А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Кому она может писать письмо? – не скрывая злости, спросила маркиза.
– Не знаю, – безмятежно ответил полковник. – Мне не удалось прочитать ни строчки сквозь замочную скважину.
– Как?! Вы подглядывали в замочную скважину? Свое изумление маркиза высказала тоном, не лишенным некоторого порицания.
Полковник, потерев руки, ответил:
– Вы представить себе не можете, как меня интересует это дитя. Признаюсь, я, как и вы, сгорал от любопытства и поднялся наверх, когда танцы еще не кончились. Дверь была заперта изнутри, я припал к замочной скважине по праву деда... нет, скорее прадеда, ведь эта девочка годится мне в правнучки. Поверьте, дорогая, взгляд прадеда не менее заботлив, чем материнский.
– Вы очень добры, потому вам и удаются все ваши затеи! – восхитилась маркиза.
– Причина в другом: у меня нет нервов, – с хитрой усмешкой ответил старик. – Вы спрашиваете: кому она может писать? Подумайте сами: разве мы в состоянии отменить ее прошлую жизнь? Шестнадцать лет из восемнадцати! Восемьсот процентов, как сказал бы наш финансист барон де ля Перьер. У милой девочки наверняка есть свои маленькие секреты...
Полковник прервался и отодвинул от себя тарелку.
– Вот это да! – воскликнул он. – Поужинал я нынче не хуже заправского охотника!.. Сейчас я произведу еще одну вылазку и, может быть, принесу кое-какие новости.
– Вы хотите оставить меня одну! – вскричала маркиза, слегка вздрогнув.
– Вы боитесь? – рассмеялся в ответ полковник. Опершись обеими руками о подлокотники кресла, он стал осторожно приподыматься.
– Бог мой! – простонала маркиза. – Давно не проводила я такого тревожного вечера. Да еще эти бандитские истории... Вы слышали, что рассказывал господин Шампион? Черные Мантии с чрезвычайной ловкостью проникают в особняки!
Поднявшийся на ноги полковник, подозвав Жермена, сказал:
– Вооружись пикой и оберегай госпожу маркизу, а я пройдусь дозором по дому, вдруг и вправду где-нибудь затаился коварный враг.
Лакей взирал на него с разинутым от изумления ртом, а маркиза д'Орнан обиженно проговорила:
– Я и не подозревала, мой друг, что вы умеете отпускать шутки столь дурного тона.
Обогнув стол, полковник поцеловал ей руку и, еще более развеселившись, промолвил:
– Надо полагать, это последствия моей невоздержанности за ужином, – я попросту выпил лишнего... Оставайся здесь, Жермен, я сейчас вернусь.
Он пересек столовую шагом медленным и тяжелым, но лишь только оказался на лестнице, взбежал наверх с ловкостью старого кота и бесшумно заскользил по паркету третьего этажа.
Дверь покоев мадемуазель де Вилланове была первой по коридору; полковник приблизился к ней, не издав ни единого скрипа, и приложил глаз к замочной скважине.
«Длинное же она пишет письмо! – подумал он. – Пиши, пиши, моя прелестница, я слежу за тобой с родительской бдительностью и имею на это свои причины».
Он отошел от двери, спустился на три ступеньки по лестнице, затем вновь поднялся по ним уже без всяких мер предосторожности и направился к комнате Валентины, звонко отпечатывая каждый шаг.
– Ты уже спишь, моя милая девочка? – через дверь спросил он.
– Нет.
– Не хочешь выйти к столу?
– Я не голодна.
– Тогда открой мне, малышка, я слишком стар для того, чтобы девочка твоего возраста заставляла меня простаивать в коридоре.
Прошло секунды две или три, прежде чем дверь отворилась.
– Мне хотелось побыть одной, – произнесла Валентина довольно неприветливым тоном, – что вы от меня хотите?
– Не очень гостеприимная встреча, – промолвил полковник, целуя ее в лоб, а про себя в который раз подумал: «Странная девочка!»
Он вошел, прикрыв за собой дверь.
Его взгляд тотчас же устремился к изящному бюро, за которым только что писала Валентина. Но крышка его была опущена, а стул, на котором она сидела, аккуратно придвинут к стене.
– И чем же ты занималась в одиночестве? – отечески ласковым тоном поинтересовался полковник.
– Думала, – тихо произнесла девушка.
– О ком? Надо полагать, о нашем неотразимом Реми д'Арксе?
– Да, – призналась Валентина.
– Только о нем – и ни о ком другом? – словно о чем-то догадываясь, протянул старик.
