— Phii dip, — сказал ajarn Сонтайя. — Ходячие мертвецы. Знаешь, она права. Я тоже слышу его, совсем рядом. Он пришел за художником... между ними есть некое внутреннее сродство. Они оба, как это называют американцы, оторваны от своих корней... нам, тайцам, сложно это понять...
— Пока saisin на месте, он не сможет уйти, правильно? — сказала леди Хит. — Вы побудьте тут с ним, а я схожу — поговорю с phii dip.
— Ты с ума сошла! — воскликнул Пит. — То есть хоть ты и выросла в Америке и иной раз позволяешь себе перейти некоторые границы... это все-таки сверхъестественный мир, и пусть лучше с ним разбираются специалисты.
— Он со мной хочет поговорить, — сказала Хит. — Да, со мной. Понимаешь, он — мой друг.
Но когда она вышла из маленькой комнаты, находящейся под защитой Великого Будды, она уже не ощущала такой уверенности.

7
Фантомная боль
Наплыв: ангел Эйнджел
...уже столько времени он пытается до нее достучаться. И вот, этой жаркой ночью, в благоухании жасмина, она наконец услышала. Может быть, она слышала его и раньше; но как же трудно на самом деле сделать так, чтобы люди тебя услышали.
Почему мне по-прежнему больно? — думал он. Ведь уже не должно быть больно. Может быть, это просто иллюзия боли. Фантомная боль. Я слышал, что люди, лишившиеся руки или ноги, продолжают чувствовать боль — в этой руке или ноге, которой у них уже нет. Интересно, а у Тимми Валентайна тоже были фантомные боли в исковерканном члене? Была у него фантомная эрекция? Мальчик-вампир рассмеялся в голос. Все равно никто не услышит, а если даже и услышит, для него это будет как стрекотание сверчка или как призывные крики лягушки, томящейся от любви. Хит! — позвал он опять. А что услышит она?
Кошачье мяуканье, волчий вой или даже трубные звуки слонов, поднимающих бревна на какой-нибудь стройке на окраине города? Волк, решил он. Пусть будет волк. Волк — это лучше всего.
Он прятался в тени куста жасмина. Тень волчьей шкуры сливалась с листвой. Хит, прошептал он, Хит, Хит, Хит, Хит.
Она все же услышала и пришла.
— Не подходи ближе, — сказала она. Он знал, что она его не видит. Она видит только движение в тени куста. И чувствует запах... непривычный, испорченный запах... хотя, может быть, он идет от затхлой воды на дне осушенного канала... гнилостный запах, едва различимый в аромате цветущего жасмина. — Я ношу с собой статуэтку Будды. Это очень могущественный амулет, он может причинить тебе боль.
— Хит, — сказал он, — ты точно такая же, какой я тебя помню. Ты нисколько не изменилась.
— Покажись мне.
Он сгустился парами влаги, обрел зримый облик. Он стоял перед ней, практически не изменившийся с того момента, когда она видела его в последний раз, — только теперь это был именно он, а не двойник Тимми Валентайна. Его волосы были русыми, как дома, в Вопле Висельника, штат Кентукки, еще до того, как они с мамой отправились в Голливуд. Но что-то было в его глазах... в хрустальном блеске белой полупрозрачной кожи, в бледной улыбке на тонких губах... это был не человек. Может быть, больше, чем человек. Может быть, меньше. И он знал, что она это видит.
— Это ты, — тихо проговорила Премхитра. — Я знала, что это должно было произойти.
— Привет, — сказал Эйнджел Тодд.
Он легонько коснулся ее руки. Он знал, что она отдернет руку, содрогнувшись от холода.
— Прости, — сказала она, — я не хотела...
— Это лучше, чем кондиционер, — усмехнулся он. Она в ответ рассмеялась, и этот смех был похож на щебетание ночной птицы.
— Почему ты пришел сюда? — спросила Хит. — Я думала, ты останешься там... где ты был.
