На этот вопрос можно с пол-
ной уверенностью ответить отрицательно. В нашей собственной куль-
туре были другие эпохи, когда устремление к цели никоим образом
не принималось в качестве заслуживающего всеобщего одобрения спо-
соба обретения смысла жизни. Надпись на диске очень древних сол-
нечных часов гласит: "Horas поп numero nisi serena" ("Часы ничего не
523
значат, если они не безмятежны"). Фромм отмечает, что горячее
стремление человека к славе и прочному достижению является распро-
страненным с эпохи Возрождения до наших дней, тогда как у сред-
невекового человека оно малозаметно. Кроме того, в странах Север-
ной Европы одержимое стремление человека к работе не проявлялось
до XVI века". Вера в "прогресс", неуклонно направляемый цивили-
зацией в желательную сторону, также возникла относительно недав-
но, до XVII века она не играло заметной роли в культуре.
Другие современные культуры не разделяют не только понимания
жизненной цели, ориентированного на достижение, но и самой кон-
цепции "жизненной цели". Один из тех, кто наиболее ясно выража-
ет альтернативную точку зрения, - учитель дзэн Д.Т. Судзуки. В
блестящем эссе Судзуки иллюстрирует два противоположных отно-
шения к жизни, сравнивая два стихотворения. Первое - хайку Басе,
японского поэта XVII века:
Когда я внимательно смотрю,
Я вижу цветущую казуму
У ограды!
Второе - строфа Теннисона:
Цветок в потрескавшейся стене,
Я вырываю тебя из трещин
И держу, вместе с корнями, в руке.
Маленький Цветок, но если бы я мог понять,
Что ты такое, весь, со всеми корнями,
Тогда я знал бы, что такое Бог и человек.
Басе в хайку просто внимательно смотрит на назуму (незаметное,
скромное, почти ничтожное растение), цветущее у ограды. Хайку
выражает (хотя, как говорит Судзуки, ее утонченность при переводе
утрачена) нежное, смиренное, близкое и гармоничное отношение к
природе. Басе безмятежен; его чувства сильны, но он мягко позво-
ляет последним двум слогам (называемым по-японски "кана", кото-
рым в английском переводе найдено адекватное соответствие в виде
восклицательного знака) выразить то, что он чувствует.
Теннисон красноречив и активен. Он срывает цветок, вырывает
его из природы "вместе с корнями" (а это означает, что растение может
погибнуть) и внимательно изучает его (как будто для того, чтобы
анатомировать). Теннисон пытается проанализировать и понять цве-
ток, он отстраняется от него в манере научной объективности. Он
использует цветок, чтобы узнать что-то еще. Он превращает свою
встречу с цветком в знание и, в конечном счете, во власть.
Судзуки полагает, что этот контраст иллюстрирует западное и во-
сточное отношение к природе и косвенно - к жизни. Западный че-
ловек аналитичен и объективен и пытается понять природу, анализи-
руя, а затем подчиняя и эксплуатируя ее. Восточный человек
субъективен, он объединяет, суммирует и пытается не анализировать
и использовать природу, но ощутить ее и войти с ней в гармонию.
Таким образом, это контраст между модусом поиска-действия и мо-
дусом гармонизации-единства, часто выражаемый через противопос-
тавление "действия" и "бытия".
Если мы выйдем из своей современной шкуры и оглянемся назад,
то легко увидим, что установки по отношению к "цели" претерпели
постепенную эволюцию. Первые христиане превыше всего ценили
созерцание. Вспомним слова Христа: "Они не сеют, не жнут и не
собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их"; или "По-
глядите на лилии в поле, как они растут: не трудятся и не прядут"".
Первые христиане считали труд и благополучие не целями, которые
нужно преследовать, а препятствиями, забивающими разум забота-
ми и поглощающими время, которое следует провести в служении
Богу. В первых монастырях физическим трудом занимались одни
послушники; художественная деятельность (иллюстрирование рукопи-
сей) ценилась выше, а самым праведным занятием считалось созер-
цание. Резные изображения по камню на фасадах романских соборов
недвусмысленно показывают эту иерархию.