Девушка хранила молчание. Старец без приглашения уселся со словами:
– От столовой досюда целых двадцать две ступеньки, представляешь, как я устал?
Тонкие брови Валентины нахмурились.
– Что вы от меня хотите? – повторила она свой вопрос.
– Ты готова отгородиться стеной от того, что тебе не по нраву. И как ни странно, таких вот именно строптивиц окружающие обожают. Малышка, ты зря бунтуешь, в этом доме никто не посмеет тебя ослушаться, ты королева здесь, все мы готовы исполнить любую твою фантазию. Ты отказала бедному Реми?
– Он вам сказал об этом? – удивилась Валентина.
– Нет, об этом я догадался сам, как и о многом другом... – не сдавался полковник. – Впрочем, мне не удалось догадаться, почему ты отказала человеку, которого любишь, – неожиданно заявил он.
Девушка упорно молчала.
Полковник взял ее за руку, усадил напротив себя и продолжал тоном, в котором точно были отмерены дозы суровости и глубокой нежности:
– Успокойся, моя милая девочка, я зашел сюда ненадолго, а поскольку ты не желаешь мне отвечать, наша беседа будет совсем короткой. Сердца юных девушек переменчивы, допроси как следует свое и внимательно выслушай его ответ. Госпожа маркиза любит тебя, как родная мать, обо мне и говорить нечего. Если молодой человек, которому ты только что писала... не дрожи, девочка, я узнал об этом без всякого колдовства... если молодой человек, для которого ты хранишь свое сердечко, достоин тебя, можешь рассчитывать на мою помощь. Слышишь? Меня интересует только твое счастье.
Он стиснул руку Валентины, которая оставалась холодной, и прижал ее к своему сердцу.
– Вот чего я хотел от тебя, – продолжал он, целуя ее, – я хотел тебе только сказать, чтобы ты ничего не боялась, что твое желание – закон, и я постараюсь, чтобы маркиза нашла подходящим, замечательным и блестящим любой выбор, какой ты сделаешь. А теперь, мадемуазель де Вилланове, – заключил он, подымаясь со стула, – мне остается пожелать вам спокойной ночи и принести извинения за беспокойство.
Сердце Валентины учащенно забилось, на глазах навернулись слезы, она, словно против собственной воли, кинулась старцу на шею. Полковник, несмотря на всю свою дипломатическую осторожность, не сумел скрыть надежды, заблестевшей в его взгляде. Однако надежда эта оказалась обманутой: Валентина ничего не сказала, кроме слов благодарности, изреченных неизъяснимо холодным тоном:
– Благодарю вас, дорогой друг.
Она проводила полковника до порога и закрыла за ним дверь.
Полковник направился к лестнице, напевая сквозь зубы итальянскую ариетту.
– Ну как? – спросила маркиза, отослав своего телохранителя Жермена. – Узнали вы что-нибудь новенькое или опять скажете «странная девочка»?
– Именно это я и хотел сказать, дорогая. Черт возьми! Девочка еще страннее, чем нам казалось.
– Не пугайте меня! Что случилось?
– Сущие пустяки: я знаю, кому она писала письмо.
– Реми?
– Нет, Морису.
Маркиза аж подпрыгнула на стуле.
– Что еще за Морис? – испуганно вскричала она.
– Молоденький лейтенантик.
– Лейтенантик! – повторила маркиза, и в голосе ее звучал неподдельный ужас.
Полковник взглянул на часы – пятнадцать минут третьего.
– Как же мне, – промолвил он с усмешкой, приберегаемой для случаев особенно важных, – как же мне не говорить: «странная девочка»?
– И она любит этого лейтенантика? – от услышанного маркиза все еще не могла прийти в себя.
– Вполне возможно, дорогая, сердцу не прикажешь. Но все это не столь важно, лучше поговорим о главном: нам пора озаботиться свадебными подарками, ибо...
– То есть? – прервала его ошарашенная маркиза, совершенно сбитая с толку.
– Ибо, – продолжал старец с невозмутимым спокойствием, – благодаря этому лейтенантику свадьба нашего милого Реми и Валентины может состояться гораздо раньше, чем мы с вами предполагаем.

XIII
АРЕСТ

Это была комната довольно большого размера, убранная в стиле первых лет царствования Людовика XVI, более подходящем для замка, чем для парижского особняка. Резные деревянные панели оставляли достаточно места для обширных гобеленов на охотничьи сюжеты, выполненные в мифологическом вкусе и прекрасно гармонировавшие с мотивами фриза, где собаки гоняли оленей вокруг всего потолка. Стулья также были обиты ковровой тканью, украшенной медальонами, представляющими сцены современной охоты.
