терапевту не обязательно обеспечивать опыт; ему нужно
вп> помочь пациенту осознать этот опыт, которым проникнуто все
круг него. Обычно мы отрицаем или селективно не замечаем то,
р напоминает о нашей экзистенциальной ситуации. Задача терапев-
1,- обратить внимание на этот процесс, выискивая подобные напо-
1нания, являющиеся, как я попытался показать, не врагами, а
ицными союзниками на нашем пути к интеграции и зрелости.
Рассмотрим следующую иллюстративную виньетку. Сорокашести-
Тняя мать везет младшего из своих четверых детей в аэропорт, отку-
lfcoH отправится в колледж. Последние двадцать шесть лет она вос-
ывала детей и мечтала о наступлении этого дня. Конец лишним
занностям, беспрестанной жизни для других, приготовлению обе-
и подбиранию одежды - лишь для того, чтобы новые грязные
глки и беспорядок в комнате вскоре напомнили ей о тщетности ее
дий. Наконец она свободна.
[Однако, сказав слова прощания, она внезапно начинает громко
дать, а на пути домой ее тело пронизывают глубокие содрогания.
то совершенно естественно", - думает она. Это просто печаль про-
иия с тем, кого так любишь. Но это и нечто большее. Дрожь не
Украшается и вскоре переходит в настоящую тревогу. Что бы это
по быть? Она консультируется с терапевтом. Он ее успокаивает.
самая обычная проблема: синдром "опустевшего гнезда". В те-
ие стольких лет ее самоуважение основывалось на ее успешности в
йестве матери и домохозяйки. И теперь вдруг она не находит спо-
ба подтвердить свою ценность. Разумеется, она в тревоге: органи-
дия и рутина ее жизни изменились, она лишилась своей жизнен-
й роли и главного источника самоуважения. Постепенно, благодаря
чиуму, поддерживающей терапии, тренингу уверенности в женской
ппе, нескольким курсам образования Для взрослых, одному-двум
бовникам и добровольческой работе на неполную рабочую неделю
бокие крупные содрогания сменяются мелкой дрожью и затем ис-
ают вовсе. Она возвращается к "преморбидному" уровню комфорта
адаптации.
187
Эта пациентка, несколько лет назад проходившая терапию у пси-
хиатра-ординатора, была включена в исследовательский проект, по-
священный исходу психотерапии. Результаты ее лечения могут быть
названы не иначе как превосходными: по всем критериям их оценки -
контрольным листам измерения симптома, оценке состояния цент-
ральной проблемы, самооценке - у нее произошло значительное улуч-
шение. Даже сейчас, в ретроспективе, не вызывает сомнений, что
терапевт выполнил свою задачу. Тем не менее, я смотрю на эту те-
рапию так же, как на "упущенную встречу", как на случай неисполь-
зованных терапевтических возможностей.
Я сравниваю эту пациентку с другой, моей недавней пациенткой,
пришедшей ко мне в почти такой же жизненной ситуации. В ее те-
рапии я стремился скорее нянчиться с этой глубинной дрожью, чем
делать пациентку нечувствительной к ней. Пациентка переживала то,
что Кьеркегор называл "творческой тревогой", и ее тревога стала
нашим проводником в важные области. Действительно, у нее были
проблемы самооценки, она действительно страдала от синдрома "опу-
стевшего гнезда" и, кроме того, глубоко страдала от сильной амби-
валентности по отношению к своему ребенку: она любила его, но в
то же время обижалась на него и завидовала ему из-за тех жизненных
шансов, которых не было у нее самой (и разумеется, она чувствовала
вину за эти "низменные" чувства).
Мы последовали за ее трепетом, и он привел нас в важные сферы
и поставил перед фундаментальными проблемами. Несомненно, она
могла найти способы заполнить свое время, но какое значение имел
ее страх "опустевшего гнезда"? Она всегда желала свободы, но сей-
час, получив ее, была от нее в ужасе. Почему?
Значение дрожи нам прояснил сон. Сын этой пациентки, кото-
рый только что уехал в колледж, в средней школе был акробатом и
жонглером. В ее сне была только она сама, держащая в руке 35-мил-
лиметровый фотослайд, изображающий ее жонглирующего сына.
