– Вы, ваше величие, налоги собирали? Собирали! А защищать нас вчера стали? Не стали!
Староста отлично усвоил Колину большевистскую пропаганду.
– А я и не обещал никого защищать, – нагло заявил барон. – Идите работать. Если не разойдетесь, то выпущу войско. Уж с крестьянами-то оно справится.
Лобенроген обернулся и посмотрел вниз, во двор:
– Да-да, про вас, дармоедов, говорю!
Палваныч сплюнул. Толкнул солдата в плечо:
– За мной, рядовой. Пора в путь.
– А как же?.. – Коля протянул руку в сторону забастовщиков.
– А так же, – осклабился Дубовых. – Хочешь дождаться от них самой искренней благодарности?
– Н-нет.
– Тогда валим отсюда!
– Можно с вами? – протявкал Пес в башмаках.
– Не возражаю, – разрешил прапорщик.
Троица покинула наблюдательный пункт и скрылась в лесах Дробенланда, оставляя за спиной еще две рассерженные фракции. Селяне были сильно недовольны итогами переговоров с администрацией. Администрация ужасно желала узнать, кто был зачинщиком столь необычной смуты. Барон Лобенроген сообразил: такие бунты отнюдь не усилят его власти.
Слуги феодала пристрастно допросили пару крестьян. Стали известны имена смутьянов-гастролеров. Николас и Пауль обретали новую, весьма сомнительную популярность.
Палваныч, Лавочкин и пес топали по узкой лесной тропинке. Было пасмурно, влажно, и дул прохладный ветер. Скука царила неимоверная, хоть засыпай на ходу.
Чтобы развеять дрему, прапорщик завел разговор:
– Ну, кобель в сандалиях, или как там тебя, показывай дорогу к Дриттенкенихрайху.
– Пес в башмаках, с вашего позволения, – поправил оскорбленный кобель.
– Однохренственно. Что там с дорогой?
– К сожалению, не знаю. Не путешествовал… Именно по этой причине я напросился к вам в спутники! Посетить иные края – вот соль моих мечтаний!
– Кто тебя говорить учил? – спросил Палваныч. – Треплешься, как Пушкин с Лермонтовым, блин.
– Не имел чести знавать. А манеру изъясняться принял от многих достойных представителей аристократии.
Пес проговорил это с нечеловеческим достоинством. С собачьим.
– Эти представители посещали тебя в деревне? – Лавочкин лукаво улыбнулся.
– Ваша ирония простительна, ибо опирается на неосведомленность, многоуважаемый Николас, – печально прогундосил кобель. – Я начал жизнь в столице.
Коля перебросил мешки с левого плеча на правое. Солдат тайно костерил прапорщика за то, что тот сгрузил свою ношу на него. Вроде бы не тяжело, но неудобно и нечестно. И между прочим, вчера мешок Палваныча казался легче…
– В столице, значит… – продолжил беседу рядовой. – Да вы, получается, светский лев?
– Издеваетесь, – насупился кобелек. – Каламбурите… А ведь всего три года назад я отчаянно воспламенял на балах!
– Зажигал, что ли?
– Истинная правда. Я блистал.
– Еще бы. Гвоздь вечера – пес в башмаках, – проговорил Палваныч, перепрыгивая маленький ручей. – Так, привал. Приказываю поесть-попить.
Король столичных вечеринок плюхнулся на траву, разул ногу и принялся с остервенением чесаться за ухом. Звук получился, словно вертолет летит: тыр-тыр-тыр-тыр-тыр…
Дубовых даже в небо посмотрел.
Выбрали место посуше, расселись. Коля расстегнулся, размотал знамя, давая торсу отдых. Прапорщик наворожил курятины.
Пока личный состав уплетал завтрак, в Палваныче потихоньку просыпался командир-стратег. Потянуло проинвентаризировать имеющиеся ресурсы.
