественно меня рассматривал. Девочка была очень хорошенькой и очень похожей на мать. Мы поговорили о девочке, и Марсия попыталась заставить ее что-нибудь сказать мне, но та отказалась, а через некоторое время я взглянула на часы и сказала, что должна быть в школе через полчаса. Я извинилась за спешку, выразив уверенность, что миссис Мартиндейл меня поймет.
Она тут же стала любезной хозяйкой.
— Вы должны снова прийти, — сказала она, и я обещала.
Возвращаясь верхом в Аббатство, я размышляла о том, как нереально все выглядело. Казалось, что Марсия Мартиндейл все время играет роль.
Возможно, этого следовало ожидать, раз уж она актриса. Хотела бы я знать, почему Джейсон Веррингер в нее влюбился и какая роль предназначена ему. Я ощущала, что во всем этом есть что-то неприятное, и решила выбросить их обоих из головы.
Семестр прошел скорее, чем предыдущий, возможно оттого, что я привыкла к школе, урокам, репетициям, сплетням в согревательной, коротким разговорам с Дейзи… и находила это всепоглощающим.
Не было никаких сомнений в том, что я была любимицей Дейзи, которая, я это знала, поздравляла себя с тем, что импортировала шаффенбрюккенский продукт в свое заведение; и я действительно верила, что она приписывает растущее процветание моему присутствию.
Она приглашала меня в свою гостиную на разговор за чашкой чая о школе и ученицах. Она была в восторге по поводу перемен в Терезе Херст и испытывала облегчение, поскольку могла положиться на меня, когда родственники девушки ее подводят.
По мере продвижения семестра основной темой наших разговоров становилась предстоящая пантомима.
— Родители приезжают на праздник, поэтому очень важно, чтобы у нас был соответствующий спектакль, — сказала Дейзи. — Родители не слишком проницательны, когда речь идет об их собственных дочерях, и склонны полагать, что каждая из них будущая Бернар, но очень критичны по отношению к другим. Я хочу, чтобы они заметили, какая хорошая дикция у всех девушек, как грациозно они движутся, как они входят в комнату и при этом свободны от какой бы то ни было неуклюжести. Вы понимаете, что я имею в виду. Надо думать, очень многие родители приедут смотреть пантомиму. Конечно, им придется устраиваться самим. Гостиница в Колби будет полна, но некоторые остановятся в нескольких милях дальше, в Бэнтейбле: Там большие отели. Потом они смогут отправиться домой вместе со своими дочерьми. У нас никогда не было так много гостей, как на фестивале Аббатства в прошлом году. В будущем мы опять его проведем. Это будет в июне. Лучше всего в день летнего солнцестояния, когда светло вечерами. Конечно, среди развалин это особенно эффектно: такое замечательное обрамление. Зрелище было чрезвычайно впечатляющим… в сущности почти сверхъестественным. Старшие выступали в белых одеждах. Действительно можно было подумать, что монахи ожили. К тому же красивое пение и декламация. Это было большое событие. Полагаю, у нас где-то сохранились костюмы. Надо спросить мисс Барстон.
— Фестиваль Аббатства с девушками, одетыми как монахи… Должно быть, это было по-настоящему интересно.
— Ода. Одежды цистерцианцев… И я помню, у нас были факелы. Эти факелы пугали меня, хотя должна признать, они действительно добавили сцене нечто. Девушки бывают столь неосторожны. Тогда чуть было не произошел несчастный случай. Было бы лучше, конечно, если бы мы могли проводить фестиваль при свете полной луны. Но это все в будущем. Сейчас давайте сосредоточимся на «Золушке». Надеюсь, Шарлотта не будет красоваться. Другим родителям это не понравится.
— Я уверена, что она прекрасно справится. А Фиона Веррингер будет очаровательной Золушкой.
Семестр шел своим чередом, и я больше не видела Марсии Мартиндейл, но дважды встречала миссис Гиттингс, которая гуляла по аллеям с ребенком в коляске. Я останавливалась и разговаривала с ней. Казалось, она предана ребенку, и мне это нравилось. Розовощекая уютная женщина с чистосердечным видом — полный контраст вызывающе яркой актрисе и ее язвительной костюмерше. Признаюсь, мне было любопытно понять, каким образом она уживается в таком доме. Она не была женщиной, которая много говорит о своих хозяевах, но одно-два разоблачающих замечания у нее все-таки вырвались.