— Я стал любознательным, — сказал он. — Если подумать, это и неудивительно. Когда я был человеком, мне никогда не хотелось куда-то поехать или что-нибудь сделать... ну, самому. Сперва я был привязан к маме, потом — к «Stupendous Entertainment»... И еще я был привязан к собственной плоти. А теперь я могу все, что могут вампиры... превращаться в животных... или в туман, который может просочиться в замочную скважину или просто под дверью... В самом начале я только и делал, что испытывал свои новые способности. Да, я вел себя неосторожно. Даже сделал пару вампиров где-то в окрестностях Голливуда. Это были какие-то бездомные. Те, которые грабят людей... ну, знаешь, которые никогда не выходят из тени. Мне казалось, что это не важно. Ну сделал и сделал. Просто из интереса. Потом-то я понял... А еще я летал. В основном вместе с ветром. Один раз даже облетел Канзас на торнадо. Я был меньше самого маленького паучка. На Среднем Западе я не сделал ни одного вампира, потому что уже научился на горьком опыте. Заглянул в Вопль Висельника, хотел посмотреть на Бекки, ту самую девочку из моей школы, которая как-то хотела потрогать мою пипиську, но я ей не разрешил, потому что это плохо, потому что ее может трогать только мама. Я пришел к Бекки посреди ночи. В тот самый сарай, в котором мы с ней... ну, понимаешь, не то чтобы занимались сексом, но я этого хотел, кажется... Да, она была там, и там был кто-то еще, вместе с ней. Не знаю кто. Какой-то черный. Такой здоровенный амбал. И все равно я убил его так легко. Она посмотрела на меня, и ее глаза стали белыми. Абсолютно белыми. Я обнял ее, и мой холод проник в ее тело, заморозил кровь... ее кровь стала как лед... нет, теперь у меня не встает, я уже не могу ощущать возбуждение... так что я просто выпил ее кровь, всю, до последней капли. Теперь я был осторожным: я вырвал их сердца и закопал их далеко друг от друга, и еще я отрезал им головы, просто чтобы быть уверенным в том, что они уже никогда не вернутся. Я был хорошим. Больше не делал вампиров. Но знаешь, когда я понял, что нельзя делать вампиров? Только когда осознал, как это больно — когда ты не живой и не мертвый.
— Но ты же не чувствуешь боли, — сказала леди Хит. — Не можешь чувствовать. Ты поэтому и отказался от собственной жизни. Чтобы не чувствовать боль.
— Теперь мне больно оттого, что я не чувствую боли, — сказал Эйнджел.
Он не хотел говорить об этом. Он просто стоял и смотрел на Хит. Он слышал шум ее крови, текущей по венам все быстрее и быстрее, потому что ей было страшно. Она боялась его. Голод, который он ощущал, был всего лишь составляющей его боли. Боли, которая всегда при нем.
Он продолжил рассказ:
— Я путешествовал вместе с ветром. И не только с ветром. Я был крысой на океанском лайнере, я лежал в летаргическом сне в холодном багажном отсеке «Боинга-747». Я хотел оказаться как можно дальше от всех, кого я знал, когда был живым. Но я забыл, что Земля круглая, и если уйдешь далеко-далеко от того места, из которого вышел, в конечном итоге вернешься в то же самое место. Когда я впервые встретился с Лораном МакКендлзом, от него пахло очень знакомо... Это был не его запах, а чей-то еще. Твой запах, Хит. И я сразу понял, что мы встретимся снова. С тобой и со всеми... и мы все вернемся обратно к Тимми Валентайну.
— Да, кажется, этого не избежать.
— Ха.
Ему показалось, что ее страх стал сильнее. Он его чувствовал в запахе пота, зависшем в воздухе, словно плотное облако. Странная особенность этого города: запахи не исчезают... может быть, из-за высокой влажности... Как бы там ни было, запахи не исчезают, не исчезают, не исчезают. Как боль.
Которая стучала, как кровь в висках.
— Я хочу пить, пить, пить...
Хит хотелось вернуться назад.
— Помни, Эйнджел, — сказала она, — я твой друг.
— У меня нет друзей.
Ее кровь, казалось, сейчас закипит.
— У меня с собой статуэтка Будды. А в доме сидит шаман. Он заточит твою душу в какую-нибудь бутылку... ну или куда там ее заточают.
— Душу? — переспросил Эйнджел Тодд. — Какую душу?
И Эйнджел запел. Это была песня Тимми Валентайна, но голос... голос был совершенно иной; в нем не было той утонченной изысканности, что всегда поражала Хит в голосе Тимми. Это был голос неопытного певца, подернутый похотью... с налетом музыки кантри... отзвук разбитого сердца... в нем не было той мистической чистоты, что была в голосе Тимми. Он знал, что ей страшно. Он знал, что когда-то она была его другом, что она все еще любит его. И от этого было еще страшнее.
Не важно, поедешь ли ты автостопом,
Или заплатишь сполна,
Я буду ждать на Вампирском Узле
И выпью душу твою до дна.
— Что ты пытаешься мне сказать? Что ты украдешь мою душу? — спросила Хит. — Как ты можешь украсть мою душу, Эйнджел? Ты всего лишь ребенок, маленький потерявшийся мальчик.
— Да, — ответил он. — Я знаю, каким ты меня видишь. Но то, что ты видишь, — это всего лишь упаковка, подарочная обертка. А то, что было внутри коробки... этого уже нет.
