Тутмоса встретил управляющий. Господин был в отъезде. Но он уже давно отдал приказание доставить к хижине старого Иути бревно смоковницы и кормить Тутмоса до тех пор, пока тот будет работать над гробом. Бревно отвезли к хижине еще вчера.
Тутмос не стал больше ничего спрашивать. Он научился от своего мастера не задавать лишних вопросов, чтобы не обидеть Ка назойливой болтовней. Молча шел он за надсмотрщиком, который, подозвав раба, приказал ему взять хлеба, фиников и кувшин пива и перевезти Тутмоса через реку.
Вырезая на дереве изображение старого Иути, Тутмос разговаривал с мастером. Он высказывал ему то, что никогда не говорил при его жизни. И снова спал он на плоской крыше хижины, любуясь звездами, мерцавшими над его головой. Мастерские главного скульптора царя представлялись ему отсюда далекой страной.
Он был крайне удивлен, когда однажды перед ним вдруг появился Ипу.
– Царь требует тебя, – сказал он. – Царь велел главному скульптору взять тебя на большой прием, который состоится сегодня в час, когда зажигаются звезды.
Гроб был уже почти готов. Ипу долго рассматривал его и наконец сказал своему другу:
– Твой мастер был очень одинок!
– Неужели это можно понять, Ипу? – с радостью в голосе спросил Тутмос. – Неужели мне удалось это выразить на его лице?
– Да, тебе это удалось!
На этот раз тронный зал был до отказа забит придворными и другими сановниками. Тутмоса оттеснили за колонну, и он должен был вытягивать голову, чтобы увидеть царя. Он не может оторвать взгляда от царского лица, слегка склоненного вперед, как будто бы под тяжестью короны.
– Вы знаете, что произошло, – сказал царь. – Все, что случилось, хуже того, о чем когда-либо слышал мой отец. Хуже того, что знал в свое время мой дед. Мне придется наказать весь город за непослушание, за нежелание подчиниться истинному и единственному богу!
Да, именно единственному богу! Нет никаких богов ни в образе людей, ни в образе животных! Ни баран и ни ибис, ни сокол и ни кошка не заслуживают поклонения. Только сила, которая исходит от Атона, дает дыхание всем существам, им же сотворенным! Все остальное ложь!
Все это я узнал от него самого, моего божественного отца. Он поведал эти истины мне, своему единственному и любимому сыну. Тот, кто внимает моему учению, тот будет жить вечно! Тот же, кто не последует за мной, умрет, и никакой Осирис не спасет его от вечной смерти!
Я покину этот город! Я построю своему богу город на чистом месте. На месте, которое никогда ранее не оглашалось звуками молитв, я воздвигну святилище в его честь! Каждый, кто верит во всемогущество Атона, в его животворящую благодать, должен последовать за мной. Там моей милостью он получит все, чтобы быть счастливым.
Я отрекаюсь от этого города навсегда и навечно!
Я отрекаюсь навечно и навсегда от бога Амона! Отныне мое имя не Аменхотеп – «Амон доволен»! Отныне мое имя Эхнатон – «Полезный для Атона»! Такова воля моего божественного отца!
Сердце Тутмоса переполнилось радостью. «Так вот каково наказание! Не будет ни крови, ни суда! Значит, царь решил отвернуться ото всех, кто слеп, кто не видит величия Атона!
Но ведь Эхнатон – сын этого всесильного бога! Если царь отвернется от них, если лучи его милости не будут больше их согревать, тогда в их сердцах зародится тоска и желание прозреть! Эта жажда прозрения позволит им примириться со светом его отца!»
Эти мысли так захватили Тутмоса, что он не слышал последних слов царя. Все же ему наконец удалось сосредоточиться. Он внимательно вслушивался в слова Рамоса, седоволосого верховного сановника, который начал говорить после своего повелителя.
– Небо радовалось, – говорил Рамосе, – сердца всех людей, вся земля были полны счастья и радости, когда наш царь выезжал в своей колеснице из светлого золота. Она лучезарна, подобно Атону, когда он восходит и наполняет землю своей любовью! Его величество, наш царь, нашел такое место, которое никогда не принадлежало ни одному из богов! Не кто иной, как сам Атон, направил туда нашего царя!
