Тело деревенело, и, если бы пришлось встать, вряд ли у него на это хватило бы сил. Оцепенение проходило, как только на изъезженную доску в подвале ложилась тень Конопика. Лена начинало трясти, он доставал из нагрудного кармана свинцовый отвес на бечевке и, сжимая ее двумя пальцами, примеривался. Рука дрожать переставала.
Отвес служил в данном случае чем-то вроде мушки ружья, с той лишь разницей, что добыча сама подставлялась под него. Дыхание, а может, и само сердце у Лена замирало. В дыру, отчасти заполненную теперь отвесом, были видны лишь руки пана Конопика. Сперва лавочник неизменно потирал их, потом снимал ермолку и отирал с лысины пот. Все как обычно, без исключений. На минуту-две лысый череп пана Конопика оказался прямо под смертоносным грузиком.
И тогда Кашпар все внизу видел в темно-зеленой дымке, только лысина его жертвы, казалось, светилась совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки.
Эти мгновения дурманили Лена, мертвили душу. Он становился бесплотным, чувствуя только кончики большого и указательного пальцев, которые бечевка жгла, точно раскаленный провод, и подвешенная на ней гирька становилась средоточием его воли. Мысль о том, что достаточно разжать пальцы, и все, наконец, будет кончено, искус решиться на это прямо сейчас, немедля, истощали Кашпара. Когда критический момент проходил и Конопик оказывался вне опасной зоны, на Лена откуда-то изнутри накатывало удушье, с которым он не сразу справлялся.
Он судорожно стискивал обжигающую пальцы бечевку, прикидывая по времени, как бы отвес не упал на лысину Конопика раньше или позже, чем следовало.
Накануне решающего события Лен перерезал бечевку, чтобы проверить, не мешает ли что-нибудь падению отвеса. После такой «репетиции» убийства пальцы его онемели, он никак не мог разомкнуть их и напугался, что их парализовало и он не сможет довести задуманное до конца.
Но во время второй пробы рука была тверда и послушна.
Ни о чем, кроме покушения, Лен теперь не думал и представлял себе мельчайшие подробности настолько четко, что смог бы совершить его даже с закрытыми глазами. Однажды вечером, поднявшись украдкой на четвертый этаж, он еще раз прикинул что да как, в полной темноте убедился в надежности избранного орудия, положив в качестве цели кирпич на то место, куда обычно вставал Конопик. Теперь он не сомневался в успехе.
Изнуренный от перевозбуждения, Лен обессилел так, что едва переставлял ноги, и его нетвердая поступь только укрепила рабочих во мнении о беспробудном пьянстве Лена. В работе он теперь отставал от других, был неловок, словно ученик, инструмент валился у него из рук, кирпичи он брал вяло, клал их неровно. А уж частые приступы удушья, незамечаемые за ним ранее, были для каменщиков самым явным признаком того, сколь далеко зашла его неуемная страсть к спиртному.
Кожа да кости остались от Лена, красное, изуродованное коростой лицо не выражало ничего. Если кто и обращался к нему, то ответа не получал, Лен лишь хлопал вытаращенными глазами, благо, веки были целы.
Товарищи старались избегать его взглядов, обходить стороной. А потом и вовсе перестали замечать, но Лен ничего не видел...
— Животное! — поставил ему окончательный диагноз Маречек, который терпел Лена до последнего. И все согласились с ним.
ЧАСТЬ 2
ГЛАВА 1
Процесс над Леном, как писали газетчики из зала суда, стал подлинной сенсацией.
Прошло немало времени, прежде чем Кашпар Лен предстал перед судом присяжных. Предъявленное ему обвинение было столь уязвимо, что после допроса очередного свидетеля Главный прокурор, казалось, вот-вот пойдет на попятную; однако председатель был тем более убежден в виновности, чем менее доказуемой оказывалась она в ходе следствия, и обвинитель едва удерживался от шага, который виделся ему почти неотвратимым.
Одно было совершенно ясно: если кто и убил Коно-пика, то либо Кашпар Лен, либо Фердинанд Фучик, семнадцатилетний ученик каменщика. В момент преднамеренного убийства или несчастного случая только они двое находились на лесах четвертого этажа и по неосторожности или злому умыслу могли отправить на тот свет Индржиха Конопика.
