– Значит, так, завтра в шесть ноль-ноль ты в госпитале. Вынут из тебя всю дерьмовую танковую начинку, вживят табельные устройства. Требуха будет заживать неделю, еще неделя тебе отводится врачами на адаптацию. Я считаю, что это все херня и в следующий понедельник ты должен уже быть на базе и отчитаться перед Кузьминым. Понял, лейтенант?
– Так точно, товарищ полковник! – Он вытянулся, картинно козырнул. Он знал, что Пардуса тошнит от всего этого армейского выпендрежа. Своих людей он сразу освобождал от необходимости стоять во фрунт и вести себя строго по уставу. Но лейтенант был только наполовину человеком Волоха.
И, кроме того, ему нравилось дразнить грозного полковника.
Знал, что играет с огнем, нет, хуже того, с уже разлитым напалмом, но не мог остановиться. Уж слишком открыто невзлюбили они друг друга с первого дня их встречи. И, наверное, если бы не генерал с Рыбаком…
– Ты эти свои штучки оставь, – недовольно буркнул Волох. – Не на полигоне. – Он с треском захлопнул крышку блокнота. – Сядь, сядь, послушай. Я тебе пару слов скажу, не для протокола. Он послушно сел в кресло для гостей. Если верить слухам, под задницей у него был теперь детектор лжи, передающий свои показания хозяину кабинета. Начальнику отдела безопасности проекта «Янтарная комната» Аркадию Волоху. – Ты, лейтенант, с сегодняшнего дня переходишь в подчинение Кузьмина, – сказал Волох. – Это означает, что видеться мы будем редко. Ты будешь занят своим делом, я своим, Полковник Кузьмин, заместитель Волоха и, в отличие от него, армеец, а не сотрудник СФК, вместе со своими людьми занимался внутренней безопасностью Проекта. Охраной здания и сотрудников, патрулированием периметра, сохранностью перевозок, защитой локальной сети. Пардус и напрямую подчиняющееся ему спецподразделение Федерального Контроля обеспечивали загадочную «внешнюю безопасность», имея право не отчитываться ни перед кем, кроме главного куратора – генерал-лейтенанта Георгия Белуги.
– Будешь, значит, ходить с озабоченным видом и «Лариным» на поясе, утирать сопли нашим дорогим ученым, И если ты читал свой приказ и приложение к нему, специальную папку 469-27, то знаешь, кому тебе предписывается вытирать сопли особенно старательно.
Он знал. Таких людей, считая его и Волоха, тех, кто носил на левой руке стальные браслеты, было ровно тринадцать. Ничтожная песчинка по сравнению с персоналом Проекта. И даже не все из них занимали руководящие должности (список прилагался к спецпапке 469-27, и он с удивлением и немного испугом обнаружил в нем себя и Иру).
Но именно этим людям полагался круглосуточный надзор, максимальная степень личной безопасности и высший приоритет в случае экстренной эвакуации. Почему – не объяснялось. И это сильно мешало чувствовать себя польщенным и наслаждаться своей неожиданной значимостью.
Зато помогало нервничать и строить бесполезные догадки, копаясь в голове, теперь переполненной ментальными блоками. Пользы от такого копания выходило немного.
– Так вот, лейтенант, что я хотел тебе сказать. У моей группы тоже есть такая специальная папка. А к ней дополнительно еще прилагается секретный пакет 0704 «Особых мер по обеспечению внешней безопасности». Секретный настолько, что я даже не знаю, о чем в нем идет речь и в каком случае его надлежит вскрыть. Впрочем, об этом нам заботиться не надо, такие пакеты вскрываются сами, когда наступает нужный момент. Слышал о мнемонических кодах? – Волох поднял руку ко лбу. – Пакет 0704 у меня здесь, записан прямо в подкорку и дожидается нештатной ситуации. И запомни, лейтенант, когда бы она ни возникла, я, и никто другой, явлюсь за твоей жопой. Поэтому старайся вести себя хорошо, ладно?
«Есть вести себя хорошо!» – чуть не вырвалось у него по привычке. Но инстинкт самосохранения протестующе завопил. На сегодня он достаточно вывел зверя из себя.
– Все понял? – риторически вопросил Пардус. – Тогда иди. Свободен.
Наступит день, и полковник выполнит свое обещание. А его люди из команды зачистки позаботятся о том, чтобы никто не жаловался на плохо проделанную работу.
– Это ты?
Она пришла и молча села рядом с ним.
– Ира?