— Миссис Мартиндейл двадцать четыре часа в сутки актриса. И никогда нельзя быть уверенной, говорит она всерьез или играет роль, если вы улавливаете, что я имею в виду. Она девочку-то любит, да иногда забывает о ней… а с ребятней так нельзя.
И о Мейзи.
— Еще одна такая. Только у этой обе ноги твердо на земле стоят. Ну, не знаю. Это как работать в каком-нибудь театре… не то, чтобы я в каком работала, мисс Грант. Но я себе говорю: Джейн Гиттингс, никакой это не театр. Это настоящий живой дом, и это настоящий живой ребенок. И коли они забывают про то, смотри ты не забывай.
В другой раз, когда я снова ее встретила — это было ближе к разъезду на рождественские каникулы — она сказала мне, что в праздник погостит у своей сестры на вересковых болотах.
— Хозяйка сама отправляется в Лондон и Мейзи с собой возьмет. Это дает мне случай забрать малышку. Сестра моя до детишек ох как охоча. Да жалко, что своих у нее так и не было.
Как-то не удавалось мне представить Марсию Мартиндейл хозяйкой Холла. Но это было не моей заботой, а своих дел, которыми надо было заниматься, в этот период было более чем достаточно.
«Золушка» была постоянным источником паники и радости. У Фионы был красивый голос; мы обнаружили, что жизнерадостная злая мачеха и две уродливые сестры полны задора, который трудно сдержать, они решительно настроились добавлять к роли собственные выдумки к отчаянию Эйлин Экклз; костюм Шарлотты сидел не так, чтобы понравиться мисс Барстон, и по этому поводу разразился ад кромешный.
— Ради Бога! — восклицала Эйлин. — В Друри Лейн не может быть хуже!
Потом была задача украсить школу и установить почтовый ящик, чтобы девушки могли отправлять рождественские открытки друг другу. Утром перед представлением «Золушки» мы организовали доставку нашей почты, и две младшие девочки надели кепи почтальонов, очень торжественно открыли ящик, который был установлен в трапезной, и после этого открытки были доставлены по назначению. Последовали ахи и охи, поцелуи и много выражений сердечной признательности.
Смотреть «Золушку» прибыло рекордное количество родителей; они безудержно аплодировали, заявляли, что все очаровательно и гораздо лучше, чем «Дик Уиттингтон» в прошлом году; и совсем неважно, что одна из уродливых сестер растянулась прямо на сцене и ее туфля отлетела к зрителям и что вторая из уродливых сестер забыла свои слова, а голос суфлера был таким громким, что его было слышно по всему залу.
Каждый говорил, что все было восхитительно. Дейзи поздравляли.
— У ваших девушек такие прекрасные манеры, — сказал кто-то из родителей.
— Я так рада, что вы это отметили, — с улыбкой ответила Дейзи. — Мы уделяем манерам большое внимание. Больше, я полагаю, чем в столь многих из этих завершающих школ.
Воистину это был триумф.
Девушки уехали, и мы с Терезой должны были на следующий день отправляться в Молденбери. Закончился еще один семестр. Он был очень интересным и приятным, частично благодаря тому, что Джейсон Веррингер отсутствовал. Этот факт придавал нашей жизни определенное спокойствие.
Рождество прошло по-настоящему счастливо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Однажды утром я отправилась в город, и в маленькой полотняной лавке лицом к лицу столкнулась с Марсией Мартиндейл. Она сильно отличалась от той женщины с разбитым сердцем, которую я встретила во дворе. Она была безмятежна и дружелюбна и пригласила меня заходить в гости.
— Я была бы так рада вам, — сказала она. — Встречаешься не со многими, так что для меня это было бы подарком. У вас когда-нибудь бывает несколько свободных часов?
Я сказала, что у меня несколько свободных часов в среду после полудня, если только не случится чего-нибудь вроде недомогания другой учительницы: в таком случае я должна буду заменить ее.
— Тогда скажем, в среду? Я буду в восторге, если вы сможете прийти.
