Наверное, именно об этом говорил Купри своему коллеге, потому что тот смотрел вниз и мрачно кивал. Ни одного просвета! Только лёд, тяжёлый и бетонно-мощный несокрушимый лёд.Потом, когда мы вернулись обратно, капитаны вновь ушли в каюту и за чашкой кофе начали подводить итоги.Ледовая раяведка подтвердила, что между двумя кораблями лежит непроходимая восьмимильная полоса сплочённых паковых льдов, взломать которые «Обь» не в состоянии. Но капитаны пришли к выводу, что на сегодняшний день «Фудзи» находится вне опасности.— Надо ждать, — сказал Купри. — Погода должна искоре измениться, шторм или зыбь поломает лёд, тогда «Фудзи» либо сам выйдет на чистую воду, либо ему поможет в этом «Обь». Мы пойдём в Молодёжную на разгрузку и будем держать непрерывную связь. Разгрузившись, придём обратно. И тогда окончательно решим: либо в случае изменения обстановки вновь попробуем пробиться, либо возьмём на борт личный состав экспедиции и больных. На всякий случай готовы поделиться с экипажем «Фудзи» всеми видами продовольствия и одежды, имеющимися на складах «Оби».На том и порешили.И хотя наши общие надежды пока не сбылись, японские полярники, расставаясь, выглядели значительно бодрее, чем раньше. Они теперь знали, что по первому их сигналу «Обь» прекратит разгрузку, развернётся и немедленно придёт на помощь, знали, что в беде их не покинут. Очень важно было это знать, ведь на многие тысячи километров простирались пустынные льды и моря, и никто в мире, столь богатом и всемогущем, не в состоянии был оказать «Фудзи» немедленную помощь — только дизель-электроход «Обь».Обменявшись памятными подарками, мы тепло распрощались. Грустно было сознавать свою беспомощность, но человек ещё далеко не все может делать на планете, которая досталась ему в жильё. «Обь» дала прощальный гудок и двинулась назад, к Молодёжной. С этой минуты в нашей радиорубке каждые несколько часов слышались позывные «Фудзи».Теперь и нас, и наших японских коллег волновала одна мысль: как быстро «Оби» удастся пробиться к Молодёжной? Подточенный айсберг, киты и ушедший припай — Спасатели!.. — с мрачным видом проворчал ктото. — Как бы самим спасаться не пришлось…В эту ночь на «Оби» спали плохо. Капитан вообще не сомкнул глаз, ни на минуту не покидал рулевую рубку.Коварное поле! Льды, которые мы сутки назад легко проскочили, сомкнулись, разводья исчезли. Видимо, подул ветер, и льды, как говорят полярники, стало прижимать. За последние шесть часов мы прошли не больше мили. Винт! Не повредить бы винт! «Обь» с предельной осторожностью, буквально ощупью, прикасалась ко льдине, испытывая её на прочность, и если она не поддавалась, то отходила назад и искала другую, более сговорчивую.До чистой воды оставалось пять-шесть миль, но они, эти мили, совсем не те, что были раньше. Перед нами расстилалось сплошное поле с вросшими в него айсбергами. Один опрометчивый шаг — и мы попадём в положение «Фудзи». С той разницей, что нам уже никто не поможет. В эго время года, когда на пороге полярная ночь, кораблям в Антарктиде делать нечего, они предпочитают бороздить другие, более гостеприимные моря.Особенно тревожно было в рулевой рубке, когда в течение двух часов «Обь» не могла продвинуться вперёд ни на один метр: со всех сторон её окружили тяжёлые льды. Капитан Купри с такой осторожностью раздвигал их стальной махиной корабля, словно они были хрустальными. Два часа «Обь», как слепой котёнок, тыкалась форштевнем то в одну, то в другую сторону, пока по ледяному полю тоненькой ниткой не побежала трещинка. Капитан ледокола своего рода боксёр: он тоже должен осмотрительно и мудро выискивать у противника уязвимое место, чтобы обрушиться на него всей своей мощью. И следующий раунд Купри провёл уверенно: «Обь» двинулась на треснувший лёд, и поле начало расступаться.