– Да, это Атон, мой отец, направил меня туда! – снова заговорил царь. – Это он привел меня к местам его небосклонов. Атон пожелал, чтобы я воздвиг здесь город в его честь. Этот город увековечит его великое имя. Эту мысль подсказал мне сам Атон, а не мои советники и вельможи. Мой божественный отец сам привел меня на это место и сказал, что оно больше всего подходит для нового города, для Ахетатона. Мой отец вложил эту мысль в мое сердце и выбрал это место, где пожелал быть почитаемым вечно!
– Все страны принадлежат Атону, – начал свою речь Мерира, верховный жрец нового святилища. – И Хаунебу и сирийцы приносят ему на спинах дары из своих стран. Ведь Атон дает жизнь и им! Изо всех мест будут приходить туда люди, чтобы поклоняться истинному богу. Город Небосклона Атона будет процветать, подобно Атону на небе, вечно, вековечно!
«Как он хорошо говорит!» – подумал Тутмос, но тут ему показалось, что царь делает верховному жрецу нетерпеливые знаки, заставляя его замолчать. Вот опять звучит голос царя:
– Я хочу построить Ахетатон, город Небосклона, на месте, указанном мне моим божественным отцом. Я уже наметил и южную и северную границы города. Он будет стоять не на западном, а на восточном берегу реки. Я построю его на том месте, которое Атон окружил горами. Я воздвигну себе и моей царственной супруге Нефертити, любовью к которой переполнено мое сердце, великолепные дворцы.
В отвесных скалах восточных гор я прикажу вырубить гробницу, где будет место моего дома вечности. День моего погребения придет после бесчисленных праздников Сед – такова воля моего божественного отца. Там же будут заложены гробницы для царицы и нашей дочери, царевны Меритатон. И все те, кто внимает моему учению, отправятся за мной в этот город, наполненный сиянием Атона, и обретут благодать, которую он изливает на свои творения. Моему отцу, Атону, я воздвигну храм в городе Небосклона, храм, который он сам заполнит своими лучами, своим собственным сиянием.
Он сам сотворил себя, собственными руками, и, восходя каждодневно, радует все глаза своей красотой, своим великолепием. Он направит на меня свою беспредельную любовь и подарит мне жизнь и силу навечно, вековечно!
Эхнатон закончил свою речь. Все пали ниц. Когда Тутмос закрыл глаза, перед ним внезапно возникло лицо царя таким, каким оно было в жизни и как его надо изображать: не приукрашивать и не сглаживать, но и не искажать и не уродовать (ибо это тоже было бы неправдой). Лицо его не отличалось ничем примечательным, но оно излучало свет того, кто его создал.
Когда Тутмос, как во сне, вновь поднялся на ноги, он не заметил, что опахалоносец, стоявший справа от царя, подал знак, призывающий всех расходиться. Юноша вздрогнул, когда услышал свое имя.
– Тутмос! – это был голос самого Эхнатона. – У тебя будет собственная мастерская в Ахетатоне. Мне потребуется там очень много скульпторов. Мастеров своего дела. Я видел твой рисунок и не забыл, какую службу ты мне сослужил.
В последний раз переступил Тутмос порог хижины старого Иути. Гроб уже закончен. Тело покойного, пролежавшее в растворе солей в течение тридцати дней, обернуто пеленами из тончайшей материи. На этот раз управляющий Небамуна не поскупился. Как одинок был при жизни старый мастер! А теперь большая толпа людей шла за его гробом.
Не только Минхотеп, но и другие скульпторы провожали покойного в последний путь. За гробом шли плакальщицы с распущенными волосами и причитали:
На запад, в царство мертвых,
Отправляешься ты, прилежный мастер,
Сохранявший жизнь именами людей.
О горе! О горе!
Ты лежишь нем и неподвижен,
И нет женщины, скорбящей по тебе,
И нет сына, который шел бы за тобой!
После того как все разошлись, Тутмос еще долго стоял в усыпальнице, вырубленной в скале. Здесь длинными рядами располагались гробы тех, кто не смог построить себе собственную гробницу. Тутмос принес жертвы в честь старика, как это и подобало сыну. Но он знал, что делает это в первый и последний раз. И… какую пользу могли принести мастеру эти жертвоприношения?
Юноша вышел из прохладного склепа на раскаленную солнцем площадку, окруженную скалами. Он уже сделал несколько шагов, когда почувствовал прикосновение чьей-то руки. Оглянувшись, Тутмос увидел поджидавшего его Минхотепа.
– Я слышал, ты скоро уедешь? – тихо спросил Минхотеп.