В конце Средних веков люди начали стремиться к познанию за-
конов природы и труду с целью активного подчинения физического
мира. Центральным мотивом астрологических трактатов XIII века было
то, что "мудрый человек будет властвовать над звездами". Человек
Возрождения открыто принимал активное отношение к миру. Люди,
подобные Леонардо да Винчи, Джордано Бруно и Бенвенуто Челли-
ни, полагали, что мир существует, чтобы его изменить; они избави-
ли понятие труда (и профессионального мастерства) от бытовавшего
пренебрежительного отношения.
В XVI веке Джон Кальвин выдвинул теологическую систему, ока-
завшую сильное влияние на установки западной культуры по отноше-
нию к жизненной цели. Кальвин верил, что людям, по милости Бога,
суждено быть либо избранными, либо проклятыми. Избранные ин-
туитивно знали о своем предопределенном спасении и, по желанию
Бога, должны были активно участвовать в делах этого мира. По сути,
Кальвин заявил, что знаком избранности Богом является мирской
успех человека. С другой стороны, проклятые были неудачниками и
в земной жизни.
Испытавшая влияние Кальвина пуританская традиция, от которой
мы еще не вполне освободились, ценила самопожертвование, тяже-
525
лый труд, амбиции и социальный статус. Труд считался богоугодным
делом: для праздных рук дьявол находит занятие. Государство уподоб-
лялось весельной лодке: каждый человек был членом экипажа и дол-
жен был грести своим веслом". Тот, кто не греб, считался баллас-
том - он паразитировал на остальных. Подобные этические представ-
ления прекрасно работали на экономическую жизнеспособность моло-
дых Соединенных Штатов, но для тех поколений, которые в чем-то не
ощущали себя "соответствующими", они создавали постоянный фон
переживаний вины и ничтожности.
Таким образом, западное общество незаметно приняло такое виде-
ние мира, в котором существует некий "пункт назначения", результат
всех стремлений человека. Человек стремится к цели. Усилия человека
должны иметь некую конечную точку, точно так же, как проповедь
имеет мораль, а рассказ - убедительный вывод. Все является подго-
товкой к чему-то еще. Уильям Батлер Иетс сокрушался: "Когда я ду-
маю обо всех книгах, которые прочел, о слышанных мудрых словах,
о тревогах, доставленных родителям, ... о надеждах, которые питал,
вся жизнь, взвешенная на весах моей собственной жизни, кажется мне
подготовкой к чему-то, что никогда не произойдет".
Полезный язык для обсуждения этого западного видения мира мож-
но позаимствовать у эстетики, различающей в музыкальной компози-
ции пассажи, обладающие характером "введения" (или "подготовки")
и пассажи, имеющие качество "исполнения" (или "осуществления").
Мы, западные люди, подобным образом классифицируем свою жиз-
ненную активность: прошлое и настоящее - это подготовка к тому, что
должно последовать. Но что должно последовать? Если мы не верим в
бессмертие, то приходим к ощущению, что вся наша жизнь является
подготовкой, не завершающейся "исполнением". При этом трудно не
испытывать переживания "бесцельности", "бессмысленности".
Но следует помнить, что искусство - это не жизнь. Искусство
может создать равновесие между "подготовкой" и "исполнением" так,
как это не может сделать жизнь. Убежденность в том, что жизнь без
достижения цели не полна, - не столько трагический экзистенциаль-
ный факт жизни, сколько западный миф, культуральный артефакт.
Восточный мир не допускает мысли, что у жизни есть "пункт назна-
чения" или что она представляет собой проблему, которая должна быть
решена, нет, жизнь - это тайна, которую нужно прожить. Индийс-
кий мудрец Бхагван Шри Раджниш говорит: "Существование не име-
ет цели. Это чистое путешествие. Путешествие жизни так прекрас-
но, кого волнует пункт назначения?". Жизнь просто есть, и мы
просто оказались вброшены в нее. Жизнь не требует обоснования.
