Номер был удобен и скромен.
Остин встал к бюро и открыл папку с почтовой бумагой. На водяных знаках отчетливо проступал знак синдиката, которому принадлежала гостиница. Возможно, очень скоро Остину будет принадлежать и этот синдикат. Остин планировал много перемен в своей жизни и, как следствие, много перемен в жизни большого числа людей.
Качество бумаги вполне его устраивало, но писать он собирался отнюдь не письмо.
Он взял перо и придирчиво обследовал его кончик. Утолщение на золотом острие поистерлось. Чего же ждать от гостиничного письменного прибора?
Остин прошел через гостиную в спальню и открыл небрежно брошенный на кровать саквояж из оленьей кожи с серебряными застежками. Щелкнул замочком, открыл его, выбросил на покрывало кровати несколько матерчатых мешочков с завязками, в которых были смены белья, и достал со дна саквояжа шкатулку со своим письменным прибором.
Он неторопливо вернулся в кабинет, критически осмотрел его и прибавил подачу газа в светильники. За окном темнело, и дождь усиливался.
Он водрузил шкатулку на подставку слева от бюро и, раскрыв ее, достал перо с монограммой. У этого сплав был особый, выработанный на заводах синдиката Мулера, и не стирался.
Следом он извлек из шкатулки бутылочку чернил с изображением осьминога, пускающего черную кляксу. Абы какими чернилами Остин писать не стал бы даже на гостиничной бумаге, даже то, что потом непременно выбросит в камин.
Кстати, камин…
Остин подошел к камину и щипцами положил в огонь несколько кусков древесного угля и веточку можжевельника для аромата.
Вернулся к бюро…
Он, сам себе не отдавая в том отчета, оттягивал момент, когда начнет делать запись. Слова толкались и роились в голове, но волнение не позволяло им выстроиться в достойные записи фразы.
Остин налил чернил в чернильницу, завернул крышку бутылочки и упаковал ее на положенное место в шкатулке.
Помедлив, обмакнул перо и занес его над бумагой.
Внезапно всё пришло в движение. Я долго ждал, долго готовил этот момент, но, когда он настал, я понял, что не готов к нему. Я в смятении.
Достанет ли моих сил?
Смогу ли я совладать со всем, что мне предстоит?
Право же, не знаю…
Остин покачал головой и перечитал написанное. Скривился как от боли. Положил перо на подставку и, скомкав листок, отнес его к камину и бросил в разыгравшееся пламя.
Вновь обмакнув перо, он начал снова:
Мой предок нашел свою смерть, охотясь за чудовищем, крадущимся во мраке. В этой смертельной охоте он встретил Деву Озера.
Я, уподобившись ему, встретил женщину.
О, это очень странная женщина!
Лицо ее было нежно-белое. Глаза подведены сажей, как на древних изображениях. И блестки играли на коже, как блики на воде.
Если на свете существуют русалки, то у них, верно, должна быть такая же кожа как у нее.
Всё в ней: изгиб бровей, очертания носа и рта на чуть удивленном, как на старинных гравюрах, лице, линия шеи и плеч – всё дышало удивительной хрупкостью и изяществом.
Пользуясь образным выражением старых писателей, можно сказать, что весь ее облик был настолько воздушен, что, казалось, развеется, как призрак, при попытке прикоснуться.
Я не в силах позабыть мечтательного и одновременно пугливого взгляда из-под длинных ресниц.
О, если бы я мог нарушить молчание!
Потом призрак обрел плотность и объем. И я увидел, что это юная девушка.
Мое сердце забилось чаще.
Но тогда я еще не вспомнил о предначертании.
Она сидела рядом со мной. И вела непонятные речи. Жаль, что я не слышу, как другие. Мне очень хотелось узнать, как звучит ее голос.
Никогда я еще так не тяготился своим отличием от людей.
Теперь случилось странное.
Она гостит в Главном Доме.
Мои личные люди в смятении от нее. Они оберегают меня от избытка информации, но я вижу, как они смотрят на мою гостью, как осторожно опекают ее.
Понимают ли они смысл происходящего?
Понимаю ли я в полной мере?
Время покажет нам.
Остин перечитал написанное, держа листок в подрагивающей руке. Скомкал его и, бросив в камин, смотрел, как горит. Чернила окрашивали пламя, пуская в него зеленоватые язычки.
