Впрочем, есть и такие, что изображают только самих себя, эти по преимуществу помещены здесь по желанию папы или из-за симпатии самого живописца. Между ними Франческо Мария герцог Урбино, преемник известного Гвидобальдо Монтефельтро, Федериго Мантуанский и другие вельможи; однако благородством осанки, изяществом и грацией всех их превосходит изображенный Рафаэлем из-за возникшей между ними дружбы живописец Джованни Антонио Бацци, избравший себе возмутительное прозвище Содома. Но кто бы здесь ни присутствовал и как бы нарочно ни обособлялся – а выдающимся, замечательным людям такое желание часто свойственно, – перспективными линиями прочнее крепчайших вожжей все прикреплены и притянуты к Платону и Аристотелю, с важностью вышагивающим в середине и глубине композиции. Платон, если судить по движению указывающего кверху пальца, тогда как в другой руке философ имеет томик с диалогом «Тимей» его сочинения, этот призывает больше исследовать вещи возвышенные и небесные. В то время Аристотель, простерший обернутую книзу ладонь перед собой, как бы свидетельствует о важности земных происшествий и их внимательного наблюдения. Таким образом, двое они полностью обнимают возможности науки и управляют другими учеными, поэтому нет большей чести, если кому доверяется выступить в виде одного из философов. Ведь даже и завистники, и прямые недоброжелатели Мастера не сомневаются, что он этого заслуживает. А вот кто именно, Платон или Аристотель, оказывается более подходящим сосудом и временным пристанищем для его интеллекта, тут меньше согласия. Кто полагает, будто Леонардо удобнее фигура Платона, аргументируют как раз этим указательным жестом, который прямо считается собственноручной подписью Мастера на его произведениях, если припомнить ангела в миланской «Мадонне» для францисканцев св. Зачатия, Фому в «Тайной вечере» или Анну с картона для Аннунциаты. Также и другими внешними приметами Платон больше ему подходит: распределившаяся волнами длинная борода, брови, подобные устраиваемым на крышах для стока дождевой воды карнизам и далеко выступающие – все это похоже. Что касается ястребиного взгляда, то на расстоянии, с какого рассматривают живопись на стенах, трудно увидеть зрачок размером не более просяного зерна.
Кто настаивает между тем на воплощении Мастера в фигуре Аристотеля, тот ссылается на некоторые его враждебные взгляды относительно флорентийских платоников и наблюдательность к низменному. Без ответа остается вопрос: почему бы не изображать Леонардо и других, выдающихся из общего ряда, в виде самих себя, что решительно искоренило бы всякую двойственность и мерцание, когда через внешность одного человека просвечивает чья-то другая, третий подразумевается и еще четвертый подмигивает?
На это можно предложить следующее рассуждение. Всякое суживание и, так сказать, приведение к самому себе в действительности есть умаление великого человека: новизна вспыхивает внезапно на перекрестиях невидимых лучей, протянутых к другим изобретателям и исследователям, жившим прежде, ныне живущим и тем, кто появится в будущие времена. Поэтому новизна есть, с одной стороны, всецело свое и ни от кого не заимствованное, с другой – всецело чужое, это как посмотреть. Правда, необходимо учитывать, что из тысячи окон, если кто-нибудь из находящихся в доме повернет раму, открывая его или закрывая, только одно внезапно на короткое время вспыхивает отраженным светом солнца, и среди множества скрещений немногие дают новизну, тогда как другие остаются бесплодными.
89
Сделай очковые стекла для глаз, чтобы видеть Луну большой.
У одних слабнет и становится хриплым голос, у других портится зрение. Сопротивляясь отчасти благодаря большому искусству в изготовлении стекол беспрерывно нападающей старости, Леонардо не настолько успешно преодолевает злобу и каверзы недоброжелателей, переполняющие быстротекущие дни, и нет необходимости их удою вылавливать как некую редкостную рыбину. Частично из-за этого покуда не удается изготовить обещанные зеркала для нагревания воды с помощью солнечного жара, что уменьшит расходы при изготовлении сукна, так как в Римской области топливо дорогое. Притом, что Джулиано Медичи увлечен астрологией и каббалой и его взор устремляется в мироздание, по крови он скорее находчивый коммерсант, хотя широта интересов и любознательность помогают ему лучше понять своего инженера. И он со всей охотой защитил бы его от какого бы ни было несправедливого обвинения, однако часто отсутствует, находясь с войском как гонфальоньер св. церкви, или скрывается около папы, тогда как Леонардо остается с преследователями и злобными завистниками, не имея достаточно времени на хорошо аргументированную жалобу.
