Ч Так я ж не с дурными намерениями, только грабки ему перешибить. Он-то мн
е, сука рваная, вон как руку изувечил!
Я узнал голос обладателя кирпичной морды, которого давеча столь недальн
овидно прищемил дверью, и, хотя казалось, что дальше уже некуда, испугался
еще больше.
Ч Успеешь, Ч пообещал баритон, и на этот раз мне от его уверенности легч
е не стало. Ч Посмотрите-ка лучше, что у него в карманах.
Надо мной нагнулись сразу двое, проворно и ловко обшарили меня и все, что н
ашли, передали своему боссу. Не было похоже, чтобы он изучал мое имущество
чересчур внимательно: вскоре и бумажник и ключи полетели на землю. После
чего хозяин баритона вошел в освещенное пространство и склонился надо м
ной. В руках он держал мое редакционное удостоверение. Свет бил из-за его
спины, и невозможно было разглядеть выражение лица, но тон был миролюбив
ый.
Ч Хочу тебя кое о чем спросить. Ты зачем это приходил к Ступе, а?
Я молчал. Если эти бандюки прикончили своего подельника Ступу, то расска
зывать им, что я пытаюсь раскрутить эту историю, значит просто подписать
себе смертный приговор. А никакие другие правдоподобные объяснения сей
час не приходили в мою ушибленную голову. Так при общем молчании прошло с
екунд десять.
Ч Рикошет, дай я его загашу! Ч с неудовлетворенной яростью попросил нак
онец кирпичный Каток. Ч Говорил ведь, не будет от него толку!
Ч Перетопчешься, Ч не оборачиваясь, пренебрежительно бросил Рикошет,
Ч твои грубые методы всему городу известны. А человек, как животное, на ла
ску откликается...
При этих словах он склонился ко мне еще ниже, и, видимо, чтобы продемонстри
ровать, на какую именно ласку откликается обычно человек, так врезал мне
по уху, что в черепной коробке зазвенело, будто враз лопнули струны целог
о ансамбля бандуристов. После чего все тем же спокойным тоном поинтересо
вался:
Ч Ну тогда, может, скажешь хотя бы, кто тебя сегодня заказал? Кстати, учти з
аодно, что, если б я в последний момент не двинул тебе по сопатке, ты бы уже с
ейчас был с биркой на ноге. Так как, поделишься со мной, а?
Я не отношу свои мозги к числу продуктов, которые перед употреблением на
до взбалтывать. Поэтому, наверное, мои мыслительные процессы были сейчас
не в лучшей форме. Но тут и до меня дошло. Если Рикошет не только не хотел ме
ня убить, а, наоборот, спас от неминуемой гибели, то, вполне вероятно, он не у
бивал и Ступу. Я открыл рот, чтобы ответить согласием поделиться, но тут ко
льнуло за грудиной от очередной неясности:
Ч А как вы у моего дома оказались?
Ч Оказия вышла, Ч скаламбурил Рикошет, единственным во всей компании о
тметив шутку смешком, коротким, как плевок. И пояснил, не скрывая на этот р
аз раздражения: Ч Говорят же козлу: искали тебя, чтобы выяснить, зачем ты
ходил к Ступе! А вместо этого влетели в крутую разборку. Ну?
Я медлил с ответом.
Ч Ты что, язык в жопу засунул?! Ч снова начал яриться Каток. Ч Рикошет, ск
ажи слово, мы ему сделаем комментарии для прессы!
Тут я, наконец, сообразил, что, пока не поздно, надо кончать ломаться, и стал
рассказывать. Но очень скоро, к ужасу своему, увидел, что мне попались на р
едкость неблагодарные слушатели. Рикошет не мог скрыть разочарования: к
ак, и это все?! У меня на руках нет ничего Ч ни заказчиков, ни исполнителей,
короче, ни единого козыря. Одни догадки да предположения. Все то, чего мне
с избытком хватало, чтобы поставить в газете «общественно значимый вопр
ос», а заодно, разумеется, пощекотать нервы охочим до чернухи обывателям.
И чего, видимо, было совершенно недостаточно моей нынешней прагматично н
астроенной аудитории.
Ч Барин, Ч проговорил больше себе под нос Рикошет. Ч Если так, то больше
некому. Ч И, отвесив мне легкую затрещину теперь уже по другому уху, поин
тересовался без всякой надежды в голосе: Ч Про Барина-то слыхал чего-ниб
удь?
