— Ты права.
— «Жена Хайбека, Жасмин, спала до обеда после успокоительного укола, сделанного врачами, а потому ничего не смогла сказать о постигшем ее горе».
— Должна быть первая миссис Хайбек. О ней что-нибудь есть?
— Не нахожу. Ни Харрисон, ни Хаулер не собираются публично высказывать свое мнение о причинах смерти Хайбека, чтобы не мешать полицейскому расследованию.
— Гангстеры не имеют отношения к этому убийству.
— «Согласно Джону Уинтерсу, издателю „Ньюс трибюн“, Дональд Хайбек приехал на встречу с ним, назначенную на десять часов утра. Он хотел посоветоваться, как лучше объявить о пяти миллионах, которые мистер Хайбек намеревался пожертвовать городу. „Мне не довелось лично знать Дональда Хайбека, — сказал нам Джон Уинтерс, — но вся редакция „Ньюс трибюн“ скорбит о случившемся и выражает соболезнование его родственникам и друзьям“.
— Мудрый Джон Уинтерс. Даже в смерти держит скользкого адвоката на расстоянии вытянутой руки. Амелия Шарклифф говорила, что никто не решался причислить Дональда Хайбека ни к друзьям, ни к врагам. Полагаю, она права.
— «Тело мистера Хайбека обнаружила сотрудница редакции Пилар О'Брайен, когда приехала на работу. Лейтенант полиции Франсиско Гомес заявил, что в мистера Хайбека стреляли только один раз, с близкого расстояния, из пистолета еще не установленного калибра. На месте преступления пистолет не нашли».
— Это не гангстерское убийство.
— «Выпускник местного университета, Дональд Хайбек многие годы читал лекции на юридическом факультете…» Далее идет перечисление громких процессов, выигранных Хайбеком, — Барбара перевернула страницу. — Тут еще много чего написано. Хочешь, чтобы я все прочла?
— О процессах я прочитал еще вчера. Даже я знаю, как писать некрологи.
— Я думаю, его зятя, Фарлайфа, должны немедленно арестовать, приговорить к тюремному, заключению и бросить в камеру. — Барбара сложила газету.
— Ты полагаешь, Хайбека убил Фарлайф?
— Том Фарлайф написал поэму, которую ты прочел мне вчера вечером. Разве этого недостаточно, чтобы отправить его за решетку? Человека, который пишет такие стихи, нельзя оставлять на свободе.
— Его убили не гангстеры.
— Я должна спросить, почему ты долдонишь одно и то же?
— Ты спрашиваешь?
— Да.
— Для того чтобы въехать на автостоянку «Ньюс трибюн», необходимо остановиться у ворот, показать охраннику какой-нибудь документ, удостоверяющий личность, и сказать, зачем приехал. Но войти и выйти можно беспрепятственно. Хайбек поставил машину в дальнем конце автостоянки. И я просто не могу поверить, чтобы профессиональный наемный убийца подъехал к воротам, представился охраннику, проследовал на автостоянку, сделал свое грязное дело, а затем отбыл в неизвестном направлении. И едва ли профессиональный убийца станет парковать машину неподалеку от автостоянки, чтобы пройти через ворота, прострелить Хайбеку голову и спокойно ретироваться. Профессиональный убийца разделался бы с Хайбеком совсем в другом месте.
— Странно, что никто не слышал выстрела.
— Пистолет малого калибра стреляет тихо, так что на открытой автостоянке таких размеров услышать его невозможно.
Барбара вытянулась рядом с ним на кровати.
— Наверное, мне пора отправляться в путь. — Флетч приподнялся. — Уже пора.
— Еще рано.
— Откуда ты знаешь? Мне столько надо сделать. Причем далеко не все, что хочется.
— Не забудь, что сегодня мы обедаем с мамой. Она хочет поговорить с нами о свадьбе.
Флетч взглянул на часы.
— Мы действительно проснулись очень рано. Полагаю, время у нас есть.
— Я знаю, — Барбара закинула руки за голову. — Для того я и раздвинула шторы до твоего приезда.
Глава 18
— Доброе утро, — поздоровался Флетч с женщиной среднего роста, в фартуке, открывшей дверь дома 12339 по Полмайр-драйв в Хейтс. Ее глаза сузились, как только она узнала во Флетче человека, который пробежал по кухне днем раньше в одной рубашке, обернутой вокруг бедер. Флетч широко улыбнулся:
— Я совсем не такой плохой, как могло показаться.
— Что вам угодно? — спросила кухарка.