Он болезненно щурился сквозь яркий свет, пытаясь заглянуть ей в глаза, но не мог. С трудом угадывался знакомый наклон головы, разворот плеч. Все остальное тонуло в запредельном голубом сиянии, превращавшем ее в бесплотный силуэт.
– Ответь!
Прохладная рука нежно, спокойно легла ему на лоб. Скользнула по небритой щеке, пересохшим губам. Он застонал. Да, это она. Кто же еще?
– Как ты вошла… как ты попала сюда?
Ему послышался шепот, тихий, как звук осыпающихся песчинок. «Не знаю». Или это зашуршали складки ее одежды?
– Я думал, что уже совсем потерял тебя.
Она молчала, неподвижно застыв рядом с ним, и он подумал, что это все же сон. Даже если она находилась в этом же здании, даже в одной из соседних палат, то это не делало ее ближе. Между ними пролегало нечто большее, чем физическое расстояние и преграды в виде десятков запертых дверей и вооруженных охранников.
Болезнь Ирины была невидимой и неприступной границей между ней и всем остальным миром. Крышкой хрустального гроба для сказочной принцессы. Тонкой, как лезвие ножа, стеной, разделившей их.
Навсегда.
Повернувшись к нему лицом, она лежала на его откинутой правой руке, глубоко вдавив ее в подушку. В левой руке у него была сигарета, от которой они затягивались поочередно, пуская дым в потолок. Там его подхватывал и месил, наматывая на мерцающие лопасти, огромный комнатный вентилятор. Их ноги лежали на безжалостно смятом покрывале, касаясь друг друга.
– О чем ты думаешь? – спросила она, прижимаясь губами к его пальцам, удерживающим сигарету.
– Это запрещенный вопрос.
– Ответь. – Она толкнула его в бок. – И я скажу тоже.
– Я думаю о тебе. – Левая рука затекла, и он пошевелил ею, согнул в локте, тем самым обнимая Иру еще тесней. – О доверии. О том, что я подпускаю тебя вплотную к телу.
Он попытался сделать затяжку, но она схватила его за запястье, опять поднесла сигарету к своим губам.
– А о чем думаешь ты? – спросил он.
– О том же самом. – Он улыбнулся, но она была серьезна и смотрела внутрь себя. – Я думала, почему мы не трахаемся?
Он поперхнулся дымом, кашлянул.
– Ну, знаешь, – помотал головой, насколько это было возможно. – Думает она о том же самом… Мы не трахаемся потому, что ты замужем. И Сергей мой друг. Аеще потому, что охраннику нельзя спать с подопечной. Я ведь тебя охраняю, ты не забыла?
– Я помню, – сказала Ирина. – И еще я помню, что ты и мой друг. Это тоже причина?
– Наверное. – Он усмехнулся. – Я не пробовал трахаться с друзьями. Надо бы как-нибудь…
– Попробуй, – сказала она, усаживаясь на него сверху и обхватывая его бедра своими.
– Сереже это может не понравиться, – сказал он, выгибаясь под ней волнообразно, подбрасывая ее тело вверх движением таза.
– Что? – невинно спросила она. – То, что ты попробуешь его трахнуть?
Они расхохотались. И сразу же, без перехода начали яростно целоваться, задыхаясь, сжимая друг друга до вскрика в объятиях. Он, перекатившись, оказался сверху на ней, кусая ее влажные губы, подбородок, шею…
И так же внезапно все кончилось. Она, стоя возле постели, говорила что-то в мобильный коммуникатор. А он разминал совершенно онемевшую под тяжестью ее тела правую руку, стыдливо натянув покрывало до пояса. И думал, дошли бы они хоть раз до конца, если бы не эти постоянные случайности? Или все же они избегали этого сами? Неуверенность? Страх что-то менять? Желание быть друг с другом не так, как со всеми?
Ира села рядом на кровать, играя замолчавшей «ракушкой».
– Мне надо ехать, – сказала она. – Внеурочный сеанс связи. Я должна вести группу.
– Мне не нравится, что ты опять это делаешь. Почему?
Это был тоже запрещенный вопрос. Такая уж, видно, была сегодня ночь. Их работа на Проект была таким же табу в разговоре, как ее жизнь с Сергеем. Как все, что они не произносили вслух.
Но она ответила:
– Влад не может, его последний визит был всего двое суток назад. Ренат до сих пор не оправился от шока. Новенький, Павел… ты знаешь сам. Так что «гостей» сейчас все равно что нет, Только мы. А почему так срочно – мне не скажут.
Он кивнул. Да, все так, можно было ничего не говорить. Но ему было неспокойно. Последние сеансы давались Ирине очень тяжело, гораздо тяжелей, чем другим медиумам. Говорили, что результаты были превосходные, но какой ценой…
– Я не хочу, – сказал он.