К счастью, взамен и на все другие подобные случаи у Мастера есть еще адресат; к этому он обращается без расчета на помощь или же выгоду, но сам желая ему способствовать в его занятиях и выступая как опытнейший наставник. Не имеющий определенной внешности, точно как Иисус в характеристике Николая Кузанского, тот адресат есть не иначе как предполагаемый читатель его сочинений: оказываясь без защиты перед двумя или тремя негодяями, Мастер решается помогать всему человечеству.
И если бы ты даже имел любовь к предмету, тебя отшатнуло бы отвращение, и если бы даже не отшатнуло оно, то, может быть, тебе помешал бы страх находиться в ночную пору в обществе подобных разрезанных на части, ободранных, страшных видом своим мертвецов; и даже если это не помешало бы тебе, быть может, будет недоставать тебе точности рисунка, необходимой в подобных изображениях. И если бы ты овладел рисунком, у тебя не было бы еще знания перспективы; и даже если бы рисунок и сопровождался знанием последней, то требовался бы еще строй геометрического доказательства и метод расчета сил и крепости мышц. И, может быть, терпения не хватит у тебя, и ты не будешь прилежен. Обладал ли я всем этим или нет, об этом дадут ответ 120 мною составленных книг, причем не мешали мне ни корысть, ни нерадение, а только время. Прощай.
Но одно дело, как мы о себе думаем, другое – как о нас напишут впоследствии, если найдется трудолюбивый человек, который станет для этого стараться, и совершенно иное, какими мы представляемся нашим знакомым: при том, что привыкание делает людей отчасти слепыми, мнения доброжелательного человека и ненавидящего различны. Завидующие Мастеру немцы, кичась якобы свойственной им преимущественно перед жителями Италии чистоплотностью, к анатомическому свинству относят каждую вещь, если унюхают приставший каким-либо образом запах мертвого тела. На самом же деле, когда исследователю необходимо иметь возле себя какие-нибудь отдельные органы для наиболее внимательного изучения, он их приготавливает путем вымачивания в проточной воде или же кипятит или высушивает, так что не остается малейшего запаха. Конечно, если невидимые частицы гнездятся в складках одежды или в трещинах кожи на руках, их оттуда не выкуришь; однако они оказываются настолько ничтожны, что, помимо самого носителя, никто другой не может их обнаружить. Тем не менее Мастера обвинили, будто под постелью он держит отрезанные головы, а в ретортах сохраняет глаза, которые отдельно добывает на кладбищах и варит в кипятке, как если это куриные яйца.
Немецкие зеркальные мастера за его помощь и гостеприимство еще и наговорили, что Леонардо имеет сношение с нечистой силой, а это в те времена угрожало серьезной опасностью. Хотя просвещение распространяется, невежество ему с трудом уступает: с севера, из-за Альп, уже надвигаются дымы многих костров, на которых сжигаются такие преступники. Сочинение двух доминиканцев из Верхней Германии, гнуснейшая книжка, называемая «Молотом против ведьм», разошлась, отпечатанная во множестве экземпляров, и там для прилежных ловцов сказано достаточно о тех, кто распутничает с инкубами и суккубами, кто нашептыванием губит и изводит младенцев во чреве матери, урожай на полях, виноград на лозах, домашнюю скотину и прочее. Хотя, находясь в папском дворце, странно было бы нарочно вредить сельским хозяевам, имеющегося в указанной книжке упоминания о вскрывающих могилы хватает, чтобы обвинить Леонардо за его анатомию, при том что сношения с нечистой силой как дурная болезнь, слух о которой прилипчив и пятнает невинного человека.
