4,54 было на часах. Смотрела на аппарат, но трубку не брала. Звони, звони!..– Алло, – сказала она, подняв, наконец, трубку.– Привет!Сняла очки.– Привет.– Как прошел День благодарения?– Калорийно, – ответила она. – Шучу, конечно. А у тебя?– Никак! Я все придумал. Праздновал труса, если угодно, перед пучиной нашей страсти. Теперь сожалею.– Я тоже.– Люблю тебя, Кэй.– Пит, Господи... – она закрыла глаза, задержав дыхание, – я тебя люблю, люблю тебя... очень...– Милая моя... я так скучал. Нам есть о чем поговорить. Не телефонный это разговор. Видишь, я повторяюсь...– Две водки с тоником... Поднимаешься?– Нет. Спускайся ты ко мне. Не против?– Совсем наоборот. Прямо сейчас?– Прямо сейчас. Сможешь?– Минут через пятнадцать.– Ты мою берлогу не узнаешь. Вылизал, выскреб в твою честь. Глава седьмая Опять поговорить... Хорошо! Когда-никогда, а объясниться надо. Беспокоит, должно быть, разница лет. Она приняла душ и... потрясающий вид. Все равно – тридцать пять... Двадцать не дашь. Белые слаксы, лодочки без каблука, персиковый пуловер, сердечко на цепочке. Телефонный звонок... Ну кто еще? Флоренс Лири Уинтрол. Совсем некстати. Так и есть! Хочет обсудить кое-что, снять одно, добавить другое. Пять минут ушло. Договорились встретиться в понедельник. Она переключила телефон на автоответчик, взяла ключи. Сполоснула кошачьи миски. Вот – еда, вот – вода! Пока, Фелис! Пока, киса! Скоро увидимся.Лифты... Один на пятнадцатом, другой на шестом. Оба пошли вниз. Ну, что ж! И она вниз, но пешком. Спускалась по лестнице. Темп... Вихрь... Особенно на поворотах, на лестничных клетках, тускло освещенных флюоресцентной подсветкой. Ее шаги гулко разносились в сером железобетонном колодце. Возрастная разница... конечно, об этом. Что же еще? Не рассеянный склероз, не кансер, то бишь рак, или что-то еще – в этом роковом доме всего можно ожидать... Тринадцатый... Наконец-то!Он суетился на кухне. Рубашка в клетку, джинсы... Дверь настежь... Битлз поют: "Хей, Джуд!" Обернулся. Улыбнулся. Не улыбка, а взрыв, обвал... Чувств, радости!– Две водки и тоник, – говорит он и вытирает руки кухонным полотенцем на крючке. – Прошу прощения, мисс, ваши данные. Проверка документов.Поцелуи, поцелуи, поцелуи... "Хей Джуд!" закончилась, диск-жокей наговорился вволю, началась новая композиция. "Элеонора Ригби"...Она пошла в гостиную, на ходу поправляя прическу. Жалюзи опущены. В потолок бьет свет из плафонов на хромированных рогах торшера, а с потолка свет – вниз. Почти стерильная чистота, если не принимать в расчет разбросанную одежду. Диван – светло-коричневая кожа – почти по центру. Напротив – телевизор, чуть левее от ТВ – стереопроигрыватель. Мило, очень даже! По правой стене – письменный стол с компьютером. Обеденный стол со стульями у кухонного оконца. Светло-коричневое, белое и хромированно-сверкающее... желтые и оранжевые подушки, красные огоньки стерео, черный телевизор.– Грандиозно! – сказала она. – Ты прав. Ничего не узнаю.– То-то! Выкинул тонну барахла, – сказал он, подходя с двумя бокалами к дивану. Кубики льда ударялись о тонкие стенки – стекло тоненько позвякивало. – Пришлось обзавестись посудой.Она стояла у низкого книжного шкафа, рядом с письменным столом. Технические книги и проспекты. Издательства "Карнеги-Меллон" в основном. "Червь в яблоке" – среди них.Битлз закончили пение, потому что он выключил стерео.Она, улыбаясь, подошла к нему.