– Я тоже. – Она поцеловала кончики пальцев, быстро приложила их к его губам. – Но я должна, Ты проводишь меня?
– Конечно. Это тоже мой долг, в конце концов. – Он поморщился. – Ира, ты мне всю руку отлежала.
– Ой, посмотрите, – она картинно всплеснула руками, – видели этого телохранителя, которому хрупкая женщина отдавила рабочую конечность? Как ты меня защищать собираешься, однорукий?
Он не изменил позу, продолжая расслабленно лежать, но его левая рука метнулась вперед. Слишком быстро, чтобы заметить ее движение, И мягко легла на шею Иры ниже затылка. По ее коже должны были побежать мурашки, вниз, на гладкую спину. Ей нравилось, когда он трогал ее там, около волос, за ушами.
– Вот здесь, – нежно сказал он. – Немного надавить, и все. Убить человека можно и одной рукой.
Она повернулась, прижимаясь щекой к его ладони, Провела губами вдоль линии жизни, разорванной посередине.
– Я люблю тебя, – сказала она. Это была их последняя ночь.
Он дернулся, но его руки были надежно охвачены смирительными ремнями. Он вообще перестал их уже чувствовать.
– Прости, я ничего не сказал тебе тогда. Потом было уже поздно, тыне слышала… прости, Я люблю тебя. Люблю.
Он повторил это еще раз, потерянно смолк. Неужели она опять не слышала его? Как два года назад, когда он кричал, срывая голос, но ни один мускул не дрогнул на ее бледном и отныне навсегда неподвижном лице.
– Ты слышишь меня?
Она пыталась расстегнуть ремень, удерживающий его левую руку. Непонятно как, но ей удалось справиться с замком. Нажим ремня ослабел, и он раскрылся.
Он хотел поднять руку, вытянуть ее к ней, но не смог. Слишком сильно занемели мышцы. И тогда она взяла его руку своими и поднесла к своему лицу.
Холод. По его телу пробежал озноб от прикосновения ее щеки к тыльной стороне его ладони. И сразу же он почувствовал теплую влагу, сбегающую с ее лица на его руку. Слезы. Теплые слезы. – Ну что ты, –прошептал он. – Не надо. Я с тобой. Ему опять почудился шорох-шепот. Она невесомо поднялась, все еще удерживая его руку, шагнула прочь. Он попытался задержать ее, но пальцы не слушались. От резкого движения трубка капельницы выскочила вместе с иглой из вены. Темная кровь выплеснулась толчками, липко растекаясь по руке и белой простыне, накрывавшей его до пояса.
Спотыкаясь, припадая на левую ногу, он брел по коридору, кровь из обрубка унялась, лишь изредка брызгала прорывающейся струйкой. Большинство крупных сосудов были спаяны при прохождении луча, но иногда от внутреннего давления срывалась непросохшая корка.
Метрах в ста позади из него успела натечь целая лужа, в которой он и оставил лежать свою левую руку.
Случившееся было чистой воды везением. Достаточно было вспомнить, как лихо первая вспышка противопехотного лазера развалила на две дымящиеся части начальника химической секции. Он так и не вспомнил, как его звали.
Закричав, Сережа взорвал петарду, и это сбило прицел невидимого стрелка. Второй луч пришелся не точно в цель. Было почти не больно.
Споткнувшись в очередной раз, он с трудом устоял. Знал, что, если упадет, ему больше не встать. Но ничего не мог поделать. Измученное тело сдавало, и простреленная навылет нога отказывалась идти.
И ковыляющий рядом Сережа ничем не мог помочь, он и сам выбивался из сил. Кроме того, ему приходилось нести Иру на себе, Он покосился в их сторону, и взгляд его отчего-то приковали уродливые искаженные тени, отбрасываемые на стену тремя беглецами.
Тени кривлялись, и виной тому был не подмигивающий тусклый свет в туннеле, а их собственная зловредность. Они насмехались над жалкой никчемностью этой попытки спастись, обреченной с самого начала.
А ведь недавно казалось, что у них все получается.
Он не знал имени этого человека (Вячеслав Сирин), не видел его лица (плоского, безволосого, изуродованного на подбородке и левой щеке генетическим заболеванием кожи). Не знал, почему он вернулся в палату (за пачкой сигарет, забытой на столике рядом с лежанкой «пациента»).
Но он, не задумываясь, убил его, чтобы сделать первый шаг к свободе.
