Юноши и девушки гуляют, но не друг с другом, потому что это невыгодно, а вдвоем с клиентом, пузатым немцем или толстопятым америкосом.
Свободный город Петербург – мировая столица терпимости, маяк голубого мира… Вот канальи, педики обдолбанные, набить бы им морду, побрить череп и вперед, марш-бросок через болото с полной выкладкой и песнями…
Грамматиков сплюнул, раньше у него таких мыслей не было, Сержант все-таки повлиял. Кроме того, понять, где юноши, а где девушки в пору большой моды на геночипы – это не совсем тривиальная задача. Бороды, груди, ягодицы нужной формы и цвета – это лишь вопрос своевременной оплаты, хотя можно получить и в кредит. А гонять девушку через болото, даже если у нее есть борода, способен только басурман…
Плавно катят по разлинованной дорожкам лакированные сэндвичи однодверных автомобилей без грамма грубой стали и без вредных выхлопов. На таких не проедешь по ухабам. В такой не сядешь с семейством, разве что с другом или подругой.
По специальным боковым полосам скользят пестрые клоунские машины на наношариковой подушке – автоматические доставщики мороженного и пиццы – прямо на глазах они пытаются вытолкнуть друг друга на проезжую часть, под автомобиль. Опять символика. Совет Европы спасает остатки российского населения от крупных разрушительных столкновений, мягкими, но сильными руками разводя скандалистов в стороны. Однако мелкие пакости на уровне раздавленного клоуна с коробкой пиццы – это дозволительно, никто ведь не собирается менять в корне человеческую природу, склонную к конкуренции. К вредности, к жадности…
Витрины магазинов заполнены темно-зеленым гелем, где плавают металлорганические серебристые русалочки. На нанопластиковом дереве сидит нанопластиковая птичка и гадит дешевой карамелью.
Грамматиков отправил в рот один из таких подарочков, упавших к нему на плечо. Жрать, как ни пляши, все равно охота. Потом поднял с тротуара еще пару таких карамелек. Во рту они запели песенку о пользе низкокалорийных продуктов…
Тротуар покрыт фотоническим пластиком, пестрящим от рекламы, рассказывающим и показывающим, куда идти, чтобы словить кайф.
Рекламные указатели показывают направления по которым обязана протекать сочная слизь, называемая массовым потребителем. Слизь снабжена нервами, поэтому она боится холода и тяжелых мыслей. Слизь протекает через слизь, студень трется от студень, рецепторы превращают зуд в удовольствие…
Половина голографических реклам смачно соблазняет на потрясный интим и долгосрочное оргиастическое безумие.
Длинные руки полногрудых голо-русалок пытаются утянуть тебя в пучину страсти, «если у тебя, конечно, имеется лицензия на зооподобный секс».
Волосатый самец протягивает девушкам, мечтающем о принце, баночку со спермой голландского короля. Сертификат генетической идентичности прилагается.
Некто мускулистый и без штанов соообщает, что «заделать ребеночка от двух пап – всегда пожалуйста, перекуем одного сперматозоида на яйцеклетку и появится третий в теплой голубой компании». Ага, понятно, откуда у мохнатого Ахилла появились такие мысли…
Вот и бюро эвтаназионного туризма, «не забудьте провести последние дни в раю, лишить девственности семьдесят гурий вам поможет фирма Эдем».
Адвокатские конторы предлагают «отсудить ту долю удовольствий, которые вам положены по праву».
А стоит только приблизится к медиа-стене ближе чем на полметра, она начинает шептать: «Я дам тебе то, о чем ты мечтаешь.»
Впрочем, она так и не сказала ему: «Здравствуйте, господин Грамматиков, пожалуйста руки вверх, сейчас за вами заедет полиция». Значит, программа не смогла идентифицировать его своими сенсорами, опознать его внешность и запах. Не зря он порезал бритвой вживленную ему в концлагере радиометку…
Прокатиться бы тут разок на танке и от всей этой дребедени один компост останется.
Но по облакам на танке не прокатишься. Пролетел самолет, распылил аэрозоль, состоящий из сферических дисплеев размером в полмикрона. И вот с искусственных облаков сияет реклама и выпуски последних новостей.
«Хочешь на небо? Покупай надувную подругу фирмы Нана, таких шикарных слизистых покровов ты не найдешь нигде. Да разве ее можно сравнить с убогой резиновой Зиной из тумбочки возле твоей кровати.»