Что касается зеркальщиков-немцев, допущенных в мастерскую для помощи, то мастеру Георгу Леонардо предложил вместе обедать, чтобы, помимо экономии средств, он приобретал знание итальянского языка; тот же, пренебрегая полезными для него предложениями, требовал дать ему деревянные модели изобретений, которые хотел увезти в свою страну. Мастер отказал ему в этом, однако согласился дать чертежи. Вместо благодарности немец его покинул и устроил другую мастерскую, где изготавливал зеркала для продажи на ярмарках, и все это ему сходило с рук. Еще другой немец, Иоганн, всякий день находившийся в мастерской Леонардо, шпионил за ним, желая видеть и понять то, что здесь делается, и разнести по всему свету, и еще жаловался и обижался, будто прибытие Леонардо лишило его внимания Джулиано Великолепного, которым он прежде пользовался. В конце концов с целью причинить Леонардо больший вред и ради собственной выгоды Иоганн убедил названного Георга продать ему весь его инструмент и оставить мастерскую, хотя до этого заполнил зеркальными мастерскими помещения Бельведера и переманил к себе многих умелых работников, чем сильно стеснил Мастера в его предприятиях.
И вот эти-то люди оказались причиною, что папа запретил ему занятия в госпитале и велел строго придерживаться его распоряжения. Впрочем, доносчик только еще добавил к ранее возникшему неудовольствию первосвященника, поскольку, находясь среди людей, стремящихся к быстрому и окончательному результату, Леонардо с его кропотливостью и чрезмерной заботой о вещах, представляющихся несведущему человеку второстепенными, сильно проигрывал. «Говорят, – пересказывает Вазари где-то услышанную историю, – что Леонардо, получивший однажды от папы заказ на небольшую картинку, тотчас стал перегонять масла и травы для получения лака. На что папа Лев заметил:
– Увы! Этот не сделает ничего, раз он начинает думать о конце, прежде чем начать работу».
Возможно, эта история недостоверная, но пустивший ее в оборот в силу интуиции бессознательно ухватил наиболее важную достоверность. Держа работу в руках, чтобы не распалась от случайной небрежности, вывязывающий вершу догадывается о близости завершения по нарастающему напряжению прутьев; и чем дальше продвигается труд, тем стремительней оно прибавляется. Так что в преклонные лета от длительного беспрерывного усилия иной раз дрожат пальцы – строителю становится страшно, и он, можно сказать, нарочно забегает вперед, желая убедиться в безопасности брода. Поскольку же Мастер в отличие от других не делит работу на отдельные произведения или опусы, как это принято у музыкантов, еще неизвестно, для чего этот лак: для неважной картины, заказанной папою, или он намерен его применить как раз для завершения, которое, вне всяких сомнений, должно оказаться чрезвычайно значительным и соответственно прочным.
Если ты хочешь сделать тонкие и ровные стекла, то выдувай пузыри между двумя бронзовыми или мраморными досками, и выдувай их настолько, что они будут лопаться от твоего дыхания, и стекла будут настолько гладкими и тонкими, что будут гнуться. Потом ты наклеишь стекло лаком на картину, и это стекло благодаря своей тонкости не будет лопаться ни при каком толчке.
Хотя новизна есть не что другое, как преступление правила, с точки зрения человеческой косности она хуже убийства или воровства. Поэтому при благородной доверчивости характера Мастер правильно делает, что не допускает посетителей во все комнаты из предоставленных ему администрацией папы. Если же, не приведи господь, кому удастся проникнуть в доступное только близким, доверенным людям помещение, этот человек убедится, что подозрительность доносчиков возникла не на пустом месте и что нужна большая догадливость, чтобы определить, откуда происходят достижения Мастера: из благородства намерений, таланта, терпения и предварительной практики живописи или изображенное на доске существо, соблазнительное и вместе отталкивающее, проникающее далеко, но и удерживающее поблизости таинственным объятием духа, есть плод сношения с инкубами и суккубами или другими демонскими созданиями, о чьих происках предупреждают авторы «Молота против ведьм».
90
Если геометрия сводит всякую поверхность, окруженную линией, к фигуре квадрата и каждое тело к фигуре куба, а арифметика делает то же самое со своими кубическими и квадратными корнями, то обе эти науки распространяются только на изучение, прерывных и непрерывных количеств, но не трудятся над качеством и красотой творений природы и украшением мира, как это делает живопись.
Леонардо обычно полагают превыше всего преданным измерению, числам и всяческой точности, но из приведенной записи видно, как не поддающееся исчислению искусство живописца выступает в виде последнего аргумента.