Вскоре было неопровержимо доказано, что Фердинанд Фучик быть убийцей никак не мог, не имея возможности скинуть вниз кирпич, который, упав с довольно большой высоты, так проломил череп Индржиха Конопика, что смерть от паралича мозга последовала спустя всего несколько секунд. Местонахождение вышеупомянутого Фердинанда Фучика в момент насильственного лишения жизни Индржиха Конопика оказалось слишком удаленным от той точки, с которой упал или был сброшен кирпич, повлекший за собой неизбежную проникающую травму лобной и теменной костей и прилегающих мягких тканей пострадавшего Индржиха Конопика и послужившую таким образом причиной его смерти. Свидетели показали, что в момент убийства Фердинанд Фучик сидел на стропиле почти на самом верху законченной части крыши; он пребывал в состоянии сильного душевного волнения и плакал, что, как выяснилось позже, не имело никакого отношения к обстоятельствам смерти Индржиха Конопика. Если бы вышеупомянутый Фердинанд Фучик был убийцей, он никак не мог оказаться на указанном месте за то время, пока свидетели Антонин Трглый, поденщик, и Ружена Кабоуркова, известница, взбежали по лестнице наверх с целью выяснения, что именно произошло и кто явился виновником падения кирпича, умертвившего Индржиха Конопика. Посему предлагалось в дальнейшем Фердинанда Фучика допрашивать исключительно в качестве свидетеля.
Виновность же Лена в обвинительном акте доказывалась лишь тем обстоятельством, что, если причиной падения кирпича, повлекшего за собой смерть Индржиха Конопика, не мог быть вышеназванный Фердинанд Фучик, следовательно, вся вина ложится на обвиняемого Кашпара Лена. Последний был обнаружен на лесах в состоянии полного беспамятства, которое позднее было квалифицировано как сильное отравление спиртным. Согласно показаниям всех рабочих, занятых на строительстве дома номер 6004, на протяжении последних десяти дней Кашпар Лен пребывал в состоянии почти беспробудного опьянения, хотя прежде слыл работником старательным, сознательным и благонадежным, так что ему даже доверили ночное дежурство. Лишь после смерти его приятеля и напарника Липрцая было замечено, что поведение Кашпара резко изменилось, и он ежедневно появлялся на стройке в нетрезвом виде.
Итак, на основании того, что обвиняемый стал чрезмерно употреблять спиртные напитки после несчастья, постигшего вышеупомянутого Антонина Липрцая, с которым поддерживал исключительно дружеские отношения, можно было сделать вывод, что даже при отсутствии должного образования ничего не сведущий в науках Лен, не читающий книжек и не якшающийся с социалистами, тем не менее считал Индржиха Коно-пика, заказчика, хозяина будущего дома, не косвенным, а прямым виновником гибели Антонина Липрцая.
В этом пункте обвинение пошло дальше. В акте говорилось о так называемом классовом сознании, порочно основанном на заблуждениях, и под конец с железной логикой утверждалось, что обвиняемый пошел на преступление, руководствуясь ложным душевным порывом, зиждящимся на типичном фанатизме «народного мстителя», испытывающего классовую ненависть к так называемому «кровососу-работодателю»; в этом смысле на обвиняемого несомненно повлияло подстрекательство со стороны известного рабочего агитатора Коутного, вступившего в конфликт с мастером, а тем самым косвенно — и с работодателем, ибо Коут-ный ставил смерть Антонина Липрцая в прямую зависимость от нехватки досок на лесах. Убеждение в том, что причина смерти Антонина Липрцая действительно заключена в подобном недосмотре, укрепилось в обвиняемом еще более, после того как во время посещения стройки комиссией мастер полностью признал факт недостаточного обеспечения лесов досками, возложив при этом всю ответственность на заказчика, или хозяина будущего дома, Индржиха Конопика. Осуждение этим лицам, чья причастность к делу рассматривается в настоящее время в апелляционном порядке, высказали все рабочие, занятые на возведении дома, что еще более утвердило обвиняемого в правомерности его фанатичного замысла.