Опасность, однако, ещё не миновала: корабль должен был пройти в ста метрах от огромного старого айсберга. Великан, украшенный многочисленными пещерами и гротами, был сильно подточен. Видимо, он повидал на своём веку вемало штормов, его ледяные бока были побиты, словно крепостные стены осаждённого замка. И теперь у айсберга был отчётливо виден угол наклона. Очень не любят моряки проходить рядом с такими айсбергами. Он может опрокинуться в любую минуту, и не надо быть специалистом, чтобы нарисовать в своём воображении картину катастрофы: гигантская воронка втянет в себя корабль так быстро, что радисты вряд ли успеют послать в эфир «Спасите наши души», а если и успеют, то это всё равно прозвучит как последнее «прости». Но другого пути не было — не возвращаться же обратно! — и притихшая «Обь» на самом малом поплелась мимо великана, словно боясь его разбудить.Наконец айсберг остался за кормой, и напряжение спало, самая главная опасность миновала. А вскоре начались разводья, и «Обь», повеселев, прибавила ход. Ещё через час мы вышли на чистую воду, взяли курс на Молодёжную, и впервые за сутки Эдуард Иосифович покинул рулевую рубку.Недели через две мы вновь долгими часами с тревогой следили за перемещениями одного из айсбергов, но все же таких неприятных ощущений, как в описанные выше минуты, экипаж «Оби» ещё не испытывал. Впрочем, это моё субъективное мнение, потому что мне все было в диковинку, а «Обь» за годы антарктических странствий повидала столько, что этот эпизод вряд ли уж очень сильно врезался в память её экипажу.Едва успели мы пройти несколько миль по чистой воде, как пустынный океан ожил: его гладкая поверхность покрылась всплесками. Киты! Я видел их второй раз в жизни. Впервые это произошло пять лет назад, в Индийском океане, когда наш рыболовный траулер оказался в окружении стада огромных китов. Это было незабываемое зрелище, я до сих пор не могу простить себе, что упустил редчайший кадр, когда один кит выпрыгнул из воды и сделал стойку на хвосте. Теперь же я испытывал немалое разочарование: десятки китов, которые суетились вокруг «Оби», выглядели как пародия на морских исполинов. Это были так называемые «минке», карликовые киты. Говорят, когда-то их и за китов не считали, никому бы и в голову не пришло тратить на них гарпун, но времена меняются. Для нынешних китобоев и «минке» — кит. Богатыри, ещё в недавние времена безнаказанно бороздившие воды Мирового океана, встречаются все реже, их стада заметно поредели, что со стороны китов, безусловно, эгоистично, потому что срываются планы их забоя. Формально каждая страна по международному соглашению имеет квоту, научно обоснованную норму забоя китов, которая исчислена с таким расчётом, чтобы сохранить хотя бы простое воспроизводство стада. Жаль, что киты не подозревают о таком великодушии, они, наверное, прослезились бы от благодарности за столь трогательную заботу о сохранении их вида. Но все дело в том, что, по общему мнению моряков, с которыми я беседовал на эту тему, мало кто из китопромышленников всерьёз относится к своей узаконенной квоте. Китов повсюду бьют, не считая, бьют, не обращая внимания, в кого летит гарпун, в самку ли, кормящую детёныша, или в самца, нагло увиливающего от уготовленной ему участи.Видимо, не за горами время, когда вооружённые дальнобойными гарпунными пушками флотилии будут со свистом и гиканьем гоняться уже не за стадами, а за одинокими и давно не видавшими сородичей китами, потерявшими всякую надежду умереть от старости. Тогда, возможно, люди спохватятся, начнут создавать «Общество защиты китов» и обращаться с горячими мольбами к своим правительствам, но, боюсь, будет слишком поздно. Бизонам и зубрам, во всяком случае, такие меры помогли не больше, чем покойнику оркестр. Конечно, китовое мясо и ворвань ценные продукты, а попадающаяся у одного кашалота из тысячи амбра — превосходное сырьё для парфюмеров, но человечество в наш век достаточно поумнело, чтобы найти замену этому сырью. Недобрым словом помянут нас внуки, если в начале третьего тысячелетия китов можно будет увидеть лишь на старых кинолентах и в двух-трех загонах, этаких морских «Беловежских пущах», в которых потомки гордых и прекрасных исполинов, привыкшие свободно плавать по морям, быстро исчезнут.