Умельцы из рекламной службы фирмы Нана даже ухитрились слепить из облаков грушевидную женскую фигуру…
Грамматиков свернул с Гороховой на Загородный проспект.
Рядом распахнулась дверь автобуса, похожего на огромный мыльный пузырь. Но на борту автобуса мерцал знакомый с детства номер маршрута.
Грамматиков не удержался, вошел.
Грустно перекатилась в кармане горстка пластиковой мелочи. Лучше сэкономить на билете.
Грамматиков смотрел сквозь прозрачные борта автобуса на улицы, по которым плыли маски, на мир, затянутый легкой серебристой пленочкой дождя, и его не опускало ощущение нереальности…
– Вы не заплатили за проезд, – сказал мужик с сидения напротив. Да какой там мужик. Бесполая физиономия, волосы, увязанные в светящиеся дреды. Его глаза, которые только что ползали как сонные мухи, внезапно сфокусировались, стали пронзительными. – Вы не вложили карточку в прорезь кассового автомата. С такими, как вы, мы никогда не достигнем гармонии.
Грамматиков хотел было пребольно наступить ему на ногу, но тут открылось виртуальное окно.
Мужик украсился многогранным нимбом, каждая из граней декларировала его «софт» и «железо».
Это и не мужик вовсе, а кукла с наноструктурной начинкой. Робот, скрытно контролирующий оплату проезда. В нем ничего, кроме металлорганики, нанопластика, оптоволонных шин, кристаллических микросхем, нанотрубчатых сетей, кремниевых волокон.
Наверное, этот нанострукт может и плюнуть в безбилетника нервно-паралитическим ядом, тонкой струйкой под очень большим давлением.
Грамматиков рванул на выход, пришлось даже отшвырнуть какого-то остолопа, который отдался киберонанизму около самых дверей. Лицо киберонаниста напоминало обратную сторону зеркала, потому что «с той стороны зеркала», в глубине черепа, сияла люциферова звезда наркоинтерфейса.
Под грохот падающего киберонаниста, Грамматиков вылетел из адского автобуса и помчался так, как будто за ним гналась вся техносфера планеты Земля. Пока наконец не осознал, что так он рискует моментально засветиться. По сегодняшней улице можно бежать, лишь если на тебе спортивное трико, которое обтягивает атлетические члены, выращенные с помощью геночипа.
Грамматиков стал уничтожать в себе всякое волнение, напряженно дыша через левую и правую ноздрю, а также с помощью диафрагмы. Все как папа завещал. Удивительно, почему он предпочитал все-таки «Столичную» йоговским упражнениям. Наверное, папа просто поверил в то, что ему нечем дышать в этом тесном мире, сложенном из крепких четырехугольных дилеров и киллеров. На что рассчитывать ему, хлипкому, когда мужики, которые могли бы ходить в атаку через обледеневшее поле на вражеский дот, сознательно тонут в собственной блевоте, нахлебавшись рентабельного суррогатного спирта. Вместо человека в мире образовывается дырка. Но и «дырочный» ток, как показала «новая физика», приносит прибыль. А вот мать всегда умела поймать свежее дуновение ветерка даже в самом грязном скучном тесном пространстве…
Отец и мать сидят во мне, как в матрешке. Внезапно заработавший скин-коннектор – это тот самый ветерок из-за стены.
Грамматиков пошел нормальным шагом, радуясь обретенному спокойствию. И тут услышал, как из подворотни доносятся крики. Даже не крики, а сипение, вырывающееся из сдавленного горла. Кого-то вроде душат или насилуют. А ты иди себе мимо, подумаешь мелочи какие, после того, как изнасиловали целую страну…
Но Грамматиков не совладал с милицейскими генами, которые он унаследовал от мамы, и вступил в проход, образованный нарочито обшарпанными стенами.
В конце прохода был здоровенный дядя Том с голографической эмблемой гарвардского института международного развития на футболке. Он что-то делал с белобрысой девкой, прижав ее к мусорному баку. Что-то далеко неакадемическое. Его крепкая задница работала как нефтекачка. А к его атлетической бронзовой шее присосался нейроакселератор матово-черной пиявочкой.
Грамматиков в нерешительности потрогал гарвардца за плечо, уже понимая, что подворотня носит постановочный вид. Турист законно развлекается, купив лицензию на порцию добровольно-согласованного насилия. Вкусно и дешево, как пишут в путеводителях по пост-военной пост-России.
