Воля действительно творчески активна в поступке, но
совсем не задает норму, общее положение. Закон - это дело специального поступка,
поступка-мысли, но и поступок-мысль в содержательно-значимой стороне положения
не активен, он продуктивно активен лишь в момент приобщения в себе значимой
истины действительному историческому бытию (момент действительной познанности -
признанность), активен поступок в действительном единственном продукте, им
созданном (реальном действительном действии, сказанном слове, домысленной мысли,
причем отвлеченная в себе значимость действительного юридического закона здесь
лишь момент). По отношению к закону, взятому со стороны его смысловой
значимости, активность поступка выражается только в действительном
осуществляемом признании, в действенном утверждении. (101-102)
Для нас здесь не так интересны эти внутрикантианские споры о сущности
категорического императива, а интересен ряд примеров продукта активности
поступка: это сплошь традиционные риторические категории - разговор о реальном
действительном, действии, сказанном слове, помысленной мысли - совсем не
случаен, в обратном порядке выстраивается традиционный риторический алгоритм от
мысли к слову, причем к действенному слову, но у Бахтина - ив этом разница -
действие как результат мысли и слова уже эксплицировано теоретически, задано как
новый категорический императив, который помещается не в общее место, а в
79
частную ситуацию общения конкретных людей, бытие которых, выражаясь
по-кьеркегоровски-хайдеггеровски, вот! - Что же делать? - спрашивают за всю
Россию Чернышевский и Ленин. - Да вот же! - отвечает по-немецки Михаил Бахтин
(Dasein). Нельзя ставить вопросы с общего места многих, потому что ответ все
равно каждый получит со своего индивидуального единственного места. Поступок (и
одновременно его изобретение) есть нахождения ответа на свой вопрос, вернее
постановка вопроса самому себе, потом (чисто методически, а не
последовательно-темпорально), чуть позже придут и общие места для того, чтобы
прояснить этот поступок другим. Прояснить теоретически, а не пояснить в
оторванности от свершения!
В этом смысле никак нельзя разорвать и помышление мысли, сказание слова и
совершение действия: все это моменты, говоря по-бахтински, единого поступка, и
нет никакой отдельной от поступка риторики, некой проработки речевой
дискурсивности: некоего нахождения материала; расположения сюжетов, тем,
аргументов; некоего выражения словесного, стилистического; а потом запоминание,
а потом произнесение - понятно, что все это Бахтину было не столько даже чуждо,
сколько казалось примитивным, наивность учебника, конечно, отталкивала от
школьной риторики, заставляла так или иначе от нее дистанцироваться, но от этого
сама тема бахтинской мысли не стала менее риторической ни на йоту. Все стадии
классического риторического алгоритма - моменты ответственного поступка! И
наоборот: начало новой, по-настоящему новой (отнюдь не просто нео-) риторики -
ответственный поступок, включающий в себя и теоретическую, и эстетическую
области.
Итак, роковой теоретизм - отвлечение от себя единственного - имеет место и в
формальной этике, здесь ее мир практического разума есть на самом деле
теоретический мир, а не тот мир, в котором действительно свершается поступок.
Поступок, уже свершенный в чисто теоретическом мире, нуждающемся в только
теоретическом же рассмотрении, мог бы быть,
80
и то только post factum, описан и понят с точки зрения формальной этики Канта и
кантианцев. К живому поступку в реальном мире здесь нет подхода. Примат
практического разума есть на самом деле примат одной теоретической области над
всеми другими, и потому только, что это область самого пустого и непродуктивного
общего. Закон законосообразия есть пустая формула чистой теоретичности. Менее
всего подобный практический разум может обосновать первую философию. Принцип
формальной этики вовсе не есть принцип поступка, а принцип возможного обобщения
уже свершенных поступков в их теоретической транскрипции. Формальная этика сама
не продуктивна и просто [1нрзб] область современной философии культуры. Другое
дело, когда этика стремится быть логикой социальных наук. При такой постановке
трансцендентальный метод может сделаться много продуктивнее. Но зачем тогда
называть логику социальных наук этикой и говорить о примате практического
разума? Конечно, не стоит спорить о словах: подобная нравственная философия
может быть и должна быть создана, но можно и должно создать и другую, еще более
заслуживающую этого названия, если не исключительно. (102)
Конечно не стоит спорить о словах, но возможна ли философия поступка, т.е.