Рука в руке, опустились на мягкий кожаный диван, сдвинув колени и бокалы.Потягивая напиток, улыбались глазами друг другу. Поставили бокалы на плексигласовое покрытие какой-то штуковины. По идее, журнальный столик...Он, задержав ее руки в своих, заглянул в глаза.– Первое, что хочу сказать, я тебя люблю. – Наклонился, поцеловал ее. – Поэтому я и говорю это. Помни всегда, прошу тебя. Не пройдет и четверти часа, как ты рассердишься, и даже очень. Не перебивай, я знаю, что говорю. Помни, я тебя люблю. Однажды ты сказала, что могу тебе сказать все. Ловлю тебя на слове.– У тебя жена и дети... – сказала она. – А я будто бы собираюсь увести тебя.– Нет! Не то, – покачал он головой. – Совсем не то. – Задержав дыхание, наклонил голову.Она не сводила с него взгляда.– Второе, что хочу сказать, – обманывал я тебя, лгал. – Вскинув голову, взглянул на нее. – Я все время врал, грубо говоря. Ну, например... – Задержал дыхание. – Никакой я не программист, – сказал он. – Имею в виду мою профессию. Умею писать программы, игры – занимался этим, когда учился в университете. А то, что свободный художник и выполняю заказы компаний – вранье, и больше ничего.– И дом не тебе принадлежит...– Нет, с домом все в порядке, – сказал он. – Все, что говорил про мою семью, про деньги – правда. Кэй, прошу, отнесись к тому, что говорю, с пониманием. – В глазах вспыхнул огонь, руки сжали ее ладони. – Предположим, я тебе говорю, что имею дела с наркотиками... Нет-нет, это я к примеру. Предположим. Что бы ты сказала? Только честно. Если бы я вот так признался чистосердечно.Она посмотрела на него.– Ну? Что бы ты мне сказала? Знаешь, есть такой прием прогнозирования событий: "Что будет... если..." Только честно!– Я бы сказала: "Сию же минуту прекрати. Это плохо, это преступно, безумие. Моли Бога, что под счастливой звездой родился, что не за решеткой". Вот что бы я сказала...– Так, хорошо. Предположим, я перестал. И что дальше?– Что ты имеешь в виду под "что дальше?"?– Ты, что сделаешь ты, если я завязываю с наркотиками?Она перевела дыхание.– Я попытаюсь помочь тебе обрести какую-то узаконенную профессию. Попытаюсь понять и разобраться, почему отважился на такой неумный и рискованный шаг. Сделаю все, чтобы ты не вернулся к этому вновь.– А скажи, ты могла бы донести на меня?– Конечно, нет, – сказала она. – Что за дурацкий вопрос! Не забывай, я тоже тебя люблю.Он кивнул. Наклонился к ней, поцеловал. Она отстранилась от него, отняла руки.– Пит, дорогой мой, прошу тебя, не терзай меня. В чем дело?– Сейчас узнаешь, – сказал он.Включил перемотку, телевизор и видеоплейер.– Показ с рассказом? – спросила она.– Почти.Загорелся экран телевизора – площадка для игры в гольф, мяч катится к лунке. Упал. Аплодисменты. Экран погас, вспыхнул красный глаз видеоплейера.Она взяла бокал.– Я бы хотела все-таки... – сказала она.На экране появилась гостиная. Изображение черно-белое. Вид сверху. По комнате расхаживает мужчина, собирает листы бумаги – они шуршат; грязную посуду – она гремит.Она поставила стакан. Уставилась на экран.Это же он, Пит...И комната та, где она в гостях в данный момент. Он собирает пустые стаканы с плексигласового столика. Поднял голову. Смотрит на потолок. Улыбается. "Привет, Кэй!" Посылает воздушный поцелуй.Она обернулась, посмотрела на него. Его голубые глаза смотрят на нее в упор.– Привет, Кэй! – говорит он. Посылает воздушный поцелуй...