Слайд, однако, был особенным в том смысле, что он показывал
одновременно множество движений ее сына, который жонглировал
и проделывал акробатические номера. Ее ассоциации, связанные с
этим сном, относились к теме времени. Слайд схватывали органи-
зовывал время и движение. Он сохранял все живым, но делал все
неподвижным. Он замораживал жизнь. "Время движется, - сказала
она, - и у меня нет способа остановить его. Я не хотела, чтобы Джон
вырастал. Я по-настоящему дорожила этими годами, когда он был с
нами. Но время движется независимо от того, нравится мне это или
нет. Оно движется как для Джона, так и для меня. Поняггь это, по-
настоящему понять - ужасно".
Этот сон поместил в четкий фокус факт ее собственной смертно-
н, и вместо того, чтобы кинуться заполнять жизнь отвлечениями,
дна научилась более полно, чем прежде, ценить время и жизнь и по-
ражаться ей. Пациентка переместилась в сферу, которую Хайдеггер
вписывает как аутентичное бытие: она удивлялась не тому, каковы
1ещи, а тому, что они есть. С моей точки зрения, терапия помогла
Второй пациентке больше, чем первой. Это невозможно показать с
омощью обычных средств оценки результата терапии. На самом деле,
возможно, вторая пациентка сохраняла переживание тревоги в боль-
шей степени, чем первая. Но тревога - это часть существования, и
рока мы продолжаем расти и созидать, мы не можем быть свободны-
ми от нее. Однако такая ценностная ориентация вызывает много воп-
росов относительно роли терапевта. Не берет ли терапевт на себя слиш-
ком много? Разве пациент обращается к нему как к проводнику в мир
зистенциального сознания? Не сводятся ли высказывания большин-
ва пациентов к незатейливому: "Мне плохо, помогите мне почув-
вовать себя лучше"? И если это так, то почему бы не прибегнуть к
ым быстрым, самым эффективным средствам из находящихся в
1ашем распоряжении - например, к транквилизаторам или бихеви-
рральной модификации состояния? Такие вопросы, возникающие в
1вязи с любой формой терапии, основанной на самосознавании, не
1югут игнорироваться; они будут затрагиваться вновь и вновь на про-
рпкении этой книги.
1 В ходе всякой терапии непременно случаются ситуации, которые,
1удучи чутко акцентированы терапевтом, позволяют увеличить созна-
1ание пациентом экзистенциальных параметров его или ее проблем.
раиболее явные из этих ситуаций неуклонно напоминают о смертно-
1ти и о необратимости времени. Смерть человека из близкого окру-
жения всегда, если терапевт достаточно настойчив, может вызвать у
рациента возрастание сознавания смерти. Горе имеет много компо-
нентов - собственно утрата, амбивалентность и чувство вины, кру-
рение жизненного плана. И все они должны тщательно прорабаты-
ваться в терапии. Но, как я уже подчеркнул выше, смерть другого
еловека также приближает нас к встрече с собственной смертью, а
тот аспект работы горя обычно упускается. Некоторые психотерапев-
ы могут считать, что понесший утрату человек и без того слишком
юдавпен, чтобы взваливать на него дополнительную задачу выясне-
я отношений с собственной смертностью. Я, однако, считаю, что
J представление часто бывает ошибочным: некоторые люди в резуль-
ге личной трагедии проходят через грандиозный личностный рост.
Смерть другого и экзистенциальное сознание. Для многих смерть
тизкого существа влечет интимнейшее осознание собственной смер-
189
ти. Пол Ландсбург (Paul Landsburg) в связи со смертью любимого
человека говорит следующее:
"Было наше "мы" с умирающим. В этом "мы" - все;
особая власть, которой обладало это новое и совершенно
личностное существо, вела меня к живому осознанию не-
избежности моей собственной смерти... Моя общность с тем
человеком как будто бы прервана, но до некоторой степе-
ни она есть я сам, и я чувствую смерть в самом сердце мо-
его существования.
Джон Донн (John Donne) говорил о том же самом в своей знаме-
нитой проповеди: "И потому не спрашивай никогда, по ком звонит
колокол. Он звонит по тебе".