– А ты разве не собираешься тоже уехать? – вместо ответа сказал Тутмос. – Разве Рамосе не последует за царем в новый город? Разве он не собирается построить себе новое вечное жилище у Небосклона Атона?
– Из года в год работал я над гробницей у этого скалистого холма на прекрасной западной стороне города Амона… Ах да, ведь теперь нельзя больше так говорить. Старательно вырубал я в камне картину за картиной, сначала в старой манере, а потом в новой. Теперь я почти уже закончил работу. А сам Рамосе уже стар. Неужели ты думаешь, что Атон подарит ему еще столько лет, сколько мне потребуется для создания стольких же произведений искусства? Может быть, ты думаешь, что Рамосе, занимавший пост верховного сановника при двух царях, должен довольствоваться незаконченной гробницей?
– Да, но…
– Есть еще и третья причина. Старик… устал от груза, взваленного на его плечи царями. Ведь сколько людей моложе его с радостью взяли бы на себя его обязанности, и старик, вероятно, уже давно согласился бы…
– Как? Ты считаешь, что Рамосе не последует за нашим царем в новый город?
– Он будет не единственным, кто воспротивится покинуть то место, где он родился, место, которое видело его молодость, а теперь видит старость!
– Так ты думаешь, что и другие сановники Обеих Земель оставят свои посты? И что они будут ссылаться на свой возраст или изыскивать другие причины, лишь бы остаться в городах, которые отступили от Атона?
– Конечно, если царь их не заставит…
– Эхнатон никого не будет заставлять насильно, в этом я убежден! Какой ему толк от советников, которые последуют за ним по принуждению? Пусть остаются те, кто обречен на смерть! С нами пойдет тот, у кого есть будущее, кто хочет жить дыханием царя, познавшего истинного бога! Но, Минхотеп, я же слышал твой разговор с Иути несколько месяцев назад. Ведь ты же на нашей стороне! Я знаю, что когда ты закончишь гробницу Рамосе, ты последуешь за нами в Ахетатон! И потому я хочу спросить тебя: ты не собираешься распускать своих людей? Ты же сказал, что твои работы над гробницей Рамосе уже почти закончены. Или, может быть, ты знаешь кого-нибудь, у кого сейчас нет заказов? Ведь многие жрецы сбежали! И хотя их гробницы еще не закончены, вряд ли кто-нибудь будет продолжать работать над ними. Мне нужны помощники. Царь собирается доверить мне мастерскую.
– Надо же! Как ты далеко пошел! Ну, я рад за тебя. Будем надеяться, покойный простит тебя, что ты так смело направил свой парус по новому ветру. Своих помощников я пока не собираюсь распускать. Но я постараюсь разузнать у других и, если смогу, пришлю тебе людей!
4
Вскоре после погребения старого Иути суда на реке пришли в движение. Они везли на север первые отряды строителей нового города. Этот флот представлял собой внушительное зрелище. Суда были изготовлены из кедрового дерева и брали одновременно ни много ни мало как сто человек, не считая гребцов. Кедр для их постройки доставляли вассалы царя с горных кряжей Сирии и Речену, а моряки из Гебала переправляли его через море.
– Я еду в Ахетатон! – Лицо Тутмоса светилось от счастья. – Завтра отплывает корабль, на котором я еду!
Ипу посмотрел на своего друга удивленно и неодобрительно.
– Разве скульпторы должны первыми высаживаться на берег у не построенного еще города? Разве они могут украшать гробницы, еще не вырубленные в скале, или дворцы и храмы, стены которых еще не воздвигнуты?
– То же самое сказал писец, составлявший списки рабочих для посадки на корабли. Уже восемь кораблей отплыли. Я ответил писцу, что руки, умеющие держать долото, смогут класть и кирпич, если это потребуется. Я хочу присутствовать при том, как на земле, где никогда еще не стояло даже хижины, будет воздвигнуто огромное новое святилище. Я хочу быть свидетелем того, как на земле, где до сих пор была пустыня и не могла пробиться ни одна травинка, вырастут сады. Разве ты меня не понимаешь? А до писца все-таки дошли мои просьбы, хотя мне пришлось прожужжать ему все уши. Он проворчал что-то, чего я, правда, не понял, но я собственными глазами видел, как он занес меня в списки.