Она посмотрела на люстру, на ее хромированную – "Арт деко"! – вставку в центре. Перевела взгляд на него.– Не понимаю... Ничего не понимаю, – говорит она.– Между этажами находятся видеокамеры, – сказал он. Положил в сторону пульт дистанционного управления. Телевизор выключился. – А световоды – в штанге люстры.Она взглянула на него искоса.– Для чего это? Ты что, в ЦРУ работаешь? Или в ФБР?– Ни то, ни другое! Но они "промышляют" именно таким образом. "Такай"... Японская аппаратура – лучшая в мире. Полковник один... Когда-то работал в ЦРУ. Вот он и помогал мне в установке системы, обеспечивал техническую сторону...Она смотрела на него не мигая.– Системы? – переспросила. Он кивнул.– Именно так, Кэй. Сложная система, должен сказать. Все люстры в доме, до единой, имеют вывод на видеокамеры. И твои, в том числе.Она смотрела на него, не отводя взгляда.– Я следил за тобой с самого первого дня, как ты переехала, – сказал он. – И слышал все, что ты говорила. Подслушивал твои телефонные разговоры. Так сказать, оба конца на проводе. Вот почему я такой "чувствующий" и "тонкий".Она уставилась на него.– Говорил, что разгневаешься? Говорил... Я нарушил твое право на личную жизнь. В каком-то смысле, все равно что изнасиловал. Но если бы я этого не делал, ты бы не сидела сейчас на этом месте, мы бы не испытали столько восхитительных мгновений. Разве я не прав? Я знаю о тебе все, как никто другой. Разве это плохо? Даже если и использовал кое-какие сведения?Она молча смотрела на него.– Я хотел прекратить наши отношения, но не смог, – сказал он. – Что-то чрезвычайное важное вошло в мою жизнь. Люблю я тебя, Кэй. Очень... Я не мог допустить, чтобы ложь отравляла наши отношения. Мы одно целое. Должны все знать друг о друге. Разве настоящая любовь может иметь секреты, тайны друг от друга? – Он повел плечами и улыбнулся. – Итак... я в твоих руках... можешь донести на меня... можешь утопить меня, если захочешь...Она смотрела на него и молчала.Посмотрела на бокал. Взяла его. Рука подрагивала.Отпила... Льдинки колотились о стеклянные стенки.Он смотрел на нее, отошел в сторону, передвинул пульт дистанционки.Она проглотила комок в горле. Поставила бокал. Посмотрела на него.– Подобным образом ты наблюдаешь за каждым?Он кивнул.– Путеводный свет? – спросила она. – В поисках будущего?Кивнул. На щеках вспыхнул румянец. Улыбнулся.– В реакции тебе не откажешь, – сказал он. – А у меня на это годы ушли. Собственно, с этого все и началось. Ну, а теперь, конечно, сидение перед экраном приобрело для меня несколько другой интерес.Она покачала головой.– Не понимаю... – посмотрела на мертвый экран телевизора. – Как? Как ты... – сделала жест руками.Он встал.– Пойдем со мной. Покажу кое-что, – сказал. – Далеко ходить не надо. В соседней квартире. – Он наклонился над столиком, взял свой бокал, сделал глоток.– В соседней квартире?Поставив бокал, провел по губам тыльной стороной ладони.– Квартира 13Б – моя, – сказал он. – Про Джонсонов я наплел. – Он пошел к дверям. Остановился.Она смотрела на него, широко раскрыв глаза. Поднялась, опираясь рукой о спинку дивана. Вышла следом за ним из квартиры. Медленно шла через холл.Он повернул ключ в двери тринадцатой Б, распахнул, пропуская ее вперед.– Отчего не взглянуть, как здесь, если знаешь, как там.