Я приняла приглашение — должна признаться, с готовностью, ибо горела желанием узнать о ней больше. Я пыталась обмануть себя, делая вид, что ее отношения с Джейсоном Веррингером меня не интересуют, но что я должна ей объяснить, какие обстоятельства вынудили меня обедать с мистером Веррингером в тот вечер, который столь очевидно ее огорчил.
И я пошла на чай к Марсии Мартиндейл.
Это был необычно проведенный день. Дверь отворила маленькая женщина с острым темным лицом, напоминающим лицо умной обезьяны. У нее были почти черные волосы, густые и жесткие, как щетка, маленькие и очень темные глаза: казалось, они рыщут повсюду и ничего не пропускают.
Она сказала:
— Входите. Мы ждем вас.
И улыбнулась, показав большие белые зубы, словно мой приход был остроумной шуткой.
Она провела меня в гостиную, чрезвычайно изящно обставленную мебелью периода королевы Анны, которая гармонировала с обликом дома.
С дивана встала Марсия Мартиндейл, протягивая мне обе руки. Она была одета в шелковый пеньюар синего павлиньего цвета. Ее волосы были распущены, лоб охватывала бархатная лента с несколькими сверкающими на ней камнями, которые могли быть бриллиантами. Подобная лента была у нее и на шее. Она выглядела так, словно собиралась играть какую-нибудь трагическую роль вроде леди Макбет или герцогини Мальфи. И снова она была совсем не похожа на женщину, которую я недавно встретила в лавке торговца полотном.
— Так вы пришли, — сказала она тихим голосом; затем несколько его повысив:— Садитесь же. Мы выпьем чаю сейчас, Мейзи. Вы не скажете миссис Гиттингс?
— Ладно, — сказала скорее с готовностью, чем с почтительностью женщина, которая встретила меня. В ее интонациях был намек на равенство. Она поразительно контрастировала с Марсией Мартиндейл. Вышла она с таким видом, словно с трудом сдерживала смех.
— Мои друзья со временем привыкают к Мейзи, — сказала Марсия. — Она была моей костюмершей. Они становятся очень фамильярными.
— Вашей костюмершей?
— Да. Я ведь прежде чем приехать сюда играла в театре, знаете ли.
— Понимаю.
— Мейзи помнит старые дни. Очень мило с вашей стороны, что вы пришли. Особенно, когда у вас так мало свободного времени.
— В настоящий момент мы очень заняты. Мы ставим к Рождеству пантомиму.
— Пантомиму?
Ее глаза засверкали, потом выразили презрение.
— Я начинала с нее, — продолжала она. — Это бесперспективное занятие.
— Я считаю, чрезвычайно интересным, что вы были актрисой.
— Полагаю, жизнь актрисы сильно отличается от жизни учительницы.
— Действительно, они на разных полюсах, — согласилась я.
Она улыбнулась.
— Должно быть, вы скучаете по театру, — продолжала я. Она кивнула.
— Никак не привыкну к тому, что больше не работать. Особенно когда…
Она пожала плечами, в этот момент раздался стук в дверь, и приземистая пожилая женщина вкатила чайный столик, на котором стояли сэндвичи и пирожные и все, что могло нам понадобиться для чая.
— Сюда, миссис Гиттингс, — сказала Марсия довольно громким звенящим голосом. А затем более спокойно: — Хорошо. Спасибо.
Миссис Гиттингс взглянула на меня, кивнула и вышла. Марсия разглядывала чайный столик, словно это была голова Иоанна Крестителя на блюде. Не знаю, почему мне в голову все время приходили такие сравнения. Видимо потому что все здесь не было вполне естественным. Я пожалела, что со мной нет Эйлин Экклз: уверена, мы очень весело провели бы время, смеясь над всем этим.
— Вы должны сказать мне, какой чай вы любите. Я ведь и правда думаю, что это очень мило с вашей стороны, что вы пришли. Вы не представляете себе, какое это удовольствие — иметь возможность с кем-то поговорить.
Я ответила, что чай люблю слабый, добавляю немного молока, но без сахара; встала и приняла у нее чашку; затем села. Рядом со мной был маленький столик, на который я поставила чашку.
— Возьмите же один из этих сэндвичей. Казалось, она скользит ко мне с тарелкой в руке, наполняя драматизмом даже это обыкновенное действие.
