Появление феррарца словно бы мор навело на этих людей, и они исчезали как мухи при наступлении холодов, – заключил Перуджино, добавив, что ему не кажется странным, если плаксою становится Лоренцо ди Креди, у которого глаза на мокром месте, но чем зацепило гуляку и игрока Сандро Боттичелли, труднее сообразить.
Леонардо отозвался по этому поводу, что их общим приятелем так же легко овладевает меланхолия, приводящая душу к угнетенному и робкому состоянию, и тогда люди ищут, кому бы предаться.
На восьмой день после праздника Благовещения в проповеди на книгу Иова Фра Джироламо предсказывал события настолько ужасные, что у присутствовавших волосы шевелились на головах, хотя монах выражался в общих чертах и загадочно:
– Господь приготовил великий ужин, и все кушанья горьки. Хотя до сих пор он подал только салат из латука, ибо, повторяю вам, ужин большой, но все кушанья горьки.
Поистине прав Роджер Бэкон, когда говорит в «Opus majus» – «Великом произведении», что душа действует на другие тела и души главным образом речью, направляемой глубокой мыслью, правильной волей, сильным желанием и таким же сознанием правоты. Отсюда характеры, чары судьбы, мнимые чудеса, предсказания и пророчества.
Подразделение предсказаний. Во-первых, о вещах, относящихся к разумным животным; во-вторых, о тех, кто лишен силы разума; в-третьих, о растениях; в-четвертых, об обрядах; в-пятых, об обычаях; в-шестых, о положениях, законах или спорах; в-седьмых, о положениях, противных природе, как, например, о веществе, которое, чем больше от него отнимаешь, тем больше оно растет; в-восьмых, о философских вещах. И прибереги веские положения к концу, а начни с тех, что менее значительны; и покажи сначала зло, а потом наказание.
Пророку и его пересмешнику равно необходимы доверчивые слушатели и остроумные отгадчики, каких в Италии больше, чем в других странах. Но и здесь лучше придерживаться известного правила и наиболее терпкие и горькие кушанья подавать под конец, постепенно увеличивая однократный прием лечащего душу лекарства, чтобы слушатели заранее не разбежались от страха: одно дело, если, имея в виду непогоду и дождь, оратор предсказывает, что морская вода, поднимаясь выше высочайших вершин, падает затем на жилища, пастбища и пашни, и другое, когда, подразумевая весеннюю пахоту, он произносит с важностью: «Много будет таких, кто станет свежевать свою мать, переворачивая на ней ее кожу» .
Какому любящему родителю будет это приятно? Однако, влияя обдуманно и постепенно, как опытный преподаватель, Мастер не исключительно рассчитывает действовать на слушателей страхом, но приемы его разнообразнее сравнительно с проповедью фра Джироламо, феррарца.
Люди будут выходить из гробов, превратившись в птиц, и будут нападать на других людей, отнимая у них пищу из рук и со столов.
Слушатели изумлены, и напуганы, и трясутся от страха: при этом, когда выясняется, что предсказание относится к мухам, рождающимся на кладбищах от мертвецов и разлетающимся в дома живых, впору бы весело рассмеяться, но еще действует страх и трясение продолжается. Слушатели не владеют собой, и на их лицах образуется странное и удивительное выражение.
Многие дети будут безжалостными побоями вырваны из объятий их матерей, брошены на землю и потом растерзаны. И те, что произвели лучших детей, будут больше биты, а дети будут у них отняты и свежеваны.
Это о желудях, каштанах, орехах и ореховых деревьях, откуда плоды сбивают палками, а затем также битьем добывают питательную сердцевину. Можно подумать, что пророк убежден, будто всяческая жестокость составляет основу материи жизни, тогда как уток – сострадание и жалость – вплетается туда редчайшими нитями. Видно, не ради одной только шутки и развлечения – важность, какую он придает подобным пророчествам, просвечивает, можно сказать, в плане и рисунке театра для проповедей – teatro per predicare, напоминающего гробницу Великого Могола: усеченный конус, накрытый полуциркульным сводом, опирающимся на невысокий, лишенный окон барабан или тамбур. Однако, как ото сделано в римском Пантеоне, вверху есть отверстие, которым гасятся отраженные волны звука, набегающие одна на другую, тогда как если они мечутся внутри помещения, не имея выхода, речь проповедника или пророка оказывается неразборчива. Тут же при исключительной громкости сохраняется ясность.