Потеря родителя заставляет нас соприкоснуться с нашей собствен-
ной уязвимостью: если наши родители не смогли спасти себя, то кто
спасет нас? Если родителей нет - уже никого нет между нами и мо-
тилой. Это мы стали теперь барьером между нашими детьми и смер-
тью. Переживания коллеги после смерти его отца иллюстрируют эту
мысль. Он давно ожидал смерти отца и воспринял новость спокой-
но. Однако когда он сел в самолет, чтобы лететь домой на похоро-
ны, его охватила паника. Очень опытный путешественник, он вне-
запно потерял уверенность в безопасности взлета и приземления
самолета - как если бы исчезла его защита от превратностей судьбы.
Потеря супруга часто пробуждает проблему фундаментальной изо-
ляции; потеря значимого другого (иногда доминантного другого) уси-
ливает наше сознание того факта, что как бы мы ни старались прой-
ти через этот мир рука об руку с кем-то, все равно остается базовое
одиночество, с которым мы должны мириться. Никто не в силах
умереть своей смертью с кем-то или для кого-то.
Терапевт, внимательный к ассоциациям и сновидениям пережива-
ющего утрату пациента, обнаружит красноречивые свидетельства его
озабоченности собственной смертью. Например, один пациент рас-
сказал следующий кошмар, приснившийся ему ночью после того, как
он узнал, что у его жены неоперабельный рак:
"Я жил в моем старом доме в ___(Дом, принадлежавший
семье в течение трех поколений.) Чудовище Франкенштей-
на преследовало меня по дому. Я был в ужасе. Дом ветхий,
разрушающийся. Черепица осыпается, крыша течет. Вода
текла всюду сквозь мою мать. (Его мать умерла шесть меся-
цев назад.) Я боролся с ним. Я мог выбрать оружие. Одно
оружие имело изогнутое лезвие с рукояткой и напоминало
косу. Я полоснул его и сбросил с крыши. Оно лежало рас-
простертое на мостовой. Потом оно встало и вновь начало
преследовать меня по дому".
Первая ассоциация пациента, относящаяся к этому сну, была сле-
ющая: "Я знаю, что за моими плечами - сотня тысяч миль". Сим-
пичность сна не оставляла сомнений. Приближающаяся смерть жены
апоминала пациенту, что его собственная жизнь, подобно дому,
зрушается; смерть неотвратимо преследует его, персонифицирован-
я, как и в детстве, образом монстра, которого нельзя остановить.
Другому пациенту, Тиму, у жены которого был рак на терминаль-
?й стадии, приснился следующий сон в ночь после того, как его жену
задолго до смерти пришлось госпитализировать из-за серьезных
ательных проблем:
"Я только что вернулся из некой поездки и обнаружил,
что меня вытеснили в какую-то заднюю комнату. Кто-то со
мной расправился. Эта комната вся была заполнена мягкой
мебелью, фанерой, пылью; все было покрыто проволочной
сеткой. Выхода не было. Это напомнило мне пьесу Сарт-
ра. Я чувствовал удушье. Я не мог дышать, что-то давило
на меня. Я подобрал какую-то грубо сколоченную фанер-
ную коробку или ящик. Она ударилась о стену или об пол,
и один угол у нее был разбит. Этот разбитый угол на са-
мом деле застрял в моем уме. Он как бы сделал зарубку. Я
решил обсудить это с самым большим начальником. Я пойду
прямо в верхи и буду жаловаться. Я пойду к вице-президен-
ту. Затем я поднимался по очень элегантной лестнице с
перилами из красного дерева и мраморными ступенями. Я
. был разгневан. Меня отодвинули в сторону. Они сделали
это со мной. Потом я перестал понимать, кому мне следу-
ет жаловаться".
Ассоциации Тима по поводу этого сна ясно показывали, что на-
[гающаяся смерть жены подтолкнула его к конфронтации с соб-
енной смертью. Выделяющийся образ из этого сна, "делающий за-
бку" разбитый угол фанерного ящика, напомнил ему разбитый
рпус его автомобиля после серьезной аварии, в которой мой паци-
т едва не погиб. Фанерный ящик также заставил его подумать о
похоронному ритуалу иудаизма). Во сне именно он оказывается в
191
ситуации своей жены. Это он не может дышать. Это он отодвинут н
сторону, пойман в ловушку, подмят чем-то давящим на него. Основ-
ные аффекты сна - гнев и недоумение. Он чувствовал гнев из-за того,
что с ним происходит, но кому он мог адресовать жалобу? Он про-
снулся в состоянии глубокой растерянности по поводу того, к кому
там, наверху, следовало бы обратиться.