Психотерапевтические стратегии
Я начал эту главу со слов о том, что важный первый шаг для тера-
певта - переформулировать жалобу пациента на бессмысленность,
чтобы обнаружить присутствие "контаминирующих" проблем. Ощу-
щение бессмысленности может быть "заменителем" тревоги, связан-
ной со смертью, отсутствием почвы и изоляцией, и терапевту стоит
уделить внимание этим факторам, подойдя к ним с позиций, обсуж-
давшихся в предыдущих главах этой книги. Часто пациенту бывает
полезен взгляд "терапевта, относительно независимый от культураль-
но обусловленной точки зрения и помогающий убедиться, что поня-
тие "смысла" весьма относительно. Представление о том, что жизнь,
не имеющая четкой цели, не заслуживает того, чтобы ее жить, ос-
нована на произвольных допущениях, связанных с культурой.
Каковы еще возможные технические подходы в терапии? Я сделаю
обзор литературы, касающейся терапевтических подходов к бессмыс-
ленности, но сначала отмечу, что эта литература бедна. Кроме не-
скольких разрозненных клинических заметок, описывающих техники
наставлений, и некоторых неглубоких подходов, описанных Франк-
лом, она не дает ничего.
В чем причина этого? Может быть, в том, что бессмысленность
слишком часто оказывается проблемой не первичной и элементарной,
а производной или состоящей из нескольких различных компонентов,
и тогда используются уместные терапевтические техники, разработан-
ные и описанные в иных соответствующих контекстах. Возможно,
бессмысленность так обескураживала, что это препятствовало разра-
ботке успешной терапевтической технологии; терапевтам же оставалось
научиться селективному невниманию к этой проблеме, идентифици-
руя только те вопросы, на которые у них есть ответ. Ситуация не слиш-
ком победная, но для клиницистов, находящихся в поисках исследо-
вательской задачи, она может открывать заманчивую перспективу. В
этой главе собран широкий спектр соображений о проблеме бессмыс-
ленности, призванный выполнить роль контекста, который, возмож-
но, позволит терапевтам найти новые и творческие ответы на старую
проблему.
"Настрой" терапевта
Когда терапевт имеет дело с психическими конфликтами, вклю-
чающими конечные факторы смерти, свободы и изоляции, одним из
его первых шагов должно быть вхождение в определенный "психичес-
527
кий настрой". То же самое требуется от терапевта, занимающегося
проблемой бессмысленности. Он должен повысить свою восприим-
чивость к проблеме, начать по-другому слушать, отдавая себе отчет в
важности смысла в жизни индивидов. Для многих пациентов этот
вопрос не является критическим: их жизнь кажется наполненной смыс-
лом. Но у других ощущение бессмысленности глубоко и всеобъемлю-
ще. При взаимодействии с ними терапевт должен быть настроен на
смысл, думать об общем фокусе и направленности жизни пациента.
Выходит ли пациент каким-либо образом за пределы собственного "я",
за рамки монотонной повседневной рутины жизнеобеспечения? Я за-
нимался терапией многих молодых взрослых, приверженных стилю
жизни кали4юрнийских холостяков, со свойственной ему высокой
чувственностью, сексуальной активностью, а также погоней за пре-
стижем и материальными целями. И я убедился, что терапия таких
пациентов редко бывала успешной, если я не помогал им обратиться
к чему-либо за пределами этих интересов.
Но как? Как добиться в терапии такой перефокусировки? Если
терапевт обладает повышенной восприимчивостью к роли смысла
жизни, тогда и пациент, улавливая его скрытые намеки, станет та-
ким же чувствительным к этому вопросу. В этом случае явно и неяв-
но терапевт интересуется взглядами пациента, глубоко изучает его
любовь к другому человеку, расспрашивает о долговременных надеж-
дах и целях, исследует творческие интересы и стремления. В част-
ности, я нашел необычайно полезным сбор глубинной истории уси-
лий пациента творчески выразить себя.
Вся эта активность составляет интегральные части жизни пациен-
та. Чтобы узнать и оценить себя, он должен научиться выявлять и
ценить эти части. Для того чтобы "заботиться" о пациенте, терапевт
должен знать его по возможности глубоко. Это включает в себя так-
же знание его посвященной поиску и созданию смысла активности.