– Рядовой Лавочкин, доложи про оставшиеся в твоем распоряжении фокусы!
Парень не сразу понял, что Дубовых подразумевает под фокусами.
– Ах, это!.. Если честно, товарищ прапорщик, то не знаю. Знамя сказало…
– Ты точно не пил?
– Тьфу, чувство подсказало: знамя растеряло все сильное волшебство. Остались мелкие, как вы их называете, фокусы.
– Почему?
– Приведу аналогию, – сумничал Коля. – Допустим, магия – это капающая вода, а знамя – кружка. Мы хотим напиться, то есть загадать желание. Выпиваем кружку, ждем, когда накапает еще. Чтобы утолить жажду, хватит и кружечки-двух, а чтобы затушить костер, необходимо ведро. Мы не сможем затушить костер. До происшествия со стрелой знамя было цистерной, в которую хлестал неимоверный поток воды. Сейчас оно – кружечка. Поэтому нельзя мгновенно переместиться в пространстве.
– На редкость красивая метафора, – встрял Пес в башмаках. – Вы поэт, Николас.
– Кстати, знамя запросто помогало писать песни и играть на лютне, – вспомнил солдат. – Скорее всего, это не самое сложное колдовство.
Палваныч вспылил:
– Форменная карикатура! Неужели от него теперь никакой пользы, кроме культурно-массовой функции?!
– Нет, – Коля покачал головой. – Оно говор… то есть оно позволяет недолго летать.
– И то хлеб, – прохрюкал в своем стиле прапорщик.
Парень усмехнулся. Его окружали нетривиальные существа: человек, похожий на кабана, и пес, ведущий себя как человек.
Кстати, последний с нескрываемым восхищением любовался магическим артефактом.
– Интересно, а я смогу играть на лютне?..
Дубовых рассмеялся:
– С твоими-то лапами?
– Точно, баррэ не возьмешь, – закивал Лавочкин.
Коля давно выяснил, что знамя было бессильно в руках выходцев из этого мира. Но не рассказывать же об этом собаке!
Воспоминание о придворном колдуне Вальденрайха натолкнуло солдата на идею.
– Товарищ прапорщик, я подумал, послать бы весточку Тиллю Всезнайгелю. Он бы не помешал…
– Угу, дай ему телеграмму, – пошутил Палваныч.
Лавочкин стушевался. Верно, мысль известить колдуна хороша, но труднореализуема. Хоть гонца нанимай…
Отдохнув, путники отправились в дорогу. Оставалось надеяться, что она вела в Дриттенкенихрайх, а не в Драконью долину.
Во второй половине дня экспедиция добралась до лесного дома. Хозяйство было крепкое: сзади – обширные пристройки, на поляне разгуливали куры и утки, поодаль паслась ухоженная коровка.
– Кто же тут живет? – задал риторический вопрос прапорщик, тихо прикидывая, что можно экспроприировать.
Из дома вышла старушка. Коля почему-то ожидал увидеть ведьму наподобие известной ему Гретель, страшной, отталкивающей персоны, которую он встретил сразу по прибытии в этот мир. Но здешняя хозяйка была вылитая бабушка из рекламы молока, только очочков не хватало. Аккуратное клетчатое платьишко с кружевным воротничком и рукавами, чистый передник, туфельки. Уложенные в клубок седые волосы, доброе, открытое лицо. Одним словом, картинка, а не старушка.
Она улыбнулась путникам.
– Здравствуйте, добрые господа и пес несомненных талантов! – поприветствовала хозяйка троицу.
– Здравия желаем, гражданочка, – ответил Палваныч. – Не подскажете путь к… Ядрена бомба, как его?
– Дриттенкенихрайх, – снова выручил Коля.
– Подскажу, милейшие! Но не хотелось бы вам испить кваску и посидеть за беседою?
– С удовольствием, – расцвел прапорщик.
Уж он-то был редчайшим ценителем халявы.