После этого Остин упаковал письменные принадлежности, тщательно вычистив перо, и уже собрался выйти из кабинета, но, спохватившись, вернулся к бюро и, подняв следующий чистый лист, взглянул на него на просвет. Оттиска строчек распознать не удалось, но он скомкал и сжег и этот листок.
Наплывала ночь.
Догорал камин…
Теперь всё.
Он пошел в спальню, сбросил саквояж и мешочки с вещами прямо на пол, разделся и лег спать.
Время покажет нам…
Разговор с друидом озадачил Лену. Но планов ее не отменил.
Когда почти прогорел очаг, она покинула жилище садовника и вернулась к дому.
Было уже почти темно.
Едва она вступила на веранду, как небо, уже плотно затянутое тучами, разразилось первыми крупными каплями. Они ударили вразнобой и порознь по скату крыши над верандой, по перилам, по дорожке. Потом, будто горох, раскатились по крыше, и всё слилось в ровный гул.
Лена постояла, обернувшись, глядя на заштрихованный дождем парк.
Ей показалось, что в такую погоду жилище друида куда уютнее и теплее большого пустого дома.
И живо представила себе, как бородатый садовник сидит на скамеечке у окна и смотрит на озеро с островком и сказочным замком для лилипутов, а лебеди, пригибая шеи и переваливаясь, вылезают из воды и проходят, прячась от дождя под арку игрушечного замка, и укладываются там в тепле и сумраке, белея долгими шеями.
Они, наверное, счастливы. Друид и пара лебедей. Всё-то у них путем…
– Ливень, – констатировала Лена, – значит, кончится быстро.
Привратник открыл дверь.
Лена вошла в холл с лестницей на второй этаж, из которого теперь не было прохода ни в малую столовую, ни в большую гостиную.
Ее встретила Огустина.
– Вы могли простудиться, – сказала «гувернантка», протягивая ковшик чего-то исходящего паром.
– Я закаленная, – сказала Лена, – у меня разряд по плаванию и по лыжам. И золотой значок ГТО.
В ковшике оказалось что-то вроде глинтвейна.
Тепленького.
Лена выпила в три приема.
– Хотя снизу и правда поддувает в вашем этом обеденном платье, – добавила она озорно. – Переодеться бы не помешало.
– Прошу, – сказала Огустина и повела Лену наверх. – Я подготовила костюм, который мы выбрали с вами вчера. Я заметила, что вам было в нем комфортно.
– А зонтик или плащ у вас найдется?
– Зонтик или плащ?
– Я хочу пройтись еще перед сном. Когда кончится дождь. Просто не хочу, чтобы он застал меня врасплох, если возобновится.
– Хорошо, я выберу для вас плащ…
Оказавшись в спальне, где была приготовлена одежда, Лена начала стремительно переодеваться.
Ее план требовал всё сделать очень быстро. До того, как Огустина вернется с плащом.
По пути к гардеробной Огустина встретила Эрнеста.
– Она ходила к друиду, – сказал Эрнест.
– Значит, современная молодежь не безнадежна, – улыбнулась в ответ экономка.
– Дети играют наверху, – доложил Эрнест.
Тень озабоченности пробежала по лицу экономки.
– А во что они играют, вы не заметили?
– Совершенно определенно, – кивнул Эрнест, – они играют в друида и Леди Озера, пришедшую к нему за советом. Правда, их знание Традиции пока оставляет желать лучшего, но и они, по всей видимости, не безнадежны, как вы заметили.
– Возможно, на них благотворно повлияла встреча с нашей гостьей, – предположила Огустина. – Надеюсь, они не поссорятся, до того как я отправлю их в спальни.
– Вас что-то беспокоит? – заметил дворецкий.
– Юная леди выразила желание прогуляться перед сном, – со вздохом ответила Огустина.
– И что же?
– Она совершенно определенно высказалась в том смысле, что дождь скоро закончится и позже возобновится.
– Так вы только теперь догадались об этом?
– О чем я догадалась? – встрепенулась экономка.
– О том, что всё складывается одно к другому и указывает на определенный вывод, – с торжеством заявил Эрнест. – Стихия талой воды.
– Вы говорите как друид или привратник.
– Но ведь это же так очевидно!
Огустина приложила холодные ладони к внезапно вспыхнувшим щекам.
– Вы нарочно беспокоите меня? – прошептала она.
Эрнест взял ее за руку и коснулся губами кончиков пальцев:
– И всегда рад вас утешить.
– Еще много забот, – смущенно улыбнулась Огустина, – дети… Наша гостья… – и с усилием вернулась к серьезному тону, – однако вы находите?..