То, что обвиняемый был способен пойти на преступление, со всей очевидностью вытекает из его характера. Кашпар Лен характеризовался всеми свидетелями и вообще всеми знающими его людьми как человек скрытный, неразговорчивый, озлобленный, вспыльчивый и чрезвычайно мстительный, способный затеять драку по малозначительному поводу или вовсе без оного. Агрессивность его натуры проявилась на стройке в первый же день, когда он грубо обошелся с поденщиком.
Далее следовало описание подробностей «сей грубости», несомненно, бросающей на Лена тень. С той поры Леном завладела сильная, не поддающаяся объяснению ненависть к вышеупомянутому лицу, новая вспышка которой произошла второго ноября, когда обвиняемый, находясь наедине с «ненавистным ему человеком», воспользовался случаем и напал на него врасплох. По времени данное событие совпадает с периодом крайней возбужденности обвиняемого, что, однако, не может служить оправданием его поведения и не снимает ответственности. Заболевание же, установленное у обвиняемого после ареста и проявляющееся в рожистом воспалении а также перелом носовой кости, возникший в результате мер защиты его противника второго ноября, конечно, не могли лишить обвиняемого рассудка настолько, чтобы он полностью потерял власть над собой. Во всяком случае, уже двенадцатого ноября, когда Индржих Конопик был умерщвлен в результате падения кирпича с высоты четвертого этажа, обвиняемый находился в удовлетворительном состоянии и, согласно диагнозу медицинских экспертов, ни о каком приступе невменяемости не могло быть и речи.
Однако самым веским доказательством идентичности обвиняемого с убийцей послужили результаты местного расследования и в особенности тот факт, что Кашпар Лен был найден на лесах возле отверстия, замаскированного обломком доски и находящегося точно над тем местом, где в момент падения кирпича стоял ныне покойный Индржих Конопик.
Правда, обвинение, охотно прибегавшее к своему излюбленному словечку «следовательно», в этом пункте оказалось наиболее уязвимым. Дело в том, что обвиняемый Кашпар Лен был найден у вышеупомянутого отверстия в состоянии полного беспамятства, которое и полицейскими, и больничным врачом было сразу же квалифицировано как типичное следствие внезапного алкогольного отравления, называемое комой, состояние крайне тяжелое и грозящее летальным исходом не только по причине указанного отравления, но и в результате последовавшего за ним воспаления легких с дальнейшим рецидивом в форме туберкулезного инфильтрата верхушек легких.
Несмотря на оригинальный ход мысли обвинителя, основанный, главным образом, на физическом законе, гласящем, что ни один предмет не может прийти в движение без воздействия внешней силы, следовательно, и кирпич, орудие убийства, не мог сам по себе сдвинуться с места и упасть в отверстие (для чего нужно было еще снять маскировочную доску), ему не удалось со всей очевидностью доказать, что человек, пребывающий в состоянии, в коем находился обнаруженный непосредственно после инкриминируемого ему деяния Кашпар Лен, способен осуществить столь сложную цепь операций, коей является сдвигание крышки-доски, сбрасывание смертоносного кирпича и последующее задвигание доски. «Способен — не способен» — все крутилось вокруг этой дилеммы, в том числе, прежде всего, возможное признание Лена убийцей и подтверждение «злоумышления», какового закон требует при квалификации преднамеренного убийства, к чему и подводило обвинение.
Лишь один из двух медицинских экспертов согласился с категоричным выводом обвинителя, в то время как другой отрицал, что обвиняемый лишь после сложной череды произведенных операций мгновенно впал в глубокий обморок, схожий с паралитическим, в коем и был найден.
Итак, один эксперт давал показания в пользу прокурора, другой — в пользу защитника.
Прокурор равнодушно следил за их полемикой и цитированием авторитетов судебной казуистики, полагаясь на убедительность морального доказательства вины обвиняемого; тем более, что в этом его поддерживали обе стороны.
Ведь Лен в начале следствия симулировал сумасшествие и на любой вопрос следователя отвечал: пана Конопика убило либо солнце, либо вода.