61
Многие будут заняты тем, чтобы отнимать от той вещи, которая тем больше будет расти, чем больше от нее будут отнимать. О яме.
Летом 1495 года, тайно сговорившись с Венецией, испанским королем, папою и императором, Моро предпринял военный союз ради изгнания «варваров», хотя незадолго до этого ссудил королю Карлу 200 тысяч дукатов, которых тот тщетно добивался от Флоренции, чтобы продолжить великое предприятие – освобождение гроба господня. Каким бы легкомыслием и тупостью ни отличался король, узнав, что Моро повел себя как изменник, он ударил себя по лбу и громко воскликнул:
– И это я, простак, доверился ему как брату!
После чего стал приготовляться к отходу из Италии. Что касается Моро, тот, кажется, только выиграл от пронесшейся бури и, полный самодовольства, велел себя изобразить на большом полотне в виде негра или мавра, выметающего из курятника петушков, то есть французов. Флорентийский посол мессер Аламани сказал с ехидством:
– Как бы петушки, узнавшие дорогу в Италию, не погнали отсюда некоторых недальновидных правителей. Покуда Моро избавился от одного петуха, наименее опасного.
Мессер Аламани имел в виду покойного герцога и его эмблему. Но если бы Моро и услышал подобные произносимые украдкой дерзкие намеки, то, ослепленный удачею, нимало бы не тревожился; недаром постыдное поражение при Форнуово, когда настигшее короля Карла при его отступлении за Альпы союзное войско было как пыль рассеяно французами, Моро велел объяснять и оправдывать редкостною военною хитростью, предпринятой для завлекания противника. Также он велел выбить медаль, украшенную на одной стороне изображением сосуда с водой, а на другой – языками пламени: ото показывало, что он является владыкою мира и войны. Отсюда понятно, почему в его голове тогда именно стали возникать наиболее величественные проекты. Так, для преобразования столицы Ломбардии в Новые Афины Моро предполагал воспользоваться описанием и чертежами вымышленной Сфорцинды, сделанными Антонио Филарете для герцога Франческо. Однако нынешнему миланскому герцогу при его замыслах недоставало денег: помимо 200 тысяч дукатов, переданных королю во время их дружбы, 120 тысяч стоила императорская инвеститура. И это не считая 400 тысяч дукатов, отданных воровским образом в виде приданого за Бьянкой Марией Сфорца. Таким образом, задумывая и создавая одно, приходилось разрушать что-нибудь не менее важное: так, Моро велел переделать в слитки бесценные древние золотые медали, чтобы заложить их в Венеции; одновременно служащие казначейства надеялись поправить дела, подолгу не выплачивая ничтожное жалованье, кому оно полагалось.
– На пятьдесят дукатов, полученных мною в течение тридцати шести месяцев, возможно ли прокормить шесть ртов? – спросил Леонардо, жалуясь на условия при миланском дворе. – О себе я не говорю, так как, обходясь растительной пищей, довольствуюсь малым. Однако же молодых людей, которым приходится тяжело работать, не следует ограничивать в питании.
Сквозь нарядную внешность, старательно поддерживаемую Мастером, просвечивала жестокая нужда – наилучшая сноровка и бережливость в обращении не восстановит в первоначальном виде ткань, поредевшую на локтях и коленях. Точно так же неудовлетворение и обида просвечивают через обычную приветливость Мастера: если уток составляют неумеренные похвалы, а основу – забвение со стороны власть имущих, неаккуратность казны и пренебрежение некоторых служащих канцелярии, подобная ткань непрочна, долго не держится и подобный человек до старости не разбогатеет. Многие скоро его обошли – как Перуджино, который женился на дочери архитектора Луки Фанчелли, всю жизнь как вол протрудившегося, и получил хорошее приданое. Но и помимо этого, не отвлекаясь для посторонней, не приносящей дохода деятельности, Пьетро увеличивал свое состояние неуклонно день ото дня.