— Миссис Гиттингс очень хорошая. Но я действительно скучаю по театру.
— Я могу это понять.
— Я знала, что вы поймете. Полагаю, вы гадаете, почему я похоронила себя в деревне. Что ж, существует малышка. Вы должны до ухода повидаться с Мирандой.
— Вашей маленькой девочкой? Да, с удовольствием.
— В сущности, я сделала это для нее, — жестом покорности она откинула голову назад. — Иначе меня здесь не было бы. Дети врываются в вашу карьеру. Приходится выбирать.
Я хотела задать много вопросов, но, полагаю, все они были слишком личными. Я устремила внимание на помешивание чая.
— Вы должны мне все о себе рассказать, — сказала она.
Я коротко рассказала ей, что живу со своей тетей и что это моя первая работа; но я видела, что на самом деле она не слушает.
— Вы очень молоды, — сказала она в конце концов. — Не то, чтобы я была намного старше вас… по годам. — Она вздохнула, и я решила, что она намекает на свой богатый жизненный опыт. Я чувствовала, что в этом она, вероятно, права. — И, — сказала она, переходя к тому — я была уверена — что и было причиной, почему она так настойчиво хотела, чтобы я посетила ее, — вы уже подружились с Джейсоном Веррингером.
— Ну, вряд ли это можно назвать дружбой. Был этот несчастный случай, и мне пришлось остаться в Холле вместе с девушкой, которую сбросила лошадь. Помните, вы пришли, когда я была там.
Она спокойно смотрела на меня.
— Ода. Джейсон очень старался объяснить. Он очень извинялся. Но я сказала ему, что в данных обстоятельствах он был обязан вас принимать.
— Дело было не в приеме. Я была бы совершенно довольна подносом в комнате больной.
— Он действительно сказал, что об этом не может быть и речи… Гость в его доме и все такое.
— Создается впечатление, что он довольно щепетилен в этих вопросах.
— Конечно, ваше общество должно было доставить ему удовольствие. Он любит умных женщин… если они к тому же и хорошенькие, какой вы, несомненно, являетесь, мисс Грант.
— Спасибо.
— Я хорошо понимаю Джейсона. На самом деле, когда он вернется… Мы договорились, видите ли. Конечно, есть ребенок… его бедная жена… Теперь это кончилось…
Я поняла, что она предупреждает, чтобы я не принимала всерьез внимание, которым Джейсон меня одарил. Мне хотелось сказать ей, чтобы она не беспокоилась. Я, уж конечно, не стану пытаться стать для нее угрозой и в действительности была совершенно равнодушна к планам, которые они строили с этим одиозным человеком.
Я холодно сказала:
— Я поглощена своей карьерой. Было время, когда я надеялась работать со своей тетей, но из этого ничего не вышло. Аббатство — чрезвычайно интересная школа, а мисс Хетерингтон — замечательная женщина.
— Я так рада, что вы счастливы. Вы отличаетесь от других.
— Других кого?
— Учительниц.
— О, вы их знаете?
— Я их видела. Они так похожи на школьных матрон. Вы не совсем.
— Тем не менее я учительница. Расскажите мне о ролях, которые вы играли.
Она не возражала. Ее самым большим успехом была леди Изабель в «Ист Линн». Она встала и, прижав руки к лицу, продекламировала: «Умер. Умер. Так и не назвал меня матерью ».
— Это была сцена у смертного одра, — пояснила Марсия. — Она, бывало, приводила публику в транс. Во всем театре не было сухих глаз. Я играла «Две сотни лет» Пинеро. Прекрасно. Мне больше нравилась драма. Но ничто и в подметки не годилось «Ист Лини». Это был несомненный успех.
Затем она продемонстрировала отрывки из других ролей, которые играла. Она казалась совсем другой женщиной по сравнению с той, которую я впервые всретила на лужайке с ребенком или в полотняной лавке. В сущности она меняла характер каждые несколько минут. Спокойная любящая мать; одинокая женщина, умоляющая ее посетить; любовница с разбитым сердцем в сцене во дворе; очаровательная хозяйка; а теперь разносторонняя актриса. Она с абсолютной легкостью проскальзывала из роли в роль.