— Солнечный луч хватил его по лбу,— заявил он во время первого допроса, произведенного в тюремной больнице, лишь только позволило его самочувствие.
Когда же следователь, истинный мастер своего дела, потребовал, чтобы «им» Лен больше такого не говорил, разъяснив, что от солнца можно погибнуть или в результате ожога, или от солнечного удара, о чем в ноябре не может быть и речи, не говоря уже о том, что солнечные лучи не разбивают черепов, Лен с трудом заставил себя пошевелить мозгами, глаза, поднятые к потолку, часто заморгали, кисть исхудалой руки судорожно сжала одеяло. Наконец синюшные губы зашевелились:
— Ну, тогда пана Конопика долбанула дождевая капля...
Немного погодя добавил:
— Здесь!
И точно указал пальцем, куда именно.
В ответ на правомерное замечание пана следователя, что и это невозможно хотя бы по причине незначительности ее веса, Лен сказал:
— Она ж была с кулак.
После этого следователь, конечно же, не сомневался, что подследственный водит его за нос, и счел необходимым сделать ему строгое предупреждение.
— Ну, тогда это был кофейный брикет фирмы Франка! — заявил Лен с упрямым недовольством тяжелобольных, желающих, чтобы их наконец оставили в покое.
Больше следователь не добился от него ни слова, но то обстоятельство, что Кашпар Лен, будучи уже ходячим, настаивал на сей бессмыслице на каждом допросе, навело обвинение на догадку о симуляции, столь замечательно подтвержденную схожими отзывами экспертов, пристально наблюдавших за поведением больного.
Обвинитель необычайно ловко использовал против Лена этот самый очевидный из всех косвенных доказательств факт:
— Совершенно ясно, я бы даже сказал, ясно как божий день, что раз подсудимый симулирует сумасшествие и свою полную непричастность к несчастью, у него на то имеются веские основания, точнее, корыстная причина, а именно — сознание своей вины. Заключение экспертизы, как вы убедитесь дальше, единодушно: подсудимый весьма слабо развит в интеллектуальном отношении, однако находится в полном душевном здравии и рассудок его ничем не замутнен. Со своей стороны, я бы назвал его логику весьма четкой, даже изощренной, и чем абсурднее показания подсудимого, тем они изощреннее!
Таков был главный козырь прокурора во время судебного разбирательства.
Председатель обратился к Лену:
— Вы слышали обвинение? Что вы можете сказать по этому поводу?
— Чист перед Богом и перед людьми! — ответил Лен, явно забыв, что он не на исповеди.
Председатель задал ему следующий вопрос:
— Может быть, вы расскажете все, как было? Лен пробубнил что-то о кофейном брикете фирмы
Франка.
Молодой обвинитель, видя в упорстве Лена доказательство его вины, которым он еще неоднократно намеревался воспользоваться, в запале продолжил:
— Разве не очевидно каждому, кто следил за выводами обвинительного акта, разве не очевидно, что... когда... Допустим, подсудимый все время пробыл в состоянии полного беспамятства и не знал, что произошло внизу... Тогда почему же, спрашивается, очнувшись, он не только не удивился, оказавшись в предварительном заключении, но и четко понял вопрос следователя и дал на него, на первый взгляд, бессмысленный, но, по его замыслу, логичный ответ?
Тут он чуть язык не прикусил, заметив, как с лиц присяжных вмиг сошло доброжелательное выражение, произведенное его первым выступлением, и понял, что впал в логику, абсолютно недопустимую на начальном этапе разбирательства, дав в руки присяжному поверенному отличный козырь.