Обычаем и практикой так предусмотрено, что, к какой бы профессии ни определила человека природная склонность и семейный обычай – писать ли картины, печь булки или строить дома, – с течением времени он выбивается из бедности и к порогу, за которым ни в чем не станет нуждаться, приближается с достаточной суммою денег, оставляя наследникам не одно имя. Но если человек, за что ни берется, большую часть времени расходует на исследования и его ведут произвол или причины, которые ему одному кажутся важными, трудно поручиться, что останется в сундуках после его смерти. Подобные люди при совершенстве их произведений и разнообразии и силе способностей, кажется, ничему окончательно не научаются, так как они постоянны только в своей изменчивости и в каждой следующей работе отчасти отвергают достигнутое ради неиспробованного лучшего, поэтому никогда не угадаешь, чего от них ожидать. Что же касается Перуджино, то, может быть, обманчивая молодость вида – если после четырнадцати лет разлуки Леонардо его нашел нимало не изменившимся – имеет основание и причину в душе, как и принятый им способ действовать? Вот что рассказывает Вазари, имея в виду живопись Перуджино для братьев сервитов во Флоренции:
«Когда эта работа была открыта, все молодые художники ее сильно порицали, и в особенности за то, что Пьетро использовал те же фигуры, которые он раньше обычно изображал в своих работах. Испытывая его, друзья говорили ему, что он себя, видимо, не утруждал и что разучился хорошо работать либо из-за скупости, либо чтобы не терять времени. Пьетро отвечал на это: „Ведь я написал те фигуры, которые вы раньше хвалили и которые вам бесконечно нравились. А если они теперь вам не нравятся и вы их не хвалите, что я могу сделать?“
Однако те продолжали его колоть сонетами и публичными оскорблениями. И надо сказать, что молодые художники отчасти правы: подобное постоянство или вечная молодость в действительности хуже смерти, тогда как тот, кто находит наилучшее удовольствие в беспрерывной работе ума и всевозможных изобретениях, хотя бы некоторые его создания были ошибочны и недолговечны, остается молодым и его слава только укрепляется.
62
Фигуры людей должны обладать позами, соответствующими их действию; их можно хорошо изучить, подражая движениям немых, которые разговаривают посредством движения рук, глаз, бровей и всего тела, желая выразить представление своей души. И не смейся надо мной, если я предпочитаю для тебя бессловесного наставника, который должен тебя научить тому искусству, в котором сам бессилен.
Моро пожелал, чтобы на северной стене трапезной монастыря Санта Мария делла Грацие, назначенного усыпальницей Сфорца, Леонардо написал «Тайную вечерю», к чему Леонардо приступил в начале 1496 года. Большую часть расходов Моро поручил казне, и без того истощенной его расточительностью, так что монахам осталось кормить живописцев досыта, прислуживать при устройстве лесов и в другом, если понадобится, а сверх того наблюдать, чтобы не отлынивали от работы.
– Монахи жалуются, что ты больше стоишь, чем занят порученным тебе делом, или отсутствуешь, оставив в трапезной ученика, чтобы не пропадали полагающиеся вам обеденные порции, которые этот ученик поедает, потешаясь над братией и ругая плохое приготовление, – сказал Лодовико Моро, обращаясь к Леонардо, на которого наклеветал настоятель отец Винченцо, спесивый, злобный старик, ставший впоследствии генералом ордена доминиканцев. Разгневанный пустыми придирками и неблагодарностью монахов, флорентиец ответил:
– Мало того, ваша светлость, что эти люди живут припеваючи за счет тех, кто тысячи лет назад умер, не оставив им другого наследства, помимо выгоды обманывать верующих, они при этом еще проявляют недостойную христианина скаредность.
Затем Леонардо рассказал герцогу о способе, каким он работает, и пояснил, что монахи не всегда могут это видеть, поскольку у хорошего живописца размышление занимает много времени.