созерцание без рокового созерцательства, незаинтересованность и непрактичность
без отвлечения от единственного себя, т.е. нетеоретическая теория, куда поступок
входил бы во всей незавершенности протекающего события, бытия-события?:
Мне кажется, что такая философия, философия без любви к отстраненной мудрости
невозможна по определению, как сказал бы Бахтин - contradictio in adjecto.
Конечно, можно не спорить о словах и назвать философией поступка то, что не
может быть
81
философией в традиционном понимании, но можно и должно назвать эту проповедь
меня единственного риторикой поступка, потому что, хотя тут тоже вскоре
возникнут дефинитивные парадоксы, риторика традиционно стоит в непосредственной
близости к реальному становящемуся в человеческом общении событию-бытию. Что
касается оксюморонности в словосочетании риторика поступка, то здесь парадокс
носит продуктивный характер, ибо реальный человеческий поступок всегда есть
говорящее бытие; событие общения, уяснение правды наших взаимоотношений не может
произойти вне слова (подробнее Бахтин напишет об этом в статье "Слово в жизни и
слово в поэзии" и чуть позже в "Марксизме и философии языка"). Причем такой
подход ни в коей мере не делает Бахтина "пансловистом", как это привиделось
Рыклину26, Бахтин прекрасно понимает, что слово - это не все (между прочим и
риторика это всегда понимала), но - ив этом суть бахтинской риторики
ответственности - все не без слова.
Итак, нами признаны неосновательными и принципиально безнадежными все попытки
ориентировать первую философию, философию единого и единственного бытия-события
на содержательно-смысловой стороне, объективированном продукте, в отвлечении от
единственного действительного акта-поступка и автора его, теоретически
мыслящего, эстетически созерцающего, этически поступающего. Только изнутри
действительного поступка, единственного, целостного и единого в своей
ответственности есть подход к единому и единственному бытию в его конкретной
действительности, только на нем может ориентироваться первая философия. (102)
Ergo, первая философия и есть риторика поступка, потому что автора его,
теоретически мыслящего эстетически созерцающего, этически поступающего,
__________
26 См. М.К.Рыклин. Сознание и речь в концепции М.М.Бахтина // Бахтин как
философ. М., 1992. - С. 175-189.
82
нельзя отделить от слова, автор этот - человек говорящий, человек действующий
словом и словом же объединенный в это самое единство действительной
ответственности. Только на слове и может конкретно-исторически ориентироваться
первая философия. Это справедливо и для первой философии Аристотеля, у которого
кроме большого органона и даже до него следует вычленить малый, исходный,
риторический органон - риторика-поэтика-топика - каковой, конечно, и является и
логически, и онтологически самой первой философией.
До конца ответственно только слово. Любая мысль, любое чувство, любое действие
вне слова пребывает и вне ответственности. Череда определенных ответственных
обещаний человека перед жизнью никогда не кончается, даже после смерти
продолжается его ответственность за сказанные слова, от которых, конечно,
неотделим никакой пocтупок! Можно несомненно и пренебречь этой речевой
ответственностью, но с ней теряется и твое единственное место под общим
риторическим солнцем, ты отпадаешь в дурную бесконечную единичность!
Поступок не со стороны своего содержания, а в самом своем свершении как-то
знает, как-то имеет единое и единственное бытие жизни, ориентируется в нем,
причем весь - ив своей содержательной стороне, и в своей действительной
единственной фактичности; изнутри поступок видит уже не только единый, но и
единственный конкретный контекст, куда относит и свой смысл, и свой факт, где он
пытается ответственно осуществить единственную правду и факта и смысла в их
единстве конкретном. Для этого, конечно, необходимо взять поступок не как факт,
извне созерцаемый или теоретически мыслимый, а изнутри, в его ответственности.
Эта ответственность поступка есть учет в нем всех факторов: и смысловой
значимости, и фактического свершения во всей его конкретной историчности и
индивидуальности; ответственность поступка знает
83
единый план, единый контекст, где этот учет возможен, где и теоретическая
значимость, и историческая фактичность, и эмоционально-волевой тон фигурируют
как моменты единого решения, причем все эти разнозначные при отвлеченной точке
зрения моменты не обедняются и берутся во всей полноте и всей своей правде;
есть, следовательно, у поступка единый план и единый принцип, их объединяющий в
его ответственности. (102-103)
Все это пока довольно загадочно и отвлеченно звучит, но уже вскоре этот единый
план и единый принцип выяснятся, словесная сущность поступка станет очевидной
уже в этом бахтинском тексте, не говоря уже о работах последующих, собственно
развернувшихся из внутренней речи данного замысла-поступка в законченные и в
этом смысле риторические произведения-поступки общего единого и единственного
поступка жизни Автора.