Присяжный поверенный старый опытный адвокат доктор Рыба не счел даже нужным подняться и лишь протестующе отмахнулся, вполголоса заявив, что считает утверждение неправомерным, ибо нельзя установить, когда именно осознал подсудимый, где он находится и по какой причине оказался в камере; вполне возможно, наконец, что он не знал об этом даже к началу первого допроса. Со своей стороны он, как защитник, считает необходимым опереться в данном случае на свидетельские показания тюремного врача и содержащихся в тюрьме заключенных, если обвинитель будет настаивать на своем. Сам же он намерен высказаться по этому поводу в заключение своей адвокатской речи. Однако уже сейчас решительно протестует против излишне запальчивых выступлений обвинения с целью оказания нажима на дальнейший ход дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Отвес служил в данном случае чем-то вроде мушки ружья, с той лишь разницей, что добыча сама подставлялась под него. Дыхание, а может, и само сердце у Лена замирало. В дыру, отчасти заполненную теперь отвесом, были видны лишь руки пана Конопика. Сперва лавочник неизменно потирал их, потом снимал ермолку и отирал с лысины пот. Все как обычно, без исключений. На минуту-две лысый череп пана Конопика оказался прямо под смертоносным грузиком.
И тогда Кашпар все внизу видел в темно-зеленой дымке, только лысина его жертвы, казалось, светилась совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки.
Эти мгновения дурманили Лена, мертвили душу. Он становился бесплотным, чувствуя только кончики большого и указательного пальцев, которые бечевка жгла, точно раскаленный провод, и подвешенная на ней гирька становилась средоточием его воли. Мысль о том, что достаточно разжать пальцы, и все, наконец, будет кончено, искус решиться на это прямо сейчас, немедля, истощали Кашпара. Когда критический момент проходил и Конопик оказывался вне опасной зоны, на Лена откуда-то изнутри накатывало удушье, с которым он не сразу справлялся.
Он судорожно стискивал обжигающую пальцы бечевку, прикидывая по времени, как бы отвес не упал на лысину Конопика раньше или позже, чем следовало.
Накануне решающего события Лен перерезал бечевку, чтобы проверить, не мешает ли что-нибудь падению отвеса. После такой «репетиции» убийства пальцы его онемели, он никак не мог разомкнуть их и напугался, что их парализовало и он не сможет довести задуманное до конца.
Но во время второй пробы рука была тверда и послушна.
Ни о чем, кроме покушения, Лен теперь не думал и представлял себе мельчайшие подробности настолько четко, что смог бы совершить его даже с закрытыми глазами. Однажды вечером, поднявшись украдкой на четвертый этаж, он еще раз прикинул что да как, в полной темноте убедился в надежности избранного орудия, положив в качестве цели кирпич на то место, куда обычно вставал Конопик. Теперь он не сомневался в успехе.
Изнуренный от перевозбуждения, Лен обессилел так, что едва переставлял ноги, и его нетвердая поступь только укрепила рабочих во мнении о беспробудном пьянстве Лена. В работе он теперь отставал от других, был неловок, словно ученик, инструмент валился у него из рук, кирпичи он брал вяло, клал их неровно. А уж частые приступы удушья, незамечаемые за ним ранее, были для каменщиков самым явным признаком того, сколь далеко зашла его неуемная страсть к спиртному.
Кожа да кости остались от Лена, красное, изуродованное коростой лицо не выражало ничего. Если кто и обращался к нему, то ответа не получал, Лен лишь хлопал вытаращенными глазами, благо, веки были целы.
Товарищи старались избегать его взглядов, обходить стороной. А потом и вовсе перестали замечать, но Лен ничего не видел...
— Животное! — поставил ему окончательный диагноз Маречек, который терпел Лена до последнего. И все согласились с ним.
ЧАСТЬ 2
ГЛАВА 1
Процесс над Леном, как писали газетчики из зала суда, стал подлинной сенсацией.
Прошло немало времени, прежде чем Кашпар Лен предстал перед судом присяжных. Предъявленное ему обвинение было столь уязвимо, что после допроса очередного свидетеля Главный прокурор, казалось, вот-вот пойдет на попятную; однако председатель был тем более убежден в виновности, чем менее доказуемой оказывалась она в ходе следствия, и обвинитель едва удерживался от шага, который виделся ему почти неотвратимым.
Одно было совершенно ясно: если кто и убил Коно-пика, то либо Кашпар Лен, либо Фердинанд Фучик, семнадцатилетний ученик каменщика. В момент преднамеренного убийства или несчастного случая только они двое находились на лесах четвертого этажа и по неосторожности или злому умыслу могли отправить на тот свет Индржиха Конопика.