– Я создаю в уме замысел, после чего ищу совета и помощи у природы. Голова Иуды, из-за которой возникла гнусная жалоба, представляет для меня наибольшую трудность, так как воображение не в силах показать лицо человека, который жестоко и бессовестно предал своего господина. Я обошел многие места, где обыкновенно собираются злоумышленники, чтобы незаметно нарисовать, каким образом пороки, свойственные подобным злодеям, обнаруживаются в их внешности. До сих пор мне не удалось найти ничего подходящего, но я имею возможность воспользоваться внешностью этого настоятеля, докучающего вашей светлости своими жалобами.
Герцог развеселился, и, чтобы его укрепить в благоприятном расположении духа, Леонардо стал показывать рисунки, которые имел с собою.
– Как тебе удается изображать божественную красоту и прелесть апостолов и одновременно эти чудовища? – воскликнул герцог в волнении. – Галеаццо Мария, мой брат, содержал возле себя наиболее отвратительных и страшных уродов, каких только возможно отыскать, но я не вспоминаю ничего близкого к этому.
В самом деле: свисающие ниже подбородка саблеобразные зубы, уши с громадными, будто бы распухшими мочками, верхняя губа в виде ужасного нароста, из тех, что встречаются на деревьях, вытянутый наподобие африканского огурца или сплющенный череп – все, пожалуй, свидетельствует о невозможности взять это наиболее тщательным наблюдением, так как природа не настолько жестока и не злоумышляет нарочно против своих творений.
– Я не настаиваю, будто подобные моим уроды существуют в действительности, – объяснил Леонардо, – но как огородник пользуется бутылью, чтобы выращивать плоды разнообразной удивительной формы, я прибегаю к помощи зеркала.
И Мастер стал демонстрировать герцогу нарочно припасенные зеркала, чтобы тот мог видеть, как отражаются вещи вогнутым или выпуклым зеркалом, или кривым и неправильным. Когда, глянув на свое отражение, Моро нашел, что его красивый узкий нос безобразно раздулся, а подбородок проваливается и исчезает, он поначалу оторопел, а затем стал смеяться. И все сильнее и громче по мере того, как рассматривал себя в других зеркалах, которые Мастер ему поочередно подавал.
Что касается природы, она редко бывает совершенна как в безобразии, так равно и в красоте: изумительный торс иной раз посажен на кривые ноги, а рука, приличная апостолу или пророку, пришита к слабому, неразвитому плечу; с другой стороны, какой-нибудь напившийся вина работник передвигается библейской величественной походкой, хотя и покачивается. Поэтому мир, изображаемый живописцем ради прояснения замысла его создателя, нуждается в переделках и улучшении, как если бы господь в своих творениях не добивался готовности.
Нетрудно представить, как, отправляясь нарочно наблюдать за людьми и их поведением, Леонардо и его ученики задерживаются утолить жажду где-нибудь в винном погребке; и тут им случается присутствовать при начале ссоры, которая разрешается не иначе как поножовщиной и убийством, когда кем-нибудь произнесенное невзначай слово совершенно меняет выражение лица и жесты окружающих этого человека людей. При этом каждый действует соответственно своему характеру и привычкам, отсюда великое разнообразие движений. Учитель вытаскивает из-за пояса книжечку величиною с ладонь и прямыми движениями рисующего инструмента, как если бы складывал фигурки из хвойных иголок или палочек, изображает всю группу. Хотя он действует скрытно и быстро, поскольку то и дело переводит внимательный взгляд с модели на свое рисование, это могут заметить и принять за донос; тогда неизвестно, против кого обратится нож, вонзившийся в поверхность стола в самом близком расстоянии от Леонардо. Однако же шум и крики дерущихся он и его спутники слышат, уже находясь в безопасности за порогом остерии. Возвратившись в Корте Веккио и прочитавши эти беглые стенографические записи, Мастер без затруднения восстанавливает в памяти все, как оно было. Он велит Салаино, красиво сложенному и одетому лучше других, взять нож на кухне и, ставши спиною возле стола, с силою о него опереться. Затем Леонардо делает тщательный виртуозный рисунок, придав руке и далеко отставленному назад локтю большие изящество и красоту, чем они имеют в действительности, высвобождая существенное из пелены случайного. Это и есть возгонка и очищение природы, восстановление в том виде, какого она сама, без участия Мастера, не достигает. Изумительный рисунок послужил образцом для руки апостола Петра, сжимающей нож и грозящей расправою бессовестному предателю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Леонардо отозвался по этому поводу, что их общим приятелем так же легко овладевает меланхолия, приводящая душу к угнетенному и робкому состоянию, и тогда люди ищут, кому бы предаться.