Мне ничего не было известно про Барина. Все больше холодея, я буквально ко
жей ощущал, как с падением интереса к имеющейся у меня информации падают
мои шансы выжить. Ощущения подкреплялись тем обстоятельством, что из-за
спины Рикошета, плотоядно скалясь, все ближе выдвигался ко мне кирпичный
дружок с ласковой кличкой Каток. Я снова весь сжался и закрыл голову рука
ми, когда он широко замахнулся своим пистолетом, но тут опять прозвучал л
енивый баритон:
Ч Сказал же, отвали от него. Пускай себе пишет. А Барин... пускай читает.
Что случилось сразу вслед за этим, помню плохо. То ли Каток все же врезал м
не по башке, то ли я самостоятельно отрубился в результате нервного пере
напряжения. В памяти осталась темная по смыслу последняя фраза Рикошета
: «Лучше маленькая рыбка, чем большой таракан», а за ней Ч ничего. Как они у
ехали, сколько я пролежал у этой стенки? Не ведаю.
Очнулся я оттого, что снова пошел дождь. Кругом было темно и страшно. Холод
ные капли падали на лицо и сбегали за шиворот, щекотные и противные, как ма
ленькие насекомые. Под лопаткой что-то страшно давило, и в первые после во
зврата сознания секунды я был уверен: это нож. Мне в спину всадили нож! Пар
у ужасных в своей мучительности мгновений я не смел пошевелиться, но пот
ом все-таки рискнул приподняться на локте. Подо мной был здоровенный обл
омок кирпича. Я отшвырнул его прочь, сел и попытался обследовать свою гол
ову. Шишка за правым ухом была на месте. Левое ухо, по которому от души разв
ернулся Рикошет, тоже никуда не делось, только здорово распухло и так гор
ело, что было странно, почему оно не шипит под дождем. Руки немного кровили
, но, пошевелив пальцами, я убедился, что они целы. Теперь можно было встава
ть на ноги, что я и сделал. Держась за стенку.
Так по стеночке я и двинулся. Под ногами скрипело битое стекло, за штанины
цеплялись обрывки ржавой проволоки, приходилось все время спотыкаться
о груды какого-то мусора. Стенка казалась бесконечной, но все-таки и она к
ончилась. Я завернул за угол и на фоне чуть светлеющего неба увидел, что ст
ою между двумя рядами коренастых, вросших в землю глухих и мрачных строе
ний. То ли недостроенные гаражи, то ли давно заброшенные склады. Судя по св
алке под ногами Ч скорее второе. Господи, как же отсюда выбираться-то, чу
ть не завыл я от тоски. Кричать? Да тут кричи Ч не кричи, все равно ни одной
живой души вокруг, никто не услышит. Идти? Да в какую сторону идти-то! И тут
ноздри мои учуяли легкий запашок Ч уж не дыма ли?! А тут и глаза, кажется, уг
лядели где-то вдалеке слабый отблеск Ч не костерок ли?! Я ринулся по прох
оду не разбирая дороги, пару или тройку раз отменно шмякнулся, что-то еще
на себе порвал, что-то поцарапал, но в конечном счете пришел к финишу перв
ым, оставив преследующий меня страх на полкорпуса сзади.
Наградой мне стала представшая моему умильному взору картинка, такая пр
ивычная для наших широт, такая родная. Три живых души сидели на переверну
тых ящиках вокруг крохотного импровизированного очага, пили водочку и н
егромко беседовали между собой. Легкий дождичек не мешал ни им, ни костру,
ни беседе. Судя по всему, не помешал и я: только один из бомжей лениво оберн
улся на мои шаги. Остальные сфокусировались на мне не раньше, чем я остано
вился у самого костра.
Ч Добрый вечер, Ч выдавил я из себя что-то сиплое.
Ч Эка, сказанул, скоро утро вона, Ч зевнул во весь щербатый рот маленьки
й плохонький мужичонка, одетый на голое тело в синий затасканный халат, к
акие носят грузчики в подсобках. Ч Хорош гнать, вынай, чего принес.
Я молчал, слегка ошарашенный. Я не знал, чего вынать.
Ч Ну? Ч посильнее надавил голосом щербатый. Ч Тебя за чем посылали?
Ч Погоди, Валюсик, Ч с сомнением в голосе остановил его другой, с малень
кими и красными, как у морской свинки, глазками на крупной синюшной морде.
Ч Посылали-то вроде не этого.
Ч Точно, Ч подтвердил щербатый Валюсик, присмотревшись. Ч Тот был в са
ндалиях, а этот, вона, в штиблетах!
Ч Федот, да не тот! Ч радостно захихикала тяжелым простуженным басом тр
етья живая душа, дама в мужской ковбойке и хэбэшных трениках, черная лицо
м, как шахтер из забоя. Ч Хорошенький! Может, замуж меня возьмет?
Ч Что стоишь, как мильтон? Ч сурово поинтересовался Валюсик. Ч Или сад
ись, или вали, откуда пришел. Чего тебе надо?
