А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Иосиф показал карточку, купленную день назад у полицейского. Полицейский подсел к нему в харчевне, чтобы выяснить личность, и Иосиф попросил какой-либо документ, выложив в потную ладонь три «деруна».
Распорядитель глянул на карточку с печатью Главного министерства полиции и добрых гражданских нравов, и по его лицу растеклась подобострастная улыбка.
Иосиф подмигнул.
— И все же, отчего вы рубите деревья, а не ухаживаете за посевами?
— Мы любим короля и его полномочных представителей.
— Так дорога не нужна ни завтра, ни послезавтра!
— Дорога — это идея, — важно отвечал распорядитель. — Весь мир должен удивляться нашим грандиозным починам… Что же касается земельных наделов, то они у нас не так велики, с ними справляются старики и дети… А воду для полива получают только те, кто срубит за день пять пальм. Такова норма…
Иосиф пожал плечами, махнул рукой и зашагал дальше, боясь, что не сдержится и обругает глупого человека.
Теперь он шел по дороге, уже лишенной защиты деревьев. Нестерпимо палило солнце, ветер бросал в лицо пыль и песок.
Выбившись из сил, Иосиф сошел с дороги, спустился под мост, где среди зарослей камыша бежал крохотный ручеек.
Послышались крики. Неподалеку трое крестьян били палками и пинали ногами молодую женщину. Не помня себя от возмущения, Иосиф подбежал к людям, расшвырял их и закрыл собою жертву.
— Что вы делаете, опомнитесь!
— Эта женщина должна понести наказание, — закричал один из крестьян. — Мы копаем канал, а она отказывается, говоря, что у нее больной ребенок. У нас у всех больные дети.
— Что за канал вы копаете?
Иосиф увидел глубокую яму — в ней толпились крестьяне, опираясь на мотыги.
— Видите? Они не работают! Разве они не правы? Всем копать, так всем, потому что каждый захочет потом покататься на лодке и порыбачить!
Иосиф уже кое-что соображал в местных порядках.
— Послушайте, люди, зачем вы копаете канал? Тут протекает всего лишь маленький ручей, который полностью разбирается на поливы. Вы загубите ручей, он уйдет под землю…
— Кто ты такой? — оборвал человек, стоявший на краю ямы с длинным шестом, на котором черной и белой краской были помечены метры. — За гнусную пропаганду тебя нужно упрятать в тюрьму!.. Знай, здесь будет огромный канал. По нем потечет вода, и все мы поплывем на лодках и будем ловить рыбу. Так говорит наш господин советник!..
Женщина со стонами поднялась с земли.
— Уходи, — сказала она Иосифу. — Я допустила непростительную слабость. Да, у меня умирает сын. Но я должна помочь людям, они делают важное, историческое дело. Мы все будем добровольно копать канал на своем участке, а дальше будут копать другие, и счастье придет в наш засушливый край.
— Вы издеваетесь друг над другом, братья, — сказал Иосиф. — Нет никакой пользы народу там, где нет пользы человеку. Неужели ваши сердца превратились в камни? Завтра у каждого из вас может случиться беда…
— Она должна работать, как остальные. Если мы не выполним установленной нормы, с нас не спишут задолженности, а задолженность столь велика, что забирает весь наш урожай. Мы питаемся червями и улитками. Мы едва таскаем ноги и завтра подохнем сами.
— Хорошо, — сказал Иосиф, — я берусь выполнить ее норму, но позвольте ей уйти к своему ребенку.
— Кто ты такой, чтобы вмешиваться в наши дела?
Иосиф вновь достал полицейскую карточку. Печать произвела нужное впечатление. Женщина со слезами благодарности протянула Иосифу свой кетмень и побежала в сторону деревни.
Спустившись в яму, Иосиф стал копать песок и глину, наполняя корзины. Другие крестьяне вытаскивали их из ямы, укладывая глину ровной дорожкой.
Работа спорилась. Иосиф даже забыл, что она бессмысленна, потому что для настоящего канала потребовалось бы в тысячу раз больше людей.
— Послушай, ты родственник этой женщины? — тихо спросил человек, копавший рядом.
— Нет, не родственник.
— У тебя есть к ней дело?
— Я впервые ее вижу.
— Странно. Что же ты берешься за чужую работу?
— Мне просто жаль бедную женщину.
— Неужели среди нас еще остались люди, которые жалеют других людей?..
Он не договорил. Что-то с ним случилось. Да и со всеми — будто незримый вал прокатился по толпе крестьян — все присмирели, поникли.
