Если и
существует восприятие предмета желания в желании, предмета любви в любви, того,
что составляет предмет ненависти в ненависти, то такое восприятие всегда
формирует лишь незначительное окружение чувственных центров и всегда может быть
обнаружено в чувственности, которая является его верификацией и отвечает за его
полноту. Мы можем говорить о том, что пространство экзистенциально, а
существование пространственно. Посредством своей внутренней необходимости
существование открыто "внешнему" таким образом, что всегда есть возможность
говорить о ментальном пространстве как о "мире значений и объектов мысли,
которые конституируются с точки зрения этих значений"79. Человеческое
пространство конституируется на основе естественного пространства. Оно не
представляет собой, говоря языком Гуссерля, "объективирующие акты"80, а
основывается на них. Новизна феноменологии заключается не в отрицании единства
опыта, а в обнаружений его иного основания, отличного от основания,
существовавшего в классическом рационализме. Объективирующие акты не являются
репрезентациями, а изначальное естественное пространство не есть геометрическое
пространство. Единство опыта
86 М. Мерло-Понти
не обеспечивается некоторым универсальным мыслителем, априорно определяющим его
содержание и гарантирующим то, что мое знание о нем исчерпывающее и я владею им
в полной мере. Опыт предвосхищается горизонтами возможной объективации и
освобождает от любого изолированного местоположения только потому, что он
связывает меня с миром природы или миром в себе, который объемлет все возможные
позиции. Мы должны найти способ, благодаря которому сможем, единым усилием и
непосредственно, понять то, каким образом существование проектирует окружающие
миры, которое, скрывая от меня объективность, в то же самое время стремится к
ней как к цели, определяемой телеологией сознания, и выбирает эти "миры" на фоне
одного-единственного естественного мира.
Если мифы, сны и иллюзии возможны, то недостатки очевидности при восприятии
реальности должны относиться не только к объекту, но и к субъекту. Часто
утверждают, что сознание по определению не допускает разделения на явление и
реальность, и с помощью этого пытаются доказать, что в нашем самосознании
явление совпадает с реальностью. Если я осознаю, что нечто вижу или чувствую, то
я, несомненно, это вижу или чувствую, независимо от того, что могло бы быть
истинным в отношении внешнего объекта. В данном случае реальность выступает в
своей сущности, а реальное бытие и явление суть одно и то же, и не существует
иной реальности, отличающейся от явления. Если бы это было верным, то мы могли
бы утверждать, что иллюзия и восприятие не отличаются друг от друга, мои иллюзии
должны быть восприятиями имеющегося объекта, а мои восприятия - восприятиями
реальных галлюцинаций. Истинность должна быть включена в восприятие, а ложность
- в иллюзию, в качестве некоторой внутренней характеристики, в виде свидетельств
других чувств, сопровождающих последующие стадии опыта, или других людей, но
которые должны оставаться лишь вероятным и поэтому ненадежным критерием. Мы
никогда не должны осознавать восприятие и иллюзию как таковые. Если целостное
бытие моего восприятия и целостное бытие моей иллюзии определяются тем способом,
с помощью которого они являются, тогда истинность, определяющая восприятие, и
ложность, определяющая иллюзию, должны равным образом отличаться друг от друга.
Следовательно, между ними будет существовать структурное различие. Истинное
восприятие будет просто истинным восприятием. Иллюзия вообще не будет являться
восприятием; а достижение очевидности должно быть связано с движением от
восприятия как изначального факта
87 Пространство
видения и ощущения к восприятию как конституированию объекта. Прозрачность
сознания обусловливает имманентную и абсолютную очевидность объекта. То же самое
относится к природе иллюзии, когда она не осознается в качестве таковой;
воспринимая нереальный объект, я с необходимостью должен обладать способностью,
позволяющей утратить ощущение его нереальности. Однако должно оставаться, по
крайней мере, неосознанное ощущение ложности восприятия, ощущение того, что
иллюзия не является тем, чем она кажется, и что о реальности акта сознания можно
говорить только за пределами этого явления.
Должны ли мы в этом случае разделять явление и реальность внутри субъекта?