Я вспоминаю одного молодого инженера, чрезвычайно изолирован-
ного индивида, который в течение дня работал в уединении, а вече-
рами и в выходные занимался своим личным компьютером, оккупи-
ровавшим почти все его жизненное пространство. Он производил
впечатление ограниченного, безжизненного, непроходимо тупого, и
я часто визуализировал его как маленькую лабораторную мышь, при-
нюхивающуюся ко мне в моем кабинете. Моя терапевтическая фан-
тазия об этом пациенте состояла в том, чтобы взорвать этот чертов
компьютер и привести в его жизнь каких-нибудь людей. Казалось, мы
зашли в тупик: я не мог развить в себе никакого чувства заботы о нем
и, соответственно, не мог сдвинуть с его одиноких путей. Наконец я
начал расспрашивать, что он делает каждый вечер со своим компыо-
528
тером. Он отвечал неохотно, потому что очень стыдился своего уеди-
ненного, отшельнического, бесконечного сидения с паяльником,
которое большую часть жизни символизировало его неспособность ус-
танавливать отношения с другими людьми. Однако в конце концов
он открылся и два часа в пленительных подробностях описывал свое
занятие. Этот сеанс изменил в терапии все. Мы оба наконец поня-
ли, что "бесчувственное" паяние на самом деле было важной формой
творческого выражения, а не просто сублимирующей или замещаю-
щей деятельностью. В результате того, что он поделился со мной,
наши отношения стали намного ближе и он захотел поделиться дру-
гими важными секретами. Постепенно я помог ему привести в жизнь
других людей, скорее наряду с творческой работой, чем вместо нее,
а в конце концов и разделить эту работу с ними.
Дерефлексия
Выше я приводил изречение Франкла, что "счастье происходит; нет
смысла за ним гнаться". Чем больше мы намеренно ищем самоудов-
летворения, тем больше оно будет ускользать от нас. Чем больше мы
воплощаем в своей жизни некий самотрансцендентный смысл, тем
больше последует счастья. Для пациентов в терапии необходимо,
чтобы терапевт помог им отвести взгляд от самих себя. Франки опи-
сал специфическую технику - дерефлексию, суть которой заключается
в том, чтобы отвлечь пациента от собственного "я", от своей дисфо-
рии, от источника своего невроза, переключив его на сохранные ча-
сти собственной личности и на смыслы, доступные для него в мире.
Техника дерефлексии в том виде, как она описана Франклом,
чрезвычайно проста и заключается главным образом в том, что па-
циенту предписывается перестать фокусироваться на себе и заняться
поиском смысла вне "я". Показательна нижеследующая запись бесе-
ды Франкла с девятнадцатилетней девушкой-шизофреничкой.
" Франкл: Вы сейчас находитесь в таком состоянии, когда перед
вами открыта перспектива реконструкции собственной жизни! Но че-
ловек не может реконструировать свою жизнь, не имея цели, не имея
какой-то задачи перед собой.
Пациентка: Я понимаю, что вы имеете в виду, доктор, но меня
больше всего интересует вопрос: что происходит во мне?
Франкл: Не размышляйте над собой. Не вникайте в источник сво-
его беспокойства. Предоставьте это нам, врачам. Мы проведем вас
через кризис. Ну, разве вас не манит цель, скажем, художествен-
529
ного свершения? Разве нет в вас творческого брожения многих вол-
нующих вещей - произведений искусства, не обретших еще формы.
ненарисованных картин, ожидающих своего воплощения, - которые
ждут, чтобы вы их создали? Подумайте об этом.
Пациентка: Но этот внутренний беспорядок...
франкл: Не следите за своим внутренним беспорядком, а обратите
взгляд .на то, что вас ждет. Значение имеет не то, что таится в глу-
бинах, а то, что ждет в будущем, ждет, чтобы вы его актуализирова-
ли. Я знаю, вы переживаете нервный кризис, который вас беспоко-
ит, но мы нальем масла на взволнованные воды. Это наша работа
врачей. Предоставьте проблему психиатрам. В любом случае не сле-
дите за собой, не спрашивайте, что происходит в вас, спрашивайте
лучше, какие вас ждут достижения.
Пациентка: Но в чем корень моего беспокойства?