Ответственный поступок один преодолевает всякую гипотетичность, ведь
ответственный поступок есть осуществление решения - уже безысходно, непоправимо
и невозвратно; поступок - последний итог, всесторонний окончательный вывод;
поступок стягивает, соотносит и разрешает в едином и единственном и уже
последнем контексте и смысл и факт, и общее и индивидуальное, и реальное и
идеальное, ибо все входит в его ответственную мотивацию; в поступке выход из
только возможности в единственность раз и навсегда. (103)
Изобретение происходит не от возможности выбора, а от невозможности невыбора! И
это: и в традиции и вопреки классической риторике, которая изобретение понимает
как выбор из возможного, общих, а значит, возможных для меня мест. Бахтин
акцентирует другую сторону дела: невозможно не выбрать для себя
одно-единственное место, незаменимое-мое, но и
84
незаместимое кем-то еще. Риторическая топика есть и преграда и условие
изобретения. Можно, конечно, не изобретать, но тогда ты как бы обобщаешь себя,
обобществляешь даже себя до общего, обычно предполагаемо-утопического, а в
реальности тоталитарного топоса, города-солнца. Историческими реальностями
навеяны слова уже безысходно, непоправимо и невозвратно - выбор общих мест на
счастливой советской родине был, разумеется, невелик.
Менее всего можно опасаться, что философия поступка вернется к психологизму и
субъективизму. Субъективизм, психологизм коррелятивны именно к объективизму
(логическому) и [1нрзб] лишь при абстрактном разделении поступка на его
объективный смысл и субъективный процесс свершения; изнутри самого поступка в
его целостности нет ничего субъективного и психологического, в своей
ответственности поступок задает себе свою правду как объединяющие оба эти
момента, равно как и момент общего (общезначимого) и индивидуального
(действительного). Эта единая и единственная правда поступка задана как
синтетическая правда. (103)
Попытка преодолеть субъект-объектную парадигму характерна для диалогистов. Так
О.Розеншток-Хюсси говорит еще о проекте и траекте, т.е. перекрывает дихотомию
внешнего/внутреннего другой линейной оппозицией - прошлого/будущего, превращая
линейную дихотомию классической философии в крест действительности27, что
внутренне близко бахтинской синтетической правде уже последнего контекста.
Не менее основательно и опасение, что эта единая и единственная синтетическая
правда поступка иррациональна. Поступок в его целостности более
____________
27 См.: О.Розеншток-Хюсси. Речь и действительность. М., 1994.
85
чем рационален - он ответственен. Рациональность только момент ответственности,
[1 или 2 нрзб] свет, "как отблеск лампы перед солнцем" (Ницше). (103)
Опять вне риторического алгоритма это утверждение выглядит просто спекулятивным.
Почему ответственность больше, чем рациональность, а не наоборот. Внутри чисто
философской традиции это необъяснимо, зато все становится на свои места, когда
это суждение укореняется в риторической парадигме, именно в центре риторики - в
разделе изобретение. Изобретение есть ответственный поступок и рациональность
познания только момент его: так Бахтин не только укореняется в богатейшей
традиции, но и по-новому вырастает из нее, преодолевая риторическую доминанту
познания (кстати философская рациональность является в свою очередь лишь
поверхностным моментом этой доминанты).
Вся современная философия вышла из рационализма и насквозь пропитана
предрассудком рационализма, - даже там, где старается сознательно освободиться
от него, - что только логическое ясно и рационально, между тем как оно стихийно
и темно вне ответственного сознания, как и всякое в себе бытие. Логическая
ясность и необходимая последовательность, оторванные от единого и единственного
центра ответственного сознания, - темные и стихийные силы именно вследствие
присущего логическому закона имманентной необходимости. Та же ошибка
рационализма отражается и в противопоставлении объективного как рационального
субъективному, индивидуальному, единичному как иррациональному и случайному.