Удивление какого-нибудь постороннего человека, тайно, без спросу проникшего в самую дальнюю из предоставленных Мастеру комнат, оказалось бы наибольшим, если бы такое случилось в довольно редкие дни, которые тот отдает занятию этим своим искусством, да еще если внезапный свидетель мало знаком с обычаями папского двора в понтификат Льва X, похожего скорее на вертеп, чем на основание и сердцевину христианской церкви, тогда как одно из действующих лиц представления внешностью напоминает языческого друида, жреца древних галлов, каким он рисуется в воображении. «Его – Леонардо – голова была покрыта длинными волосами, брови были такие густые и борода такая длинная, что он казался олицетворением благородной учености, каким до него были друид Гермес и древний Прометей», – сообщает миланец Паоло Ломаццо в сочинении «Храм живописи». С возрастом волосы поредели, а отливающая золотом борода сделалась прозрачной и давала возможность видеть покатый подбородок, подобный сточенному водой морскому камню, как он просвечивает сквозь пену убегающей волны. Однако же опускающаяся иной раз для краткого отдыха рука живописца с внезапно наполняющимися венозной кровью бугорчатыми жилами и плоскими, обточенными соприкосновением с инструментом ногтями мастерового создавала впечатление старческого проворства и силы. Обстановку представления в целом Леонардо описывает следующими словами:
Живописец с большим удобством сидит перед своим произведением, хорошо одетый, и движет легчайшую кисть с чарующими красками; и убран он одеждами так, как это ему нравится; и жилище его полно чарующих картин и чисто; и нередко его сопровождает музыка или чтецы различных прекрасных произведений, которые слушаются с большим удовольствием.
В увлечении доказательством преимущества живописи перед другими искусствами он, по обыкновению, преувеличивает, но комната в самом деле отличается удобством, поскольку здесь все устроено, как Мастер приказывал: столы сделаны на козлах, чтобы их легче было передвигать, различные ненужные и не доставляющие удовольствия глазу предметы домашнего обихода скрыты за перегородкой, а окна увеличены и затянуты промасленной бумагой, оттого помещение также и в яркую солнечную погоду заполнено ровным рассеянным светом, подобно легчайшему ветерку, овевающему синьору Пачифику Брандано, поместившуюся на возвышении в кресле, поставленном относительно Мастера наискосок. Поэтому синьора повернулась к своему живописцу, легко опершись на подлокотник и кистью правой руки притрагиваясь к запястью левой: покуда синьора Пачифика не устает, позвоночник ее выпрямлен, что при некоторой грузности фигуры показывает большую энергию и силу мышц. Подруга Джулиано Медичи, гонфалоньера св. Римской церкви, смотрит на Мастера, как бы ему покровительствуя; и это понятно, если иметь в виду положение и сан ее господина и возлюбленного. Не каждый легко выдерживает тяжесть подобного взгляда, впрочем, смягчаемого прелестной улыбкой, как однодневная бабочка витающей около ее губ.
В зависимости от того, как продвинулась работа к тому времени, когда предполагаемый тайный посетитель проник в мастерскую, он, если истек достаточный срок и Мастер вышел к сфумато, рассеянию, мог бы увидеть точно такую улыбку на укрепленной в мольберте доске. Правда, нельзя быть уверенным полностью, что чему служит причиной и свойственна ли такая улыбка синьоре, или же она является изобретением Мастера, тогда как его модель ей подражает. Тем более задолго до этого во Флоренции смутная с косиною улыбка распространялась, как помнит читатель, благодаря излучению некоторых скульптур, отлитых в мастерской Вероккио по моделям его ученика и сотрудника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Кто настаивает между тем на воплощении Мастера в фигуре Аристотеля, тот ссылается на некоторые его враждебные взгляды относительно флорентийских платоников и наблюдательность к низменному. Без ответа остается вопрос: почему бы не изображать Леонардо и других, выдающихся из общего ряда, в виде самих себя, что решительно искоренило бы всякую двойственность и мерцание, когда через внешность одного человека просвечивает чья-то другая, третий подразумевается и еще четвертый подмигивает?
На это можно предложить следующее рассуждение. Всякое суживание и, так сказать, приведение к самому себе в действительности есть умаление великого человека: новизна вспыхивает внезапно на перекрестиях невидимых лучей, протянутых к другим изобретателям и исследователям, жившим прежде, ныне живущим и тем, кто появится в будущие времена. Поэтому новизна есть, с одной стороны, всецело свое и ни от кого не заимствованное, с другой – всецело чужое, это как посмотреть. Правда, необходимо учитывать, что из тысячи окон, если кто-нибудь из находящихся в доме повернет раму, открывая его или закрывая, только одно внезапно на короткое время вспыхивает отраженным светом солнца, и среди множества скрещений немногие дают новизну, тогда как другие остаются бесплодными.