франкл: Не сосредоточивайтесь на подобных вопросах. Каким бы
ни был патологический процесс, лежащий в основе вашего психоло-
гического недуга, мы вьшечим вас. Поэтому не беспокойтесь о стран-
ных чувствах, преследующих вас. Не обращайте на них внимания,
пока мы не заставим вас от них избавиться. Не следите за ними. Не
боритесь с ними".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
ной уверенностью ответить отрицательно. В нашей собственной куль-
туре были другие эпохи, когда устремление к цели никоим образом
не принималось в качестве заслуживающего всеобщего одобрения спо-
соба обретения смысла жизни. Надпись на диске очень древних сол-
нечных часов гласит: "Horas поп numero nisi serena" ("Часы ничего не
523
значат, если они не безмятежны"). Фромм отмечает, что горячее
стремление человека к славе и прочному достижению является распро-
страненным с эпохи Возрождения до наших дней, тогда как у сред-
невекового человека оно малозаметно. Кроме того, в странах Север-
ной Европы одержимое стремление человека к работе не проявлялось
до XVI века". Вера в "прогресс", неуклонно направляемый цивили-
зацией в желательную сторону, также возникла относительно недав-
но, до XVII века она не играло заметной роли в культуре.
Другие современные культуры не разделяют не только понимания
жизненной цели, ориентированного на достижение, но и самой кон-
цепции "жизненной цели". Один из тех, кто наиболее ясно выража-
ет альтернативную точку зрения, - учитель дзэн Д.Т. Судзуки. В
блестящем эссе Судзуки иллюстрирует два противоположных отно-
шения к жизни, сравнивая два стихотворения. Первое - хайку Басе,
японского поэта XVII века:
Когда я внимательно смотрю,
Я вижу цветущую казуму
У ограды!
Второе - строфа Теннисона:
Цветок в потрескавшейся стене,
Я вырываю тебя из трещин
И держу, вместе с корнями, в руке.
Маленький Цветок, но если бы я мог понять,
Что ты такое, весь, со всеми корнями,
Тогда я знал бы, что такое Бог и человек.
Басе в хайку просто внимательно смотрит на назуму (незаметное,
скромное, почти ничтожное растение), цветущее у ограды. Хайку
выражает (хотя, как говорит Судзуки, ее утонченность при переводе
утрачена) нежное, смиренное, близкое и гармоничное отношение к
природе. Басе безмятежен; его чувства сильны, но он мягко позво-
ляет последним двум слогам (называемым по-японски "кана", кото-
рым в английском переводе найдено адекватное соответствие в виде
восклицательного знака) выразить то, что он чувствует.
Теннисон красноречив и активен. Он срывает цветок, вырывает
его из природы "вместе с корнями" (а это означает, что растение может
погибнуть) и внимательно изучает его (как будто для того, чтобы
анатомировать). Теннисон пытается проанализировать и понять цве-
ток, он отстраняется от него в манере научной объективности. Он
использует цветок, чтобы узнать что-то еще. Он превращает свою
встречу с цветком в знание и, в конечном счете, во власть.
Судзуки полагает, что этот контраст иллюстрирует западное и во-
сточное отношение к природе и косвенно - к жизни. Западный че-
ловек аналитичен и объективен и пытается понять природу, анализи-
руя, а затем подчиняя и эксплуатируя ее. Восточный человек
субъективен, он объединяет, суммирует и пытается не анализировать
и использовать природу, но ощутить ее и войти с ней в гармонию.
Таким образом, это контраст между модусом поиска-действия и мо-
дусом гармонизации-единства, часто выражаемый через противопос-
тавление "действия" и "бытия".
Если мы выйдем из своей современной шкуры и оглянемся назад,
то легко увидим, что установки по отношению к "цели" претерпели
постепенную эволюцию. Первые христиане превыше всего ценили
созерцание. Вспомним слова Христа: "Они не сеют, не жнут и не
собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их"; или "По-
глядите на лилии в поле, как они растут: не трудятся и не прядут"".
Первые христиане считали труд и благополучие не целями, которые
нужно преследовать, а препятствиями, забивающими разум забота-
ми и поглощающими время, которое следует провести в служении
Богу. В первых монастырях физическим трудом занимались одни
послушники; художественная деятельность (иллюстрирование рукопи-
сей) ценилась выше, а самым праведным занятием считалось созер-
цание. Резные изображения по камню на фасадах романских соборов
недвусмысленно показывают эту иерархию.