Здесь объективному, абстрактно отделенному от поступка, придана вся
рациональность поступка (правда, неизбежно обедненная), а все
86
остальное28 за вычетом этого объявлено [?] как субъективный процесс. Между тем
как все трансцендентальное [?] единство объективной культуры на самом деле темно
и стихийно, сплошь оторвано от единого и единственного центра ответственного
сознания: конечно, сплошной отрыв в действительности невозможен и, поскольку мы
его действительно мыслим, оно сияет заемным светом нашей ответственности. Только
поступок, взятый извне как физиологический, биологический и психологический
факт, может представиться стихийным и темным как всякое отвлеченное бытие, но
изнутри поступка сам ответственно поступающий знает ясный и отчетливый свет, в
котором и ориентируется. Событие может быть ясно и отчетливо для участного в его
поступке во всех своих моментах. Значит ли это, что он его логически понимает?
То есть что ему ясны только общие. транскрибированные в понятия моменты и
отношения? Нет, он ясно видит и этих индивидуальных единственных людей, которых
он любит, и небо, и землю, и эти деревья, [9нрзб], и время, вместе с тем ему
дана и ценность, конкретно, действительно утвержденная ценность этих людей, этих
предметов. он интуирует и их внутренние жизни и желания, ему ясен и
действительный и должный смысл взаимоотношений между ним и этими людьми и
предметами - правда данного обстояния - и его долженствование поступочное, не
отвлеченный закон поступка, а действительное конкретное долженствование,
обусловленное его единственным местом в данном контексте события, - и все эти
моменты, составляющие событие в его целом, даны и заданы
___________
28 В цитируемом источнике - "основное".
87
ему в едином свете, едином и единственном ответственном сознании, и
осуществляются в едином и единственном ответственном поступке. И это событие в
целом не может быть транскрибировано в теоретических терминах, чтобы не потерять
самого смысла своей событийности, того именно, что ответственно знает и на чем
ориентируется поступок. Неправильно будет полагать, что эта конкретная правда
события, которую и видит, и слышит, и переживает, и понимает поступающий в
едином акте ответственного поступка, несказанно, что ее можно только пережить в
момент поступления, но нельзя отчетливо и ясно высказать. Я полагаю, что язык
гораздо более приспособлен высказывать именно ее, а не отвлеченный логический
момент в его чистоте. Отвлеченное в своей чистоте действительно несказуемо,
всякое выражение для чистого смысла слишком конкретно, искажает и замутняет его
смысловую в себе значимость и чистоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
совсем не задает норму, общее положение. Закон - это дело специального поступка,
поступка-мысли, но и поступок-мысль в содержательно-значимой стороне положения
не активен, он продуктивно активен лишь в момент приобщения в себе значимой
истины действительному историческому бытию (момент действительной познанности -
признанность), активен поступок в действительном единственном продукте, им
созданном (реальном действительном действии, сказанном слове, домысленной мысли,
причем отвлеченная в себе значимость действительного юридического закона здесь
лишь момент). По отношению к закону, взятому со стороны его смысловой
значимости, активность поступка выражается только в действительном
осуществляемом признании, в действенном утверждении. (101-102)
Для нас здесь не так интересны эти внутрикантианские споры о сущности
категорического императива, а интересен ряд примеров продукта активности
поступка: это сплошь традиционные риторические категории - разговор о реальном
действительном, действии, сказанном слове, помысленной мысли - совсем не
случаен, в обратном порядке выстраивается традиционный риторический алгоритм от
мысли к слову, причем к действенному слову, но у Бахтина - ив этом разница -
действие как результат мысли и слова уже эксплицировано теоретически, задано как
новый категорический императив, который помещается не в общее место, а в
79
частную ситуацию общения конкретных людей, бытие которых, выражаясь
по-кьеркегоровски-хайдеггеровски, вот! - Что же делать? - спрашивают за всю
Россию Чернышевский и Ленин. - Да вот же! - отвечает по-немецки Михаил Бахтин
(Dasein). Нельзя ставить вопросы с общего места многих, потому что ответ все
равно каждый получит со своего индивидуального единственного места. Поступок (и
одновременно его изобретение) есть нахождения ответа на свой вопрос, вернее
постановка вопроса самому себе, потом (чисто методически, а не
последовательно-темпорально), чуть позже придут и общие места для того, чтобы
прояснить этот поступок другим. Прояснить теоретически, а не пояснить в
оторванности от свершения!