Жаль китов! Много миллионов лет трудилась природа, чтобы создать этих удивительных животных, таких добродушных и величественных. Они украшают моря, как слоны землю, они вызывают восхищение, облагораживают человека и дают ему пример: «Смотрите и учитесь, мы могучие, но безобидные, мы никому не хотим зла и давно уже перековали мечи на орала», Слонов как будто бы спасти удалось, всеобщий взрыв протеста заставил двуногих хищников разрядить свои ружья. Теперь очередь за китами. Наверное, я сделал слишком оптимистичное предсказание — начало третьего тысячелетия. Если китов будут бить так, как это делают сегодня, уже через десятьпятнадцать лет они исчезнут. Быть может, китов спасёт то, что их забой из-за уменьшения поголовья и растущих накладных расходов станет экономически невыгодным, но вряд ли такое решение вопроса послужит к чести человечества. К тому же слишком опасно судьбу китов доверить счётным работникам, она относится к компетенции морали, а не бухгалтерии.Через два часа мы увидели двух касаток и дюжину императорских пингвинов. Императоры плыли на небольшой льдине, стоя по стойке «смирно» в метре от её кромки, и не шелохнулись, хотя «Обь» прошла буквально рядом со льдиной, едва её не задев. Матросы на баке предположили, что где-то неподалёку, видимо, рыскает касатка, иначе пингвины прыгнули бы в воду. Они так боятся касаток, своих главных и едва ли не единственных врагов, что пошли на риск столкновения с незнакомым чудовищем, но не покинули льдину. И правильно сделали: два похожих на небольшой парус спинных плавника выдавали касаток, как перископ — подводную лодку. А ведь тоже китами считаются, злодеи! Впрочем, даже самый миролюбивый народ порождает убийц, которым место за решёткой. Касатка — хищник страшный, её зубастая пасть самое, пожалуй, грозное оружие, которым могут похвастаться обитатели океана. Она не боится никого, чувствуя себя в воде такой же всемогущей и неуязвимой, как тигр в джунглях. Касатки глотают пингвинов, как устриц, охотно лакомятся тюленями и нападают на сородичей-китов стаями, как торпедные катера на могучий, но малоповоротливый корабль. Эти сражения самые впечатляющие из всех происходящих в океане. Единственное оружие кита — мощный хвост, его удара не выдержит ни одно живое существо, и гибнущий исполин, терзаемый со всех сторон, дорого продаёт свою жизнь. Моряки с «Юрия Долгорукого» рассказывали, что видели однажды на поле боя рядом с растерзанным китом тела трех касаток, при всей своей ловкости не избежавших возмездия. Самое лакомое для касаток блюдо — язык кита; встретив кита, они не могут преодолеть искушения и лезут в драку, из которой кит редко выходит живым.Касатка — безжалостный враг кита, но она орудие гармоничной природы, возложившей на неё исполнение санитарных функций. Уничтожить кита как вид природа касаткам не позволит, свершить такое злодейство может только человек. Так что свалить резкое уменьшение китового стада на касаток, а это иногда проскальзывает в печати, столь же нелепо, как обвинить ястреба в исчезновении дичи. Куда ястребиному клюву до крупнокалиберной дроби!Я отвлёкся, а между тем на борту «Оби» началось всенародное ликование. Из Молодёжной прибыла радиограмма: несколько часов назад крупная зыбь взломала, а затем унесла в море припай! Это наша первая за время плавания удача, наше первое настоящее везение. Кто знает, сколько дней, а то и недель штурмовала бы «Обь» этот злосчастный припай! Теперь, если не будет сильной пурги, стоянка у Молодёжной отнимет у нас не больше десяти дней — это можно математически рассчитать. Так что шансы на то, что мы придём к концу мая домой, резко возросли.Новость немедленно сообщили на «Фудзи», где она была наверняка воспринята с не меньшим энтузиазмом. Ледовая обстановка там не изменилась, и японские полярники были откровенно рады, что «Обь» вернётся к ним быстрее, чем они того ожидали.А следующим утром мы, столпившись на баке, во все глаза смотрели на представшие перед нами скалистые горы Земли Эндерби. Земля, даже покрытая снегом и ледниками, всегда земля, суша, на которую моряки всегда смотрят с волнением. Давя остатки припая, «Обь» легко подошла к берегу, на котором размахивали руками и палили из ракетниц полярники Молодёжной. У многих из этих людей уже упакованы чемоданы, они отзимовали свой срок и вернутся с нами домой.