В конце Средних веков люди начали стремиться к познанию за-
конов природы и труду с целью активного подчинения физического
мира. Центральным мотивом астрологических трактатов XIII века было
то, что "мудрый человек будет властвовать над звездами". Человек
Возрождения открыто принимал активное отношение к миру. Люди,
подобные Леонардо да Винчи, Джордано Бруно и Бенвенуто Челли-
ни, полагали, что мир существует, чтобы его изменить; они избави-
ли понятие труда (и профессионального мастерства) от бытовавшего
пренебрежительного отношения.
В XVI веке Джон Кальвин выдвинул теологическую систему, ока-
завшую сильное влияние на установки западной культуры по отноше-
нию к жизненной цели. Кальвин верил, что людям, по милости Бога,
суждено быть либо избранными, либо проклятыми. Избранные ин-
туитивно знали о своем предопределенном спасении и, по желанию
Бога, должны были активно участвовать в делах этого мира. По сути,
Кальвин заявил, что знаком избранности Богом является мирской
успех человека. С другой стороны, проклятые были неудачниками и
в земной жизни.
Испытавшая влияние Кальвина пуританская традиция, от которой
мы еще не вполне освободились, ценила самопожертвование, тяже-
525
лый труд, амбиции и социальный статус. Труд считался богоугодным
делом: для праздных рук дьявол находит занятие. Государство уподоб-
лялось весельной лодке: каждый человек был членом экипажа и дол-
жен был грести своим веслом". Тот, кто не греб, считался баллас-
том - он паразитировал на остальных. Подобные этические представ-
ления прекрасно работали на экономическую жизнеспособность моло-
дых Соединенных Штатов, но для тех поколений, которые в чем-то не
ощущали себя "соответствующими", они создавали постоянный фон
переживаний вины и ничтожности.
Таким образом, западное общество незаметно приняло такое виде-
ние мира, в котором существует некий "пункт назначения", результат
всех стремлений человека. Человек стремится к цели. Усилия человека
должны иметь некую конечную точку, точно так же, как проповедь
имеет мораль, а рассказ - убедительный вывод. Все является подго-
товкой к чему-то еще. Уильям Батлер Иетс сокрушался: "Когда я ду-
маю обо всех книгах, которые прочел, о слышанных мудрых словах,
о тревогах, доставленных родителям, ... о надеждах, которые питал,
вся жизнь, взвешенная на весах моей собственной жизни, кажется мне
подготовкой к чему-то, что никогда не произойдет".
Полезный язык для обсуждения этого западного видения мира мож-
но позаимствовать у эстетики, различающей в музыкальной компози-
ции пассажи, обладающие характером "введения" (или "подготовки")
и пассажи, имеющие качество "исполнения" (или "осуществления").
Мы, западные люди, подобным образом классифицируем свою жиз-
ненную активность: прошлое и настоящее - это подготовка к тому, что
должно последовать. Но что должно последовать? Если мы не верим в
бессмертие, то приходим к ощущению, что вся наша жизнь является
подготовкой, не завершающейся "исполнением". При этом трудно не
испытывать переживания "бесцельности", "бессмысленности".
Но следует помнить, что искусство - это не жизнь. Искусство
может создать равновесие между "подготовкой" и "исполнением" так,
как это не может сделать жизнь. Убежденность в том, что жизнь без
достижения цели не полна, - не столько трагический экзистенциаль-
ный факт жизни, сколько западный миф, культуральный артефакт.
Восточный мир не допускает мысли, что у жизни есть "пункт назна-
чения" или что она представляет собой проблему, которая должна быть
решена, нет, жизнь - это тайна, которую нужно прожить. Индийс-
кий мудрец Бхагван Шри Раджниш говорит: "Существование не име-
ет цели. Это чистое путешествие. Путешествие жизни так прекрас-
но, кого волнует пункт назначения?". Жизнь просто есть, и мы
просто оказались вброшены в нее. Жизнь не требует обоснования.