– Я почти убежден.
– Мне не хочется отпускать ее одну на прогулку, – сказала Огустина.
– Хорошо. Я буду сопровождать ее.
– Составьте компанию юной леди. Тем более, это важно, если наши догадки окажутся верны.
– Я понимаю…
Тем временем Лена облачилась в действительно комфортный костюм маленькой разбойницы.
Ее «военная хитрость» заключалась в том, чтобы не ждать Огустину и не проходить через главную дверь, где непременно маячит «страж и открыватель ворот».
Почему-то казалось важным выскользнуть из дома незамеченной.
Поначалу она хотела вообще повести себя куда как сложнее. Покорно изобразить усталость и завалиться пораньше спать.
Потом соорудить по-пионерски куклу из одеяла на постели и отправиться на разведку через окно на первом этаже.
Однако, по здравому рассуждению, этот план пришлось пересмотреть.
Во-первых, тогда ей придется отправиться в путь совсем уж глубокой ночью, а это, как показывал недавний опыт, добром не кончается.
Во-вторых, одежду придется добывать в «костюмерной», на другом конце дома, что само по себе рискованно. Даже если не брать в расчет пакостную способность дома менять планировку.
К тому же она не знала, когда укладываются дворецкий и домоправительница. И напороться на них среди ночи не улыбалось.
Потом, опять же привратник – если он бродит по парку среди ночи, то что тогда? Этот дремучий мужик ее настораживал.
А так… Пусть думают, что она в доме опять заблудилась.
Опыт выхода в парк и встречи с садовником-философом подсказывал ей. что скорее ее будут искать в доме, нежели отправятся в погоню.
Проблему составлял только плащ.
Можно было дождаться Огустины, и всё стало бы просто. Прогулка перед сном, в которой ей никто не отказывал. Но почему-то именно так поступать И не хотелось.
Что-то подсказывало, что из дома надо именно выскользнуть. И пусть думают что хотят.
Хотелось уйти из-под этой навязчивой опеки.
Больше всего она боялась, что ее на прогулку одну не отпустят.
Она подумала, что в этом доме, как на даче, должен быть какой-то шкаф для верхней одежды, именно на случай непогоды.
Но поскольку ничего подобного не обнаружилось у главного входа с привратником, то, наверное, должны быть еще какие-то неглавные входы-выходы.
Ну не может же, в самом деле, не быть черного хода в таком большом доме!
Паромотор Альтторра Кантора стремительно отмерял расстояние, ровно и мерно рокоча мотором, отдуваясь, брал подъемы, посвистывал на спусках.
Антаер выбрал другую дорогу для возвращения. Он не видел необходимости заезжать в Рэн. Председатель тамошней милиции должен был выполнить переданные ему предписания. Выполнить непременно на свой манер. И чем более спесиво он к ним отнесется, дескать: «столичные полицейские нам не указ», тем будет лучше.
Подумав об этом, Кантор улыбнулся, озадачив улыбкой своего спутника, несколько уже притерпевшегося к скорости передвижения и находящего в ней даже некоторый шарм.
Кантор вел мотор по дороге из Нэнта в Ман, стоящий на правом берегу северного притока Лур-ривер. Там он собирался свернуть на север и северо-восток, дабы прибыть в предместье Мокк-Вэй-Сити, носившее название Пэриз. У него был резон посетить это захолустье.
Лендер подумал и решил, что не сильно отвлечет антаера от управления экипажем, если задаст вопрос, мучивший его последнее время. Перед глазами сочинителя прошло много событий, но тем не менее он так и не мог понять, как движется дело, удалось ли сыщику что-то выяснить, как скоро развитие следствия придет к развязке и что же это будет за развязка…
– Вам удалось узнать что-то важное? – спросил он, так и не решившись разразиться всем списком вопросов, которые вертелись у него на языке.
– О чем? – ответил вопросом на вопрос антаер.
– О том деле, которое вы расследуете, разумеется, – немного оскорбился сочинитель. – Как далеко продвинулось дознание. Что значат все эти таинственные знаки?
– Я узнал, что этот узел куда хитрее, чем я полагал.
– И это всё?
– А вы нетерпеливы, – поделился наблюдением Кантор. – Неймется узнать, когда мы поймаем беглеца?
– Пожалуй, да.
– Не раньше, чем он проявит себя.
– Но как?! Как он себя проявит? – заерзал Лендер. – Допустит неосторожность.