В терапии этот сон открыл важные перспективы. Он открыл для
пациента, находившегося до того в паническом состоянии, возмож-
ность сгруппировать свои чувства и работать осмысленным образом над
каждой группой. Пациента захлестнула тревога смерти, с которой он
пытался справиться, физически избегая жены и с помощью компуль-
сивной сексуальности. Например, он по несколько раз в день мас-
турбировал в постели рядом с женой (я кратко описывал случай это-
го пациента в главе 4). После того, как мы открыто поработали над
его тревогой по поводу собственной смерти, он в конце концов смог
оставаться рядом с женой, успокаивать ее, обладая ею, и благодаря
этому в значительной мере избежал чувства вины после ее смерти.
После смерти жены терапия Тима фокусировалась как на утрате, так
и на его собственной экзистенциальной ситуации, увидеть которую
более ясно ему помогла смерть жены. Например, он всегда был ори-
ентирован на успех, но теперь стал спрашивать: "Для кого я работаю?"
"Кто увидит это?" Постепенно Тиму начало открываться то, что за-
крывали от него постоянный уход за женой и его одержимость сексом -
его изоляция и смертность. После смерти жены он вел беспорядочную
половую жизнь, но постепенно сексуальная охота потеряла для него
свою привлекательность, и он стал задаваться вопросом, что же он
хочет делать в этой жизни для себя самого. Так начался невероятно
плодотворный период терапии; в течение последующих месяцев Тим
прошел через значительные личностные изменения.
Потеря сына или дочери - самая тяжелая и горькая утрата. Мы
одновременно оплакиваем свое дитя и себя самих. В такой момент
мы чувствуем, что жизнь нанесла нам удары сразу со всех сторон.
Родители вначале проклинают вселенскую несправедливость, но вско-
ре начинают понимать: то, что казалось им несправедливостью, на
самом деле - космическое безразличие. Они также получают свиде-
тельство ограниченности своей власти: никогда прежде у них не было
большей мотивации к действию и в то же время они беспомощны, они
не могут уберечь беззащитного ребенка. Как за днем следует ночь,
так за этим уроком следует другой горький урок: и мы сами, в свою
очередь, не будем защищены.
Психиатрическая литература, посвященная горю, не акцентирует
эту динамику, сосредоточиваясь вместо этого на чувстве вины (ассо-
дированной, как считается, с неосознаваемой агрессией), пережи-
SMOM родителями из-за смерти ребенка. Ричард Гарднер (Richard
u-dner)" эмпирически исследовал родительскую утрату, системати-
ски интервьюируя и тестируя большую выборку родителей, дети
торых страдали смертельной болезнью. Он подтвердил, что мно-
IE родители испытывали значительное чувство вины; однако, по его
1ным, вина в четыре раза чаще является попыткой родителя смяг-
гь свою экзистенциальную тревогу, "контролируя неконтролируе-
s", чем обусловливается "неосознаваемой агрессией". Ведь если мы
1им себя за то, что должны были сделать нечто и не сделали, -
1ачит, что-то могло быть сделано. Это гораздо более утешительная
туация, чем суровые экзистенциальные факты жизни.
Потеря ребенка заключает в себе еще одно зловещее послание для
дителей. Она сигнализирует о крушении их основного предприятия
1 достижению бессмертия: их не будут помнить, их семя не укоре-
ггся в будущем.
Вехи. Все. что ставит под сомнение устойчивое мироощущение
иента, может помочь терапевту раздвинуть его защиты и дать ему
деть экзистенциальную подкладку жизни. Хайдеггер особо подчер-
ает, что мы отдаем себе отчет в работе механизма лишь тогда, когда
внезапно ломается". Только после того, как защиты от тревоги
аерти устранены, мы начинаем полностью осознавать, от чего они
с заслоняли. Поэтому терапевт при желании всегда может отыскать
зистенциальную тревогу у пациента, в жизни которого происходит
ачимое событие, особенно если оно необратимо. Ближайшие при-
рры таких событий - расставание и развод супругов. Связанные с
ми переживания настолько болезненны, что терапевты часто совер-
.ют ошибку, сосредоточиваясь исключительно на облегчении стра-
тя и упуская открывающийся шанс для глубинной терапевтичес-
рй работы.