— Навались, навались! — зычно закричал распорядитель. — Живей, живей!
Иосиф увидел, как от дороги к ручью спускался человек на ишаке. На его голове желтел тюрбан.
— Ну, как поживаете? Хорошо, да?.. Скоро будете чувствовать себя еще лучше. Как только окончите канал, каждый построит лодку и будет ловить рыбу. Хороший приварок к домашнему столу.
Он слез с ишака, достал из сумки бумагу.
— Я уже сообщал, что сюда тянут радиосеть. Дело хлопотное, сеть большая и тяжелая. Но как дотянут, вы каждый день будете знать о том, что творится на свете… Как сказал? Нет радиоаппаратов?.. Они и не нужны. Регулярные плательщики налога получат наушники. И другие тоже — когда ликвидируют задолженность… Пока сеть далеко, я кое-что вам расскажу… Вот, — прочел он по бумажке, — в государстве С. орудуют контрабандисты. Грабят местное население, вывозят за границу золото и серебро… Хорошо, что у нас нет ни золота, ни серебра. Как считаете?.. И я так считаю… В государстве Б. от укусов рептилий ежегодно умирает 2,4 тысячи человек… У нас ведь никто не гибнет от рептилий… Что, рептилий нет? Это же хорошо… Что такое рептилия? Животное наподобие крокодила… Еще мода такая — в одном зарубежном государстве: если кто взял в рот сигарету, ему тут же предлагают банан. Человек ест банан и очень быстро отучается от вредной привычки… Нет бананов? Но ведь и табака, слава богу, нет… Тоже за рубежом: во время карнавала — есть такие разнузданные групповые пляски — задавили более 150 человек… А один человек, тоже иностранец, залез в клетку с ядовитыми кобрами и живет там уже второй месяц. Кто из вас отважился бы на такой поступок?.. А, не слышу!.. Никто? Так вот и работайте, дружно работайте, чтобы не оказаться один на один с коброй или иной очковой змеей…
Человек в тюрбане сел на ишака и уехал.
— Сегодня мы вновь не заслужили ни единого замечания, — сказал распорядитель работ, едва человек скрылся из виду. — Выдержим еще неделю, каждый получит право купить по метру мануфактуры. Нельзя позволить прошлогоднего срыва: не только нашим детям, но и нам самим нечем будет прикрыть гомольки…
Иосиф работал изо всех сил. Его сосед, в конце концов, сказал:
— Ты с лихвой выполнил норму, можешь уходить.
— День уже на исходе. Пожалуй, я останусь на ночлег в вашей деревне. Как думаешь, разрешит староста?
— Конечно, если ты ему что-нибудь подаришь. Коробку спичек, например, или цветной карандаш… Подожди, мы все закончим работу, я покажу, где найти старосту…
По дороге в деревню крестьянин, приотстав от своих, сказал Иосифу:
— Ты хороший человек, я верю тебе, хотя в наше время человек почти не верит человеку.
— Почему?
— Не знаю.
— Не потому ли, что всех нас терзает один враг?
— Может быть… Кто сует нос во все щели, быстро заканчивает жизнь.
— Если не сопротивляться, все мы окажемся на свалке.
Крестьянин долго молчал.
— А может, мы преувеличиваем свои беды? Слыхал небось, и за границей плохо, совсем плохо живут люди. Где много зажиточных, там полно контрабандистов, они отнимают серебро и золото… А рептилии, эти злющие крокодилы? Ай-яй-яй, сколько народу пострадало!..
Крестьянин привел Иосифа к дому старосты. Староста сидел на корточках у клетки и кормил травой кроликов.
— Вот, — гордо сказал он, — кролики подросли, и я завтра сдам их для стола его величества короля-губернатора. Я мог бы оставить одного кролика для себя, но я не ем мяса. Отвык. По мне гораздо лучше сушеная саранча… Чего это ты пришел? — спохватился он вдруг, вставая и принимая важный вид.
Крестьянин, указывая пальцем на Иосифа, объяснил.
— Ну, иди, мы как-нибудь поладим, — сказал староста. — Иди-иди, пора приниматься и за свое хозяйство, скоро уж и звезды на небо взойдут… Лентяи, — добавил он, напуская на себя значительность. — Не распорядишься, есть не захотят… Ну, так что, ты просишь записку? Это все труд и расход писчего материала…
— У меня найдется для вас пара коробков спичек.
— Это ты хорошо придумал, — оживился староста. — У меня в доме как раз кончились спички. А еще?
— А еще пачку печенья.