Психотерапевтические стратегии
Я начал эту главу со слов о том, что важный первый шаг для тера-
певта - переформулировать жалобу пациента на бессмысленность,
чтобы обнаружить присутствие "контаминирующих" проблем. Ощу-
щение бессмысленности может быть "заменителем" тревоги, связан-
ной со смертью, отсутствием почвы и изоляцией, и терапевту стоит
уделить внимание этим факторам, подойдя к ним с позиций, обсуж-
давшихся в предыдущих главах этой книги. Часто пациенту бывает
полезен взгляд "терапевта, относительно независимый от культураль-
но обусловленной точки зрения и помогающий убедиться, что поня-
тие "смысла" весьма относительно. Представление о том, что жизнь,
не имеющая четкой цели, не заслуживает того, чтобы ее жить, ос-
нована на произвольных допущениях, связанных с культурой.
Каковы еще возможные технические подходы в терапии? Я сделаю
обзор литературы, касающейся терапевтических подходов к бессмыс-
ленности, но сначала отмечу, что эта литература бедна. Кроме не-
скольких разрозненных клинических заметок, описывающих техники
наставлений, и некоторых неглубоких подходов, описанных Франк-
лом, она не дает ничего.
В чем причина этого? Может быть, в том, что бессмысленность
слишком часто оказывается проблемой не первичной и элементарной,
а производной или состоящей из нескольких различных компонентов,
и тогда используются уместные терапевтические техники, разработан-
ные и описанные в иных соответствующих контекстах. Возможно,
бессмысленность так обескураживала, что это препятствовало разра-
ботке успешной терапевтической технологии; терапевтам же оставалось
научиться селективному невниманию к этой проблеме, идентифици-
руя только те вопросы, на которые у них есть ответ. Ситуация не слиш-
ком победная, но для клиницистов, находящихся в поисках исследо-
вательской задачи, она может открывать заманчивую перспективу. В
этой главе собран широкий спектр соображений о проблеме бессмыс-
ленности, призванный выполнить роль контекста, который, возмож-
но, позволит терапевтам найти новые и творческие ответы на старую
проблему.
"Настрой" терапевта
Когда терапевт имеет дело с психическими конфликтами, вклю-
чающими конечные факторы смерти, свободы и изоляции, одним из
его первых шагов должно быть вхождение в определенный "психичес-
527
кий настрой". То же самое требуется от терапевта, занимающегося
проблемой бессмысленности. Он должен повысить свою восприим-
чивость к проблеме, начать по-другому слушать, отдавая себе отчет в
важности смысла в жизни индивидов. Для многих пациентов этот
вопрос не является критическим: их жизнь кажется наполненной смыс-
лом. Но у других ощущение бессмысленности глубоко и всеобъемлю-
ще. При взаимодействии с ними терапевт должен быть настроен на
смысл, думать об общем фокусе и направленности жизни пациента.
Выходит ли пациент каким-либо образом за пределы собственного "я",
за рамки монотонной повседневной рутины жизнеобеспечения? Я за-
нимался терапией многих молодых взрослых, приверженных стилю
жизни кали4юрнийских холостяков, со свойственной ему высокой
чувственностью, сексуальной активностью, а также погоней за пре-
стижем и материальными целями. И я убедился, что терапия таких
пациентов редко бывала успешной, если я не помогал им обратиться
к чему-либо за пределами этих интересов.
Но как? Как добиться в терапии такой перефокусировки? Если
терапевт обладает повышенной восприимчивостью к роли смысла
жизни, тогда и пациент, улавливая его скрытые намеки, станет та-
ким же чувствительным к этому вопросу. В этом случае явно и неяв-
но терапевт интересуется взглядами пациента, глубоко изучает его
любовь к другому человеку, расспрашивает о долговременных надеж-
дах и целях, исследует творческие интересы и стремления. В част-
ности, я нашел необычайно полезным сбор глубинной истории уси-
лий пациента творчески выразить себя.
Вся эта активность составляет интегральные части жизни пациен-
та. Чтобы узнать и оценить себя, он должен научиться выявлять и
ценить эти части. Для того чтобы "заботиться" о пациенте, терапевт
должен знать его по возможности глубоко. Это включает в себя так-
же знание его посвященной поиску и созданию смысла активности.