Вскоре было неопровержимо доказано, что Фердинанд Фучик быть убийцей никак не мог, не имея возможности скинуть вниз кирпич, который, упав с довольно большой высоты, так проломил череп Индржиха Конопика, что смерть от паралича мозга последовала спустя всего несколько секунд. Местонахождение вышеупомянутого Фердинанда Фучика в момент насильственного лишения жизни Индржиха Конопика оказалось слишком удаленным от той точки, с которой упал или был сброшен кирпич, повлекший за собой неизбежную проникающую травму лобной и теменной костей и прилегающих мягких тканей пострадавшего Индржиха Конопика и послужившую таким образом причиной его смерти. Свидетели показали, что в момент убийства Фердинанд Фучик сидел на стропиле почти на самом верху законченной части крыши; он пребывал в состоянии сильного душевного волнения и плакал, что, как выяснилось позже, не имело никакого отношения к обстоятельствам смерти Индржиха Конопика. Если бы вышеупомянутый Фердинанд Фучик был убийцей, он никак не мог оказаться на указанном месте за то время, пока свидетели Антонин Трглый, поденщик, и Ружена Кабоуркова, известница, взбежали по лестнице наверх с целью выяснения, что именно произошло и кто явился виновником падения кирпича, умертвившего Индржиха Конопика. Посему предлагалось в дальнейшем Фердинанда Фучика допрашивать исключительно в качестве свидетеля.
Виновность же Лена в обвинительном акте доказывалась лишь тем обстоятельством, что, если причиной падения кирпича, повлекшего за собой смерть Индржиха Конопика, не мог быть вышеназванный Фердинанд Фучик, следовательно, вся вина ложится на обвиняемого Кашпара Лена. Последний был обнаружен на лесах в состоянии полного беспамятства, которое позднее было квалифицировано как сильное отравление спиртным. Согласно показаниям всех рабочих, занятых на строительстве дома номер 6004, на протяжении последних десяти дней Кашпар Лен пребывал в состоянии почти беспробудного опьянения, хотя прежде слыл работником старательным, сознательным и благонадежным, так что ему даже доверили ночное дежурство. Лишь после смерти его приятеля и напарника Липрцая было замечено, что поведение Кашпара резко изменилось, и он ежедневно появлялся на стройке в нетрезвом виде.
Итак, на основании того, что обвиняемый стал чрезмерно употреблять спиртные напитки после несчастья, постигшего вышеупомянутого Антонина Липрцая, с которым поддерживал исключительно дружеские отношения, можно было сделать вывод, что даже при отсутствии должного образования ничего не сведущий в науках Лен, не читающий книжек и не якшающийся с социалистами, тем не менее считал Индржиха Коно-пика, заказчика, хозяина будущего дома, не косвенным, а прямым виновником гибели Антонина Липрцая.
В этом пункте обвинение пошло дальше. В акте говорилось о так называемом классовом сознании, порочно основанном на заблуждениях, и под конец с железной логикой утверждалось, что обвиняемый пошел на преступление, руководствуясь ложным душевным порывом, зиждящимся на типичном фанатизме «народного мстителя», испытывающего классовую ненависть к так называемому «кровососу-работодателю»; в этом смысле на обвиняемого несомненно повлияло подстрекательство со стороны известного рабочего агитатора Коутного, вступившего в конфликт с мастером, а тем самым косвенно — и с работодателем, ибо Коут-ный ставил смерть Антонина Липрцая в прямую зависимость от нехватки досок на лесах. Убеждение в том, что причина смерти Антонина Липрцая действительно заключена в подобном недосмотре, укрепилось в обвиняемом еще более, после того как во время посещения стройки комиссией мастер полностью признал факт недостаточного обеспечения лесов досками, возложив при этом всю ответственность на заказчика, или хозяина будущего дома, Индржиха Конопика. Осуждение этим лицам, чья причастность к делу рассматривается в настоящее время в апелляционном порядке, высказали все рабочие, занятые на возведении дома, что еще более утвердило обвиняемого в правомерности его фанатичного замысла.