1 Для некоторых пациентов экстремальной ситуацией является ско-
ре принятие на себя обязательств в отношениях, чем их прекраще-
Ие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
вп> помочь пациенту осознать этот опыт, которым проникнуто все
круг него. Обычно мы отрицаем или селективно не замечаем то,
р напоминает о нашей экзистенциальной ситуации. Задача терапев-
1,- обратить внимание на этот процесс, выискивая подобные напо-
1нания, являющиеся, как я попытался показать, не врагами, а
ицными союзниками на нашем пути к интеграции и зрелости.
Рассмотрим следующую иллюстративную виньетку. Сорокашести-
Тняя мать везет младшего из своих четверых детей в аэропорт, отку-
lfcoH отправится в колледж. Последние двадцать шесть лет она вос-
ывала детей и мечтала о наступлении этого дня. Конец лишним
занностям, беспрестанной жизни для других, приготовлению обе-
и подбиранию одежды - лишь для того, чтобы новые грязные
глки и беспорядок в комнате вскоре напомнили ей о тщетности ее
дий. Наконец она свободна.
[Однако, сказав слова прощания, она внезапно начинает громко
дать, а на пути домой ее тело пронизывают глубокие содрогания.
то совершенно естественно", - думает она. Это просто печаль про-
иия с тем, кого так любишь. Но это и нечто большее. Дрожь не
Украшается и вскоре переходит в настоящую тревогу. Что бы это
по быть? Она консультируется с терапевтом. Он ее успокаивает.
самая обычная проблема: синдром "опустевшего гнезда". В те-
ие стольких лет ее самоуважение основывалось на ее успешности в
йестве матери и домохозяйки. И теперь вдруг она не находит спо-
ба подтвердить свою ценность. Разумеется, она в тревоге: органи-
дия и рутина ее жизни изменились, она лишилась своей жизнен-
й роли и главного источника самоуважения. Постепенно, благодаря
чиуму, поддерживающей терапии, тренингу уверенности в женской
ппе, нескольким курсам образования Для взрослых, одному-двум
бовникам и добровольческой работе на неполную рабочую неделю
бокие крупные содрогания сменяются мелкой дрожью и затем ис-
ают вовсе. Она возвращается к "преморбидному" уровню комфорта
адаптации.
187
Эта пациентка, несколько лет назад проходившая терапию у пси-
хиатра-ординатора, была включена в исследовательский проект, по-
священный исходу психотерапии. Результаты ее лечения могут быть
названы не иначе как превосходными: по всем критериям их оценки -
контрольным листам измерения симптома, оценке состояния цент-
ральной проблемы, самооценке - у нее произошло значительное улуч-
шение. Даже сейчас, в ретроспективе, не вызывает сомнений, что
терапевт выполнил свою задачу. Тем не менее, я смотрю на эту те-
рапию так же, как на "упущенную встречу", как на случай неисполь-
зованных терапевтических возможностей.
Я сравниваю эту пациентку с другой, моей недавней пациенткой,
пришедшей ко мне в почти такой же жизненной ситуации. В ее те-
рапии я стремился скорее нянчиться с этой глубинной дрожью, чем
делать пациентку нечувствительной к ней. Пациентка переживала то,
что Кьеркегор называл "творческой тревогой", и ее тревога стала
нашим проводником в важные области. Действительно, у нее были
проблемы самооценки, она действительно страдала от синдрома "опу-
стевшего гнезда" и, кроме того, глубоко страдала от сильной амби-
валентности по отношению к своему ребенку: она любила его, но в
то же время обижалась на него и завидовала ему из-за тех жизненных
шансов, которых не было у нее самой (и разумеется, она чувствовала
вину за эти "низменные" чувства).
Мы последовали за ее трепетом, и он привел нас в важные сферы
и поставил перед фундаментальными проблемами. Несомненно, она
могла найти способы заполнить свое время, но какое значение имел
ее страх "опустевшего гнезда"? Она всегда желала свободы, но сей-
час, получив ее, была от нее в ужасе. Почему?
Значение дрожи нам прояснил сон. Сын этой пациентки, кото-
рый только что уехал в колледж, в средней школе был акробатом и
жонглером. В ее сне была только она сама, держащая в руке 35-мил-
лиметровый фотослайд, изображающий ее жонглирующего сына.