Комната раньше принадлежала единственному сыну маркизы д'Орнан, который по роковой случайности погиб во время охоты.
Два закрытых окна выходили в роскошный, освещенный луною сад. Зато в большом кабинете, отделенном от комнаты только портьерой, окно было открыто, и сквозь него проникал внутрь шорох колеблемой ветром листвы.
Валентина сидела за письменным столиком работы Буля, тем самым, крышку которого она поспешно захлопнула, перед тем как впустить полковника. В другом конце комнаты за раздвинутым пологом алькова видна была постель, приготовленная для сна. Девушка тоже уже приготовилась к ночи: роскошные черные волосы свободно спадали на вышитый пеньюар.
Полковник Боццо только что ушел. Валентина сидела, одной рукой подпирая лоб, а другую положив на стопку почтовой бумаги, первый листок которой был уже исписан на три четверти.
Ее освещенное лампой лицо было очень бледным, только на скулах пламенели два ярких пятна да под лихорадочно блестевшими глазами появились коричневые круги.
Художник навряд ли мог бы сыскать модель более подходящую для воспроизведения грандиозности и блеска юности, однако поэт наверняка бы заколебался, не зная, как назвать ее: очаровательной девушкой или юной прелестной женщиной.
Какое-то время она сидела за столом, погруженная в глубокое раздумье. В этот час Париж замолкает. Издалека доносился еще какой-то смутный шум, похожий на плеск морских волн, но и он делался все прерывистей и слабее. Временами внезапно налетавший на сад порыв ветра заставлял звенеть суховатые сентябрьские листья.
Обычно Валентина с удовольствием вслушивалась в таинственные шорохи ночи, заставлявшие ее плечи слегка вздрагивать под тонким муслиновым пеньюаром, но сейчас девичьи мысли были заняты совсем другим. Несколько минут она сидела молча и неподвижно, затем с губ ее, словно помимо воли, сорвались два имени:
– Реми д'Аркс! Морис!..
Она подняла голову, лицо ее исказилось Невыразимым страданием.
Она принялась перечитывать начало своего письма, но, не прочитав и первой строчки, порывисто схватила перо и окунула его в чернила.
Рука Валентины вывела:
«Я совсем одна. Мое сердце говорит мне: ты погиб.
Почему тебя здесь нет? Почему перед лицом опасности я в полном одиночестве? Я хочу, чтобы ты немедленно вернулся. Живу я теперь среди аристократов, попала, что называется, в высший свет, где меня обучили манерам и приличиям, я повиновалась без прекословии, думала, так и надо, и вот теперь мне страшно.
Если бы ты вернулся и был со мной! Если бы ты мне сказал: «Не бойся»!
Не бойся! Но кого? Где мой враг? В этом доме все меня любят и балуют, исполняют все, чего бы я ни пожелала.
Однако меня мучают воспоминания – есть вещи, о которых я не решилась сказать даже тебе, некие детские кошмары... да, я пыталась убедить себя, что это всего-навсего страшный сон.
Если кем-то интересуются, то стараются держать его или ее под присмотром, ведь правда? Так вот, за мной следят, держат под присмотром, причем человек, делающий это, – лучший друг той женщины, что заменила мне мать, он даже намерен дать за мной в приданое часть своего состояния.
Он только что приходил неожиданно – он умеет заставать врасплох, он видит сквозь стены, для него не существует тайн. Он говорил со мною ласково и даже нежно, а между тем у меня такое чувство, словно я вступила в схватку с врагом, коварным и неумолимым.
Возможно ли чтить человека чуть ли не как отца родного и одновременно бояться его, как дьявола?..
Видишь, рука моя дрожит, сможешь ли ты прочесть строки, которые я написала?.. Холод пробирает меня до костей, но я не закрываю окна, быть может, ночной ветер охладит мой разгоряченный мозг.
За окном – обнесенный оградой прекрасный сад, полный цветов; говорят, мой покойный кузен Альбер д 'Орнан, будучи еще мальчишкой, легко перескакивал через высокую стену, отправляясь навстречу ночным приключениям.
Я не знала его, но сейчас живу в его комнате в окружении его вещей. Портрет кузена висит в гостиной: красивый юноша с отважным и веселым лицом; он напоминает мне тебя.