Мы поговорили о «Золушке», которую ставили в школе. Когда-то она в ней играла.
— Моя первая роль, — в экстазе воскликнула она, обнимая колени руками и превращаясь в маленькую девочку. — Я была Пуговкой. У вас должна быть хорошая Пуговка. Это маленькая, но эффектная роль.
Она с восхищением смотрела вверх на воображаемую Золушку.
— Я была очень хорошей Пуговкой. Именно тогда люди начали понимать, что у меня есть будущее.
Открылась дверь, и вошла миссис Гиттингс, ведя за руку маленькую девочку.
— Подойди и поздоровайся с мисс Грант, Миранда, — сказала Марсия, легко входя в роль любящей родительницы.
Я поздоровалась с ребенком, который торжественно меня рассматривал. Девочка была очень хорошенькой и очень похожей на мать. Мы поговорили о девочке, и Марсия попыталась заставить ее что-нибудь сказать мне, но та отказалась, а через некоторое время я взглянула на часы и сказала, что должна быть в школе через полчаса. Я извинилась за спешку, выразив уверенность, что миссис Мартиндейл меня поймет.
Она тут же стала любезной хозяйкой.
— Вы должны снова прийти, — сказала она, и я обещала.
Возвращаясь верхом в Аббатство, я размышляла о том, как нереально все выглядело. Казалось, что Марсия Мартиндейл все время играет роль.
Возможно, этого следовало ожидать, раз уж она актриса. Хотела бы я знать, почему Джейсон Веррингер в нее влюбился и какая роль предназначена ему. Я ощущала, что во всем этом есть что-то неприятное, и решила выбросить их обоих из головы.
Семестр прошел скорее, чем предыдущий, возможно оттого, что я привыкла к школе, урокам, репетициям, сплетням в согревательной, коротким разговорам с Дейзи… и находила это всепоглощающим.
Не было никаких сомнений в том, что я была любимицей Дейзи, которая, я это знала, поздравляла себя с тем, что импортировала шаффенбрюккенский продукт в свое заведение; и я действительно верила, что она приписывает растущее процветание моему присутствию.
Она приглашала меня в свою гостиную на разговор за чашкой чая о школе и ученицах. Она была в восторге по поводу перемен в Терезе Херст и испытывала облегчение, поскольку могла положиться на меня, когда родственники девушки ее подводят.
По мере продвижения семестра основной темой наших разговоров становилась предстоящая пантомима.
— Родители приезжают на праздник, поэтому очень важно, чтобы у нас был соответствующий спектакль, — сказала Дейзи. — Родители не слишком проницательны, когда речь идет об их собственных дочерях, и склонны полагать, что каждая из них будущая Бернар, но очень критичны по отношению к другим. Я хочу, чтобы они заметили, какая хорошая дикция у всех девушек, как грациозно они движутся, как они входят в комнату и при этом свободны от какой бы то ни было неуклюжести. Вы понимаете, что я имею в виду. Надо думать, очень многие родители приедут смотреть пантомиму. Конечно, им придется устраиваться самим. Гостиница в Колби будет полна, но некоторые остановятся в нескольких милях дальше, в Бэнтейбле: Там большие отели. Потом они смогут отправиться домой вместе со своими дочерьми. У нас никогда не было так много гостей, как на фестивале Аббатства в прошлом году. В будущем мы опять его проведем. Это будет в июне. Лучше всего в день летнего солнцестояния, когда светло вечерами. Конечно, среди развалин это особенно эффектно: такое замечательное обрамление. Зрелище было чрезвычайно впечатляющим… в сущности почти сверхъестественным. Старшие выступали в белых одеждах. Действительно можно было подумать, что монахи ожили. К тому же красивое пение и декламация. Это было большое событие. Полагаю, у нас где-то сохранились костюмы. Надо спросить мисс Барстон.
— Фестиваль Аббатства с девушками, одетыми как монахи… Должно быть, это было по-настоящему интересно.
— Ода. Одежды цистерцианцев… И я помню, у нас были факелы. Эти факелы пугали меня, хотя должна признать, они действительно добавили сцене нечто. Девушки бывают столь неосторожны. Тогда чуть было не произошел несчастный случай. Было бы лучше, конечно, если бы мы могли проводить фестиваль при свете полной луны. Но это все в будущем. Сейчас давайте сосредоточимся на «Золушке». Надеюсь, Шарлотта не будет красоваться. Другим родителям это не понравится.