Секс-турист, наконец, обернулся. Лицо у героя экстремального отдыха сочилось трудовым пОтом. Нейроакселератор усиливает ощущения, но из-за сенсорного привыкания требует все более интенсивной эксплуатации «объекта».
Закатившиеся зрачки девки обнажали неприглядную белизну глазных яблок, слившуюся с гнилой бледностью лица. Ее слюна и сопли обильно вымочили гарвардскую футболку в разных местах.
Грамматиков ушел бы, наверное. Ведь девку в любом случае откачают… Но когда турист поторопил его: «вали», Грамматиков подхватил с земли пивную бутылку и стал заталкивать импортному бугаю в оскаленную пасть. Бутылка уходила все глубже и глубже, теперь уж склизкие руки туриста беспомощно скользили по куртке Грамматикова. И случайный прохожий мог бы подумать, что это Грамматиков – секстурист, купивший лицензию на полчаса садизма. И лишь когда гарвардец засипел именно так, как сипела до этого девка, Грамматиков повернулся и пошел так, как ходят шерифы, исполнившие справедливый приговор.
Скоро я буду жалеть об этом. Скоро, но не сейчас. Именно страх перед «скоро» никогда не давал мне почувствовать всю красоту «сейчас».
Вот и Пять Углов, теперь свернуть на улицу Рубинштейна.
Таинственные графитти, сделанные на стенах «умной» микросхемной краской, то светились как грибы в джунглях, то снова гасли. Пушкин, поражающий змея с головой дяди Сэма. Ниже надпись: «Пушкин и ЭТО должен делать за тебя?». Похоже, недобитые националисты постарались. Улица Рубинштейна всегда была фрондерской.
Подъезд, где проживал Борис Дворкин, выглядел весьма укрепленным. С бронированной дверью. Наверное, осталась от времен господства мародеров на улицах Петербурга, освобожденного от всяческого гнета. Вместо обычного кнопочного замка сенсорные панельки с указанием фамилий. Фамилии Дворкин там не было. Но и визитная чип-карта едва ли врет.
Грамматиков сразу нажал на все панельки и сказал в пупырчатый кругляш микрофона:
– Боря, это вы?
– Вы ошиблись… ошиблись…ошиблись… таких здесь нет. – отозвался ему хор жильцов.
Но потом динамик высказался более осмысленно.
– Вам какого Борю? – уточнил приятный женский голос.
– Такого. С вами живет только Боря Дворкин, надеюсь.
Чуткий динамик донес эхо разговора: «Тебя спрашивает длинноносый такой, тощий, сказать, что нет тебя или как?»
– Мужчина, вы меня слышите? Борис переехал отсюда. До свиданья, – доложил динамик и отключился.
Грамматиков снова нажал на панель вызова.
– Эй, если меня впускают в дверь, я вхожу в окно. Причем в буквальном смысле.
Он глянул наверх. Восьмая квартира – третий этаж. Можно попробовать.
Грамматиков забрался на искусственный сильно пахнущий одеколоном тополёк, с него перескочил на подоконник, потом на водосточную трубу, с помощью обезьяньих движений добрался до второго этажа.
Грамматиков ощущал странную легкость, которая у него раньше бывала только во снах. И старался не думать, что уж конечно на третьем этаже ему станет страшно.
И тут дверь внизу открылась… Предлагают войти…
На пороге квартиры номер восемь стоял человек, который несомненно был Борисом Дворкином.
Грамматиков сглотнул ком, мгновенно набухший в горле – Боря был чем-то похож на Сержанта из больницы.
– Ты, то есть вы… Извините…
Да нет, не Сержант, черты лица другие, просто что-то в глазах такое же… нездоровое.
– И тени их качались на пороге… Давай, Андрюша, не будем общаться на коврике для вытирания ног, заходи.

2

Стильный кабинет. Одни прозрачные нанодисплеи на окнах чего стоят. Если погода плохая как сегодня, то они показывают яркие южноиталийские берега.
– Чем обязан, господин Грамматиков? – подчеркнуто ритуально спросил Борис Дворкин.
Придуривается, что ли?
– Да всем обязан. Борис, вам не кажется, что вы чересчур похозяйничали у меня дома?