Здесь я впервые увидел, как швартуется к барьеру Купри. Покрытый снежной шапкой ледяной барьер был неровен, а «Обь» должна была пришвартоваться к нему правым бортом. И капитан, орудуя форштевнем корабля, как столяр топором, с ювелирной точностью выровнял барьер, срезав и обрушив в море десятки тонн льда и снега. И если бы моряки и полярники не привыкли сдерживать проявления своих чувств, они, мне кажется, наградили бы капитана аплодисментами, как награждают артиста за его замечательное искусство. Как обживают землю В кают-компании станции Восток специалист по космическим лучам, он же по совместительству киномеханик, Тимур Григорашвили начал «крутить» журнал. И тут же раздались возгласы:— Тимур, подожди, зовите Семеныча, ребята!И, сидя в тёплой кают-компании, мы вместе с Сидоровым смотрели киноленту, запечатлевшую часть его биографии.В начале 1962 года Сидоров и его одновосточники на «Оби» пришли в Мирный, откуда должны были полететь на Восток, но из Центра неожиданно поступило распоряжение о консервации этой станции. Одновременно начальство предложило оставшемуся без дела коллективу Востока отправиться на «Оби» к Земле Эндерби для основания новой станции, названной впоследствии Молодёжная. На борту корабля, которым командовал тогда капитан Свиридов, были кинооператоры-документалисты. Они и засняли фильм о том, как Сидоров и его товарищи высадились на пустынную Землю Эндерби и начали её обживать.Василий Семёнович разволновался.— Это «Аннушка» за нами прилетела… — комментировал он. — «Обь» не могла пробиться через припай, лёд был двухметровый… Мы тонн пятнадцать на «Аннушках» доставили… А вот Дралкин, начальник экспедиции… Пургу засняли, черти! Видите, как мы завертелись?Через год с лишним после того вечера в кают-компании, когда Сидоров возвратился из Антарктиды в Москву, мы припомнили этот фильм, и Василий Семёнович показал мне свой дневник, который вёл тогда, в первые дни освоения Земли Эндерби. Записи в дневнике обрывочные, торопливые, чувствуется, что автор с трудом выкраивал для них время, но мне они показались особенно интересными именно потому, что были сделаны непосредственно на месте событий. С разрешения Василия Семёновича привожу несколько выдержек из этого дневника.12 февраля. Мы сели на «Аннушку» и через сорок минут полёта приземлились у лагеря геологов. Не теряя времени, пошли на самую высокую в здешних местах «горушку», чтобы сделать общий обзор. У побережья много выходов коренных пород. Среди гор видим сравнительно ровное плато, на котором огромными чашами раскинулись три пресноводных озера. Расстояние до них от барьера примерно 1200 метров. Ветер и время поработали так, что породы изобилуют расщелинами, трещинами, гигантскими рубцами… Темнеет, а мы все ходим и обсуждаем, где и как расположить здания станции. Мы — это главный архитектор Лаэаренко, радист Сорокин и я. Место нам очень нравится. Однако пора возвращаться в лагерь. Возвращаемся. Оказывается, все были взволнованы нашим долгим отсутствием и собирались выходить с ракетницами. Начальник морского отряда Шамонтьев шутит по моему адресу, что, мол, «губернатор» здешних мест мог заблудиться, попасть в трещину и прочее. Владимир Николаевич Мальцев кричит из своего спального мешка, что лично он был спокоен, хотя сам сегодня по грудь провалился в трещину, но «такого волчару, как Сидоров, не утопишь силой»…В палатке нас поселилось четверо. Забираемся в мешки, гасим газовую горелку, сразу становится холодно и темно. Разные мысли лезут в голову. Пробьётся ли «Обь» к берегу? Тридцать восемь миль двухметрового льда не шутка… Созревает план. Если корабль не пробьётся и выгрузить все не удастся, всё равно нужно остаться зимовать на этой земле. Может быть, даже в палатках. Нас будет пятеро. Кого выбрать? Павлик Сорокин — этот наверняка, доктор Пономарёв, мой заместитель Алексей Кононов, одновосточник Коля Боровский, Коля Лебедев… Все хороши, все нужны!.. С непривычки в мешке тесновато, отвык. Холодно и мокро. Одежду придётся сушить теплом своего тела…13 февраля. Собачий холод. Посапывают в мешках товарищи. Вылезаю, зажигаю горелку. С трудом натягиваю сапоги, так как за ночь они промёрзли. Надо учесть на завтра, сапоги положить под себя, пусть за ночь просыхают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44