89
Сделай очковые стекла для глаз, чтобы видеть Луну большой.
У одних слабнет и становится хриплым голос, у других портится зрение. Сопротивляясь отчасти благодаря большому искусству в изготовлении стекол беспрерывно нападающей старости, Леонардо не настолько успешно преодолевает злобу и каверзы недоброжелателей, переполняющие быстротекущие дни, и нет необходимости их удою вылавливать как некую редкостную рыбину. Частично из-за этого покуда не удается изготовить обещанные зеркала для нагревания воды с помощью солнечного жара, что уменьшит расходы при изготовлении сукна, так как в Римской области топливо дорогое. Притом, что Джулиано Медичи увлечен астрологией и каббалой и его взор устремляется в мироздание, по крови он скорее находчивый коммерсант, хотя широта интересов и любознательность помогают ему лучше понять своего инженера. И он со всей охотой защитил бы его от какого бы ни было несправедливого обвинения, однако часто отсутствует, находясь с войском как гонфальоньер св. церкви, или скрывается около папы, тогда как Леонардо остается с преследователями и злобными завистниками, не имея достаточно времени на хорошо аргументированную жалобу.
К счастью, взамен и на все другие подобные случаи у Мастера есть еще адресат; к этому он обращается без расчета на помощь или же выгоду, но сам желая ему способствовать в его занятиях и выступая как опытнейший наставник. Не имеющий определенной внешности, точно как Иисус в характеристике Николая Кузанского, тот адресат есть не иначе как предполагаемый читатель его сочинений: оказываясь без защиты перед двумя или тремя негодяями, Мастер решается помогать всему человечеству.
И если бы ты даже имел любовь к предмету, тебя отшатнуло бы отвращение, и если бы даже не отшатнуло оно, то, может быть, тебе помешал бы страх находиться в ночную пору в обществе подобных разрезанных на части, ободранных, страшных видом своим мертвецов; и даже если это не помешало бы тебе, быть может, будет недоставать тебе точности рисунка, необходимой в подобных изображениях. И если бы ты овладел рисунком, у тебя не было бы еще знания перспективы; и даже если бы рисунок и сопровождался знанием последней, то требовался бы еще строй геометрического доказательства и метод расчета сил и крепости мышц. И, может быть, терпения не хватит у тебя, и ты не будешь прилежен. Обладал ли я всем этим или нет, об этом дадут ответ 120 мною составленных книг, причем не мешали мне ни корысть, ни нерадение, а только время. Прощай.
Но одно дело, как мы о себе думаем, другое – как о нас напишут впоследствии, если найдется трудолюбивый человек, который станет для этого стараться, и совершенно иное, какими мы представляемся нашим знакомым: при том, что привыкание делает людей отчасти слепыми, мнения доброжелательного человека и ненавидящего различны. Завидующие Мастеру немцы, кичась якобы свойственной им преимущественно перед жителями Италии чистоплотностью, к анатомическому свинству относят каждую вещь, если унюхают приставший каким-либо образом запах мертвого тела. На самом же деле, когда исследователю необходимо иметь возле себя какие-нибудь отдельные органы для наиболее внимательного изучения, он их приготавливает путем вымачивания в проточной воде или же кипятит или высушивает, так что не остается малейшего запаха. Конечно, если невидимые частицы гнездятся в складках одежды или в трещинах кожи на руках, их оттуда не выкуришь; однако они оказываются настолько ничтожны, что, помимо самого носителя, никто другой не может их обнаружить. Тем не менее Мастера обвинили, будто под постелью он держит отрезанные головы, а в ретортах сохраняет глаза, которые отдельно добывает на кладбищах и варит в кипятке, как если это куриные яйца.
Немецкие зеркальные мастера за его помощь и гостеприимство еще и наговорили, что Леонардо имеет сношение с нечистой силой, а это в те времена угрожало серьезной опасностью. Хотя просвещение распространяется, невежество ему с трудом уступает: с севера, из-за Альп, уже надвигаются дымы многих костров, на которых сжигаются такие преступники. Сочинение двух доминиканцев из Верхней Германии, гнуснейшая книжка, называемая «Молотом против ведьм», разошлась, отпечатанная во множестве экземпляров, и там для прилежных ловцов сказано достаточно о тех, кто распутничает с инкубами и суккубами, кто нашептыванием губит и изводит младенцев во чреве матери, урожай на полях, виноград на лозах, домашнюю скотину и прочее. Хотя, находясь в папском дворце, странно было бы нарочно вредить сельским хозяевам, имеющегося в указанной книжке упоминания о вскрывающих могилы хватает, чтобы обвинить Леонардо за его анатомию, при том что сношения с нечистой силой как дурная болезнь, слух о которой прилипчив и пятнает невинного человека.