– В таком случае милости прошу, – пригласила старушка. – Только, пожалуйста, тихонечко. Внук спит.
Войдя в дом, гости поразились аккуратности и основательности хозяйства. Светлая горница была заставлена крепкой удобной мебелью. Шкафы, две кровати, в центре – стол со стульями, у окна два сундука с замками. В дальнем углу за полупрозрачной занавеской угадывалась детская кроватка.
– Сколько внуку? – шепотом спросил Палваныч.
– Четвертый год, – ответила бабушка. – Садитесь за стол, а я за кружками и квасом!
Дождавшись угощения, прапорщик и солдат принялись смаковать напиток. А собаки, как известно, кваса не любят.
Проснулся внук, о чем известил пронзительным криком, переходящим в рев.
Старушка захлопотала у кроватки.
– Интересно, где родители? – вполголоса проговорил Коля.
Тем не менее хозяйка услышала его реплику.
– Дочка с мужем улетели изучать жизнь северного единорога, а внука мне оставили.
Она ловко одела мальчонку, привела его к столу.
Карапуз был симпатичный, в меру упитанный, правда, чуть опухший со сна и зареванный.
– Он у нас смирный и толковый, – сказала бабушка. – Ади его имя.
Мальчик внимательно оценил гостей. Прапорщик Дубовых ему решительно не понравился, зато приглянулся Пес в башмаках. Колю воспринял ровно.
Старушка усадила крепыша на свободный стул, достала из печки теплую жидкую кашку в горшочке.
– Не в службу, а в дружбу, добрые господа, – обратилась хозяйка к посетителям, – я быстро до соседки добегу, хлебца возьму, а вы уж покормите Ади, ладно?
– Почему бы и не отплатить, что называется, за гостеприимство? Рядовой Лавочкин, выполнять! – распорядился Палваныч.
Бабка удалилась.
Коля не имел опыта общения с детьми. Он неловко зачерпнул кашу ложкой, поднес о рту малыша.
– Кушай, Ади.
Карапуз наморщил лобик, рта не раскрыл.
– Не хочешь?
– Нет.
– А за папу съешь?
– Угу…
– Вот давай за папу…
И пошло кормление:
– Давай за маму… Давай за бабушку… Давай за дедушку… – импровизировал Лавочкин. – Давай за них… Давай за нас… И за десант… И за спецназ… За свет далеких городов… И за друзей… И за врагов…
Парень обнаружил, что малыш смотрит остекленевшими глазами прямо перед собой и ритмично открывает рот для новой порции, разжевывает кашку и проглатывает, открывает, разжевывает, проглатывает, открывает…
Горшочек стремительно опустел, песня группы «Любэ» кончилась, а Ади все открывал рот, пережевывал пустое пространство и глотал.
Очумевшие Палваныч и пес следили за процессом.
Колю прошиб холодный пот.
– Что я натворил?! Ну-ка, малый, стой, раз, два.
Ребенок встал со стула. Челюсти все работали.
Лавочкин захотел убежать, но надо было что-то сделать. Родители-то колдуны, да и бабка наверняка не проста…
– Слушай, Ади, мою команду, – подражая гипнотизерам, торжественно сказал солдат. – На счет «три» ты перестанешь жевать и проснешься. Итак… Раз… Два…
– А вот и я! – Запыхавшаяся хозяйка внеслась в горницу. – А что это с Ади?
– Три… – неуверенно закончил внушение новоиспеченный психотерапевт.
Малыш перестал жевать и зашнырял испуганными глазенками по сторонам.
– Мы играли, – не скрывая облегчения, выдохнул Коля.
– Он колдун! – завопил карапуз и оглушительно заревел.
Бабушка сгребла малыша в охапку и отскочила от стола.
– Презренный ведьмак! – грозно воскликнула она, перекрывая старческим дребезжащим голосом плач внука. – Ты насылал на него порчу! Прочь, прочь из моего дома!!! Кто тебя подослал?! Дункельонкель? Мегамауль? А впрочем, неважно. Прочь!