Кухня как кухня. В холле яркий свит – кое-что разглядеть и в кухне можно. Через проем-оконце падает какой-то зеленоватый отблеск. Прихожая – бледно-салатовая. В гостиной с потолка свисает лампа под зеленым абажуром. Во всю стену будто гигантское морское чудище, панцирь – серо-зеленый, покоится на чем-то рыжем, неровном, с закруглениями и изгибами.Телевизионные экраны. Целая стена! В несколько рядов. В несколько рядов. В середине – два огромных. Есть экранчики и совсем крошечные, с зеленоватым свечением. Подходишь ближе – свечение словно бы раздается в стороны, ярче горит.Он, за ее спиной, забавлялся с реостатом.На изогнутой светло-коричневой консоли – масса кнопок и рычажков.Черное кресло... Перед консолью.Она отступила назад. Стояла и смотрела на ряды – с полдюжины, пожалуй! – экранов. Над каждым неяркие индикаторы, высвечивающие – 4А, 5А, 6А... По другую сторону гигантских экранов – 6Б, 7Б, 86...Он подошел к левой панели на консоли. Повернулся к ней лицом. Стоял, опершись рукой на закругленный край, смотрел на нее.– По три камеры на квартиру, – сказал он. – Кроме вот этой. Плюс камеры безопасности – вестибюль, лифты и так далее. Всего сто тридцать. Могу любую вывести на центральные экраны. Искажение корректируется электронной аппаратурой. Для глаза совершенно незаметно.Повернув голову, она посмотрела на него.– Три? – спросила она.– Ну да! Все три люстры.Она смотрела на него и молчала.– Может, несколько непристойно, грубовато, – сказал он, – но впервые эта идея в общих чертах сформировалась, когда мне было десять или одиннадцать. Ничего конкретного, воображение, фантазии... И вот, когда начали возводить здание, я вдруг осознал, что могу эту идею осуществить, ни минуты не сомневался, подключать ли к системе ванны. Ванны имели решающее значение в осуществлении плана. Потрясающий источник информации, такие задушевные беседы и все такое...Она продолжала смотреть на него, с трудом переводя дыхание.– А ты не "осознал" попутно, что это самое... самое чудовищное, безобразнейшее, преступное нарушение прав человека, личности? Про себя я уже не говорю. – Обхватив себя руками, подалась к нему. – Хотя и вообразить... Господи!.. Говорить о любви, а в то же время... Боже, не могу даже...– Люблю, я тебя люблю, – сказал он, шагнув к ней.– Презирать по сути всех и каждого, – продолжала она. – Что тебе все эти люди сделали? Это отвратительно! Каждый живет своей жизнью, а ты...– Ну и пусть себе живут, им никто не мешает...– Не в этом дело! – вскрикнула Кэй.– В этом, – сказал он, подойдя к ней. – Тебе что, нанесло непоправимый урон мое наблюдение за тобой?– Ты мне сделал больно. Только что...– Это потому, что ты теперь знаешь об этом. Послушай, – он обнял ее за плечи, – давай не будем дискутировать. Я предвидел твою реакцию. Закрываю тему. Все! Если мне следует выбирать... если я должен решить... ты... или это, я говорю: "Ты!" С этим покончено!– О себе лучше подумай, – сказала она. – Ты преступил закон, и не один, а несколько. Если другие жильцы узнают, предстанешь перед судом, останешься без гроша, неважно сколько у тебя денег сейчас.– Вот-вот! Это я имел в виду, когда сказал, что начнешь меня топить. – Он перевел дыхание, взглянув на нее. – Прости, что ранил твои чувства. Но... Ни разу я не увидел, чтобы ты делала что-то не то, я любовался тобой. Ни разу ты не сказала ни единой пошлости, глупости...– А ты видел, как Хьюберт Шир упал? – спросила она.