Что касается зеркальщиков-немцев, допущенных в мастерскую для помощи, то мастеру Георгу Леонардо предложил вместе обедать, чтобы, помимо экономии средств, он приобретал знание итальянского языка; тот же, пренебрегая полезными для него предложениями, требовал дать ему деревянные модели изобретений, которые хотел увезти в свою страну. Мастер отказал ему в этом, однако согласился дать чертежи. Вместо благодарности немец его покинул и устроил другую мастерскую, где изготавливал зеркала для продажи на ярмарках, и все это ему сходило с рук. Еще другой немец, Иоганн, всякий день находившийся в мастерской Леонардо, шпионил за ним, желая видеть и понять то, что здесь делается, и разнести по всему свету, и еще жаловался и обижался, будто прибытие Леонардо лишило его внимания Джулиано Великолепного, которым он прежде пользовался. В конце концов с целью причинить Леонардо больший вред и ради собственной выгоды Иоганн убедил названного Георга продать ему весь его инструмент и оставить мастерскую, хотя до этого заполнил зеркальными мастерскими помещения Бельведера и переманил к себе многих умелых работников, чем сильно стеснил Мастера в его предприятиях.
И вот эти-то люди оказались причиною, что папа запретил ему занятия в госпитале и велел строго придерживаться его распоряжения. Впрочем, доносчик только еще добавил к ранее возникшему неудовольствию первосвященника, поскольку, находясь среди людей, стремящихся к быстрому и окончательному результату, Леонардо с его кропотливостью и чрезмерной заботой о вещах, представляющихся несведущему человеку второстепенными, сильно проигрывал. «Говорят, – пересказывает Вазари где-то услышанную историю, – что Леонардо, получивший однажды от папы заказ на небольшую картинку, тотчас стал перегонять масла и травы для получения лака. На что папа Лев заметил:
– Увы! Этот не сделает ничего, раз он начинает думать о конце, прежде чем начать работу».
Возможно, эта история недостоверная, но пустивший ее в оборот в силу интуиции бессознательно ухватил наиболее важную достоверность. Держа работу в руках, чтобы не распалась от случайной небрежности, вывязывающий вершу догадывается о близости завершения по нарастающему напряжению прутьев; и чем дальше продвигается труд, тем стремительней оно прибавляется. Так что в преклонные лета от длительного беспрерывного усилия иной раз дрожат пальцы – строителю становится страшно, и он, можно сказать, нарочно забегает вперед, желая убедиться в безопасности брода. Поскольку же Мастер в отличие от других не делит работу на отдельные произведения или опусы, как это принято у музыкантов, еще неизвестно, для чего этот лак: для неважной картины, заказанной папою, или он намерен его применить как раз для завершения, которое, вне всяких сомнений, должно оказаться чрезвычайно значительным и соответственно прочным.
Если ты хочешь сделать тонкие и ровные стекла, то выдувай пузыри между двумя бронзовыми или мраморными досками, и выдувай их настолько, что они будут лопаться от твоего дыхания, и стекла будут настолько гладкими и тонкими, что будут гнуться. Потом ты наклеишь стекло лаком на картину, и это стекло благодаря своей тонкости не будет лопаться ни при каком толчке.
Хотя новизна есть не что другое, как преступление правила, с точки зрения человеческой косности она хуже убийства или воровства. Поэтому при благородной доверчивости характера Мастер правильно делает, что не допускает посетителей во все комнаты из предоставленных ему администрацией папы. Если же, не приведи господь, кому удастся проникнуть в доступное только близким, доверенным людям помещение, этот человек убедится, что подозрительность доносчиков возникла не на пустом месте и что нужна большая догадливость, чтобы определить, откуда происходят достижения Мастера: из благородства намерений, таланта, терпения и предварительной практики живописи или изображенное на доске существо, соблазнительное и вместе отталкивающее, проникающее далеко, но и удерживающее поблизости таинственным объятием духа, есть плод сношения с инкубами и суккубами или другими демонскими созданиями, о чьих происках предупреждают авторы «Молота против ведьм».