В этом смысле никак нельзя разорвать и помышление мысли, сказание слова и
совершение действия: все это моменты, говоря по-бахтински, единого поступка, и
нет никакой отдельной от поступка риторики, некой проработки речевой
дискурсивности: некоего нахождения материала; расположения сюжетов, тем,
аргументов; некоего выражения словесного, стилистического; а потом запоминание,
а потом произнесение - понятно, что все это Бахтину было не столько даже чуждо,
сколько казалось примитивным, наивность учебника, конечно, отталкивала от
школьной риторики, заставляла так или иначе от нее дистанцироваться, но от этого
сама тема бахтинской мысли не стала менее риторической ни на йоту. Все стадии
классического риторического алгоритма - моменты ответственного поступка! И
наоборот: начало новой, по-настоящему новой (отнюдь не просто нео-) риторики -
ответственный поступок, включающий в себя и теоретическую, и эстетическую
области.
Итак, роковой теоретизм - отвлечение от себя единственного - имеет место и в
формальной этике, здесь ее мир практического разума есть на самом деле
теоретический мир, а не тот мир, в котором действительно свершается поступок.
Поступок, уже свершенный в чисто теоретическом мире, нуждающемся в только
теоретическом же рассмотрении, мог бы быть,
80
и то только post factum, описан и понят с точки зрения формальной этики Канта и
кантианцев. К живому поступку в реальном мире здесь нет подхода. Примат
практического разума есть на самом деле примат одной теоретической области над
всеми другими, и потому только, что это область самого пустого и непродуктивного
общего. Закон законосообразия есть пустая формула чистой теоретичности. Менее
всего подобный практический разум может обосновать первую философию. Принцип
формальной этики вовсе не есть принцип поступка, а принцип возможного обобщения
уже свершенных поступков в их теоретической транскрипции. Формальная этика сама
не продуктивна и просто [1нрзб] область современной философии культуры. Другое
дело, когда этика стремится быть логикой социальных наук. При такой постановке
трансцендентальный метод может сделаться много продуктивнее. Но зачем тогда
называть логику социальных наук этикой и говорить о примате практического
разума? Конечно, не стоит спорить о словах: подобная нравственная философия
может быть и должна быть создана, но можно и должно создать и другую, еще более
заслуживающую этого названия, если не исключительно. (102)
Конечно не стоит спорить о словах, но возможна ли философия поступка, т.е.
созерцание без рокового созерцательства, незаинтересованность и непрактичность
без отвлечения от единственного себя, т.е. нетеоретическая теория, куда поступок
входил бы во всей незавершенности протекающего события, бытия-события?:
Мне кажется, что такая философия, философия без любви к отстраненной мудрости
невозможна по определению, как сказал бы Бахтин - contradictio in adjecto.
Конечно, можно не спорить о словах и назвать философией поступка то, что не
может быть
81
философией в традиционном понимании, но можно и должно назвать эту проповедь
меня единственного риторикой поступка, потому что, хотя тут тоже вскоре
возникнут дефинитивные парадоксы, риторика традиционно стоит в непосредственной
близости к реальному становящемуся в человеческом общении событию-бытию. Что
касается оксюморонности в словосочетании риторика поступка, то здесь парадокс
носит продуктивный характер, ибо реальный человеческий поступок всегда есть
говорящее бытие; событие общения, уяснение правды наших взаимоотношений не может
произойти вне слова (подробнее Бахтин напишет об этом в статье "Слово в жизни и
слово в поэзии" и чуть позже в "Марксизме и философии языка"). Причем такой
подход ни в коей мере не делает Бахтина "пансловистом", как это привиделось
Рыклину26, Бахтин прекрасно понимает, что слово - это не все (между прочим и
риторика это всегда понимала), но - ив этом суть бахтинской риторики
ответственности - все не без слова.
Итак, нами признаны неосновательными и принципиально безнадежными все попытки
ориентировать первую философию, философию единого и единственного бытия-события
на содержательно-смысловой стороне, объективированном продукте, в отвлечении от
единственного действительного акта-поступка и автора его, теоретически
мыслящего, эстетически созерцающего, этически поступающего. Только изнутри
действительного поступка, единственного, целостного и единого в своей
ответственности есть подход к единому и единственному бытию в его конкретной
действительности, только на нем может ориентироваться первая философия. (102)
Ergo, первая философия и есть риторика поступка, потому что автора его,
теоретически мыслящего эстетически созерцающего, этически поступающего,
__________
26 См. М.К.Рыклин. Сознание и речь в концепции М.М.Бахтина // Бахтин как
философ. М., 1992. - С. 175-189.