– Нет, не видел, – ответил он. – Не мог я этого видеть. Душевая кабина не попадает под обзор. Угол обозрения другой. И потом отблеск от стекла в двери, все черное кругом... Плохо видно. Взгляни! – Он подошел к креслу, сел, склонился над консолью.– Ни за что! – сказала она.Оглянулся, посмотрел на нее. Зеленый отблеск скользнул по его волосам.– Мою ванну покажу, – сказал он. – Не его же!– Ты же сказал, что все...Он встал, взглянул на нее.– Вот что! Я за ним вообще не подглядывал. – На экранах ворохнулись зеленые сполохи. – Книжки он все больше мусолил. А то, что свет в ванной, ну так что? Уехал куда-то, забыл выключить. Такое сплошь и рядом со всеми. – Перевел дыхание. – Билли Веббера смерть видел. Не скрою. Это когда он принял убойную дозу наркотика. Были с ним тогда две девицы. Поэтому в общем-то и смотрел. Как забился в конвульсиях – они сразу "скорую"... А когда Наоми Сингер сиганула, меня дома не было. Да и когда Бреннан Коннохай отдал концы, тоже отсутствовал. А наверху, где Рафаэль погиб, мой хозяйственник до Дмитрия, – там вообще камеры не установлены.– Значит, ты и Сэма пасешь?– Наблюдаю, – сказал он. – Старина, конечно же, не в курсе. Между прочим, я не только ему помогаю. Я тут многим пришел на помощь в трудную минуту. То из фонда денег подкину, то перевод пришлю кому-нибудь по почте. Сплошные трагедии... Такого наслушаешься! Племяннику Мэгги Гофман потребовалась пересадка печени. Он из Шреверпорта. Мать у него – изумительная женщина – мужественная, одинокая и... на нуле. Подкинул деньжат. Две недели назад. Кестенбаумам тоже. Они жили в твоей квартире.Она покачала головой:– Нехорошо все это. – Взглянула на него. – Отвратительно!– Сказал же. Все. Больше не буду. – Он обнял ее за талию, улыбнулся. – Мамочка сказала "нельзя", и я снова паинька. Да? – Поцеловал в щеку. – Выбросить на помойку я не могу, – он кивнул в сторону консоли. – Запаришься объяснять – откуда это, но мы сделаем вот что. Врезаем новый замок, и я отдаю тебе ключи. Кстати, в квартире есть потайная дверь, в стене, за шкафами. Видишь, какое доверие тебе оказывают! Сама бы ты ни за что не догадалась. Ставим замок с числовым кодом. И все! Я займусь программированием, а может, закончу диссертацию.Она взглянула на него.– Ну и как? Это мое занятие похлестче наркотиков? – спросил он.– Ты действительно принял решение?– Про замки, что ли? Конечно. Я же уже сказал. Ты для меня – все!Их глазах встретились. Он ее обнял, притянул к себе. И поцелуи, поцелуи...Она прижалась к нему. Вздохнула. Покачала головой. Глянула через его плечо на экран.– А Пальм? Его тоже? – спросила он.– Тоже, – ответил он. – Наврал я тебе тогда и про него, с три короба.– Господи!.. – она не отводила взгляда с вспыхивающего, зеленоватого экрана. – Запредел, сюр... – сказала она. – Люди обращаются к врачу за помощью, а ты...– Заладила! Они же не знают об этом. Не зна-ют!..Она смотрела на экраны.– И все эти три года ты занимался этим?– Именно! Самое захватывающее занятие, Кэй. – Этот мой дом – дом, где разбиваются сердца, где драма соседствует с комедией, и секс, и ожидание, и крушение надежд, – мои университеты.Она провела ладонью по его щеке.– Мыльные оперы...– Жизнь, Кэй! Сама жизнь. Господь Бог – величайший режиссер мыльных опер человечества! А я наблюдаю лишь фрагментик этой гениальной постановки, Ни актрис, ни актеров, ни режиссеров. Ни тебе писателей, ни редакторов. Никакого маркетинга, наконец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19