— Я уверена, что она прекрасно справится. А Фиона Веррингер будет очаровательной Золушкой.
Семестр шел своим чередом, и я больше не видела Марсии Мартиндейл, но дважды встречала миссис Гиттингс, которая гуляла по аллеям с ребенком в коляске. Я останавливалась и разговаривала с ней. Казалось, она предана ребенку, и мне это нравилось. Розовощекая уютная женщина с чистосердечным видом — полный контраст вызывающе яркой актрисе и ее язвительной костюмерше. Признаюсь, мне было любопытно понять, каким образом она уживается в таком доме. Она не была женщиной, которая много говорит о своих хозяевах, но одно-два разоблачающих замечания у нее все-таки вырвались.
— Миссис Мартиндейл двадцать четыре часа в сутки актриса. И никогда нельзя быть уверенной, говорит она всерьез или играет роль, если вы улавливаете, что я имею в виду. Она девочку-то любит, да иногда забывает о ней… а с ребятней так нельзя.
И о Мейзи.
— Еще одна такая. Только у этой обе ноги твердо на земле стоят. Ну, не знаю. Это как работать в каком-нибудь театре… не то, чтобы я в каком работала, мисс Грант. Но я себе говорю: Джейн Гиттингс, никакой это не театр. Это настоящий живой дом, и это настоящий живой ребенок. И коли они забывают про то, смотри ты не забывай.
В другой раз, когда я снова ее встретила — это было ближе к разъезду на рождественские каникулы — она сказала мне, что в праздник погостит у своей сестры на вересковых болотах.
— Хозяйка сама отправляется в Лондон и Мейзи с собой возьмет. Это дает мне случай забрать малышку. Сестра моя до детишек ох как охоча. Да жалко, что своих у нее так и не было.
Как-то не удавалось мне представить Марсию Мартиндейл хозяйкой Холла. Но это было не моей заботой, а своих дел, которыми надо было заниматься, в этот период было более чем достаточно.
«Золушка» была постоянным источником паники и радости. У Фионы был красивый голос; мы обнаружили, что жизнерадостная злая мачеха и две уродливые сестры полны задора, который трудно сдержать, они решительно настроились добавлять к роли собственные выдумки к отчаянию Эйлин Экклз; костюм Шарлотты сидел не так, чтобы понравиться мисс Барстон, и по этому поводу разразился ад кромешный.
— Ради Бога! — восклицала Эйлин. — В Друри Лейн не может быть хуже!
Потом была задача украсить школу и установить почтовый ящик, чтобы девушки могли отправлять рождественские открытки друг другу. Утром перед представлением «Золушки» мы организовали доставку нашей почты, и две младшие девочки надели кепи почтальонов, очень торжественно открыли ящик, который был установлен в трапезной, и после этого открытки были доставлены по назначению. Последовали ахи и охи, поцелуи и много выражений сердечной признательности.
Смотреть «Золушку» прибыло рекордное количество родителей; они безудержно аплодировали, заявляли, что все очаровательно и гораздо лучше, чем «Дик Уиттингтон» в прошлом году; и совсем неважно, что одна из уродливых сестер растянулась прямо на сцене и ее туфля отлетела к зрителям и что вторая из уродливых сестер забыла свои слова, а голос суфлера был таким громким, что его было слышно по всему залу.
Каждый говорил, что все было восхитительно. Дейзи поздравляли.
— У ваших девушек такие прекрасные манеры, — сказал кто-то из родителей.
— Я так рада, что вы это отметили, — с улыбкой ответила Дейзи. — Мы уделяем манерам большое внимание. Больше, я полагаю, чем в столь многих из этих завершающих школ.
Воистину это был триумф.
Девушки уехали, и мы с Терезой должны были на следующий день отправляться в Молденбери. Закончился еще один семестр. Он был очень интересным и приятным, частично благодаря тому, что Джейсон Веррингер отсутствовал. Этот факт придавал нашей жизни определенное спокойствие.
Рождество прошло по-настоящему счастливо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41