Слайд, однако, был особенным в том смысле, что он показывал
одновременно множество движений ее сына, который жонглировал
и проделывал акробатические номера. Ее ассоциации, связанные с
этим сном, относились к теме времени. Слайд схватывали органи-
зовывал время и движение. Он сохранял все живым, но делал все
неподвижным. Он замораживал жизнь. "Время движется, - сказала
она, - и у меня нет способа остановить его. Я не хотела, чтобы Джон
вырастал. Я по-настоящему дорожила этими годами, когда он был с
нами. Но время движется независимо от того, нравится мне это или
нет. Оно движется как для Джона, так и для меня. Поняггь это, по-
настоящему понять - ужасно".
Этот сон поместил в четкий фокус факт ее собственной смертно-
н, и вместо того, чтобы кинуться заполнять жизнь отвлечениями,
дна научилась более полно, чем прежде, ценить время и жизнь и по-
ражаться ей. Пациентка переместилась в сферу, которую Хайдеггер
вписывает как аутентичное бытие: она удивлялась не тому, каковы
1ещи, а тому, что они есть. С моей точки зрения, терапия помогла
Второй пациентке больше, чем первой. Это невозможно показать с
омощью обычных средств оценки результата терапии. На самом деле,
возможно, вторая пациентка сохраняла переживание тревоги в боль-
шей степени, чем первая. Но тревога - это часть существования, и
рока мы продолжаем расти и созидать, мы не можем быть свободны-
ми от нее. Однако такая ценностная ориентация вызывает много воп-
росов относительно роли терапевта. Не берет ли терапевт на себя слиш-
ком много? Разве пациент обращается к нему как к проводнику в мир
зистенциального сознания? Не сводятся ли высказывания большин-
ва пациентов к незатейливому: "Мне плохо, помогите мне почув-
вовать себя лучше"? И если это так, то почему бы не прибегнуть к
ым быстрым, самым эффективным средствам из находящихся в
1ашем распоряжении - например, к транквилизаторам или бихеви-
рральной модификации состояния? Такие вопросы, возникающие в
1вязи с любой формой терапии, основанной на самосознавании, не
1югут игнорироваться; они будут затрагиваться вновь и вновь на про-
рпкении этой книги.
1 В ходе всякой терапии непременно случаются ситуации, которые,
1удучи чутко акцентированы терапевтом, позволяют увеличить созна-
1ание пациентом экзистенциальных параметров его или ее проблем.
раиболее явные из этих ситуаций неуклонно напоминают о смертно-
1ти и о необратимости времени. Смерть человека из близкого окру-
жения всегда, если терапевт достаточно настойчив, может вызвать у
рациента возрастание сознавания смерти. Горе имеет много компо-
нентов - собственно утрата, амбивалентность и чувство вины, кру-
рение жизненного плана. И все они должны тщательно прорабаты-
ваться в терапии. Но, как я уже подчеркнул выше, смерть другого
еловека также приближает нас к встрече с собственной смертью, а
тот аспект работы горя обычно упускается. Некоторые психотерапев-
ы могут считать, что понесший утрату человек и без того слишком
юдавпен, чтобы взваливать на него дополнительную задачу выясне-
я отношений с собственной смертностью. Я, однако, считаю, что
J представление часто бывает ошибочным: некоторые люди в резуль-
ге личной трагедии проходят через грандиозный личностный рост.
Смерть другого и экзистенциальное сознание. Для многих смерть
тизкого существа влечет интимнейшее осознание собственной смер-
189
ти. Пол Ландсбург (Paul Landsburg) в связи со смертью любимого
человека говорит следующее:
"Было наше "мы" с умирающим. В этом "мы" - все;
особая власть, которой обладало это новое и совершенно
личностное существо, вела меня к живому осознанию не-
избежности моей собственной смерти... Моя общность с тем
человеком как будто бы прервана, но до некоторой степе-
ни она есть я сам, и я чувствую смерть в самом сердце мо-
его существования.
Джон Донн (John Donne) говорил о том же самом в своей знаме-
нитой проповеди: "И потому не спрашивай никогда, по ком звонит
колокол. Он звонит по тебе".
Потеря родителя заставляет нас соприкоснуться с нашей собствен-
ной уязвимостью: если наши родители не смогли спасти себя, то кто
спасет нас? Если родителей нет - уже никого нет между нами и мо-
тилой. Это мы стали теперь барьером между нашими детьми и смер-
тью. Переживания коллеги после смерти его отца иллюстрируют эту
мысль. Он давно ожидал смерти отца и воспринял новость спокой-
но. Однако когда он сел в самолет, чтобы лететь домой на похоро-
ны, его охватила паника. Очень опытный путешественник, он вне-
запно потерял уверенность в безопасности взлета и приземления
самолета - как если бы исчезла его защита от превратностей судьбы.