Трудность заключается в том, что в какой-то момент между ними может возникнуть
неустранимая брешь. Тогда самые ясные явления могут стать ошибочными, а разговор
об истинности лишен смысла. Мы не стоим перед выбором между философией
имманентного или рационализмом, который принимает в расчет только восприятия и
истинность, и философией трансцендентного или абсурдного, принимающей в расчет
только иллюзию и ошибку. Мы знаем, что ошибки существуют только потому, что
истина уже изначально предполагается, и с ее помощью мы корректируем ошибки и
идентифицируем их в качестве таковых. Точно так же эксплицитное осознание истины
не сводится к простому существованию внутри нас неизменной идеи и нашей
непосредственной веры в нее. Оно предполагает вопрошание, разрыв с
непосредственной данностью и коррекцию любой возможной ошибки. Любая форма
рационализма допускает, что существует хотя бы одно абсурдное положение, которое
может быть сформулировано в виде тезиса. В любой философии абсурда за абсурдом
признается хотя бы некоторое значение. Я могу находиться в состоянии абсурда
только в том случае, если я приостанавливаю все суждения или, подобно Монтеню
или шизофренику, нахожусь в состоянии такого вопрошания, при котором я даже не
обязан формулировать вопрос, поскольку любой определенный вопрос должен
подразумевать ответ. Другими словами, если я не нахожусь лицом к лицу с истиной
или с ее отрицанием, а нахожусь вне истинности или в состоянии двусмысленности,
то я сталкиваюсь с актуальной затемненностью своего существования. Таким
образом, я остаюсь в сфере абсолютной самоочевидности только в том случае, если
отказываюсь высказывать какие-либо утверждения или принимать нечто как
гарантированное. Если же, как говорит Гуссерль, я нахожусь в состоянии
удивления, которое вызвано окружающим миром81, то вы-
88 М. Мерло-Понти
является поток мотивации, удерживающих меня в мире и характеризующих мою жизнь
как эксплицитно осознанную. Пытаясь перейти от состояния вопрошания к состоянию
утверждения и выразить себя a foruorl, я вычленяю неопределенную совокупность
мотивов внутри акта сознания и возвращаюсь к имплицитному, то есть
двусмысленному, и свободной игре мира82. Абсолютный контакт с самим собой,
тождество бытия и явления невозможно установить сознательно, они могут быть
только пережиты, поскольку предшествуют любому утверждению. Следовательно, и
самоочевидность и абсурд в одинаковой степени невыразимы и пусты. Переживание
абсурдности и переживание абсолютной самоочевидности взаимообусловлены и даже
неразличимы. Абсурд проявляется в мире только в том случае, если от абсолютного
сознания требуют непрерывной дифференциации тех значений, с которыми оно имеет
дело, но, с другой стороны, это требование связано с конфликтом между самими
значениями. Абсолютная самоочевидность и абсурд эквивалентны не только в
качестве философских положений; в равной мере они эквивалентны и как
переживания. Рационализм и скептицизм находят себе пищу в действительной жизни
сознания, которую, несмотря на свой гиперкритицизм, принимают без доказательств
и без которой их нельзя было бы не только принять, но даже понять. Относительно
этой жизни невозможно сказать все имеет значение или все бессмысленно, можно
сказать только то, что значение есть. Как говорил Паскаль, доктрины могут иметь
изобилие противоречий, и, тем не менее, на первый взгляд производят впечатление
ясности и значительности. Истина просматривается только на фоне абсурдности.
Таким образом, абсурдность, которую телеология сознания намеревается перевести в
истину, является первичным феноменом. Утверждение о том, что представление и
реальность в сознании совпадают или, наоборот, являются различными, тождественно
утверждению о том, что само сознание о чем-либо выпадает из рассмотрения даже в
качестве представления. Такова подлинная природа cogito. Сознание нечто
осознает, нечто демонстрирует себя; существует то, что называют феноменом.
Сознание не полагает, но и не игнорирует само себя. Оно не скрыто от себя; а это
значит, что в сознании - нет ничего такого, что не сообщало бы о себе
определенным образом, даже при отсутствии потребности в явном осознании.
Представление в сознании - не бытие, а феномен. Поскольку cogito предшествует
установлению истины и ошибки, оно является условием их возможности.