– Слушай, барон, это ж было год назад. Я уже ничего и не помню. Ну, наверное, мы у тебя немножко пошутили…
– А Вера тоже шутила, когда хотела прикончить меня мономолекулярным холодным оружием? Из-за нее я, между прочим, свалился с крыши.
Раслабленная вальяжность господина Дворкина несколько улетучилась.
– Да что ты? Свалился и, как я вижу, уцелел? Везунчик, вероятность такого исхода очень мала. А Вере я давно не доверяю, честно. Вообще мы с ней разошлись, причем я побежал. Вера, как бы это сказать, теперь при новом начальстве…
– Ладно, Вера скурвилась. А прозрачный сосед, полный говна и мочи, а соседка без костей, похожая на обожравшуюся змею, а джинсы – все, что осталось от дамы по имени Лена? Все это случилось именно после вашего визита. Я уж не говорю о техноорганизме, расползшемся по квартире…
– Что-то больно густо ты мажешь… На диван, что ль, садись. Чаю попьем.
В кабинет вошла белокурая женщина и вкатила сервировочный столик вместе с принадлежностями для питья чая согласно японской церемонии «то-ю-но». Бамбуковые ложечки, совочки, щеточки, сосуд с кипятком, чашечки с пейзажами на боках.
– Можно мне с вами почаевничать? – спросила она. – Тем более, что «то-ю – но» умею проводить только я. Как опытная гейша.
Та самая Лена, которая приходила с Борисом Дворкином в гости, только уже не в образе патлатой бедовой маркитантки, а приличная такая матрона с аккуратной прической. Значит, жива!
– Эй, чего вылупился на мою женщину, Андрей Андреевич? Блондинок, что ли, не видел? Или она в твоем виртуальном окне похожа на Людмилу Зыкину эпохи застоя?.. Тогда закрой окно и пей чай, вот сушки. Старомодные, не стонут, когда их грызешь.
– Я – ничего. Я всегда так смотрю, – смутился Грамматиков.
– Я еще сейчас пирог разогрею, – пообещала Лена без всякого надрывного хихиканья, которого было так много в прошлый раз. И выскочила.
Незванный гость прихлебнул из чашечки, наверное слишком громко, потому очень уж был поглощен своими мыслями. Чай – настоящий, с жасмином, всё остальное – как во сне.
– Итак, Грамматиков, Лену ты только что видел. По виду это Лена, согласен? На ощупь, поверь мне, тоже Лена. Если ее хорошенько ущипнуть, то она отреагирует как настоящая женщина, а не как пластмассовая давалка – то есть, нормально врежет тебе по морде. С соседкой Мариной и соседом Стасиком тебе, надеюсь, удалось повидаться хоть раз за последний год?
– Да, навещали они меня в психушке.
– И они, должно быть, в порядке, непрозрачные, при костях. Может, у тебя просто мозги перегрелись от стимботов?
– Но, после того как вы ко мне пришли, на меня началась охота.
– Грамматиков, мы точно не причем. У меня даже охотничьего билета нет. Я и на мух не имею права охотиться.
Дворкин откровенно забавлялся. С одной стороны это бесило Грамматикова, но с другой стороны он понимал, что так вот, за чаем, никакие страшные тайны не открываются.
– Я слушаю вас очень внимательно, Борис, и ничего не понимаю. Вы ничего не говорите толком…
– Погаси свет, немедленно, – быстро, краем рта, проговорил вдруг Дворкин. – Выключатель рядом с тобой.
– Я не хочу с вами сидеть в темноте, – в приступе тоски простонал Грамматиков. – Мне не нравится интим такого рода.
– Погаси свет, везде, быстро. На кухне кто-то еще есть, помимо моей бабы.
– Ладно, я выключу свет, но попробуйте только…
Грамматиков ткнул кнопку и свет угас с приятной театральной медлительностью. Гость увидел по легкому перепаду тьмы, что открывается дверь в коридор, и подумал, что это выходит хозяин.
Рядом возникла какая-то масса, источающая напряжение, Грамматиков ткнул наугад острым концом бамбуковой ложечки. Что-то булькнуло и упало – тяжелое, как мешок с картошкой.
А потом Грамматиков включил свет и поперхнулся собственной рвотой.
Около его ног лежал и слегка еще дергался человек. Нестандартный человек. Нормальное как будто лицо (хотя, может, и не лицо, а умело подогнанная биополимерная маска), но под расстегнутой курткой видна прозрачная плоть, за которой стоит мертвое дымчатое сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15