Потеря супруга часто пробуждает проблему фундаментальной изо-
ляции; потеря значимого другого (иногда доминантного другого) уси-
ливает наше сознание того факта, что как бы мы ни старались прой-
ти через этот мир рука об руку с кем-то, все равно остается базовое
одиночество, с которым мы должны мириться. Никто не в силах
умереть своей смертью с кем-то или для кого-то.
Терапевт, внимательный к ассоциациям и сновидениям пережива-
ющего утрату пациента, обнаружит красноречивые свидетельства его
озабоченности собственной смертью. Например, один пациент рас-
сказал следующий кошмар, приснившийся ему ночью после того, как
он узнал, что у его жены неоперабельный рак:
"Я жил в моем старом доме в ___(Дом, принадлежавший
семье в течение трех поколений.) Чудовище Франкенштей-
на преследовало меня по дому. Я был в ужасе. Дом ветхий,
разрушающийся. Черепица осыпается, крыша течет. Вода
текла всюду сквозь мою мать. (Его мать умерла шесть меся-
цев назад.) Я боролся с ним. Я мог выбрать оружие. Одно
оружие имело изогнутое лезвие с рукояткой и напоминало
косу. Я полоснул его и сбросил с крыши. Оно лежало рас-
простертое на мостовой. Потом оно встало и вновь начало
преследовать меня по дому".
Первая ассоциация пациента, относящаяся к этому сну, была сле-
ющая: "Я знаю, что за моими плечами - сотня тысяч миль". Сим-
пичность сна не оставляла сомнений. Приближающаяся смерть жены
апоминала пациенту, что его собственная жизнь, подобно дому,
зрушается; смерть неотвратимо преследует его, персонифицирован-
я, как и в детстве, образом монстра, которого нельзя остановить.
Другому пациенту, Тиму, у жены которого был рак на терминаль-
?й стадии, приснился следующий сон в ночь после того, как его жену
задолго до смерти пришлось госпитализировать из-за серьезных
ательных проблем:
"Я только что вернулся из некой поездки и обнаружил,
что меня вытеснили в какую-то заднюю комнату. Кто-то со
мной расправился. Эта комната вся была заполнена мягкой
мебелью, фанерой, пылью; все было покрыто проволочной
сеткой. Выхода не было. Это напомнило мне пьесу Сарт-
ра. Я чувствовал удушье. Я не мог дышать, что-то давило
на меня. Я подобрал какую-то грубо сколоченную фанер-
ную коробку или ящик. Она ударилась о стену или об пол,
и один угол у нее был разбит. Этот разбитый угол на са-
мом деле застрял в моем уме. Он как бы сделал зарубку. Я
решил обсудить это с самым большим начальником. Я пойду
прямо в верхи и буду жаловаться. Я пойду к вице-президен-
ту. Затем я поднимался по очень элегантной лестнице с
перилами из красного дерева и мраморными ступенями. Я
. был разгневан. Меня отодвинули в сторону. Они сделали
это со мной. Потом я перестал понимать, кому мне следу-
ет жаловаться".
Ассоциации Тима по поводу этого сна ясно показывали, что на-
[гающаяся смерть жены подтолкнула его к конфронтации с соб-
енной смертью. Выделяющийся образ из этого сна, "делающий за-
бку" разбитый угол фанерного ящика, напомнил ему разбитый
рпус его автомобиля после серьезной аварии, в которой мой паци-
т едва не погиб. Фанерный ящик также заставил его подумать о
похоронному ритуалу иудаизма). Во сне именно он оказывается в
191
ситуации своей жены. Это он не может дышать. Это он отодвинут н
сторону, пойман в ловушку, подмят чем-то давящим на него. Основ-
ные аффекты сна - гнев и недоумение. Он чувствовал гнев из-за того,
что с ним происходит, но кому он мог адресовать жалобу? Он про-
снулся в состоянии глубокой растерянности по поводу того, к кому
там, наверху, следовало бы обратиться.