90
Если геометрия сводит всякую поверхность, окруженную линией, к фигуре квадрата и каждое тело к фигуре куба, а арифметика делает то же самое со своими кубическими и квадратными корнями, то обе эти науки распространяются только на изучение, прерывных и непрерывных количеств, но не трудятся над качеством и красотой творений природы и украшением мира, как это делает живопись.
Леонардо обычно полагают превыше всего преданным измерению, числам и всяческой точности, но из приведенной записи видно, как не поддающееся исчислению искусство живописца выступает в виде последнего аргумента.
Удивление какого-нибудь постороннего человека, тайно, без спросу проникшего в самую дальнюю из предоставленных Мастеру комнат, оказалось бы наибольшим, если бы такое случилось в довольно редкие дни, которые тот отдает занятию этим своим искусством, да еще если внезапный свидетель мало знаком с обычаями папского двора в понтификат Льва X, похожего скорее на вертеп, чем на основание и сердцевину христианской церкви, тогда как одно из действующих лиц представления внешностью напоминает языческого друида, жреца древних галлов, каким он рисуется в воображении. «Его – Леонардо – голова была покрыта длинными волосами, брови были такие густые и борода такая длинная, что он казался олицетворением благородной учености, каким до него были друид Гермес и древний Прометей», – сообщает миланец Паоло Ломаццо в сочинении «Храм живописи». С возрастом волосы поредели, а отливающая золотом борода сделалась прозрачной и давала возможность видеть покатый подбородок, подобный сточенному водой морскому камню, как он просвечивает сквозь пену убегающей волны. Однако же опускающаяся иной раз для краткого отдыха рука живописца с внезапно наполняющимися венозной кровью бугорчатыми жилами и плоскими, обточенными соприкосновением с инструментом ногтями мастерового создавала впечатление старческого проворства и силы. Обстановку представления в целом Леонардо описывает следующими словами:
Живописец с большим удобством сидит перед своим произведением, хорошо одетый, и движет легчайшую кисть с чарующими красками; и убран он одеждами так, как это ему нравится; и жилище его полно чарующих картин и чисто; и нередко его сопровождает музыка или чтецы различных прекрасных произведений, которые слушаются с большим удовольствием.
В увлечении доказательством преимущества живописи перед другими искусствами он, по обыкновению, преувеличивает, но комната в самом деле отличается удобством, поскольку здесь все устроено, как Мастер приказывал: столы сделаны на козлах, чтобы их легче было передвигать, различные ненужные и не доставляющие удовольствия глазу предметы домашнего обихода скрыты за перегородкой, а окна увеличены и затянуты промасленной бумагой, оттого помещение также и в яркую солнечную погоду заполнено ровным рассеянным светом, подобно легчайшему ветерку, овевающему синьору Пачифику Брандано, поместившуюся на возвышении в кресле, поставленном относительно Мастера наискосок. Поэтому синьора повернулась к своему живописцу, легко опершись на подлокотник и кистью правой руки притрагиваясь к запястью левой: покуда синьора Пачифика не устает, позвоночник ее выпрямлен, что при некоторой грузности фигуры показывает большую энергию и силу мышц. Подруга Джулиано Медичи, гонфалоньера св. Римской церкви, смотрит на Мастера, как бы ему покровительствуя; и это понятно, если иметь в виду положение и сан ее господина и возлюбленного. Не каждый легко выдерживает тяжесть подобного взгляда, впрочем, смягчаемого прелестной улыбкой, как однодневная бабочка витающей около ее губ.
В зависимости от того, как продвинулась работа к тому времени, когда предполагаемый тайный посетитель проник в мастерскую, он, если истек достаточный срок и Мастер вышел к сфумато, рассеянию, мог бы увидеть точно такую улыбку на укрепленной в мольберте доске. Правда, нельзя быть уверенным полностью, что чему служит причиной и свойственна ли такая улыбка синьоре, или же она является изобретением Мастера, тогда как его модель ей подражает. Тем более задолго до этого во Флоренции смутная с косиною улыбка распространялась, как помнит читатель, благодаря излучению некоторых скульптур, отлитых в мастерской Вероккио по моделям его ученика и сотрудника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53