— Я лишь привез этот сверток. — Он протянул пакет с одеждой Хайбека. — И, если возможно, хотел бы повидаться с миссис Хайбек.
Кухарка взяла пакет. Бечевка заметно провисла.
— Миссис Хайбек отдыхает.
Из пакета выпал черный ботинок Дональда Хайбека.
— Ой-ой, — Флетч наклонился, поднял ботинок, положил его поверх пакета.
Кухарка отвернула голову, поскольку ботинок едва не уперся ей в нос.
— Еще один вопрос. Вчера у бассейна сидела пожилая женщина. С седыми волосами, красной сумкой, в зеленых теннисных туфлях. Вы знаете, кто она?
Кухарка молча смотрела на Флетча поверх ботинка Дональда Хайбека.
— Она назвалась миссис Хайбек, — добавил Флетч. — И вела себя как-то странно.
— Я не говорю по-английски, — ответила кухарка. — Не понимаю ни единого слова.
— Так я и думал.
Усаживаясь за руль, Флетч посмотрел на дом. Занавеска на втором этаже качнулась, прикрывая щель, через которую кто-то наблюдал за ним.
Глава 19
— Позвольте поблагодарить вас за то, что вы смогли уделить мне несколько минут, — начал Флетч.
Его удивило, что куратор музея современного искусства вообще согласился принять его, заявившегося без предварительной договоренности в половине десятого утра. Он-то ожидал, что кураторы приходят на работу попозже, а их занятость не позволяет общаться с некоей личностью, одетой в тенниску и джинсы, пусть даже чистые, только что выстиранные, и новые теннисные туфли, утверждающей, что прибыла она из газеты.
И уж, конечно, он представить себе не мог, что куратор музея будет сидеть за столом в клубной бейсболке «Детройтских тигров». На столе, рядом с громадным манускриптом и несколькими папками, лежали бейсбольные перчатка и мяч.
— Так вы из «Ньюс трибюн»? — переспросил куратор Уильям Кеннеди.
— Да. Мне поручили подготовить материал о пяти миллионах долларов, которые Дональд и Жасмин Хайбек собирались пожертвовать музею. Дама в Попечительском совете сказала мне, что пожертвование предназначалось именно этому разделу музея.
— Я рад, что мне представилась возможность поговорить об этом.
— Вы из Детройта? — спросил Флетч.
— Нет, — Кеннеди снял бейсболку и посмотрел на надпись. — Совершенство восхищает меня. В любой форме.
— Понятно.
— Я также собираю видеокассеты Нуриева, Мухаммеда Али и Майкла Джексона. Записи Карузо, Маккормак, Эрролл Гарнер и Эрика Клэптона. Вы полагаете, это странно?
— Эклектично.
— Я абсолютно счастлив. — Кеннеди потянулся к бейсбольной перчатке. — И не знаю человека, который бы меня недолюбливал.
— Я тоже.
— Вы что-нибудь коллекционируете?
— Да, — кивнул Флетч. — Человеческие характеры.
— Какая интересная идея.
— Я не использую людей, лишь коллекционирую их характеры. В старости мне будет что вспомнить.
— Потому-то вы и журналист?
— Полагаю, что да. Впрочем, есть и другие причины.
— И у вас нет таких проблем с хранением коллекции, как у меня.
— Во-первых, мне хотелось бы удостовериться, что мистер и миссис Дональд Хайбек собирались пожертвовать пять миллионов долларов художественному музею.
— Я в этом не убежден. — Кеннеди подбросил бейсбольный мяч и поймал его в перчатку. — А если бы они действительно принесли нам письмо с таким предложением, я не уверен, что мы приняли бы эти деньги.
Брови Флетча взлетели.
— Разве музей не берет деньги из любого источника?
— Источник нас не волнует. За пятнадцать лет работы в музее я ни разу не видел, чтобы музей отказывался от денег, даже если это были «грязные» деньги, только потому, что ему не нравился даритель. Помните давнюю байку про Марка Твена? К нему пришел священник и сказал; что гангстер предложил ему деньги для починки крыши храма. «Так чего вы колеблетесь? — спросил Марк Твен. „Это же „грязные“ деньги“, — ответил священник. „Совершенно верно, — согласился писатель. — Но ни у вас, ни у меня других денег нет“.
— Вы коллекционируете и хорошие истории?
— Если удается.
— Следует ли из ваших слов, что вы полагаете деньги Хайбека «грязными»?
Кеннеди пожал плечами.