Вячеслав не успел толком удивиться тому, что надежно привязанный пациент умудрился выдернуть капельницу и истечь кровью. Выброшенной в его сторону руки он, скромный симбиот с незначительными мутациями дыхательного аппарата, тоже не заметил.
Его шея оказалась в надежном и плотном захвате, что-то хрустнуло в основании затылка. Вячеслав осел на пол, запрокидывая к потолку непонимающее, уже мертвое лицо. Глаза его вывернулись белками наружу, из уголка рта потянулась тонкая кровавая ленточка.
Лейтенант (уже давно капитан, но старое звание прилипло, как прозвище, не оторвешь) подтянул за шиворот тело к себе, взялся за еще теплую руку. В этой лаборатории везде использовались дактилоскопические замки – на дверях, в лифтах, на ремнях специальных лежанок. Надежно. Практично. Удобно. Особенно сейчас.
Пряжки на ремнях расстегивались с мягкими щелчками.
Возле двери в коридор нежно-голубым светом мерцала желейная пластинка пальцевого замка. По другую сторону, за толстым звуконепроницаемым стеклом, переминался стоящий спиной (удача!) охранник. Происходящее в палате его интересовало гораздо меньше зрелища туннельных ховер-гонок, разворачивавшегося на объемном пленочном экране, намотанном на его руку. Нажимая на интерфейсные символы внизу картинки, он переключался между треками, обзорными точками съемки (вертолет, капот лидера, ремонтный бокс). Или убегал от назойливой рекламы на «горячий» порноканал.
За его спиной вздохнула пневматикой открывающаяся дверь.
– Нашел сигареты? – спросил он, поворачиваясь.
Вместо зашедшего в палату Вячеслава он увидел высокого, совершенно голого мужчину. На его бритой голове темнели круглые, симметрично расположенные над висками следы, похожие на ожоги. Левая рука была вымазана засохшей кровью от локтя до стального браслета на запястье, в ней он держал чью-то отрезанную ладонь с коряво растопыренными пальцами.
Что было в другой руке, охранник не разглядел. Очень трудно разглядеть то, что, вспоров твою сонную артерию, глубоко погружается в шею, перепиливая ее пополам.
Голова мертвеца свободно упала на правое плечо. Портативная хирургическая дископила (размером как обычная электробритва, но управляющаяся с костями любой толщины) издала финальное «вж-ж-ж-ж» и умолкла в руке убийцы.
В этот день он убил шестнадцать человек. Больше, чем за все годы работы на Проект. Потом он убеждал себя: «Я плохо соображал, что делаю, меня накачали наркотиками, я себя не контролировал». Последним аргументом была самозащита.
Ложь. Самоуспокоение. Понимая это, он долгими бессонными часами лежал, глядя в темноту. И только активация вживленной подпрограммы «Морфей» позволяла ему впасть в искусственное забытье. Его обновленное тамплиерами тело абсорбировало обычные седативные препараты, отказываясь от химически навязанного сна. Боевым человеко-машинам не дано страдать от бессонницы или ночных кошмаров.
Жаль, никто не придумал софт, отключающий совесть.
Нет, все же их было четырнадцать. Двоих точно уложил Сергей, завладевший чьим-то пистолетом. Лейтенант опасался, что его друг не сможет идти, не то что стрелять. Кроме того, он подозревал, что годы в лаборатории пагубно сказались на привитых военному экологу боевых навыках.
Но рука Сережи оказалась тверда, сама Смерть придерживала ее под локоть. На этих двоих не надо было даже тратить контрольный выстрел.
– Ира где-то в соседней палате, – сказал он, задыхаясь. – Я слышал, как наши «врачи» разговаривали с полковником.
– С каким полковником? – удивился Лейтенант. Лицо Сережи исказилось.
– С этим. – Он прикусил губу. – Ч-черт, не помню, как его зовут.
– Пусть его, – махнул рукой Лейтенант. – Давай двигать, еще вспомнишь.
Насчет «вспомнишь» он ошибался.
– Как им это удалось? – спросил Глеб у Оракула.
Сидеть им теперь приходилось в еще большей тесноте, Еще ночью Сыновья перенесли изрядную часть аппаратуры, которой был набит Храм, в специально приспособленный для этой цели крытый трейлер. Сама погрузка, подключение всего хлама к заранее установленной портативной энергостанции, тестирование и, наконец, окончательный запуск – все это отняло большую часть светлого дня,
Ближе к вечеру небольшой автокортеж, включающий в себя два легковых кара и один грузовик с прицепом, оставил окрестности свалки и направился в сторону Дома Друидов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74