– Пауль, Николас, пойдемте, – тихо проскулил Пес в башмаках, прижимая уши и хвост.
– Зря вы так, – с горечью промолвил Лавочкин и вышел вон.
– Квас хороший, – сказал прапорщик. – Можно, я захвачу остатки?
Приняв молчание за знак согласия, он сгреб кувшин со стола и последовал за солдатом.
– Простите, – крикнул на бегу кобелек.
– Вот стерва! – бушевал шагающий по лесу Палваныч. – Никакого соображения и уважения. А ты тоже хорош – наслал чары на мелюзгу.
– Кто?! Я?! – Коля был готов взорваться от переполнявшего его чувства несправедливости. – Я ничего не делал!
– Ага, это все знамя! – саркастически провозгласил Дубовых.
– Конечно! – Парень ухватился за эту гипотезу. – Кто же еще?
– Вот это вещь! – восхищенно протянул пес.
– И ты туда же, брехло шелудивое! – не сдавался прапорщик. – Он же пожелал, чтобы этот Ади послушно жрал, сечешь? Кстати, что за имя-то?
– Краткое от Адольф, если не ошибаюсь. – Рядовой пожал плечами.
Палваныч встал как вкопанный.
– Адольф?.. Ты сказал, Адольф?..
– Ну да…
– Уй, е! Ненавижу Адольфов!!! Уж наши отцы били их, били, мать их… Вернуться? Пожалуй…
– Павел Иванович, – Лавочкин подергал бессвязно шепчущего командира за рукав, – вы хотите отомстить карапузу из сказочного мира за преступления Гитлера? Я вас верно понял?
Прапорщик почесал затылок пухлой пятерней:
– Кхм… Э… Двигаемся дальше.
Вечер застал путников в лесу. Они разбили лагерь, соорудили крепкий шалаш. Пес сразу убежал в ночное – якобы искать себе пищу, и хотя он уплетал курятину наравне с людьми, ни Дубовых, ни Лавочкин не были против. Зачем в шалаше собака? Разве что для запаха.
Перед ужином Палваныч уселся у костра и изрек, доставая заветный музыкальный инструмент:
– Так я скоро научусь на флейте играть.
Когда россияне съели по половине цыпленка, из тьмы вышел человек.
– Стой, кто идет? – насторожился прапорщик.
– Это я, Шлюпфриг, – раздался знакомый голос.
– А чего это ты?..
– Ну… За вами увязался. – Юнец развел руками, мол, принимайте в табор.
– Сидел бы дома, – буркнул Палваныч.
– Нету дома-то…
– Ладно, тащись к костру, ешь.
Поужинав, путники выяснили опытным путем, что в построенном шалаше прекрасно помещаются три человека.
Коля размотал знамя, свернул его в подобие подушки и положил под голову. Спать обмотанным полковой реликвией было ужасно неудобно: и бока болели, и дышалось тяжко.
Утро показало, что иногда неудобства лучше беспечности.
Флейта осталась за пазухой Палваныча.
А из-под головы Лавочкина исчезло знамя.
Не оказалось на месте и Шлюпфрига.
– А!!! Товарищ прапорщик, знамя пропало!!! – дал волю эмоциям проснувшийся солдат. – Это все он, проклятый воришка!
Спавший Палваныч мигом подскочил, поднимая шалаш на плечах.
– Кто? Где? Тревога?
– Хуже, – упавшим голосом сказал Коля.
Он прекрасно осознавал: сейчас прольется чья-то кровь.
И не было ни малейших сомнений, чья именно.
Глава 4.
Следствие ведет Дубовых, или Умники и умницы
– Сгною, – в сотый раз пообещал прапорщик. – Под трибунал отдам. Застрелю незамедлительно. Дай автомат.
Автомат, форму, да и вообще мешки воришка не тронул.