Я вспоминаю одного молодого инженера, чрезвычайно изолирован-
ного индивида, который в течение дня работал в уединении, а вече-
рами и в выходные занимался своим личным компьютером, оккупи-
ровавшим почти все его жизненное пространство. Он производил
впечатление ограниченного, безжизненного, непроходимо тупого, и
я часто визуализировал его как маленькую лабораторную мышь, при-
нюхивающуюся ко мне в моем кабинете. Моя терапевтическая фан-
тазия об этом пациенте состояла в том, чтобы взорвать этот чертов
компьютер и привести в его жизнь каких-нибудь людей. Казалось, мы
зашли в тупик: я не мог развить в себе никакого чувства заботы о нем
и, соответственно, не мог сдвинуть с его одиноких путей. Наконец я
начал расспрашивать, что он делает каждый вечер со своим компыо-
528
тером. Он отвечал неохотно, потому что очень стыдился своего уеди-
ненного, отшельнического, бесконечного сидения с паяльником,
которое большую часть жизни символизировало его неспособность ус-
танавливать отношения с другими людьми. Однако в конце концов
он открылся и два часа в пленительных подробностях описывал свое
занятие. Этот сеанс изменил в терапии все. Мы оба наконец поня-
ли, что "бесчувственное" паяние на самом деле было важной формой
творческого выражения, а не просто сублимирующей или замещаю-
щей деятельностью. В результате того, что он поделился со мной,
наши отношения стали намного ближе и он захотел поделиться дру-
гими важными секретами. Постепенно я помог ему привести в жизнь
других людей, скорее наряду с творческой работой, чем вместо нее,
а в конце концов и разделить эту работу с ними.
Дерефлексия
Выше я приводил изречение Франкла, что "счастье происходит; нет
смысла за ним гнаться". Чем больше мы намеренно ищем самоудов-
летворения, тем больше оно будет ускользать от нас. Чем больше мы
воплощаем в своей жизни некий самотрансцендентный смысл, тем
больше последует счастья. Для пациентов в терапии необходимо,
чтобы терапевт помог им отвести взгляд от самих себя. Франки опи-
сал специфическую технику - дерефлексию, суть которой заключается
в том, чтобы отвлечь пациента от собственного "я", от своей дисфо-
рии, от источника своего невроза, переключив его на сохранные ча-
сти собственной личности и на смыслы, доступные для него в мире.
Техника дерефлексии в том виде, как она описана Франклом,
чрезвычайно проста и заключается главным образом в том, что па-
циенту предписывается перестать фокусироваться на себе и заняться
поиском смысла вне "я". Показательна нижеследующая запись бесе-
ды Франкла с девятнадцатилетней девушкой-шизофреничкой.
" Франкл: Вы сейчас находитесь в таком состоянии, когда перед
вами открыта перспектива реконструкции собственной жизни! Но че-
ловек не может реконструировать свою жизнь, не имея цели, не имея
какой-то задачи перед собой.
Пациентка: Я понимаю, что вы имеете в виду, доктор, но меня
больше всего интересует вопрос: что происходит во мне?
Франкл: Не размышляйте над собой. Не вникайте в источник сво-
его беспокойства. Предоставьте это нам, врачам. Мы проведем вас
через кризис. Ну, разве вас не манит цель, скажем, художествен-
529
ного свершения? Разве нет в вас творческого брожения многих вол-
нующих вещей - произведений искусства, не обретших еще формы.
ненарисованных картин, ожидающих своего воплощения, - которые
ждут, чтобы вы их создали? Подумайте об этом.
Пациентка: Но этот внутренний беспорядок...
франкл: Не следите за своим внутренним беспорядком, а обратите
взгляд .на то, что вас ждет. Значение имеет не то, что таится в глу-
бинах, а то, что ждет в будущем, ждет, чтобы вы его актуализирова-
ли. Я знаю, вы переживаете нервный кризис, который вас беспоко-
ит, но мы нальем масла на взволнованные воды. Это наша работа
врачей. Предоставьте проблему психиатрам. В любом случае не сле-
дите за собой, не спрашивайте, что происходит в вас, спрашивайте
лучше, какие вас ждут достижения.
Пациентка: Но в чем корень моего беспокойства?
франкл: Не сосредоточивайтесь на подобных вопросах. Каким бы
ни был патологический процесс, лежащий в основе вашего психоло-
гического недуга, мы вьшечим вас. Поэтому не беспокойтесь о стран-
ных чувствах, преследующих вас. Не обращайте на них внимания,
пока мы не заставим вас от них избавиться. Не следите за ними. Не
боритесь с ними".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84