Жизнеспособно только то, что
89 Пространство
существует с моей помощью. Я не игнорирую подавленные чувства, и в этом смысле
бессознательное не существует. Однако то, чем я способен наполнить свои
переживания, не ограничено вещами, данными в представлении; мое бытие не
сводится к тому, что проявлено эксплицитно и непосредственно меня затрагивает.
То, что только жизнеспособно - амбивалентно; например чувства, не имеющие
названия, или неподлинные состояния бытия, привычка к которым полностью не
утрачена. Разница между иллюзией и восприятием внутренняя, и истина восприятия
может быть прочитана только в том случае, если исходить из самого восприятия. Я
могу обознаться; например, принять солнечный зайчик в отдалении за камень.
Следовательно, нельзя сказать, что камень виден в том же смысле, в котором я
должен был бы видеть пятно света, если бы подошел ближе. Камень, так же как и
остальные вещи, находящиеся на расстоянии, появляется в поле смешанной
структуры, в котором взаимосвязи явно еще не различимы. В этом смысле иллюзия,
подобно образу, не наблюдаема. Это означает, что она пока не завладела моим
телом, и я могу осознать и объяснить ее. Но, тем не менее, я способен этим
пренебречь и впасть в иллюзию. Неверно было бы сказать, что ошибиться
невозможно, а ощущения, по крайней мере, не оставляют места для сомнений, если
ограничивать себя тем, что действительно видишь. Каждое ощущение уже несет в
себе значение, зависящее от того, насколько ясен или темен его контекст.
Чувственные данные изменяются в тот момент, когда я перехожу от восприятия
иллюзорного камня к восприятию действительного пятна света. Если бы ощущения
исключали ошибку, то безошибочными были бы и восприятия, а иллюзия была бы
невозможна. Я вижу камень, который в действительности иллюзорен, в том смысле,
что мое целостное перцептуальное и моторное поле закрепляют за солнечным
зайчиком значение "камень на тропинке", и я уже готовлюсь к тому, чтобы
почувствовать под ногами его гладкую и твердую поверхность. Фактически
невозможно отличить правильное восприятие от иллюзорного, если использовать
способ, аналогичный тому, с помощью которого соответственно различаются
адекватная и неадекватная мысль. Мое утверждение о правильности восприятия
основывается на том, что тело находит определенную поддержку в зрительном поле.
Однако это вовсе не означает, что подобная поддержка каким-либо образом
охватывает все. Она была бы таковой только в том случае, если бы мое состояние
сводилось только к состоянию артикулированного восприятия всех возможных в
принципе внутренних и внешних
90 М. Мерло-Понти
горизонтов объекта. В переживании истинности восприятия я допускаю, что его
адекватность может быть исследована более детально. Я начинаю доверять миру.
Восприятие непосредственно привносит веру в целостность будущих переживании, но
осуществляет это в настоящем, которое не дает абсолютных гарантий на будущее.
Восприятие устанавливает веру в мир. Оно - обнаружение мира, который определяет
возможность перцептуальной истины. Мир, таким образом, позволяет нам
"вычеркнуть" предшествующую иллюзию, рассматривая ее как нереальную и пустую.
Если боковым зрением я вдруг увидел, что будто бы большое тело движется в
некотором отдалении, задевая края моего визуального поля, и концентрируюсь в
этом направлении, фантазм отступает и занимает положенное ему место; это только
что-то мелькнуло перед глазами. Я думал, что заметил тень, а сейчас понимаю, что
это только мелькание. Я привержен миру, и это обеспечивает возможность вариаций
в cogito, возможность предпочесть одно cogito другому и достичь истинности в
мышлении за пределами представления. В каждый момент переживания иллюзии мне
предоставлялась возможность коррекции, так как иллюзия, несмотря на то, что она
противоположна устойчивому явлению, также основана на вере в мир и находится от
нее в зависимости. Иллюзия не преграждает мне доступ к истине, поскольку бытие
раскрывает горизонт возможных верификаций. Однако по этой же самой причине я не
застрахован от ошибки, поскольку мир, который я стремлюсь постигнуть в каждом
явлении и который наделяет явления обоснованно или не обоснованно определенным
значением истины, не обеспечивает их необходимости.