Он мог столько всего рассказать. Он больше не тот потерявшийся маленький мальчик, каким был раньше. Раньше в нем не было этой неистовой пустоты. Вот в маме была пустота, подумал он. Да, была. У нее в глазах. Наверное, Хит сейчас видит в моих глазах ту же бездонную пустоту. Может быть, мама тоже была вампиром. Может быть, это она выпила из меня душу задолго до того, как я поменялся местами с Тимми Валентайном.
Он долго смотрел на нее. Она была заворожена пустотой в его в глазах, которые были как два колодца, где уже не осталось воды. Он снова запел:
...и выпью душу твою до дна.
— Хочешь, чтобы я украл твою душу?
— Нет. Я хочу помочь тебе найти то, что ты ищешь, что бы ты там ни искал.
— Я не такой, как Тимми Валентайн. Я в тысячу раз больше вампир, чем был он. Потому что у меня нет углов, сточившихся за две тысячи лет жизни среди людей. Я не такой мягкотелый, каким был он, когда я его знал. У меня не было времени, чтобы узнать, что такое сострадание. Я не понимаю, что такое иметь совесть. Я — настоящий, я только голод, обнаженный голод. Что я ищу? Только кровь, ничего, кроме крови.
— Нет, — сказала Хит. — Тебе нужен выход из лабиринта.
Он больше не мог себя сдерживать. Он слышал ее пульс, слышал, как колотится ее сердце, как шумит ее кровь — словно ливень. Самая сладкая кровь. Кровь человека, который его любит. Он уже знал, что это такое — после Бекки. Кровь того парня, который трахал ее там, в сарае... она отдавала кислятиной, как дыхание мамы. Но кровь Бекки... о, она трепетала в его стылых венах жаркой иллюзией любви. Он хотел испытать это снова. Но сможет ли она понять, что именно ему нужно? Как объяснить ей безумие этого голода?
— Я не могу себя сдерживать, — сказал он. — Не могу.
— У меня статуэтка Будды...
— Думаешь, я испугаюсь какого-то сраного куска золота? Я кое-чему научился у Тимми Валентайна. Например, как не верить во всю эту чушь. О Господи, Хит, этот голод!
— Ладно, — сказала Хит, — но только несколько капель... — Она попыталась отвернуться. Но он знал, что она не в силах будет этого сделать.
Он набросился на нее — наполовину волк, наполовину человек; она обняла его и прижала к себе. Она дрожала, но это была сладкая дрожь — сродни той, что пробегает по телу женщины, когда та изгибается в любовном исступлении; несмотря на страх, ее объятия становились все крепче и крепче; он слышал биение ее сердца. Интересно, о чем она сейчас думает? Наверняка о Пи-Джее, с которым их разделяло полмира... или он все-таки смог ее заворожить так, что она вообще не могла думать ни о чем и ни о ком, кроме него. Его губы коснулись шелка, и материя разошлась, обнажая кожу. Он почувствовал, как отстранилась горячая плоть — прочь от его языка, холодного, как лед. Он укусил ее над соском левой груди. Она застонала. Но не отодвинулась сразу, а позволила ему пару раз слизнуть кровь.
— Эйнджел, — тихо проговорила она, — хватит. Остановись.
Он не хотел останавливаться. Но кулон с изображением Будды, что висел у нее на груди на серебряной цепочке, прикоснулся к его щеке и обжег бесчувственную плоть. Было больно, и это его напугало. Он оторвал губы от кровоточащей ранки и отступил. Религиозные символы не могут причинить ему вреда. Он это знал. Тимми ему говорил. Все эти символы давно утратили свою силу.
Но выходит, что нет? Он потер щеку. Она онемела. Онемела.
— У Тимми на это ушло больше тысячи лет, — сказала Хит, — чтобы побороть страх перед чесноком, крестами и серебром. Почему ты решил, что тебе хватит на это каких-нибудь пары месяцев?
Теперь она смотрела ему в глаза уверенно и спокойно. Свежая кровь тонкой струйкой сочилась по его горлу. Запах страха рассеялся. У нее было что-то, что ему сейчас нужно; но у нее была сила, чтобы отказать ему в этом. Она больше его не боится, нисколько! — подумал он. Она сняла амулет с шеи и подняла его на вытянутой руке. Нет, его остановила не эта фигурка из золота. Его остановила вера, что была в этой женщине — и не только в ней, вполне современной и воспитанной на идеалах западного мира, а во всех жителях этой страны, погрязших в своих суевериях и ритуалах. Магии нет! — твердил он про себя. — Есть только разум, бесконечно гибкий и податливый. Так говорил Тимми. Но Хит отшвырнула его, как ребенка. Силой своей веры, своего сострадания. Да как она смеет жалеть его, даже любить?! Ему не нужна эта любовь, потому что, пока она есть, он не может быть тем, кто он есть, — самой сущностью голода. Почему так? Почему?