Я замялся. Валить, откуда пришел, не хотелось, но и сформулировать, чего на
до, как-то не получалось. Неожиданно для самого себя я промямлил:
Ч Мне бы... э... насчет... дорогу спросить.
Валюсик отвалил в изумлении щербатую челюсть, огляделся по сторонам, пот
ом подозрительно вперился в меня:
Ч Дорогу? Какая тут может быть дорога?
А его чернолицая подруга захохотала, заухала совой:
Ч Ой, не могу, ему в дурилку дорога нужна!
Идиотизм моего положения открывался мне в абсолютной полноте, но в связи
с последними событиями мысли были похожи на сильно спутанный моток шерс
ти: тянуть можно было только за одну короткую ниточку. И я тянул:
Ч В смысле... что это за местность?
Все трое вылупили на меня глаза.
Ч Гребанашка, Ч уверенно констатировала подруга.
Ч Обширенный, Ч возразил ей наблюдательный красноглазый.
Один только Валюсик подошел к моему вопросу со всей серьезностью.
Ч Эта, мил человек, такая специальная земля. Там железка, поезда ходют, Ч
он махнул рукавом халата в сторону заброшенных складов, Ч и там, Ч взма
х в противоположную сторону, Ч тоже железка. А посередке, стало быть, мы. Н
азываемся Ч полоса отчуждения.
Урок географии неожиданно прервался, потому что заскрипел в темноте гра
вий и явился тот, которого посылали. Он действительно был в сандалиях. Кар
маны его шаровар победно оттопыривались. О моих дурацких вопросах в радо
стном возбуждении немедленно позабыли. Всем разлили поровну, включая и м
еня. Я с давно не испытываемым наслаждением высосал пол майонезной баноч
ки удивительно дрянной водки, явно поддельного «Абсолюта», запил его «Жи
гулевским» и зажевал все это куском весьма сомнительной кровяной колба
сы. Быстренько налили по второй, а затем и по третьей, после чего я почувст
вовал себя сильно лучше и очень скоро достиг ранее ускользавшего взаимо
понимания с новыми друзьями. Мне подробно и словоохотливо, почти что хор
ом, перебивая друг друга в неизъяснимом желании быть полезным и приятным
случайному прохожему, объяснили, куда я должен направить свои стопы. Я на
правил. Стопы были не слишком тверды, но вывели меня в конце концов на пуст
ынный в этот предутренний час проспект, где на первый же легкий взмах рук
и остановился пыхтящий мусоровоз, за весьма скромное вознаграждение до
ставивший расслабленного путешественника домой. Боже, подумал я, снова о
казавшись перед собственным подъездом, на опустевшей теперь сцене, где с
овсем недавно разыгралась вся эта мрачная пьеса, неужели ночка кончаетс
я?
Заря уже слегка подсветила декорации. Но черные кулисы окружающих домов
были абсолютно мертвы. Ни звука. Ни огонька. Похоже, соседи мои отреагиров
али на перестрелку с привычным урбанистическим хладнокровием. Наверно
е, подумали, ученья идут. Меня слегка пошатывало, но я, вместо того чтобы ти
хо-мирно идти домой, с пьяной храбростью направился к тем кустам, где совс
ем недавно мы почти что в обнимку валялись с пареньком, который должен бы
л меня пристрелить, и решительно раздвинул их. Ничего. Никого. Пусто. Тольк
о вдруг почудилась на темной траве темная, почти черная кровь.
Вот тут-то на меня и нахлынуло. Навалился давешний страх, ужас бешеным хор
ьком вцепился в загривок. Я ломанул в подъезд, бегом взлетел по неосвещен
ной лестнице, в полной темноте слепо принялся тыкать ключом, привычно на
шаривая замочную скважину: домой; домой, домой! И вдруг понял, что скважины
на привычном месте нет. И вообще дверь Ч это не моя дверь. А может, и дом Ч
не мой дом? Куда меня привезли?! Дыхание перехватило, я и впрямь на протяже
нии нескольких мгновений был на грани умопомешательства. Потом понял Ч
и отпустило.
Чертов Матюша. Чертов сейф. Чертов Глузман, не вовремя отваливший в свою А
мерику. Лучше в он взял эту хренову дуру туда с собой. Я дрожащей рукой наш
арил звонок. Давай, Стрихнин, просыпайся, побудка, шмон, хипеж, или как там э
то у вас называется! Но Стрихнин не просыпался. Я звонил, трезвонил, назван
ивал, а он все не просыпался, и мне пришлось-таки смириться с мыслью, что не
просыпается он по простой причине: его там нет. Внезапно обессилев, я спол
з по гладкой стальной поверхности двери на половичок и чуть не завыл от з
лости. Мне отчетливо представилось, как завтра кто-то найдет мой уже зако
ченевший труп на пороге моей собственной квартиры. Сквозь навернувшиес
я на глаза слезы вспомнилось из детства: смерть индейца Джо.
