А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

– А что он исследует? – заинтересовался Киндерман.– Боль, – охотно пояснил священник. – Он изучает боль.Казалось, Киндерман слегка оживился, услышав это.– Ты что, все о нем знаешь? – удивился он.– Да, вчера он мне полностью открылся, – кивнул Дайер.– Он любит поговорить?– Ну, ты же знаешь, как действуют на людей священники. Мы как магнит для встревоженной души.– А можно сделать соответствующее заключение и относительно меня?– Если галоши подходят, почему бы их не надеть?– А он католик?– Кто?– Тулуз Лотрек. Разумеется, доктор, о ком же я еще могу спрашивать?– Ну, ты частенько так неясно выражаешься...– Это обычный способ. Особенно, когда имеешь дело с чокнутым. Итак, Амфортас католик или нет?– Да, он католик. И вот уже много лет подряд ежедневно посещает мессу.– Какую мессу?– В шесть тридцать утра в церкви Святой Троицы. Кстати, я тут обдумывал твою проблему.– Какую проблему?– Насчет зла, – напомнил Дайер.– Да разве это только МОЯ проблема? – фыркнул Киндерман. – Чему же тебя столько лет учили? Вы в своей семинарии для слепых одни корзины, что ли, плетете? Это проблема КАЖДОГО!– Понимаю, – согласился Дайер.– А вот это уже странно.– Тебе не мешало бы относиться ко мне с добротой.– А плюшевый медведь?– Медведь тронул меня до глубины души. Так мне можно говорить?– Но это очень опасно, – нахмурился Киндерман. Потом, со вздохом взяв с кровати газету, раскрыл ее и начал читать. – Валяй, рассказывай, я весь внимание.– Так вот, я тут кое о чем подумал, – продолжал Дайер. – Пока я лежу в больнице и все прочее...– Пока ты лежишь в больнице совершенно здоровый, – вставил Киндерман.Дайер не обратил никакого внимания на этот выпад.– Я задумался о некоторых вещах, связанных с хирургией.– Да на них практически ничего и нет, – вдруг весело вскинулся Киндерман. Он с головой погрузился в рассматривание «Женской одежды».– Говорят, когда человек находится под наркозом, – снова заговорил Дайер, – его подсознание продолжает ощущать все, что с ним происходит. Оно слышит голоса врачей и медсестер. Оно чувствует боль. – Киндерман оторвался от газеты и посмотрел на священника. – Но когда человек приходит в себя, у него остается впечатление, будто ничего с ним не происходило. Поэтому, может быть, когда мы снова вернемся к Богу, то же самое случится и со всей мирской болью.– Это правда, – согласился Киндерман.– Ты тоже так считаешь? – удивился Дайер.– Я имею в виду подсознание, – пояснил Киндерман. – Известные психологи, светила прошлых лет, проводили множество экспериментов. Так вот, они выяснили, что внутри нас существует и второе сознание, которое мы называем подсознанием. Один из таких исследователей – Альфред Бине. Послушай! Однажды он загипнотизировал девушку. И внушил ей, будто с этого момента она не видит его, не слышит и не знает, что он делает. Потом, вложив ей в руку карандаш, он расстелил на столе бумагу. В комнату входит помощник и начинает задавать девушке самые различные вопросы. В это же время сам Бине тоже спрашивает ее о чем-то. Девушка начинает отвечать помощнику, и ОДНОВРЕМЕННО пишет на бумаге ответы на вопросы Бине! Удивительно! Но это еще не все. Во время сеанса Бине колет девушку булавкой. Она, разумеется, ничего не замечает и продолжает спокойно беседовать с помощником. Но карандаш в ее руке движется по бумаге, и вскоре она выводит следующее: «Пожалуйста, не делайте мне больно». Разве это не поразительный факт? И то, что ты мне сейчас рассказал про хирургию, тоже правда. Кто-то внутри нас все равно чувствует и как нас режут, и как зашивают. Но кто? – Неожиданно Киндерман вспомнил свой странный сон и непонятное, загадочное высказывание Макса: «У нас две души».– Подсознание, – мрачно проговорил Киндерман. – Что же это такое? КТО это такой? Что у него общего с коллективным подсознанием? И как ты уже догадался, это тоже входит в мою теорию.Дайер отвернулся и только махнул рукой.– А, опять ты про это, – пробормотал он.– Да, дорогой мой, тебя просто съедает зависть, что Киндерман – гений, светлая голова, и сейчас он на пороге великого открытия, он-то разрешит проблему зла, – ораторствовал Киндерман. Потом, насупив брови, продолжал: – Мой гигантский мозг напоминает осетра, окруженного пескарями.