– Нет, – покачал головой Кантор. – Он не проявит неосторожности. Такого подарка он нам не сделает. Он будет осторожен как никто иной.
– Тогда чего же нам ждать?
– Черной повозки, юноша, – зловеще изрек антаер. – Неумолимого появления черной повозки.
– Брички извозчика, которую похитил человек-саламандра? – догадался сочинитель. – Вы ее имеете в виду?
– Нет. Я говорю о смерти.
– Простите, но я не понимаю.
– В тех краях, где я вырос, говорят, что смерть – это черная повозка, которая останавливается перед каждым домом. Перед одним раньше, а перед другим позже, но перед каждым.
– Какой мрачный и глубокий образ! – восхитился Лендер. – Но что это значит?.. Я имею в виду – в нашем случае.
– Беглец… Он покинул свою холодную келью в башне твердыни Намхас для мести. И он стал возницей черной повозки. Он принял на себя божественную миссию, как он считает. И сделался для нас неуязвимым. Пока он ведет повозку – он невидимка. Но едва он сделает остановку, я увижу его. Среди тысяч естественных и противоестественных смертей я узнаю ту, которую доставит он. И я попытаюсь его настигнуть. Если мне это не удастся, то я буду поблизости, когда он остановит свою повозку в следующий раз. Я буду ждать его. Вот что я имею в виду.
Мурашки бегали по коже Хая Малькольма Лендера, когда он выслушивал Этот рассказ, сидя рядом с местом возницы в паромоторе, в тревожных сумерках, по дороге в Ман.
Небо грозило дождем.
И окрестный пейзаж казался исполненным суровой величественности и тайны.
Призраки блуждали в холмах и полях. И в этот сумеречный час, казалось, самое время загрохотать по булыжнику тяжкой поступи копыт, рокоту черных колес, неотвратимой повозки смерти.
– А нечто в лесу? – спохватился Лендер. – Эта зеленая повозка? Она как относится ко всему?
– Черная повозка, зеленая повозка, пятнистая повозка… – проговорил Кантор с усмешкой. – Черный цвет – только образ.
– Они назвали ее кингслеер…
– Название как название, – дернул плечом Кантор.
– Это как-то связано с беглецом?
– Возможно, опять же, только как символ. Но лучше бы ее не было вообще. Что-то не вяжется тут. Не тот узел. Столь же таинственный, как и наш. А может, и больше, но не тот. Неправильно увязанный узел. Однако с ним нам тоже придется иметь дело.
– А это странное существо? Ну, человек-саламандра? Оно как увязано?
– Пока не знаю. Но надеюсь узнать.
– Почему так много времени мы потратили на разговор о коллекции оружия?
– Познание ближнего делает тебя мудрым, – ответил Кантор загадочно.
– Этот шеф жандармов… Он держит свои драммеры на россыпях патронов, как меч Урзуса Лангеншейдта на пестрой фасоли…
– Вот вам еще один символ, – вновь невесело усмехнулся антаер. – Возможно, я зря так разговаривал с шефом жандармов. Он неплохой человек и делает свое дело, как умеет. А его люди хорошо подготовлены для той работы, которая вменена им в обязанность. Другое дело, что они совершенно не готовы к встрече с мифологическим существом.
– Еще немного, и я не смогу слышать о человеке-саламандре! – признался Лендер.
– Боюсь, что нам еще и еще раз придется слышать о нем! – усмехнулся Кантор.
– Но вы же не рассматриваете всерьез возможность существования мифологического чудовища? – изумился сочинитель, заподозрив худшее.
– Отчего же нет? – Сыщик был настроен, как показалось сочинителю, несколько легкомысленно. – Саламандры сильно действуют на воображение людей. Они присутствуют не только в нашем эпосе. Саламандры есть во всех религиях, а фольклор просто кишит саламандрами. Саламандра – нечто более глубокое, чем просто миф, Лендер. Она стала частью человеческого существования с самых ранних времен. Она взращивает и концентрирует страх, она является символом, действует на воображение.
– Возможно, вы правы, – согласился Лендер, – факты этого дела весьма необычны. И этот некто, кого мы называем человеком-саламандрой, он… Он ведет себя исключительно нелогично и вызывающе. Но так ли уж необходимо привлекать концепцию мифологического существа?