— Мы знаем, что он ловкий адвокат.
— Под ловким вы подразумеваете преступный? Мне кажется, вы коллекционируете облагороженные синонимы прилагательного «преступный».
— Часто вы слышали об адвокатах, угодивших за решетку? — спросил Кеннеди.
— Да нет.
— Врачи болеют, а вот адвокаты практически никогда не садятся в тюрьму.
— Но почему музей может отказаться от денег?
— Из-за условий, которыми сопровождается пожертвование. Позвольте объяснить. — Рукой в перчатке Кеннеди взял со стола бейсболку и надел на голову. Другой рукой положил мяч на стол. — На прошлой неделе Хайбек позвонил моему секретарю, чтобы договориться о встрече со мной. К моему неудовольствию, секретарь решила этот вопрос положительно. Мы не гонялись за деньгами Дональда Хайбека. Мы понятия не имели, что он интересуется искусством или нашим музеем. Поэтому я подозревал, что он хочет уговорить меня выступить экспертом на одном из его процессов.
— А соглашаться вам не хотелось?
— Нет. Разумеется, я выступал в суде экспертом. Но лишь когда чувствовал, что меня не используют как пешку, когда полностью доверял той стороне, что приглашала меня. Я полагал, что лишь в этих случаях мои знания могут способствовать установлению истины.
— Дональду Хайбеку вы не доверяли?
— Я ничего о нем не знал, кроме того, что почерпнул из газетных статей и телевизионных репортажей. И тем не менее у меня сложилось впечатление, что ему теми или иными способами удается уберечь от тюрьмы людей, которым там самое место. Лично я с ним никогда не встречался.
Флетч не мог не отметить стремление многих подчеркнуть, что они никогда не встречались с Хайбеком, а если и встречались, то по чистой случайности.
— Хайбека пригласили в музей, но не на ленч, — продолжал Кеннеди. — Он приехал в прошлую среду, сел в кресло, в котором сейчас сидите вы, и чертовски удивил меня, заявив, что хочет пожертвовать музею пять миллионов долларов.
— И каким был ваш первый вопрос?
Кеннеди на мгновение задумался.
— Я спросил: «Ваши собственные деньги?» — У меня сразу возникло ощущение, что тут не все чисто.
— И он подтвердил, что намеревается пожертвовать свои деньги?
— Да. Потом я сказал ему, предельно вежливо, что никогда не слышал о его интересе к искусству вообще и к нашему музею в частности. Он ответил, что давно интересуется искусством, более того, отметил, что в нашей коллекции современного искусства имеется обширный пробел.
— Благодаря чему сразу завладел вашим вниманием.
— Несомненно. Мне не терпелось услышать, что он подразумевает под «обширным пробелом». У нас не лучшая в мире коллекция современного искусства, но достаточно большая и удачно подобранная, стараниями моего предшественника и вашего покорного слуги. — Кеннеди вновь подкинул и поймал мяч. — Он высказал пожелание: все пять миллионов долларов надобно потратить на современное религиозное искусство.
— Загадочно, — после короткой паузы прокомментировал Флетч.
— Именно так. Знаете вы или нет, но современного религиозного искусства практически не существует. Я хочу сказать, что все искусство религиозно, не так ли? По-своему, разумеется, в том числе и языческое искусство. Искусство представляет человека в его отношении к природе, самому себе, своим ближним, Богу. Не все оно служит поклонению, но каждое произведение истинного искусства, по моему разумению, есть веское подтверждение природы нашего существования.
— И как же вы ему ответили?
— Вежливо спросил, чем мы должны пополнить нашу коллекцию? Он менторским тоном разъяснил мне, что именно мы — эксперты по современному искусству и он отнесет свои деньги в другое место, если нам кажется, что мы не сможем приобрести высокохудожественные произведения современного религиозного искусства.
— Вроде бы он сам решил отдать деньги, а все равно капризничает.
— Подождите, я рассказал вам еще не все. Мягко, без нажима, я постарался убедить мистера Хайбека, что сам приложил бы все усилия, чтобы приобрести высокохудожественные произведения современного религиозного искусства, если б услышал о их существовании. Разумеется, иконопись, как и нищие, всегда с нами. В некоторых церквах установлены оригинальные кресты и, соответственно, иконостасы, отчего интерьер приобретает современный вид. Но, если не считать высокохудожественным произведением распятого на кресте Христа с женской грудью, в этой области ничего нового нет. И мы, искусствоведы, критики, кураторы, считаем, возможно, ошибочно, что все тут уже сказано. — Кеннеди высоко подбросил мяч и поймал его. — В тот момент я осознал, что читаю бедняге лекцию, а он пришел ко мне совсем не за этим. И я спросил, почему, собственно, он хочет пожертвовать такую большую сумму?