— Превосходное, должно быть, печенье, — обрадовался староста. — Давненько мы не едали фабричного печенья. А своего у нас не пекут. Все тут лентяи, правда, и муки нет, и соли нет, и сахара тоже не бывает, но главное ведь желание, верно?..
Он завел Иосифа в свой дом, маленький, словно предназначенный для кукол, а не для людей, цыкнул в зашумевшую голосами темноту, в крохотных сенях зажег керосиновую лампу, присел к тумбочке, открыл чернильницу, вытащил из нее пером муху и, высунув от усердия кончик языка, медленно вывел на клочке бумаги: «Согласен на спанье».
Иосиф поблагодарил и вышел на улицу. Оказалось, его поджидал крестьянин.
— Слушай, добрый человек, — сказал он. — Тут как раз проходила сейчас женщина, которой ты помог. Сын ее жив, она зовет тебя в свой дом. Соглашайся, потому что свободного места больше нигде нет. Есть еще, правда, на деревенской площади под апельсиновым деревом, но на дереве живут священные вороны и могут крепко попортить твою одежду.
— Хорошо, — сказал Иосиф, и они пошли к дому той женщины. — Объясни, отчего у вас в деревне вороны считаются священными?
— Да ведь если не объявить священными, их половят и поедят…
Женщина пригласила в дом, такой же игрушечный, как и дом старосты. Сказала, светя коптилкой:
— Где удобнее, там и устраивайся, спасибо за доброе дело. Видно, благодаря тебе господь бог и сжалился над моим сыном.
В комнатке на камышовой подстилке лежал отец женщины — безрукий калека. Тут же был и ее сын — тонкая шея, воспаленные глаза.
«Неужто от недоедания?» — Иосиф достал оставшуюся пачку печенья.
Мальчишка издал короткий звук, открыл рот и выставил руку. Мать сунула печенье, и он стал торопливо поедать, словно боясь, что могут отнять.
— Ест, — счастливо сказала женщина. — Может, и поправится.
Иосифу было тяжело смотреть на голодного паренька.
— Перед домом широкое крыльцо, я лягу там. Вот разрешение от старосты…
Едва Иосиф вышел на крыльцо, старик, отец женщины, притащил в своих культях скрученную циновку, ловко расстелил ее.
— Какой из меня помощник семье? Так только, объедала. Но вот же не могу убить себя, а сам никак не умираю.
— Как же это вы лишились рук?
Старик усмехнулся.
— Видно, ты издалека, называешь меня на «вы», как в добрые старые времена. Теперь на «вы» обращаются только к полицейским да господам советникам. А мы — что? Говорящий навоз… По деревням ни сказок не сказывают, ни песен не поют. Все забыто, что изнутри направляло жизнь людей, вносило радость и смысл. Разве смыслом могут быть налоги?.. А руки — что же, чистил я колодец, люди упустили бревно, и оно раздробило кости на обеих руках.
— Тяжела доля — жить ради налогов или милости начальства.
— Крестьяне думают не только о налогах, их заставляют думать еще о разных законах, которые предлагают королю советники. Каждый должен правильно высказываться, а кто не выскажется, тому не дадут керосина и детей не допустят к занятиям в школе, хотя, по правде сказать, какая теперь школа? Учителей нет, вместо них отставные полицейские. И учатся дети всего год. Читают по складам проекты законов… Вот, например, «О порядке посещения музеев», «О способах передвижения по воздуху летательных аппаратов разного назначения»…
«Тут и музеев нет, и летательные аппараты для людей — что канал с богатыми рыбными ловлями», — подумал Иосиф.
— Люди отчаялись, еще чуть — и все до единого будут только за себя. Мы стараемся, чтоб каждый за всех, — ничего не получается.
— И не получится, пока вас пригибают к земле. А разбежитесь каждый по углам, и вовсе всем крышка.
— Что же делать?
— Бороться за свободу… Но сначала нужно осознать условия, в которых живет народ… Вам все кажется, что нет трещотки, помимо сороки, нет врага, помимо собственного языка… Знаете ли вы, что вас сознательно обманывают?
— Кто? Не может быть. Все так любят короля.
Иосиф понизил голос:
— Уже готова армия, которая сметет короля и бросит народ за колючую проволоку — как мятежника.
— Не верю, — сказал старик. — Полицейские — это все наши, вчерашние деревенские ребята. Они не позволят уничтожить свой народ и свою землю.
— Их и не спросят об этом, свернут шею прежде, нежели они задумаются о том, что происходит.