82
нельзя отделить от слова, автор этот - человек говорящий, человек действующий
словом и словом же объединенный в это самое единство действительной
ответственности. Только на слове и может конкретно-исторически ориентироваться
первая философия. Это справедливо и для первой философии Аристотеля, у которого
кроме большого органона и даже до него следует вычленить малый, исходный,
риторический органон - риторика-поэтика-топика - каковой, конечно, и является и
логически, и онтологически самой первой философией.
До конца ответственно только слово. Любая мысль, любое чувство, любое действие
вне слова пребывает и вне ответственности. Череда определенных ответственных
обещаний человека перед жизнью никогда не кончается, даже после смерти
продолжается его ответственность за сказанные слова, от которых, конечно,
неотделим никакой пocтупок! Можно несомненно и пренебречь этой речевой
ответственностью, но с ней теряется и твое единственное место под общим
риторическим солнцем, ты отпадаешь в дурную бесконечную единичность!
Поступок не со стороны своего содержания, а в самом своем свершении как-то
знает, как-то имеет единое и единственное бытие жизни, ориентируется в нем,
причем весь - ив своей содержательной стороне, и в своей действительной
единственной фактичности; изнутри поступок видит уже не только единый, но и
единственный конкретный контекст, куда относит и свой смысл, и свой факт, где он
пытается ответственно осуществить единственную правду и факта и смысла в их
единстве конкретном. Для этого, конечно, необходимо взять поступок не как факт,
извне созерцаемый или теоретически мыслимый, а изнутри, в его ответственности.
Эта ответственность поступка есть учет в нем всех факторов: и смысловой
значимости, и фактического свершения во всей его конкретной историчности и
индивидуальности; ответственность поступка знает
83
единый план, единый контекст, где этот учет возможен, где и теоретическая
значимость, и историческая фактичность, и эмоционально-волевой тон фигурируют
как моменты единого решения, причем все эти разнозначные при отвлеченной точке
зрения моменты не обедняются и берутся во всей полноте и всей своей правде;
есть, следовательно, у поступка единый план и единый принцип, их объединяющий в
его ответственности. (102-103)
Все это пока довольно загадочно и отвлеченно звучит, но уже вскоре этот единый
план и единый принцип выяснятся, словесная сущность поступка станет очевидной
уже в этом бахтинском тексте, не говоря уже о работах последующих, собственно
развернувшихся из внутренней речи данного замысла-поступка в законченные и в
этом смысле риторические произведения-поступки общего единого и единственного
поступка жизни Автора.
Ответственный поступок один преодолевает всякую гипотетичность, ведь
ответственный поступок есть осуществление решения - уже безысходно, непоправимо
и невозвратно; поступок - последний итог, всесторонний окончательный вывод;
поступок стягивает, соотносит и разрешает в едином и единственном и уже
последнем контексте и смысл и факт, и общее и индивидуальное, и реальное и
идеальное, ибо все входит в его ответственную мотивацию; в поступке выход из
только возможности в единственность раз и навсегда. (103)
Изобретение происходит не от возможности выбора, а от невозможности невыбора! И
это: и в традиции и вопреки классической риторике, которая изобретение понимает
как выбор из возможного, общих, а значит, возможных для меня мест. Бахтин
акцентирует другую сторону дела: невозможно не выбрать для себя
одно-единственное место, незаменимое-мое, но и
84
незаместимое кем-то еще. Риторическая топика есть и преграда и условие
изобретения. Можно, конечно, не изобретать, но тогда ты как бы обобщаешь себя,
обобществляешь даже себя до общего, обычно предполагаемо-утопического, а в
реальности тоталитарного топоса, города-солнца. Историческими реальностями
навеяны слова уже безысходно, непоправимо и невозвратно - выбор общих мест на
счастливой советской родине был, разумеется, невелик.
Менее всего можно опасаться, что философия поступка вернется к психологизму и
субъективизму. Субъективизм, психологизм коррелятивны именно к объективизму
(логическому) и [1нрзб] лишь при абстрактном разделении поступка на его
объективный смысл и субъективный процесс свершения; изнутри самого поступка в
его целостности нет ничего субъективного и психологического, в своей
ответственности поступок задает себе свою правду как объединяющие оба эти
момента, равно как и момент общего (общезначимого) и индивидуального
(действительного). Эта единая и единственная правда поступка задана как
синтетическая правда. (103)
Попытка преодолеть субъект-объектную парадигму характерна для диалогистов. Так
О.Розеншток-Хюсси говорит еще о проекте и траекте, т.е. перекрывает дихотомию
внешнего/внутреннего другой линейной оппозицией - прошлого/будущего, превращая
линейную дихотомию классической философии в крест действительности27, что
внутренне близко бахтинской синтетической правде уже последнего контекста.