— Вопрос, волнующий всех.
— Полагаю, ответ вас поразит. Поерзав в кресле, совсем как свидетель на его перекрестном допросе, Хайбек пробормотал, что жизнь его подошла к концу, он подводит итоги, а так как всем на него наплевать, он и решил избавиться от своего состояния и… — Кеннеди высоко подкинул мяч, наклонился вперед, чтобы поймать, — …остаток дней провести в католическом монастыре.
Тут Кеннеди бросил мяч Флетчу.
— Фантастика, — выдохнул Флетч, ловя мяч.
— Я предполагал, что вас это изумит. Теперь вы понимаете, почему я с радостью принял вас этим утром. Ситуация более чем странная.
— Да, кто бы мог подумать?
— Люди не перестают удивлять, не так ли? Так что ваша коллекция будет пополняться и пополняться.
— Он хотел стать монахом?
— Да. Так он сказал. Католическим монахом. Келья, молитвы, посты, все как полагается.
— Он всегда ходил в черных ботинках.
— Простите?
— Не обращайте внимания.
— Тем не менее мы провели совещание, обсудили предложение Хайбека. Никто не знал, что и думать. А вчера, по дороге на ленч, Я услышал по радио о смерти Хайбека. И в прошлую среду, говоря, что его жизнь кончена, Хайбек не подозревал, сколь близок он к истине.
— Если он хотел пожертвовать пять миллионов долларов и уйти в монастырь, почему он просто не отдал все деньги монастырю или церкви?
— Я его спросил. Он ответил, что слишком стар, чтобы стремиться к получению прихода. И потом, пришлось бы многому учиться. А ему нужен мир и покой монастыря. Он сказал, что устал говорить, спорить, умолять. Вы в это верите?
— А коллекция религиозного искусства будет воздействовать на публику лучше, чем он.
— Получается, что так. Он надеялся, что такая коллекция пробудит религиозные чувства у большего числа его современников, чем те проповеди, которые он мог бы прочитать. Если я правильно его понял.
Флетч по высокой дуге кинул мяч Кеннеди.
— Я не могу этого осознать.
— Он сказал, что у него останется чуть больше миллиона долларов, которые он и отдаст монастырю.
— А как же его жена? Дети? Внуки?
— Их он не упомянул. Лишь сказал, что всем на него наплевать. — Кеннеди бросил мяч Флетчу.
— Музей в роли церкви, а?
— Музей в чем-то и есть церковь. А может, просто церковь.
— И на чем вы расстались?
— Я был так потрясен его предложением, что посоветовал ему вновь хорошенько все обдумать. И обсудить эту идею с женой, детьми, деловыми партнерами.
Флетч подкинул мяч под самый потолок.
— Куратор в роли священника?
— Или психоаналитика. И я пообещал, что мы обговорим его предложение. Пояснил, что мы не сможем принять от него пять миллионов долларов, если он не снимет своего условия насчет религиозного искусства. Мы не считаем возможным брать деньги на условиях, которые мы не в силах выполнить. — Кеннеди вновь бросил мяч Флетчу. — Если же, сказал я ему, он сумеет оформить пожертвование таким образом, что мы будем использовать деньги по своему усмотрению, но в первую очередь приобретать произведения современного религиозного искусства, то мы, скорее всего, их возьмем.
Флетч вернул мяч куратору.
— Будучи адвокатом, он не сомневался, что сможет выразить словами любую мысль.
— Вероятно. В статье о его убийстве, которую я прочитал на первой странице вашей газеты, говорилось, что он приехал на встречу с издателем, чтобы объявить о своем решении пожертвовать пять миллионов долларов.
— Мне сказали, что пожертвование предназначалось музею.
— Вы написали эту статью в утреннем выпуске?
— Нет. Бифф Уилсон.
Кеннеди подбросил мяч, поймал его в перчатку.
— Написано хорошо.
— Да, — согласился Флетч. — Для некролога.
Глава 20
В крошечной приемной «Дружеских услуг Бена Франклина» молодо выглядящая, эффектная женщина, сидящая за маленьким деревянным письменным столом, оглядела Флетча с головы до ног.
— На углу поверните налево, потом в середине квартала снова налево и попадете в переулок.
— Экстаз!
— Наш служебный вход слева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21