– Никто из нас не может избежать влияния мифа о саламандре, – покачал головой Кантор, – в глубине нашего сознания слишком много примитивного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Остин встал к бюро и открыл папку с почтовой бумагой. На водяных знаках отчетливо проступал знак синдиката, которому принадлежала гостиница. Возможно, очень скоро Остину будет принадлежать и этот синдикат. Остин планировал много перемен в своей жизни и, как следствие, много перемен в жизни большого числа людей.
Качество бумаги вполне его устраивало, но писать он собирался отнюдь не письмо.
Он взял перо и придирчиво обследовал его кончик. Утолщение на золотом острие поистерлось. Чего же ждать от гостиничного письменного прибора?
Остин прошел через гостиную в спальню и открыл небрежно брошенный на кровать саквояж из оленьей кожи с серебряными застежками. Щелкнул замочком, открыл его, выбросил на покрывало кровати несколько матерчатых мешочков с завязками, в которых были смены белья, и достал со дна саквояжа шкатулку со своим письменным прибором.
Он неторопливо вернулся в кабинет, критически осмотрел его и прибавил подачу газа в светильники. За окном темнело, и дождь усиливался.
Он водрузил шкатулку на подставку слева от бюро и, раскрыв ее, достал перо с монограммой. У этого сплав был особый, выработанный на заводах синдиката Мулера, и не стирался.
Следом он извлек из шкатулки бутылочку чернил с изображением осьминога, пускающего черную кляксу. Абы какими чернилами Остин писать не стал бы даже на гостиничной бумаге, даже то, что потом непременно выбросит в камин.
Кстати, камин…
Остин подошел к камину и щипцами положил в огонь несколько кусков древесного угля и веточку можжевельника для аромата.
Вернулся к бюро…
Он, сам себе не отдавая в том отчета, оттягивал момент, когда начнет делать запись. Слова толкались и роились в голове, но волнение не позволяло им выстроиться в достойные записи фразы.
Остин налил чернил в чернильницу, завернул крышку бутылочки и упаковал ее на положенное место в шкатулке.
Помедлив, обмакнул перо и занес его над бумагой.
Внезапно всё пришло в движение. Я долго ждал, долго готовил этот момент, но, когда он настал, я понял, что не готов к нему. Я в смятении.
Достанет ли моих сил?
Смогу ли я совладать со всем, что мне предстоит?
Право же, не знаю…
Остин покачал головой и перечитал написанное. Скривился как от боли. Положил перо на подставку и, скомкав листок, отнес его к камину и бросил в разыгравшееся пламя.
Вновь обмакнув перо, он начал снова:
Мой предок нашел свою смерть, охотясь за чудовищем, крадущимся во мраке. В этой смертельной охоте он встретил Деву Озера.
Я, уподобившись ему, встретил женщину.
О, это очень странная женщина!
Лицо ее было нежно-белое. Глаза подведены сажей, как на древних изображениях. И блестки играли на коже, как блики на воде.
Если на свете существуют русалки, то у них, верно, должна быть такая же кожа как у нее.
Всё в ней: изгиб бровей, очертания носа и рта на чуть удивленном, как на старинных гравюрах, лице, линия шеи и плеч – всё дышало удивительной хрупкостью и изяществом.
Пользуясь образным выражением старых писателей, можно сказать, что весь ее облик был настолько воздушен, что, казалось, развеется, как призрак, при попытке прикоснуться.
Я не в силах позабыть мечтательного и одновременно пугливого взгляда из-под длинных ресниц.
О, если бы я мог нарушить молчание!
Потом призрак обрел плотность и объем. И я увидел, что это юная девушка.
Мое сердце забилось чаще.
Но тогда я еще не вспомнил о предначертании.
Она сидела рядом со мной. И вела непонятные речи. Жаль, что я не слышу, как другие. Мне очень хотелось узнать, как звучит ее голос.
Никогда я еще так не тяготился своим отличием от людей.
Теперь случилось странное.
Она гостит в Главном Доме.
Мои личные люди в смятении от нее. Они оберегают меня от избытка информации, но я вижу, как они смотрят на мою гостью, как осторожно опекают ее.
Понимают ли они смысл происходящего?
Понимаю ли я в полной мере?
Время покажет нам.
Остин перечитал написанное, держа листок в подрагивающей руке. Скомкал его и, бросив в камин, смотрел, как горит. Чернила окрашивали пламя, пуская в него зеленоватые язычки.