Ну уж нет! Собрав остатки мужества и хладнокровия, я решительно встал на н
оги, подбадривая себя громким топотом, поднялся этажом выше и надавил на
звонок. Через минуту дверь мне открыла заспанная и насмерть перепуганна
я Матюшина жена Нинка. Сжимая у горла ночной халатик, она вгляделась в мен
я, потом внюхалась и с негодованием, какого свет не видывал, наверное, с те
х самых пор, как Марк Юний Брут в одночасье утратил доверие Гая Юлия Цезар
я, вынесла вердикт:
Ч И ты туда же!
Понимая, что сейчас не время вступать в полемику, я, не отвечая на инвектив
у, просто прошмыгнул мимо нее на балкон и через пару секунд оказался нако
нец дома. Не намного больше времени мне понадобилось для того, чтобы с отв
ращением стащить с себя одежду и нырнуть на диван под одеяло. В эту ночь я
спал плохо, часто просыпался с гадостным ощущением во рту и в душе, мне при
снилось много снов, но запомнился из них только один. Будто стою я у стенки
в тени, а напротив меня по ярко освещенной набережной гуляют люди. Среди н
их я заметил Таракана под ручку с секретаршей Неллей, живущее у меня за ст
енкой семейство Адамчиков в полном составе, почему-то свою умершую пять
лет назад тетку Тамару и еще многих других, знакомых и незнакомых. Они про
ходили мимо, некоторые совсем близко, почти касаясь меня рукавами, но не з
амечали, что я стою тут, рядом, а я, хоть и видел их, сам почему-то ощущал полн
ую невозможность не только заговорить, но даже просто привлечь к себе их
внимание. Это не было обидно или неприятно, это просто было, как было, и сле
гка раздражало лишь непонимание: почему? Я Ч здесь, они Ч там, мы соверше
нно отдельно друг от друга. Весь сон отгадка не давалась и пришла только с
рассветом, когда сон уже кончился. Открыв глаза, я понял: полоса отчуждени
я.

19
Эмболия

Утро застало меня в весьма неприятном состоянии. Это было похмелье в наи
широчайшем смысле слова. Мутило от всего вчерашнего. Трясло. Воротило с д
уши. Что-то похожее на внезапно накатившую панику. Да чего уж, надо называ
ть вещи своими именами: самая настоящая паника. Стоило отойти давешнему
наркозу (шок, «Абсолют» и «Жигулевское»), и я остался с ней один на один. Леж
ал, вцепившись зубами в край одеяла, и боялся изо всех сил.
Вчера меня хотели убить. Три раза. За всю предыдущую жизнь Ч ни одного, а з
а один минувший вечер два раза точно и один раз оставили жить под влияние
м не совсем ясных и, вполне возможно, случайных обстоятельств. Может, в кач
естве подсадной утки, может, так Ч на развод.
Июльским утром шерстяное одеяло не грело ни черта. Меня бил озноб, а под че
репушкой колотилась как припадочная мысль Ч одна-единственная. Легко о
бличать преступность на бумаге, проще простого заходиться в праведном г
неве на газетной полосе Ч но все до поры, все до времени. Пока однажды из к
устов сирени навстречу сочинителю не шагнет человек с пистолетом в руке
и не прицелится ему точно в лоб.
Я разгадал свой сон. Полоса отчуждения Ч это ничто. Небытие. Тот свет. Я не
хочу на тот свет, не хочу умирать. К чертовой бабушке! Игорек, честно призн
айся перед самим собой: ты не герой. Наносное это, Игорек, ты самый обычный
парень, ты хочешь жить, ты не хочешь больше в полосу отчуждения!
Дверь в комнату отворилась пинком босой ноги, и мне явился Стрихнин: в одн
их трусах, мытый, бритый и благоухающий Ч в общем, полная моя противополо
жность. Он шумно втянул носом воздух, окинул меня изучающим взглядом и по
интересовался:
Ч Что, умираешь?
Попало настолько в точку, что я смог ответить только злобным рычанием:
Ч Да, умираю!
Ч А ты подвинься на край дивана и кинься вниз, Ч деловито посоветовал С
трихнин. Ч Быть может, крылья тебя поднимут и вновь увидишь родное небо...

У меня не было ни сил, ни желания отвечать на его кретинские шутки, поэтому
я просто еще крепче вцепился зубами в одеяло и молча отвернулся к стенке.
Но он не отстал. Присел на стул рядом со мной, схватил за плечо и повернул м
еня обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32