На счастье Лавочкина, патронов не было. Вспомнил об этом и Палваныч.
– Ладно, ладно, ладно. – Он растер плешку, стимулируя мыслительные процессы. – Сейчас вернется кобель в сапогах, или в чем он там… Возьмет след… Мы поймаем этого гаденыша. Задушу собственноручно. Запинаю собственноножно…
Через полчаса Дубовых растерял запас цензурного красноречия и зашел на второй круг, пользуясь табуированной лексикой. Пес в башмаках все не появлялся.
Еще спустя час стало ясно, что кобеля ждать бесполезно.
– Ектыш! Они заодно! – постановил Палваныч. – Они с самого начала нас пасли… Стандартная уловка жуликов. Пойдем, Лавочкин.
Сохранявший молчание солдат подхватил мешки и поплелся за начальником.
«Дурак! – мысленно бранил себя Коля. – Зачем тренькал языком о знамени? И Болваныч хорош. Устраивал расспросы… Нет-нет, не стоит перекладывать на него вину… Моя миссия. Я и провалил. Сначала продырявил знамя, потом вовсе прощелкал! Что же теперь делать?..»
Состояние Лавочкина было сродни нокдауну. Лес казался нереальным, голос Палваныча звучал откуда-то издалека, будто через репродуктор. До этого похожий удар парень испытывал лишь однажды – когда ему объявили, что он вылетел из института. Но даже вылет не шел ни в какое сравнение с ночной потерей.
Прапорщик призвал на помощь охотничьи навыки. Вероломный Шлюпфриг оставил отличные следы. Дубовых читал их, словно Шерлок Холмс.
– Блин, почему я сразу не организовал оперативно-розыскные мероприятия? – бубнил себе под нос Палваныч. – А он небось полночи улепетывал… Оп! Тут он запнулся…
Отпечатки были четкими, что внушало оптимизм. В прапорщике проснулся охотничий азарт. Коля отрешенно наблюдал за начальником. Тот то плюхался на колени, то припускал бегом, то вдруг останавливался и возвращался на несколько шагов назад, чему-то кивал и менял направление. Палваныч несколько раз удовлетворенно крякал, точнее, хрюкал, находя потерявшийся след. Сыщик-охотник порядком взмок, а дышал шумно и тяжело, как работающие кузнечные мехи.
Положительно, эта погоня должна была закончиться победой Дубовых… Если бы не широкий, мелкий лесной ручей.
Прапорщик выругался. Хитрец Шлюпфриг вошел в воду и некоторое время топал против или по течению. Классика жанра… Теперь нужно понять, против или по.
Энтузиазм следопыта упал ниже нуля. Вор мог сколь угодно долго шагать по щиколотку в воде, затем вылезти на любой берег.
– Жди здесь, – приказал Палваныч Лавочкину. – Если позову, бегом ко мне.
Дубовых пощупал воду. Холодноватая. Вряд ли юнец стал бы терпеть ее больше четверти часа.
Без особой надежды прапорщик прогулялся вниз по течению. Затем вернулся вдоль противоположного берега и прошелся вверх. Он встречал всякие следы: кабаньи, оленьи, лисьи, волчьи, птичьи, заячьи, но не шлюпфригчьи.
– Убег, крысеныш, – констатировал Палваныч, опускаясь на мох рядом с Колей. – А ты чего расселся, как минометное виденье и чисто гений красоты?.. Смир-р-рна!
Парень вскочил на ноги.
– Рядовой Лавочкин, – с садистской торжественностью произнес Дубовых (он приготовил эту речь, пока блуждал вдоль ручья). – Объявляю тебе выговор за преступную халатность, проявленную во время отбоя.
– Я не виноват!
– А это, дружочек мой, писано вилами на мутной воде, льющейся на мельницу, с которой обязательно сразится очередной Дон Кихот самым печальным образом!
1 2 3 4 5 6