Он растерялся. И отступил. Ему вдруг стало трудно удерживать человеческий облик. Поднялся ветер, воздух тек прямо сквозь его призрачную плоть. Мне нужно держаться! Мне нужно больше крови, подумал он. Но его уже уносило прочь — ночным ветром. Он не знал, куда его занесет в этот раз. Он растворился в темноте, и ему показалось, что это померк мир вокруг: сад, кусты жасмина, павильон из тикового дерева и прекрасная женщина с обнаженной, окровавленной грудью.
Наплыв: колдун
Пит услышал шаги.
— Она возвращается, — сказал он. — Что теперь?
Ajarn молчал до тех пор, пока леди Хит не вошла в комнату. Она была так растерянна, что только сейчас вспомнила, что надо снять сандалии. Но все же сумела взять себя в руки и изобразить спокойствие и безмятежность — как и пристало истинной аристократке. Пит заметил пятно свежей крови на ее шелковой блузке. Он повнимательнее присмотрелся к Хит. Она старательно отводила глаза. У нее был взгляд женщины, которую изнасиловали — и которая боится, что теперь ее саму обвинят, что она спровоцировала насильника. Пит встречался с подобным не раз. Что она видела там, в саду? Кто такой этот phii dip, который, по ее словам, был ее другом? Вполне вероятно, подумал он, она знает, кто совершил эти убийства; может быть, все они так или иначе связаны с этим делом — и эти скучающие аристократы в поисках новых ярких впечатлений, и дикие иностранцы; они все достаточно сумасбродны и имеют достаточно власти, чтобы делать, что им заблагорассудится.
Ajarn неожиданно заговорил:
— Она смотрела в лицо демону. Она прикоснулась к нему.
— Ajarn Сонтайя... — начал Пит.
— Сейчас нет времени на объяснения. Демон уже покинул этот дом. Леди Хит не смогла... насытить его. Он ушел в поисках крови. Кто-то сегодня умрет, если ты не...
— Кто умрет? — спросил Пит.
— Я не могу этого знать. Но он знает. — Ajarn указал на Лорана. — Его душа связана с бездушным демоном. Он не сможет помочь нам сейчас, он всего лишь мотылек, летящий на пламя, и он погибнет, если вернуть его в тело... Но есть один способ. Ты хочешь предотвратить еще одну смерть? Вероятно, ты сможешь.
— Еще одну смерть?
— Дух МакКендлза стремится последовать за phii dip к тому самому месту, которое так восхищает его: где любовь и смерть едины. Если я снова впущу его в себя, я увижу то, что увидит он.
— А что делать мне? — вмешалась Хит. — Тихо сидеть в уголке, пока вы с Грязным Гарри пойдете спасать вселенную?
— Ты присматривай за телом Лорана, — сказал колдун. — Ты и так уже отдала демону часть себя. И этого хватит, чтобы ты стала причастной к его темной магии. Тебе с нами нельзя. Для тебя это слишком опасно. Оставайся здесь. Войди в круг saisin. Пока ты в этой комнате — ты под защитой.
Ajarn зажег еще несколько свечей. Потом поджег связку ароматических палочек и держал их в сложенных ладонях до тех пор, пока они не истлели практически полностью; поместил то, что осталось, в специальный сосуд перед священными изваяниями на алтаре. Достал из пакета еще одну пару глаз — абсолютно прозрачных и бесцветных — и вставил в глазницы. Эти глаза светились холодным огнем, как у инопланетян в фильмах. Старик самостоятельно забрался обратно в инвалидное кресло. Когда Пит развернул кресло к двери и покатил прочь из комнаты, у него вдруг возникло странное ощущение, что ajarn уже не слепой. Тем временем леди Хит вошла в священный круг. Несмотря на показное спокойствие, она все еще пребывала под впечатлением того, что случилось с ней там, в саду.
Пит провез ajarn по коридору, через переднюю комнату с ее адскими фресками. Спустил кресло по лестнице.
— Туда! — сказала ajarn, указав пальцем.
— Но там стена, — растерялся Пит.
— Неужели так трудно сообразить? Я — всего лишь слепой старик и просто указываю направление. Я же тебе говорил: я вижу глазами души этого художника... глазами его безумия... если не можешь перетащить меня через эту стену, тогда найди другой путь... но нам надо поторопиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42