91 Пространство

Примечания:
Перевод В. А. Суровцева и Е. А. Наймана второй главы второй части книги М.
Мерло-Понти "Феноменология восприятия" выполнен по изданию: М. Merleau-Ponty
Pheno-menologie de la perception. - Paris: Gallimard, 1945. P.281-344.
1. Под классической концепцией интенциональности мы понимаем концепцию, которая
представлена в Р. Lachieze-Rey L'ldealisme kantien, сходную с Кантовской, или
концепцию Гуссерля, относящуюся ко второму периоду его философствования (период
Идей).
2. Stratton, Some preliminary experiments on uision without inversion of the
retinal image.
3. Stratton, Vision without inversion of the retinal image.
4. Такова, по крайней мере, имплицитная интерпретация Стрэттона.
5. Stratton, Some preliminary experiments, стр. 617.
6. Stratton, Vision without inversion, стр. 350.
7. Там же, стр. 346.
8. Stratton, The spatial harmony of touch and sight, стр. 492-505.
9. Там же.
10. Stratton, Some preliminary experiments, стр. 614.
11. Stratton, Vision without inversion, стр. 350.
12. Wertheimer, Experementelle Studien Uber das Sehen von Bewegung, стр. 258.
13. Там же, стр. 253.
14. Nagel, цитируется у Вертгеймера, там же, стр. 257.
15. La Strukture du Comportement, стр. 199.
16. Изменение направления в акустических феноменах чрезвычайно трудно
осуществить. Если мы, с целью достижения псевдофонии, устраиваем так, чтобы
звуки, идущие слева, достигали правого уха ранее, чем левого, мы получаем
инверсию слухового поля, которая сравнима с инверсией зрительного поля,
представленной экспериментом Страттона. Даже после долгих тренировок
экспериментируемые не могут "скорректировать" слуховое поле. Только с помощью
слуха местоположение источника звука, в конце концов, устанавливается неверно.
Оно устанавливается корректно, и кажется, что звук исходит от источника слева
только в том случае, если объект и слышим, и видим одновременно. Р. Т. Young,
Auditory localization with acoustical transposition of the ears.
17. Экспериментируемый, в эксперименте со слуховой инверсией, может вызвать
иллюзию корректной локализации в тот момент, когда он видит источник звука,
именно потому, что он сдерживает слуховые феномены и "живет" визуальными
данными. Р. Т. Young, там же.
18. Stratton, Vision without inversion, первый день эксперимента. Вертгеймер
говорит о "визуальном вертиго" (Experimentelle Studien, стр. 257-259). Мы
сохраняем вертикальное положение в физическом смысле не из-за устройства скелета
и даже не в результате регуляции
92
М. Мерло-Понти
мышечного тонуса посредством нервной системы, а поскольку захвачены миром. Если
подобная захваченность серьезно нарушена, тело разрушается и становится просто
объектом.
19. Различие между глубиной вещей, находящихся в отношении ко мне, и расстоянием
между двумя объектами устанавливается в Paliard, L'lllusion de sinnsteden el le
probleme de l'implication perceptive, стр. 400 и в Е. Straus, Vom Sinn der
Sinne, стр. 267-269.
20. Malebranche, Recherche de la virile, книга 1, часть IX.
21. Там же.
22. Paliard, указанное сочинение, стр. 383.
23. Koffka, .Some problems of space perception. Guilaume, Trails de psychologie,
часть IX.
24. Другими словами, акт сознания может не иметь причины. Но мы предпочитаем не
вводить понятие сознания, на которое заставляет обратить внимание
гештальтпсихология, и которое мы, с нашей стороны, безоговорочно отвергаем. Мы
будем придерживаться, с оговорками, понятия переживания.
25. Quercy, Etudes sur I'hallucination, 11, La clinique, стр. 154 и далее.
26. J. Gasquet, Cezanne, стр. 81.
27. Koffka, указанное сочинение, стр. 164 и далее.
28. Там же.
29. Глубина как пространственно-временное измерение впервые рассматривается в
Straus, Vom Sinn der Sinne, стр. 302 и 306.
30. Husserl, см. Prusenzfeld, как оно определено в Zeitbewusstsein, стр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45