На восьмой день после праздника Благовещения в проповеди на книгу Иова Фра Джироламо предсказывал события настолько ужасные, что у присутствовавших волосы шевелились на головах, хотя монах выражался в общих чертах и загадочно:
– Господь приготовил великий ужин, и все кушанья горьки. Хотя до сих пор он подал только салат из латука, ибо, повторяю вам, ужин большой, но все кушанья горьки.
Поистине прав Роджер Бэкон, когда говорит в «Opus majus» – «Великом произведении», что душа действует на другие тела и души главным образом речью, направляемой глубокой мыслью, правильной волей, сильным желанием и таким же сознанием правоты. Отсюда характеры, чары судьбы, мнимые чудеса, предсказания и пророчества.
Подразделение предсказаний. Во-первых, о вещах, относящихся к разумным животным; во-вторых, о тех, кто лишен силы разума; в-третьих, о растениях; в-четвертых, об обрядах; в-пятых, об обычаях; в-шестых, о положениях, законах или спорах; в-седьмых, о положениях, противных природе, как, например, о веществе, которое, чем больше от него отнимаешь, тем больше оно растет; в-восьмых, о философских вещах. И прибереги веские положения к концу, а начни с тех, что менее значительны; и покажи сначала зло, а потом наказание.
Пророку и его пересмешнику равно необходимы доверчивые слушатели и остроумные отгадчики, каких в Италии больше, чем в других странах. Но и здесь лучше придерживаться известного правила и наиболее терпкие и горькие кушанья подавать под конец, постепенно увеличивая однократный прием лечащего душу лекарства, чтобы слушатели заранее не разбежались от страха: одно дело, если, имея в виду непогоду и дождь, оратор предсказывает, что морская вода, поднимаясь выше высочайших вершин, падает затем на жилища, пастбища и пашни, и другое, когда, подразумевая весеннюю пахоту, он произносит с важностью: «Много будет таких, кто станет свежевать свою мать, переворачивая на ней ее кожу» .
Какому любящему родителю будет это приятно? Однако, влияя обдуманно и постепенно, как опытный преподаватель, Мастер не исключительно рассчитывает действовать на слушателей страхом, но приемы его разнообразнее сравнительно с проповедью фра Джироламо, феррарца.
Люди будут выходить из гробов, превратившись в птиц, и будут нападать на других людей, отнимая у них пищу из рук и со столов.
Слушатели изумлены, и напуганы, и трясутся от страха: при этом, когда выясняется, что предсказание относится к мухам, рождающимся на кладбищах от мертвецов и разлетающимся в дома живых, впору бы весело рассмеяться, но еще действует страх и трясение продолжается. Слушатели не владеют собой, и на их лицах образуется странное и удивительное выражение.
Многие дети будут безжалостными побоями вырваны из объятий их матерей, брошены на землю и потом растерзаны. И те, что произвели лучших детей, будут больше биты, а дети будут у них отняты и свежеваны.
Это о желудях, каштанах, орехах и ореховых деревьях, откуда плоды сбивают палками, а затем также битьем добывают питательную сердцевину. Можно подумать, что пророк убежден, будто всяческая жестокость составляет основу материи жизни, тогда как уток – сострадание и жалость – вплетается туда редчайшими нитями. Видно, не ради одной только шутки и развлечения – важность, какую он придает подобным пророчествам, просвечивает, можно сказать, в плане и рисунке театра для проповедей – teatro per predicare, напоминающего гробницу Великого Могола: усеченный конус, накрытый полуциркульным сводом, опирающимся на невысокий, лишенный окон барабан или тамбур. Однако, как ото сделано в римском Пантеоне, вверху есть отверстие, которым гасятся отраженные волны звука, набегающие одна на другую, тогда как если они мечутся внутри помещения, не имея выхода, речь проповедника или пророка оказывается неразборчива. Тут же при исключительной громкости сохраняется ясность.