После этого Остин упаковал письменные принадлежности, тщательно вычистив перо, и уже собрался выйти из кабинета, но, спохватившись, вернулся к бюро и, подняв следующий чистый лист, взглянул на него на просвет. Оттиска строчек распознать не удалось, но он скомкал и сжег и этот листок.
Наплывала ночь.
Догорал камин…
Теперь всё.
Он пошел в спальню, сбросил саквояж и мешочки с вещами прямо на пол, разделся и лег спать.
Время покажет нам…
Разговор с друидом озадачил Лену. Но планов ее не отменил.
Когда почти прогорел очаг, она покинула жилище садовника и вернулась к дому.
Было уже почти темно.
Едва она вступила на веранду, как небо, уже плотно затянутое тучами, разразилось первыми крупными каплями. Они ударили вразнобой и порознь по скату крыши над верандой, по перилам, по дорожке. Потом, будто горох, раскатились по крыше, и всё слилось в ровный гул.
Лена постояла, обернувшись, глядя на заштрихованный дождем парк.
Ей показалось, что в такую погоду жилище друида куда уютнее и теплее большого пустого дома.
И живо представила себе, как бородатый садовник сидит на скамеечке у окна и смотрит на озеро с островком и сказочным замком для лилипутов, а лебеди, пригибая шеи и переваливаясь, вылезают из воды и проходят, прячась от дождя под арку игрушечного замка, и укладываются там в тепле и сумраке, белея долгими шеями.
Они, наверное, счастливы. Друид и пара лебедей. Всё-то у них путем…
– Ливень, – констатировала Лена, – значит, кончится быстро.
Привратник открыл дверь.
Лена вошла в холл с лестницей на второй этаж, из которого теперь не было прохода ни в малую столовую, ни в большую гостиную.
Ее встретила Огустина.
– Вы могли простудиться, – сказала «гувернантка», протягивая ковшик чего-то исходящего паром.
– Я закаленная, – сказала Лена, – у меня разряд по плаванию и по лыжам. И золотой значок ГТО.
В ковшике оказалось что-то вроде глинтвейна.
Тепленького.
Лена выпила в три приема.
– Хотя снизу и правда поддувает в вашем этом обеденном платье, – добавила она озорно. – Переодеться бы не помешало.
– Прошу, – сказала Огустина и повела Лену наверх. – Я подготовила костюм, который мы выбрали с вами вчера. Я заметила, что вам было в нем комфортно.
– А зонтик или плащ у вас найдется?
– Зонтик или плащ?
– Я хочу пройтись еще перед сном. Когда кончится дождь. Просто не хочу, чтобы он застал меня врасплох, если возобновится.
– Хорошо, я выберу для вас плащ…
Оказавшись в спальне, где была приготовлена одежда, Лена начала стремительно переодеваться.
Ее план требовал всё сделать очень быстро. До того, как Огустина вернется с плащом.
По пути к гардеробной Огустина встретила Эрнеста.
– Она ходила к друиду, – сказал Эрнест.
– Значит, современная молодежь не безнадежна, – улыбнулась в ответ экономка.
– Дети играют наверху, – доложил Эрнест.
Тень озабоченности пробежала по лицу экономки.
– А во что они играют, вы не заметили?
– Совершенно определенно, – кивнул Эрнест, – они играют в друида и Леди Озера, пришедшую к нему за советом. Правда, их знание Традиции пока оставляет желать лучшего, но и они, по всей видимости, не безнадежны, как вы заметили.
– Возможно, на них благотворно повлияла встреча с нашей гостьей, – предположила Огустина. – Надеюсь, они не поссорятся, до того как я отправлю их в спальни.
– Вас что-то беспокоит? – заметил дворецкий.
– Юная леди выразила желание прогуляться перед сном, – со вздохом ответила Огустина.
– И что же?
– Она совершенно определенно высказалась в том смысле, что дождь скоро закончится и позже возобновится.
– Так вы только теперь догадались об этом?
– О чем я догадалась? – встрепенулась экономка.
– О том, что всё складывается одно к другому и указывает на определенный вывод, – с торжеством заявил Эрнест. – Стихия талой воды.
– Вы говорите как друид или привратник.
– Но ведь это же так очевидно!
Огустина приложила холодные ладони к внезапно вспыхнувшим щекам.
– Вы нарочно беспокоите меня? – прошептала она.
Эрнест взял ее за руку и коснулся губами кончиков пальцев:
– И всегда рад вас утешить.
– Еще много забот, – смущенно улыбнулась Огустина, – дети… Наша гостья… – и с усилием вернулась к серьезному тону, – однако вы находите?..