Дайер резко повернулся:– А тебе не кажется, что это уже просто неприлично?– Ничуть.– Ну, а тогда почему же ты мне так до конца и не поведаешь свою теорию? Давай-ка выслушаем и забудем, наконец, о ней, – распалялся Дайер. – А то в коридоре уже выстроилась целая очередь желающих исповедаться.– Нет, уж очень она сложна для твоего понимания, – угрюмо пробурчал Киндерман.– Почему же тогда тебе не по душе мысль о первородном грехе?– А с какой стати новорожденные младенцы должны нести ответственность за то, что когда-то совершил Адам?– Это тайна, – возмутился Дайер.– Скорее шутка. Должен признаться, я не раз задумывался над этим, – возразил Киндерман. Он наклонился к Дайеру, и глаза его загорелись. – Если бы, например, грех состоял в том, что много миллионов лет тому назад ученые взорвали планету какими-нибудь нейтронными бомбами, и сейчас в атомах нашего тела наблюдались бы мутации. Может быть, именно вследствие подобного кошмара образуются сейчас вирусы, которые несут болезни, может быть, поэтому происходит сумятица в окружающей среде, начинаются различные землетрясения и прочие катастрофы. Что касается самих людей, то они в силу мутаций сходят с ума и превращаются в настоящих чудовищ. Они принимаются уплетать мясо, точно так же, кстати, как и животные, но вместе с тем обожают торчать в ванне и слушать рок-н-ролл. И ничего не поделаешь. Это ведь у них в генах. Даже Бог не смог бы здесь ничем помочь. Грех – такая штука, которая запрятана глубоко в генах.– А что, если каждый человек, родившийся на Земле, составлял когда-то часть Адама? – вдруг предположил Дайер. – Я имею в виду, физически. Будучи действительно одной из его клеток.Киндерман подозрительно посмотрел на священника:– Итак, святой отец, я вижу, вы посещали не только воскресную школу, где в вас вдалбливали катехизис. Вы, похоже, увлекались игрой в бинго, поэтому вам совсем не чужд дух авантюризма. И откуда только в вашу голову могла закрасться подобная мысль?– А что такого? – удивился Дайер.– Да ты, оказывается, способен думать. Но эта идея не проходит.– Почему нет?– Только еврей может придумать подобное. Ведь получается, что Бог у вас какая-то сварливая и несостоятельная брюзга. Давай разберемся. Ведь Бог может остановить всю эту ерунду в любой момент, когда только пожелает. И может точно так же легко начать все заново. Разве Он не может сказать: «Ну-ка, Адам, пойди умойся, пора обедать» – и сразу же обо всем позабыть? И не может сам скорректировать гены? Евангелисты твердят нам: забывайте и прощайте, а Бог разве этого не может? И развязывается кровавая бойня, как в Сицилии. Жаль, Пьюзо этого не слышит. Мы бы с ним в два счета отсняли очередную порцию «Крестного отца».– Ну, хорошо, но в чем же, наконец, заключается твоя теория? – настаивал Дайер. Следователь хитро улыбнулся.– Я все еще корплю над ней, святой отец. Мое подсознание собирает ее по кусочкам и отшлифовывает.Дайер отвернулся и тяжело опустил голову на подушки.– Как я измучился, – вздохнул он и уставился в темный экран неисправного телевизора.– Тогда еще один намек, – не унимался Киндерман.– Когда же починят эту дурацкую штуковину?– Перестань язвить в мой адрес и выслушай намек. Дайер откровенно зевнул.– Кстати, это из твоего Евангелия, – продолжал Киндерман. – То, как ты поступаешь со слабым, так ты поступаешь со Мной, – перефразировал он.– Установили бы здесь хоть какие-нибудь игровые автоматы, что ли. «Космических завоевателей», например.– "Космических завоевателей"? – как эхо повторил Киндерман и задумался.Дайер повернулся к нему и попросил:– А ты не можешь купить мне газету в местном киоске?– Какую именно? «Глобус» или «Звезду»?– Мне кажется, «Звезда» выходит по средам, правда?– Да нет, я пошутил. Я просто искал связь между нашими мирами. Дайер обиделся:– А почему тебе не нравятся эти газеты? Вот недавно там писали, что Мики Руни лицезрел призрака, как две капли воды похожего на Авраама Линкольна. Ну, где только еще ты об этом прочитаешь?Детектив сунул руку в карман и начал там шарить :– Вот, у меня здесь есть несколько книжонок, может, они тебя развлекут, – предложил он Дайеру. Тот задержал взгляд на названиях и поморщился.