Однажды из своего замка в Солони он написал матери письмо, в котором были приблизительно такие слова: «Уверена ли ты в людях, которые тебя окружают? Я узнал кое-что очень серьезное, но не могу доверить это бумаге. В день моего приезда пригласи на ужин Реми д'Аркса...»
Реми д'Арк с – судья, и я буду очень счастлива, Морис, если вы станете друзьями.
О чем же я хотела сказать? Ох, моя бедная голова!.. Да, вот о чем: он никогда не наступил, этот день, для молодого маркиза, моего кузена. Спустя неделю после получения госпожой д 'Орнан письма пришло известие о его смерти: он был застрелен в лесу из ружья. Врагов у него не было, а несчастные случаи на охоте не редкость...
Но что же он собирался рассказать матери и Реми д'Арксу?
Ты можешь подумать, что я свихнулась – в этом письме о тебе ни слова. Я боюсь. Вокруг сада маркизы высокая ограда, но мой кузен легко ее преодолевал, значит, могут преодолеть и другие.
Мне и самой кажется, что я не в себе – ежеминутно мне чудятся подкрадывающиеся шаги, вот! Вот! В эту самую минуту мне показалось... впрочем, может быть, это оттого, что весь вечер в гостиной говорили о злодеях – о Черных Мантиях. От одного этого имени я вздрагиваю, как ребенок, перед сном напуганный историями о привидениях и бандитах. Но знал бы ты истоки моего страха!
Ты ведь помнишь, что раньше я вовсе не была трусихой. Конечно, сада я боюсь совсем напрасно, меня, наверное, просто лихорадит. Как будто мне больше нечего бояться! Но под моими окнами таится настоящая опасность.
Морис, ты должен поспешить сюда. Морис, Морис, любимый, ты так мне нужен! Что бы ни случилось, не сомневайся в моем сердце: я люблю тебя! Я уверена, что люблю!
Сегодня я получила брачное предложение от... Послушай! Клянусь перед Богом, что я люблю только тебя. Реми д'Арк с – мой друг, мой союзник, мне нужна его помощь, а ему понадобится моя. Как объяснить тебе все в этом письме?
Если бы ты был здесь, ты бы смог по моим глазам прочитать, что делается в моей душе, а я сумела бы растолковать тебе разницу между чувством страстной нежности, какое во мне вызываешь ты, и глубоким уважением, питаемым мною к господину д'Арксу. Тебе принадлежит мое сердце, я хочу, чтобы ты стал моим мужем, потому я отказала ему без колебаний и без сожаления...»
Написав это слово, перо остановилось и зависло над бумагой. Сердце девушки забилось, под ресницами блеснула слеза.
– Бог мне свидетель, – прошептала она, – я люблю только Мориса!
Она отложила перо и прижала холодные как лед руки к пылающему лбу.
– Тем не менее, – с отчаянием продолжала она свои размышления вслух, – думы о господине д'Арксе не покидают меня... но это совсем другое, и я с чистой совестью могу сказать: если Реми д'Аркс и остальные окажутся по одну сторону, а Морис по другую, один против всех, я стану рядом с Морисом!
Часы пробили два.
В ночной тишине, прочно, казалось бы, воцарившейся в окрестностях особняка, раздался вдруг какой-то шум в восточной части сада, в районе улицы Оратуар, но Валентина, поглощенная своими переживаниями, ничего не слышала.
Перо снова побежало по бумаге.
«...Морис, любимый, я устроила себе допрос – заглянула в самую глубину души и смогу сказать: только ты.
Теперь слушай; когда ты вернешься, мы встретимся у нашей доброй Леокадии, но так будет только один раз. Я приняла решение, и ничто не сможет изменить его. Я открыто приведу тебя в особняк, открыто и гордо... должна ли я говорить, что горжусь тобой и твоей любовью? Мы возьмемся за руки и станем перед маркизой; хорошо, если там окажется и полковник Боццо: маркиза и полковник – единственные люди, которые имеют на меня какие-то права.
Если бы эти слова писала другая девушка моего возраста, пожалуй, можно было бы назвать их ребяческими мечтами, но положение мое таково, что мне не до ребячества. Поверь мне, я все обдумала и говорю серьезно.
Я сказу госпоже маркизе и полковнику Боццо (считай, что это моя приемная мать и мой опекун), я им скажу: «Вот мой Морис, он не знатен и не богат, но я люблю его и хочу стать его женой». Если они согласятся, дай-то Бог, мы возьмем их в родители; обо всех прочих можно не беспокоиться – свет всегда аплодирует богачам, а мы станем богаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53