То, что обвиняемый был способен пойти на преступление, со всей очевидностью вытекает из его характера. Кашпар Лен характеризовался всеми свидетелями и вообще всеми знающими его людьми как человек скрытный, неразговорчивый, озлобленный, вспыльчивый и чрезвычайно мстительный, способный затеять драку по малозначительному поводу или вовсе без оного. Агрессивность его натуры проявилась на стройке в первый же день, когда он грубо обошелся с поденщиком.
Далее следовало описание подробностей «сей грубости», несомненно, бросающей на Лена тень. С той поры Леном завладела сильная, не поддающаяся объяснению ненависть к вышеупомянутому лицу, новая вспышка которой произошла второго ноября, когда обвиняемый, находясь наедине с «ненавистным ему человеком», воспользовался случаем и напал на него врасплох. По времени данное событие совпадает с периодом крайней возбужденности обвиняемого, что, однако, не может служить оправданием его поведения и не снимает ответственности. Заболевание же, установленное у обвиняемого после ареста и проявляющееся в рожистом воспалении а также перелом носовой кости, возникший в результате мер защиты его противника второго ноября, конечно, не могли лишить обвиняемого рассудка настолько, чтобы он полностью потерял власть над собой. Во всяком случае, уже двенадцатого ноября, когда Индржих Конопик был умерщвлен в результате падения кирпича с высоты четвертого этажа, обвиняемый находился в удовлетворительном состоянии и, согласно диагнозу медицинских экспертов, ни о каком приступе невменяемости не могло быть и речи.
Однако самым веским доказательством идентичности обвиняемого с убийцей послужили результаты местного расследования и в особенности тот факт, что Кашпар Лен был найден на лесах возле отверстия, замаскированного обломком доски и находящегося точно над тем местом, где в момент падения кирпича стоял ныне покойный Индржих Конопик.
Правда, обвинение, охотно прибегавшее к своему излюбленному словечку «следовательно», в этом пункте оказалось наиболее уязвимым. Дело в том, что обвиняемый Кашпар Лен был найден у вышеупомянутого отверстия в состоянии полного беспамятства, которое и полицейскими, и больничным врачом было сразу же квалифицировано как типичное следствие внезапного алкогольного отравления, называемое комой, состояние крайне тяжелое и грозящее летальным исходом не только по причине указанного отравления, но и в результате последовавшего за ним воспаления легких с дальнейшим рецидивом в форме туберкулезного инфильтрата верхушек легких.
Несмотря на оригинальный ход мысли обвинителя, основанный, главным образом, на физическом законе, гласящем, что ни один предмет не может прийти в движение без воздействия внешней силы, следовательно, и кирпич, орудие убийства, не мог сам по себе сдвинуться с места и упасть в отверстие (для чего нужно было еще снять маскировочную доску), ему не удалось со всей очевидностью доказать, что человек, пребывающий в состоянии, в коем находился обнаруженный непосредственно после инкриминируемого ему деяния Кашпар Лен, способен осуществить столь сложную цепь операций, коей является сдвигание крышки-доски, сбрасывание смертоносного кирпича и последующее задвигание доски. «Способен — не способен» — все крутилось вокруг этой дилеммы, в том числе, прежде всего, возможное признание Лена убийцей и подтверждение «злоумышления», какового закон требует при квалификации преднамеренного убийства, к чему и подводило обвинение.
Лишь один из двух медицинских экспертов согласился с категоричным выводом обвинителя, в то время как другой отрицал, что обвиняемый лишь после сложной череды произведенных операций мгновенно впал в глубокий обморок, схожий с паралитическим, в коем и был найден.
Итак, один эксперт давал показания в пользу прокурора, другой — в пользу защитника.
Прокурор равнодушно следил за их полемикой и цитированием авторитетов судебной казуистики, полагаясь на убедительность морального доказательства вины обвиняемого; тем более, что в этом его поддерживали обе стороны.
Ведь Лен в начале следствия симулировал сумасшествие и на любой вопрос следователя отвечал: пана Конопика убило либо солнце, либо вода.
— Солнечный луч хватил его по лбу,— заявил он во время первого допроса, произведенного в тюремной больнице, лишь только позволило его самочувствие.