61
Многие будут заняты тем, чтобы отнимать от той вещи, которая тем больше будет расти, чем больше от нее будут отнимать. О яме.
Летом 1495 года, тайно сговорившись с Венецией, испанским королем, папою и императором, Моро предпринял военный союз ради изгнания «варваров», хотя незадолго до этого ссудил королю Карлу 200 тысяч дукатов, которых тот тщетно добивался от Флоренции, чтобы продолжить великое предприятие – освобождение гроба господня. Каким бы легкомыслием и тупостью ни отличался король, узнав, что Моро повел себя как изменник, он ударил себя по лбу и громко воскликнул:
– И это я, простак, доверился ему как брату!
После чего стал приготовляться к отходу из Италии. Что касается Моро, тот, кажется, только выиграл от пронесшейся бури и, полный самодовольства, велел себя изобразить на большом полотне в виде негра или мавра, выметающего из курятника петушков, то есть французов. Флорентийский посол мессер Аламани сказал с ехидством:
– Как бы петушки, узнавшие дорогу в Италию, не погнали отсюда некоторых недальновидных правителей. Покуда Моро избавился от одного петуха, наименее опасного.
Мессер Аламани имел в виду покойного герцога и его эмблему. Но если бы Моро и услышал подобные произносимые украдкой дерзкие намеки, то, ослепленный удачею, нимало бы не тревожился; недаром постыдное поражение при Форнуово, когда настигшее короля Карла при его отступлении за Альпы союзное войско было как пыль рассеяно французами, Моро велел объяснять и оправдывать редкостною военною хитростью, предпринятой для завлекания противника. Также он велел выбить медаль, украшенную на одной стороне изображением сосуда с водой, а на другой – языками пламени: ото показывало, что он является владыкою мира и войны. Отсюда понятно, почему в его голове тогда именно стали возникать наиболее величественные проекты. Так, для преобразования столицы Ломбардии в Новые Афины Моро предполагал воспользоваться описанием и чертежами вымышленной Сфорцинды, сделанными Антонио Филарете для герцога Франческо. Однако нынешнему миланскому герцогу при его замыслах недоставало денег: помимо 200 тысяч дукатов, переданных королю во время их дружбы, 120 тысяч стоила императорская инвеститура. И это не считая 400 тысяч дукатов, отданных воровским образом в виде приданого за Бьянкой Марией Сфорца. Таким образом, задумывая и создавая одно, приходилось разрушать что-нибудь не менее важное: так, Моро велел переделать в слитки бесценные древние золотые медали, чтобы заложить их в Венеции; одновременно служащие казначейства надеялись поправить дела, подолгу не выплачивая ничтожное жалованье, кому оно полагалось.
– На пятьдесят дукатов, полученных мною в течение тридцати шести месяцев, возможно ли прокормить шесть ртов? – спросил Леонардо, жалуясь на условия при миланском дворе. – О себе я не говорю, так как, обходясь растительной пищей, довольствуюсь малым. Однако же молодых людей, которым приходится тяжело работать, не следует ограничивать в питании.
Сквозь нарядную внешность, старательно поддерживаемую Мастером, просвечивала жестокая нужда – наилучшая сноровка и бережливость в обращении не восстановит в первоначальном виде ткань, поредевшую на локтях и коленях. Точно так же неудовлетворение и обида просвечивают через обычную приветливость Мастера: если уток составляют неумеренные похвалы, а основу – забвение со стороны власть имущих, неаккуратность казны и пренебрежение некоторых служащих канцелярии, подобная ткань непрочна, долго не держится и подобный человек до старости не разбогатеет. Многие скоро его обошли – как Перуджино, который женился на дочери архитектора Луки Фанчелли, всю жизнь как вол протрудившегося, и получил хорошее приданое. Но и помимо этого, не отвлекаясь для посторонней, не приносящей дохода деятельности, Пьетро увеличивал свое состояние неуклонно день ото дня.