– Документальные исследования, – сердито проворчал он. – Тоска. Мне бы роман какой-нибудь. Киндерман поднялся со стула:– Хорошо, я принесу роман. – Затем подошел к столику и взял карту назначений. – Какой именно? Исторический?– Купи мне «Угрызения совести», – потребовал Дайер. – Я уже дошел до третьей главы, но забыл захватить роман в больницу.Киндерман посмотрел куда-то мимо него, положил карту на место и, повернувшись, медленно направился к двери.– После обеда, – пообещал он. – Перед обедом нельзя возбуждаться. Да и мне, кстати, тоже неплохо было бы перекусить.– После поглощения трех гамбургеров?– Двух. Но кто же тут их подсчитывает?– Если у них этого романа нет, возьми «Принцессу Дейзи», – крикнул ему вслед Дайер.Покачивая головой, Киндерман покинул палату. Двинувшись вдоль коридора, он внезапно остановился. У дежурного столика следователь заметил Амфортаса, записывающего что-то в блокнот. Киндерман быстро подошел к врачу, меняя на ходу выражение лица. Он прикинулся озабоченным и встревоженным.– Доктор Амфортас? – мрачно произнес Киндерман. Невропатолог поднял глаза.«Снова эти глаза, – подумал Киндерман. – Что за тайна прячется в них?»– Я бы хотел поговорить с вами об отце Дайере, – начал было следователь.– С ним все в порядке, – коротко доложил Амфортас и вновь вернулся к своему блокноту.– Да, мне известно, – не отступал Киндерман. – Но я хотел бы поговорить о другом. Это чрезвычайно важно. Мы оба – друзья отца Дайера, но кое в чем я помочь ему не могу. Только вы.Встревоженный тон лейтенанта привлек, наконец, взимание врача, и взгляд печальных темных глаз застыл на лице Киндермана.– Что случилось? – поинтересовался он. Следователь огляделся и заговорил:– Ну, только не здесь. Может быть, поищем более Укромное местечко? – Он взглянул на часы. – Кстати, мы могли бы пообедать.– Я никогда не обедаю, – заявил Амфортас.– Тогда вы можете смотреть на меня. Пожалуйста, это очень важно.Амфортас внимательно изучал его и колебался.– Ну, хорошо, – наконец согласился он. – А нельзя ли поговорить у меня в кабинете?– Я очень голоден.– Тогда я сейчас оденусь.Амфортас ушел и вскоре вернулся в своем синем свитере.– Ну вот, я готов, – сказал он Киндерману. Тот посмотрел на свитер и заметил:– Вы так замерзнете. Надо еще что-нибудь накинуть.– Этого хватит.– Нет-нет, оденьтесь потеплее. Я уже вижу заголовки завтрашних газет: «Невропатолог наповал сражен морозом. Неизвестный полный мужчина разыскивается для дачи показаний». Набросьте сверху какую-нибудь кофту. Чтобы стало совсем тепло. Иначе вина тяжким бременем обрушится на меня. А кроме того, вы, по-моему, не больно-то пышете здоровьем.– Все в порядке, – тихо возразил Амфортас. – Но все равно спасибо вам за заботу. Киндерман казался удрученным:– Ну, хорошо, – смирился он. – Во всяком случае, я вас предупреждал.– И куда мы пойдем? Только не очень далеко.– В «Могилку», – ответил Киндерман. – Ну, двинули.Он ухватил врача под руку и вместе с ним направился к лифтам.– Вам будет очень полезно поесть. Да и прогуляться по свежему воздуху тоже. Это улучшает цвет лица. А обед фигуре не повредит. Кстати, ваша матушка в курсе, что вы пропускаете обеды? Ну, хорошо, я уже понял, что вы очень упрямы. Это заметно. – Киндерман окинул взглядом врача. Что это, улыбка? Кто знает? «Да, трудный случай, очень трудный», – констатировал про себя лейтенант.По дороге в «Могилку» Киндерман задавал бесчисленные вопросы о состоянии Дайера. Амфортас был занят своими мыслями и поэтому отвечал очень коротко или кивал. А то и просто отрицательно качал головой. Выходило, что такие симптомы, как у Дайера, в некоторых случаях действительно давали повод заподозрить мозговую опухоль, но у священника это, скорее всего, было связано с излишним напряжением и усталостью. Он очень много работал и переутомился.– Переутомился? – удивленно воскликнул Киндерман, когда они уже входили в «Могилку». – Напряжение? Кто бы мог подумать? Да он же нынче как вареная лапша!В «Могилке» столики были накрыты чистыми скатертями в красно-белую клетку, а за большой круглой дубовой стойкой подавали пиво в высоких стеклянных кружках. Стены украшали многочисленные гравюры, изображавшие сценки из прошлой жизни Джорджтауна. Народу было не так уж много, приближалось время ленча. Еще при входе Киндерман приметил уютный кабинет.