Когда же следователь, истинный мастер своего дела, потребовал, чтобы «им» Лен больше такого не говорил, разъяснив, что от солнца можно погибнуть или в результате ожога, или от солнечного удара, о чем в ноябре не может быть и речи, не говоря уже о том, что солнечные лучи не разбивают черепов, Лен с трудом заставил себя пошевелить мозгами, глаза, поднятые к потолку, часто заморгали, кисть исхудалой руки судорожно сжала одеяло. Наконец синюшные губы зашевелились:
— Ну, тогда пана Конопика долбанула дождевая капля...
Немного погодя добавил:
— Здесь!
И точно указал пальцем, куда именно.
В ответ на правомерное замечание пана следователя, что и это невозможно хотя бы по причине незначительности ее веса, Лен сказал:
— Она ж была с кулак.
После этого следователь, конечно же, не сомневался, что подследственный водит его за нос, и счел необходимым сделать ему строгое предупреждение.
— Ну, тогда это был кофейный брикет фирмы Франка! — заявил Лен с упрямым недовольством тяжелобольных, желающих, чтобы их наконец оставили в покое.
Больше следователь не добился от него ни слова, но то обстоятельство, что Кашпар Лен, будучи уже ходячим, настаивал на сей бессмыслице на каждом допросе, навело обвинение на догадку о симуляции, столь замечательно подтвержденную схожими отзывами экспертов, пристально наблюдавших за поведением больного.
Обвинитель необычайно ловко использовал против Лена этот самый очевидный из всех косвенных доказательств факт:
— Совершенно ясно, я бы даже сказал, ясно как божий день, что раз подсудимый симулирует сумасшествие и свою полную непричастность к несчастью, у него на то имеются веские основания, точнее, корыстная причина, а именно — сознание своей вины. Заключение экспертизы, как вы убедитесь дальше, единодушно: подсудимый весьма слабо развит в интеллектуальном отношении, однако находится в полном душевном здравии и рассудок его ничем не замутнен. Со своей стороны, я бы назвал его логику весьма четкой, даже изощренной, и чем абсурднее показания подсудимого, тем они изощреннее!
Таков был главный козырь прокурора во время судебного разбирательства.
Председатель обратился к Лену:
— Вы слышали обвинение? Что вы можете сказать по этому поводу?
— Чист перед Богом и перед людьми! — ответил Лен, явно забыв, что он не на исповеди.
Председатель задал ему следующий вопрос:
— Может быть, вы расскажете все, как было? Лен пробубнил что-то о кофейном брикете фирмы
Франка.
Молодой обвинитель, видя в упорстве Лена доказательство его вины, которым он еще неоднократно намеревался воспользоваться, в запале продолжил:
— Разве не очевидно каждому, кто следил за выводами обвинительного акта, разве не очевидно, что... когда... Допустим, подсудимый все время пробыл в состоянии полного беспамятства и не знал, что произошло внизу... Тогда почему же, спрашивается, очнувшись, он не только не удивился, оказавшись в предварительном заключении, но и четко понял вопрос следователя и дал на него, на первый взгляд, бессмысленный, но, по его замыслу, логичный ответ?
Тут он чуть язык не прикусил, заметив, как с лиц присяжных вмиг сошло доброжелательное выражение, произведенное его первым выступлением, и понял, что впал в логику, абсолютно недопустимую на начальном этапе разбирательства, дав в руки присяжному поверенному отличный козырь.
Присяжный поверенный старый опытный адвокат доктор Рыба не счел даже нужным подняться и лишь протестующе отмахнулся, вполголоса заявив, что считает утверждение неправомерным, ибо нельзя установить, когда именно осознал подсудимый, где он находится и по какой причине оказался в камере; вполне возможно, наконец, что он не знал об этом даже к началу первого допроса. Со своей стороны он, как защитник, считает необходимым опереться в данном случае на свидетельские показания тюремного врача и содержащихся в тюрьме заключенных, если обвинитель будет настаивать на своем. Сам же он намерен высказаться по этому поводу в заключение своей адвокатской речи. Однако уже сейчас решительно протестует против излишне запальчивых выступлений обвинения с целью оказания нажима на дальнейший ход дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20