– Я почти убежден.
– Мне не хочется отпускать ее одну на прогулку, – сказала Огустина.
– Хорошо. Я буду сопровождать ее.
– Составьте компанию юной леди. Тем более, это важно, если наши догадки окажутся верны.
– Я понимаю…
Тем временем Лена облачилась в действительно комфортный костюм маленькой разбойницы.
Ее «военная хитрость» заключалась в том, чтобы не ждать Огустину и не проходить через главную дверь, где непременно маячит «страж и открыватель ворот».
Почему-то казалось важным выскользнуть из дома незамеченной.
Поначалу она хотела вообще повести себя куда как сложнее. Покорно изобразить усталость и завалиться пораньше спать.
Потом соорудить по-пионерски куклу из одеяла на постели и отправиться на разведку через окно на первом этаже.
Однако, по здравому рассуждению, этот план пришлось пересмотреть.
Во-первых, тогда ей придется отправиться в путь совсем уж глубокой ночью, а это, как показывал недавний опыт, добром не кончается.
Во-вторых, одежду придется добывать в «костюмерной», на другом конце дома, что само по себе рискованно. Даже если не брать в расчет пакостную способность дома менять планировку.
К тому же она не знала, когда укладываются дворецкий и домоправительница. И напороться на них среди ночи не улыбалось.
Потом, опять же привратник – если он бродит по парку среди ночи, то что тогда? Этот дремучий мужик ее настораживал.
А так… Пусть думают, что она в доме опять заблудилась.
Опыт выхода в парк и встречи с садовником-философом подсказывал ей. что скорее ее будут искать в доме, нежели отправятся в погоню.
Проблему составлял только плащ.
Можно было дождаться Огустины, и всё стало бы просто. Прогулка перед сном, в которой ей никто не отказывал. Но почему-то именно так поступать И не хотелось.
Что-то подсказывало, что из дома надо именно выскользнуть. И пусть думают что хотят.
Хотелось уйти из-под этой навязчивой опеки.
Больше всего она боялась, что ее на прогулку одну не отпустят.
Она подумала, что в этом доме, как на даче, должен быть какой-то шкаф для верхней одежды, именно на случай непогоды.
Но поскольку ничего подобного не обнаружилось у главного входа с привратником, то, наверное, должны быть еще какие-то неглавные входы-выходы.
Ну не может же, в самом деле, не быть черного хода в таком большом доме!
Паромотор Альтторра Кантора стремительно отмерял расстояние, ровно и мерно рокоча мотором, отдуваясь, брал подъемы, посвистывал на спусках.
Антаер выбрал другую дорогу для возвращения. Он не видел необходимости заезжать в Рэн. Председатель тамошней милиции должен был выполнить переданные ему предписания. Выполнить непременно на свой манер. И чем более спесиво он к ним отнесется, дескать: «столичные полицейские нам не указ», тем будет лучше.
Подумав об этом, Кантор улыбнулся, озадачив улыбкой своего спутника, несколько уже притерпевшегося к скорости передвижения и находящего в ней даже некоторый шарм.
Кантор вел мотор по дороге из Нэнта в Ман, стоящий на правом берегу северного притока Лур-ривер. Там он собирался свернуть на север и северо-восток, дабы прибыть в предместье Мокк-Вэй-Сити, носившее название Пэриз. У него был резон посетить это захолустье.
Лендер подумал и решил, что не сильно отвлечет антаера от управления экипажем, если задаст вопрос, мучивший его последнее время. Перед глазами сочинителя прошло много событий, но тем не менее он так и не мог понять, как движется дело, удалось ли сыщику что-то выяснить, как скоро развитие следствия придет к развязке и что же это будет за развязка…
– Вам удалось узнать что-то важное? – спросил он, так и не решившись разразиться всем списком вопросов, которые вертелись у него на языке.
– О чем? – ответил вопросом на вопрос антаер.
– О том деле, которое вы расследуете, разумеется, – немного оскорбился сочинитель. – Как далеко продвинулось дознание. Что значат все эти таинственные знаки?
– Я узнал, что этот узел куда хитрее, чем я полагал.
– И это всё?
– А вы нетерпеливы, – поделился наблюдением Кантор. – Неймется узнать, когда мы поймаем беглеца?
– Пожалуй, да.
– Не раньше, чем он проявит себя.
– Но как?! Как он себя проявит? – заерзал Лендер. – Допустит неосторожность.