– Вон туда, – указал он, и скоро они уже сидели за небольшим столиком в нише.– Я так голоден, – повторил Киндерман. Амфортас ничего не ответил. Он сложил на коленях руки и, склонив голову, молча уставился на них.– Вы будете что-нибудь есть, доктор? Амфортас только покачал головой.– Ну, что там насчет Дайера? – спросил он. – Что вы мне хотели рассказать?Киндерман наклонился к нему и яростно прошептал:– Не чините ему телевизор.Амфортас удивленно посмотрел на Киндермана:– Простите, не понял вас.– Не чините ему телевизор. А то он все узнает.– Что он узнает?– Вы еще не слышали про убийство священника?– Конечно, слышал, – сказал Амфортас.– Этот священник был закадычным другом отца 'Дайера. И если вы почините телевизор, то он узнает об этом из новостей. И еще: не приносите ему газет, доктор. И запретите сестрам.– И для этого вы привели меня сюда?– Не будьте так жестоки, – упрекнул врача Киндерман. – У отца Дайера очень чувствительная душа. И в любом случае, пока человек лежит в больнице, лучше его не расстраивать.– Но он уже знает.Следователь остолбенел:– Он знает?– Да, мы с ним говорили об этом, – подтвердил Амфортас.Следователь отвернулся и понимающе покачал головой.– Как это похоже на него, – наконец заговорил Киндерман. – Он не хотел беспокоить меня, поэтому притворился, что абсолютно ничего не знает.– Так зачем вы привели меня сюда, лейтенант? Киндерман повернулся к врачу. Амфортас пристально смотрел на него.– Зачем я привел вас сюда? – смущенно пробормотал Киндерман. Он уставился на Амфортаса, стараясь выдержать этот вопрошающий взгляд, и щеки у него начали краснеть.– Вот именно, зачем? Видимо, все-таки не для того, чтобы поговорить о неисправном телевизоре, – съязвил Амфортас.– Да, я вам солгал, – выпалил вдруг следователь. Теперь у него пылало все лицо, он отвернулся и засмеялся: – От вас ничего не скроешь. Я не знаю, как мне сохранять полное спокойствие и невозмутимость. – Киндерман снова повернулся к Амфортасу и беспомощно вскинул над головой руки: – Да, я виновен. Я бесстыжий. Я солгал. Но я ничего не мог поделать с собой, доктор. Неведомые силы побороли меня. Я предлагал им пряник и уговаривал: «Подите прочь!», но они-то знали мою слабинку, поэтому не отступали и твердили: «Солги, иначе на обед ты получишь какой-нибудь дрянной бутербродик с ломтиком прокисшей дыни!»– Надо было предложить им тако Тако – острое мексиканское блюдо, плоский пирог с салатом и мясом.

, тогда бы подействовало, – посоветовал Амфортас.Киндерман от неожиданности опустил руки. Выражение лица Амфортаса нисколько не изменилось, оно по-прежнему сохраняло спокойствие, а глаза все так же пристально изучали Киндермана. Но ведь следователь только что своими ушами слышал его шутку.– Да, и тако тоже, – неуверенно подхватил он.– Ну, так чего же вы хотите? – осведомился Амфортас.– Вы простили меня? Я бы хотел услышать от вас кое-что.– О чем?– О боли. Это просто сводит меня с ума. Отец Дайер говорил мне, что вы работаете в этой области, и что вы – настоящий специалист. Вы не возражаете? А чтобы затащить вас сюда и спокойненько поговорить, мне пришлось пойти на хитрость. Но теперь я страшно смущен и прошу вашего прощения. Доктор, вы ведь уже простили меня? Может быть, договоримся на условное отбывание наказания?– Вам что-то причиняет постоянную боль? – поинтересовался Амфортас.– Да, и это «что-то» называется Райан. Но сейчас я бы хотел поговорить не о нем.Амфортас по-прежнему оставался мрачным.– О чем же? – тихо спросил он.Но прежде чем следователь успел ответить, перед ними возник официант и протянул меню. Это был совсем молодой парень, видимо, студент. Скорее всего, он подрабатывал в кафе. В глаза бросался его ярко-зеленый галстук и жилетка.– Вы будете обедать? – вежливо осведомился гоноша.Официант все еще протягивал меню, но Амфортас кивнул на Киндермана:– Нет, это не мне. Мне принесите только чашку черного кофе. Этого достаточно.– Тогда и я не буду обедать, – заявил следователь. – Мне только чай с лимоном, пожалуйста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29