В терапии этот сон открыл важные перспективы. Он открыл для
пациента, находившегося до того в паническом состоянии, возмож-
ность сгруппировать свои чувства и работать осмысленным образом над
каждой группой. Пациента захлестнула тревога смерти, с которой он
пытался справиться, физически избегая жены и с помощью компуль-
сивной сексуальности. Например, он по несколько раз в день мас-
турбировал в постели рядом с женой (я кратко описывал случай это-
го пациента в главе 4). После того, как мы открыто поработали над
его тревогой по поводу собственной смерти, он в конце концов смог
оставаться рядом с женой, успокаивать ее, обладая ею, и благодаря
этому в значительной мере избежал чувства вины после ее смерти.
После смерти жены терапия Тима фокусировалась как на утрате, так
и на его собственной экзистенциальной ситуации, увидеть которую
более ясно ему помогла смерть жены. Например, он всегда был ори-
ентирован на успех, но теперь стал спрашивать: "Для кого я работаю?"
"Кто увидит это?" Постепенно Тиму начало открываться то, что за-
крывали от него постоянный уход за женой и его одержимость сексом -
его изоляция и смертность. После смерти жены он вел беспорядочную
половую жизнь, но постепенно сексуальная охота потеряла для него
свою привлекательность, и он стал задаваться вопросом, что же он
хочет делать в этой жизни для себя самого. Так начался невероятно
плодотворный период терапии; в течение последующих месяцев Тим
прошел через значительные личностные изменения.
Потеря сына или дочери - самая тяжелая и горькая утрата. Мы
одновременно оплакиваем свое дитя и себя самих. В такой момент
мы чувствуем, что жизнь нанесла нам удары сразу со всех сторон.
Родители вначале проклинают вселенскую несправедливость, но вско-
ре начинают понимать: то, что казалось им несправедливостью, на
самом деле - космическое безразличие. Они также получают свиде-
тельство ограниченности своей власти: никогда прежде у них не было
большей мотивации к действию и в то же время они беспомощны, они
не могут уберечь беззащитного ребенка. Как за днем следует ночь,
так за этим уроком следует другой горький урок: и мы сами, в свою
очередь, не будем защищены.
Психиатрическая литература, посвященная горю, не акцентирует
эту динамику, сосредоточиваясь вместо этого на чувстве вины (ассо-
дированной, как считается, с неосознаваемой агрессией), пережи-
SMOM родителями из-за смерти ребенка. Ричард Гарднер (Richard
u-dner)" эмпирически исследовал родительскую утрату, системати-
ски интервьюируя и тестируя большую выборку родителей, дети
торых страдали смертельной болезнью. Он подтвердил, что мно-
IE родители испытывали значительное чувство вины; однако, по его
1ным, вина в четыре раза чаще является попыткой родителя смяг-
гь свою экзистенциальную тревогу, "контролируя неконтролируе-
s", чем обусловливается "неосознаваемой агрессией". Ведь если мы
1им себя за то, что должны были сделать нечто и не сделали, -
1ачит, что-то могло быть сделано. Это гораздо более утешительная
туация, чем суровые экзистенциальные факты жизни.
Потеря ребенка заключает в себе еще одно зловещее послание для
дителей. Она сигнализирует о крушении их основного предприятия
1 достижению бессмертия: их не будут помнить, их семя не укоре-
ггся в будущем.
Вехи. Все. что ставит под сомнение устойчивое мироощущение
иента, может помочь терапевту раздвинуть его защиты и дать ему
деть экзистенциальную подкладку жизни. Хайдеггер особо подчер-
ает, что мы отдаем себе отчет в работе механизма лишь тогда, когда
внезапно ломается". Только после того, как защиты от тревоги
аерти устранены, мы начинаем полностью осознавать, от чего они
с заслоняли. Поэтому терапевт при желании всегда может отыскать
зистенциальную тревогу у пациента, в жизни которого происходит
ачимое событие, особенно если оно необратимо. Ближайшие при-
рры таких событий - расставание и развод супругов. Связанные с
ми переживания настолько болезненны, что терапевты часто совер-
.ют ошибку, сосредоточиваясь исключительно на облегчении стра-
тя и упуская открывающийся шанс для глубинной терапевтичес-
рй работы.
1 Для некоторых пациентов экстремальной ситуацией является ско-
ре принятие на себя обязательств в отношениях, чем их прекраще-
Ие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84