— Ты добрый человек, — сказал калека. — Но эти твои речи противоречат всему, что мне известно, я не могу верить им. Королевство переживает тяжелое время, и врагов у него полно, но сейчас от нас требуется единство помыслов. Так говорят господа советники. Мы должны сплотиться в общем отпоре.
Он постоял, прислушиваясь, громко сказал: «Да здравствуют король и его верные слуги!» — и ушел спать.
Иосиф не спал, переживал новую неудачу. Который уже раз он заводил разговор, пытаясь растолковать людям правду их положения, привлечь на свою сторону, но люди отшатывались от него, как от чумного. Не верили словам о подземной армии, о «клинике», о предательской роли советников короля, все это казалось досужим вымыслом. Конечно, люди боялись, но они же искренне не допускали, что можно так глумиться.
«Вот следствие господства чудовищной лжи — мало уже тех, кто понимает, что происходит… На это и ставят коварные мошенники… Они нарочно устраивают все таким образом, чтобы нищета и лишения людей были постоянными. Нищий народ легко держать в бесправии и невежестве, легко лишать гордости, побуждать низкопоклонствовать и подражать, забывать о достоинстве. И вот результат: свой своего больно бьет, не зная, что чужой того ждет… Когда на всех не хватает, кругом дефицит, люди поневоле начинают топтать соотечественников: лишь бы себе урвать, ведь всем все равно не хватит. И не представляют, что, попирая других, более слабых, тем самым готовят почву, чтобы попирали и их, ибо неизбежно приходят и более сильные в сравнении с ними…»
Иосиф переживал за людей, на мгновенье лишь отвернувшихся некогда от правды и тотчас вовсе утративших ее, — постигло их наказание за беспечность и забвение мудрости предков. Глядел в бездонное ночное небо и думал о том, что должен помочь людям. И не только потому, что понял кое-что за время скитаний, но и потому, что ему удалось встать во главе армии, которая, конечно же, если не промедлить, вернет народу украденную свободу — то главное, без чего ни один народ не возродится и не сохранит себя.
Иосиф достал из-под головы спортивную сумку, раскрыл ее, ощупал золотой мундир.
«Но как, как поднять людей? Люди думают, что правильно судят о своем положении. Увы-увы, от них скрыты многие события и многие тайны…»
Послышался шорох. Затем дыхание и шаги. Иосиф сжался, готовый к борьбе. Нервы напряглись до предела. «Вор? Украдет генеральский мундир и — прощай навеки, полковник Пуш!..»
У порога дома появился человек.
— Эй ты, — шепотом позвал Иосиф. — Я узнал тебя. Ты привел меня в деревню. Что тебе нужно?
Крестьянин вздрогнул от неожиданности.
— Ты, добрый человек?.. Скорее беги прочь, кто-то выдал тебя. Полицейские прикатили за тобой на велосипедах из соседнего городка.
— Спасибо, — Иосиф вскочил с камышовой подстилки. — Покажи, куда бежать.
— Постой, я с тобою!.. Им известно, что я определил тебя на ночлег. Они, конечно, арестуют меня. Посадят. А из тюрьмы еще никто не возвратился домой.
— Как же твоя семья?
— Нет у меня семьи. Отца и матери я не помню. Дочь и жена умерли в прошлом году. В доме одна больная старуха — теща. Так ей и без того не мил белый свет…
«Кругом несчастье, — думал Иосиф, осторожно шагая вслед за своим спасителем, перебираясь через какие-то канавы и заборы. — Несчастья держат крепче любых цепей…»
— Стой, — предупредил крестьянин. — Они идут, я слышу. Прячься.
Послышались торопливые шаги. Выглянувшая из-за туч луна осветила трех полицейских, тащивших за собою овчарку в наморднике. Впереди всех семенил тщедушный человечек.
— Доносчик. Я знаю его, это мой сосед. Завидует, что в моем доме всегда тихо. А кому шуметь? Теща немая, а я не умею ругаться сам с собою…
Полицейские приближались.
— А ну как выскользнет, я тебя плеткой меж ушей! — свирепо пообещал один из полицейских. — Раньше, раньше нужно было донести, мы бы его на канале взяли, а ночь, что стог сена — не одного агитатора, целую роту агитаторов можно спрятать.
— Не извольте сомневаться, господин вахмистр, — оправдывался человечек. — Я не сразу заподозрил. Это ведь осознать надо. Но он сейчас как пить дать дрыхнет без задних ног… Я тотчас заприметил, что он не крестьянин. И копает не по-нашему, и говорит как-то странно…
Они прошли.
— Надо поторопиться, — сказал Иосиф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27