Не менее основательно и опасение, что эта единая и единственная синтетическая
правда поступка иррациональна. Поступок в его целостности более
____________
27 См.: О.Розеншток-Хюсси. Речь и действительность. М., 1994.
85
чем рационален - он ответственен. Рациональность только момент ответственности,
[1 или 2 нрзб] свет, "как отблеск лампы перед солнцем" (Ницше). (103)
Опять вне риторического алгоритма это утверждение выглядит просто спекулятивным.
Почему ответственность больше, чем рациональность, а не наоборот. Внутри чисто
философской традиции это необъяснимо, зато все становится на свои места, когда
это суждение укореняется в риторической парадигме, именно в центре риторики - в
разделе изобретение. Изобретение есть ответственный поступок и рациональность
познания только момент его: так Бахтин не только укореняется в богатейшей
традиции, но и по-новому вырастает из нее, преодолевая риторическую доминанту
познания (кстати философская рациональность является в свою очередь лишь
поверхностным моментом этой доминанты).
Вся современная философия вышла из рационализма и насквозь пропитана
предрассудком рационализма, - даже там, где старается сознательно освободиться
от него, - что только логическое ясно и рационально, между тем как оно стихийно
и темно вне ответственного сознания, как и всякое в себе бытие. Логическая
ясность и необходимая последовательность, оторванные от единого и единственного
центра ответственного сознания, - темные и стихийные силы именно вследствие
присущего логическому закона имманентной необходимости. Та же ошибка
рационализма отражается и в противопоставлении объективного как рационального
субъективному, индивидуальному, единичному как иррациональному и случайному.
Здесь объективному, абстрактно отделенному от поступка, придана вся
рациональность поступка (правда, неизбежно обедненная), а все
86
остальное28 за вычетом этого объявлено [?] как субъективный процесс. Между тем
как все трансцендентальное [?] единство объективной культуры на самом деле темно
и стихийно, сплошь оторвано от единого и единственного центра ответственного
сознания: конечно, сплошной отрыв в действительности невозможен и, поскольку мы
его действительно мыслим, оно сияет заемным светом нашей ответственности. Только
поступок, взятый извне как физиологический, биологический и психологический
факт, может представиться стихийным и темным как всякое отвлеченное бытие, но
изнутри поступка сам ответственно поступающий знает ясный и отчетливый свет, в
котором и ориентируется. Событие может быть ясно и отчетливо для участного в его
поступке во всех своих моментах. Значит ли это, что он его логически понимает?
То есть что ему ясны только общие. транскрибированные в понятия моменты и
отношения? Нет, он ясно видит и этих индивидуальных единственных людей, которых
он любит, и небо, и землю, и эти деревья, [9нрзб], и время, вместе с тем ему
дана и ценность, конкретно, действительно утвержденная ценность этих людей, этих
предметов. он интуирует и их внутренние жизни и желания, ему ясен и
действительный и должный смысл взаимоотношений между ним и этими людьми и
предметами - правда данного обстояния - и его долженствование поступочное, не
отвлеченный закон поступка, а действительное конкретное долженствование,
обусловленное его единственным местом в данном контексте события, - и все эти
моменты, составляющие событие в его целом, даны и заданы
___________
28 В цитируемом источнике - "основное".
87
ему в едином свете, едином и единственном ответственном сознании, и
осуществляются в едином и единственном ответственном поступке. И это событие в
целом не может быть транскрибировано в теоретических терминах, чтобы не потерять
самого смысла своей событийности, того именно, что ответственно знает и на чем
ориентируется поступок. Неправильно будет полагать, что эта конкретная правда
события, которую и видит, и слышит, и переживает, и понимает поступающий в
едином акте ответственного поступка, несказанно, что ее можно только пережить в
момент поступления, но нельзя отчетливо и ясно высказать. Я полагаю, что язык
гораздо более приспособлен высказывать именно ее, а не отвлеченный логический
момент в его чистоте. Отвлеченное в своей чистоте действительно несказуемо,
всякое выражение для чистого смысла слишком конкретно, искажает и замутняет его
смысловую в себе значимость и чистоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18