– Нет, – покачал головой Кантор. – Он не проявит неосторожности. Такого подарка он нам не сделает. Он будет осторожен как никто иной.
– Тогда чего же нам ждать?
– Черной повозки, юноша, – зловеще изрек антаер. – Неумолимого появления черной повозки.
– Брички извозчика, которую похитил человек-саламандра? – догадался сочинитель. – Вы ее имеете в виду?
– Нет. Я говорю о смерти.
– Простите, но я не понимаю.
– В тех краях, где я вырос, говорят, что смерть – это черная повозка, которая останавливается перед каждым домом. Перед одним раньше, а перед другим позже, но перед каждым.
– Какой мрачный и глубокий образ! – восхитился Лендер. – Но что это значит?.. Я имею в виду – в нашем случае.
– Беглец… Он покинул свою холодную келью в башне твердыни Намхас для мести. И он стал возницей черной повозки. Он принял на себя божественную миссию, как он считает. И сделался для нас неуязвимым. Пока он ведет повозку – он невидимка. Но едва он сделает остановку, я увижу его. Среди тысяч естественных и противоестественных смертей я узнаю ту, которую доставит он. И я попытаюсь его настигнуть. Если мне это не удастся, то я буду поблизости, когда он остановит свою повозку в следующий раз. Я буду ждать его. Вот что я имею в виду.
Мурашки бегали по коже Хая Малькольма Лендера, когда он выслушивал Этот рассказ, сидя рядом с местом возницы в паромоторе, в тревожных сумерках, по дороге в Ман.
Небо грозило дождем.
И окрестный пейзаж казался исполненным суровой величественности и тайны.
Призраки блуждали в холмах и полях. И в этот сумеречный час, казалось, самое время загрохотать по булыжнику тяжкой поступи копыт, рокоту черных колес, неотвратимой повозки смерти.
– А нечто в лесу? – спохватился Лендер. – Эта зеленая повозка? Она как относится ко всему?
– Черная повозка, зеленая повозка, пятнистая повозка… – проговорил Кантор с усмешкой. – Черный цвет – только образ.
– Они назвали ее кингслеер…
– Название как название, – дернул плечом Кантор.
– Это как-то связано с беглецом?
– Возможно, опять же, только как символ. Но лучше бы ее не было вообще. Что-то не вяжется тут. Не тот узел. Столь же таинственный, как и наш. А может, и больше, но не тот. Неправильно увязанный узел. Однако с ним нам тоже придется иметь дело.
– А это странное существо? Ну, человек-саламандра? Оно как увязано?
– Пока не знаю. Но надеюсь узнать.
– Почему так много времени мы потратили на разговор о коллекции оружия?
– Познание ближнего делает тебя мудрым, – ответил Кантор загадочно.
– Этот шеф жандармов… Он держит свои драммеры на россыпях патронов, как меч Урзуса Лангеншейдта на пестрой фасоли…
– Вот вам еще один символ, – вновь невесело усмехнулся антаер. – Возможно, я зря так разговаривал с шефом жандармов. Он неплохой человек и делает свое дело, как умеет. А его люди хорошо подготовлены для той работы, которая вменена им в обязанность. Другое дело, что они совершенно не готовы к встрече с мифологическим существом.
– Еще немного, и я не смогу слышать о человеке-саламандре! – признался Лендер.
– Боюсь, что нам еще и еще раз придется слышать о нем! – усмехнулся Кантор.
– Но вы же не рассматриваете всерьез возможность существования мифологического чудовища? – изумился сочинитель, заподозрив худшее.
– Отчего же нет? – Сыщик был настроен, как показалось сочинителю, несколько легкомысленно. – Саламандры сильно действуют на воображение людей. Они присутствуют не только в нашем эпосе. Саламандры есть во всех религиях, а фольклор просто кишит саламандрами. Саламандра – нечто более глубокое, чем просто миф, Лендер. Она стала частью человеческого существования с самых ранних времен. Она взращивает и концентрирует страх, она является символом, действует на воображение.
– Возможно, вы правы, – согласился Лендер, – факты этого дела весьма необычны. И этот некто, кого мы называем человеком-саламандрой, он… Он ведет себя исключительно нелогично и вызывающе. Но так ли уж необходимо привлекать концепцию мифологического существа?
– Никто из нас не может избежать влияния мифа о саламандре, – покачал головой Кантор, – в глубине нашего сознания слишком много примитивного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37