Обычаем и практикой так предусмотрено, что, к какой бы профессии ни определила человека природная склонность и семейный обычай – писать ли картины, печь булки или строить дома, – с течением времени он выбивается из бедности и к порогу, за которым ни в чем не станет нуждаться, приближается с достаточной суммою денег, оставляя наследникам не одно имя. Но если человек, за что ни берется, большую часть времени расходует на исследования и его ведут произвол или причины, которые ему одному кажутся важными, трудно поручиться, что останется в сундуках после его смерти. Подобные люди при совершенстве их произведений и разнообразии и силе способностей, кажется, ничему окончательно не научаются, так как они постоянны только в своей изменчивости и в каждой следующей работе отчасти отвергают достигнутое ради неиспробованного лучшего, поэтому никогда не угадаешь, чего от них ожидать. Что же касается Перуджино, то, может быть, обманчивая молодость вида – если после четырнадцати лет разлуки Леонардо его нашел нимало не изменившимся – имеет основание и причину в душе, как и принятый им способ действовать? Вот что рассказывает Вазари, имея в виду живопись Перуджино для братьев сервитов во Флоренции:
«Когда эта работа была открыта, все молодые художники ее сильно порицали, и в особенности за то, что Пьетро использовал те же фигуры, которые он раньше обычно изображал в своих работах. Испытывая его, друзья говорили ему, что он себя, видимо, не утруждал и что разучился хорошо работать либо из-за скупости, либо чтобы не терять времени. Пьетро отвечал на это: „Ведь я написал те фигуры, которые вы раньше хвалили и которые вам бесконечно нравились. А если они теперь вам не нравятся и вы их не хвалите, что я могу сделать?“
Однако те продолжали его колоть сонетами и публичными оскорблениями. И надо сказать, что молодые художники отчасти правы: подобное постоянство или вечная молодость в действительности хуже смерти, тогда как тот, кто находит наилучшее удовольствие в беспрерывной работе ума и всевозможных изобретениях, хотя бы некоторые его создания были ошибочны и недолговечны, остается молодым и его слава только укрепляется.
62
Фигуры людей должны обладать позами, соответствующими их действию; их можно хорошо изучить, подражая движениям немых, которые разговаривают посредством движения рук, глаз, бровей и всего тела, желая выразить представление своей души. И не смейся надо мной, если я предпочитаю для тебя бессловесного наставника, который должен тебя научить тому искусству, в котором сам бессилен.
Моро пожелал, чтобы на северной стене трапезной монастыря Санта Мария делла Грацие, назначенного усыпальницей Сфорца, Леонардо написал «Тайную вечерю», к чему Леонардо приступил в начале 1496 года. Большую часть расходов Моро поручил казне, и без того истощенной его расточительностью, так что монахам осталось кормить живописцев досыта, прислуживать при устройстве лесов и в другом, если понадобится, а сверх того наблюдать, чтобы не отлынивали от работы.
– Монахи жалуются, что ты больше стоишь, чем занят порученным тебе делом, или отсутствуешь, оставив в трапезной ученика, чтобы не пропадали полагающиеся вам обеденные порции, которые этот ученик поедает, потешаясь над братией и ругая плохое приготовление, – сказал Лодовико Моро, обращаясь к Леонардо, на которого наклеветал настоятель отец Винченцо, спесивый, злобный старик, ставший впоследствии генералом ордена доминиканцев. Разгневанный пустыми придирками и неблагодарностью монахов, флорентиец ответил:
– Мало того, ваша светлость, что эти люди живут припеваючи за счет тех, кто тысячи лет назад умер, не оставив им другого наследства, помимо выгоды обманывать верующих, они при этом еще проявляют недостойную христианина скаредность.
Затем Леонардо рассказал герцогу о способе, каким он работает, и пояснил, что монахи не всегда могут это видеть, поскольку у хорошего живописца размышление занимает много времени.
– Я создаю в уме замысел, после чего ищу совета и помощи у природы. Голова Иуды, из-за которой возникла гнусная жалоба, представляет для меня наибольшую трудность, так как воображение не в силах показать лицо человека, который жестоко и бессовестно предал своего господина. Я обошел многие места, где обыкновенно собираются злоумышленники, чтобы незаметно нарисовать, каким образом пороки, свойственные подобным злодеям, обнаруживаются в их внешности. До сих пор мне не удалось найти ничего подходящего, но я имею возможность воспользоваться внешностью этого настоятеля, докучающего вашей светлости своими жалобами.