– А разве тебе не имеет смысла оставаться здесь до тех пор, пока царь сам не скажет, что и нам настало время трогаться в путь? Оставался бы ты здесь, где уже в готовых мастерских можно высекать рельефы и изготовлять статуи, которые мы возьмем с собой, когда будут готовы новые строения. А вообще-то ты знаешь, как к этому отнесется Бак? Может быть, ты думаешь, что можешь поступать как тебе заблагорассудится?
Испуганно посмотрел Тутмос на своего друга, собираясь ответить, что царь обещал ему дать собственную мастерскую. Но в этот момент возле них появилась могучая фигура главного скульптора и его низкий голос прервал их разговор.
– Пусть он едет с миром, Ипу! – сказал Бак, положив тем самым конец спору между друзьями. – Я нисколько не возражаю против отъезда Тутмоса. Он побеспокоится о том, чтобы о нас, скульпторах, не забыли, чтобы помещения для наших мастерских были построены как можно быстрее… Да и недалеко от строящихся дворцов и храмов. И чем быстрее мы переедем, тем быстрее ты, Тутмос, сможешь стать… моим зятем!
Эти слова зажгли сердце Тутмоса, как факел, упавший на кучу сухого хвороста. В течение всей работы в мастерских главного скульптора дочка Бака только несколько раз мельком попадалась на глаза Тутмосу, и никогда, даже во сне, он не мог и подумать, что главный скульптор прочит свою дочку ему в жены. По правде сказать, он не помнил ее лица. Оно не произвело на него такого впечатления, как когда-то лицо девушки у колодца. Но тут главное в том, что он, Тутмос, стал человеком, который может жениться, – сейчас он достиг такого положения, что сам мастер сватает за него свою дочь!
Волна радости и гордости переполняет его душу. Тутмос даже не знает, что ему ответить главному скульптору. Очевидно, Бак и не ждал никакого ответа. Он лишь быстро кивнул Тутмосу и удалился, прежде чем самообладание вернулось к юноше.
Некоторое время Тутмос сосредоточенно изучал песок под ногами. Потом он спросил:
– Ипу, ты слышал, что сказал Бак? Ипу! Ты слышал?
Но тут молодой скульптор заметил, что, к его огорчению, рядом с ним никого нет, Ипу ушел.
Тутмосу так и не удалось поговорить с Ипу – ни вечером, ни утром следующего дня. Лежанка была пуста. Он долго не мог заснуть: картины будущего сменяли одна другую перед его глазами. Он видел свой будущий дом, сад вокруг него, свою мастерскую, работу и развлечения. Все это представлялось ему во всех подробностях, со всеми мелочами. Тутмос проснулся утром, после короткого тяжелого сна, когда небо над горизонтом только еще начало розоветь. Рядом лежал его друг. Тутмос пытался растолкать спящего, но так и не смог его разбудить. А ведь корабль должен был отплыть на рассвете, и Тутмосу пора было уходить!
Он наклонился над спящим другом, сказал: «С миром, Ипу, оставайся с миром!» – прижался щекой к его щеке. Но запах пива, которым разило от спящего, заставил его отпрянуть. Неужели он пьян? Это впервые в его жизни!
В любое другое время Тутмос задумался бы и обиделся на Ипу. Но в это утро его душа была настолько переполнена радостным ожиданием, что уже ничто не могло омрачить его настроения. Тутмос вскочил на ноги и потянулся, разминая затекшее тело.
Утренняя прохлада, ласкавшая его кожу, показалась ему особенно приятной.
Тутмос еще вечером попрощался со своими товарищами по работе, с главным скульптором и его семьей.
Бак ни одним словом больше не намекнул о своем намерении выдать дочь за Тутмоса.
Какое-то странное чувство охватило юношу, когда он стоял против дочери мастера. Он не мог отказать себе в желании рассмотреть ее и исподтишка бросал на нее изучающие взгляды. У нее тонкий, острый, немного удлиненный нос. Слегка выступающие скулы не украшают ее лица. Девушка, видимо, заметила, что Тутмос разглядывает ее, и, покраснев, отвернулась. Они не обменялись ни одним словом, в чем, впрочем, и не было необходимости.
Двор, куда вошел Тутмос, был пуст. Даже старого Неджема не было видно. Юноша смыл остатки сна холодной водой у колодца и зашагал по дороге, не обремененный никакой ношей. Кроме набедренной повязки, на нем ничего не было. Кое-какой инструмент был доставлен на корабль заранее. Но то, что он был в милости у царя, значило для него больше, чем все сокровища, которыми могут владеть люди, ибо это открывало перед ним путь к Атону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26