Герцог развеселился, и, чтобы его укрепить в благоприятном расположении духа, Леонардо стал показывать рисунки, которые имел с собою.
– Как тебе удается изображать божественную красоту и прелесть апостолов и одновременно эти чудовища? – воскликнул герцог в волнении. – Галеаццо Мария, мой брат, содержал возле себя наиболее отвратительных и страшных уродов, каких только возможно отыскать, но я не вспоминаю ничего близкого к этому.
В самом деле: свисающие ниже подбородка саблеобразные зубы, уши с громадными, будто бы распухшими мочками, верхняя губа в виде ужасного нароста, из тех, что встречаются на деревьях, вытянутый наподобие африканского огурца или сплющенный череп – все, пожалуй, свидетельствует о невозможности взять это наиболее тщательным наблюдением, так как природа не настолько жестока и не злоумышляет нарочно против своих творений.
– Я не настаиваю, будто подобные моим уроды существуют в действительности, – объяснил Леонардо, – но как огородник пользуется бутылью, чтобы выращивать плоды разнообразной удивительной формы, я прибегаю к помощи зеркала.
И Мастер стал демонстрировать герцогу нарочно припасенные зеркала, чтобы тот мог видеть, как отражаются вещи вогнутым или выпуклым зеркалом, или кривым и неправильным. Когда, глянув на свое отражение, Моро нашел, что его красивый узкий нос безобразно раздулся, а подбородок проваливается и исчезает, он поначалу оторопел, а затем стал смеяться. И все сильнее и громче по мере того, как рассматривал себя в других зеркалах, которые Мастер ему поочередно подавал.
Что касается природы, она редко бывает совершенна как в безобразии, так равно и в красоте: изумительный торс иной раз посажен на кривые ноги, а рука, приличная апостолу или пророку, пришита к слабому, неразвитому плечу; с другой стороны, какой-нибудь напившийся вина работник передвигается библейской величественной походкой, хотя и покачивается. Поэтому мир, изображаемый живописцем ради прояснения замысла его создателя, нуждается в переделках и улучшении, как если бы господь в своих творениях не добивался готовности.
Нетрудно представить, как, отправляясь нарочно наблюдать за людьми и их поведением, Леонардо и его ученики задерживаются утолить жажду где-нибудь в винном погребке; и тут им случается присутствовать при начале ссоры, которая разрешается не иначе как поножовщиной и убийством, когда кем-нибудь произнесенное невзначай слово совершенно меняет выражение лица и жесты окружающих этого человека людей. При этом каждый действует соответственно своему характеру и привычкам, отсюда великое разнообразие движений. Учитель вытаскивает из-за пояса книжечку величиною с ладонь и прямыми движениями рисующего инструмента, как если бы складывал фигурки из хвойных иголок или палочек, изображает всю группу. Хотя он действует скрытно и быстро, поскольку то и дело переводит внимательный взгляд с модели на свое рисование, это могут заметить и принять за донос; тогда неизвестно, против кого обратится нож, вонзившийся в поверхность стола в самом близком расстоянии от Леонардо. Однако же шум и крики дерущихся он и его спутники слышат, уже находясь в безопасности за порогом остерии. Возвратившись в Корте Веккио и прочитавши эти беглые стенографические записи, Мастер без затруднения восстанавливает в памяти все, как оно было. Он велит Салаино, красиво сложенному и одетому лучше других, взять нож на кухне и, ставши спиною возле стола, с силою о него опереться. Затем Леонардо делает тщательный виртуозный рисунок, придав руке и далеко отставленному назад локтю большие изящество и красоту, чем они имеют в действительности, высвобождая существенное из пелены случайного. Это и есть возгонка и очищение природы, восстановление в том виде, какого она сама, без участия Мастера, не достигает. Изумительный рисунок послужил образцом для руки апостола Петра, сжимающей нож и грозящей расправою бессовестному предателю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53