"Я
сказала синьорине Кларе, что мой жених - адвокат. Надеюсь, ты не станешь
уличать меня во лжи?"
Он не стал ее уличать, но настроение у него испортилось даже во сне.
Как, впрочем, и тогда - полтора года назад - на горнолыжной базе...

Утром было все, как обычно: встал в половине седьмого, поупражнялся с
гантелями, эспандером. Пока принимал душ, брился, мысленно перебрал
незавершенные дела - на свежую голову думается лучше. Подивился себе: чего
вчера обрушился на Мандзюка, вмешался в дело, которое не стоило
разговоров, что о нем вели? Очевидно, поддался настроению Галочки Юрко. Ох
уж эта Галочка с ее вежливой настойчивостью и чрезмерными эмоциями! Вчера,
в шутку он сказал матери, что влюблен в Галочку. А может, это не шутка, и
он действительно влюблен в нее, но не явно - подсознательно? Бывает ли
такое? Придется проконсультироваться с психологами...
Насвистывая веселую мелодию, он уже направился завтракать, когда отец
позвал его к телефону. Звонил Мандзюк.
- Вчера допрашивал Волкову. Ну, эту Лену из Ровно, - забыв
поздороваться, сразу забубнил Алексей. - Она показала, что Зимовец, когда
соскакивал с мотоцикла, упал навзничь и ударился затылком о дорогу...
Понимаешь, какая петрушка теперь получается!
- Извини, Леша, я тороплюсь, - недовольно поморщился Валентин. - Да и
дело не стоит того, чтобы его докладывать поэтапно. Доложишь, когда
закончишь. Сам закончишь. Правда, вчера я кое-что уточнил, да и Галочка
немного поработала на тебя, но об этом в двух словах не скажешь. Заскочи
ко мне днем, я передам тебе наши сведения. У тебя все?
Мандзюк ответил не сразу: вначале откашлялся, словно у него запершило
в горле, и только затем сказал:
- Зимовец умер. Сегодня на рассвете.

Областная клиническая больница размещалась в продолговатом
трехэтажном здании на улице Коцюбинского. Вход и въезд были со двора.
Несмотря на ранний час - еще не было восьми - возле приемного отделения
стоял "рафик" скорой помощи, несколько поодаль разворачивалась вторая
машина с красными крестами на бортах.
В длинном без окон коридоре на свежепокрашенных стенах висели график
дежурств младшего медперсонала, стенгазета, расписание дней и часов
посещения больных. У двери приемного отделения прямо на полу стояли
носилки, на которых лежал человек с окровавленным лицом и стиснутой
плоскими шинами ногой. Одной рукой он прикрывал глаза, другой показывал на
бок:
- Вот здесь, под ребрами, больнее всего, - сдерживая рвущийся стон,
говорил он склонившемуся над ним врачу.
- Во вторую операционную, - распрямляясь, сказал врач топтавшимся
рядом санитарам. - У него, должно быть, внутреннее кровотечение. Пусть
сразу кладут на стол. Я буду оперировать. Быстрее! - А раненному бросил
сердито: - Долихачились, молодой человек!
Санитары схватили носилки, заспешили к лифту. Врач пошел следом.
Из приемного покоя выглянул второй врач - худощавый с русой вьющейся
бородкой, окликнул рослую санитарку:
- Мария, ради Бога, заберите отсюда эту кошмарную бабу! Она мешает
работать.
Санитарка решительно шагнула за дверь и тут же вывела в коридор
простоволосую женщину в домашнем халате.
- Ой, мамочка, что я наделала! - причитала женщина. - Он же весь
ошпаренный. Места живого нет. Не хотела я. Так вышло: кастрюлю с плиты
снимала, а он под руку подвернулся. Ой, мамочка, он же теперь меня совсем
бросит!
- Мужа кипятком окатила, - пояснил всезнающий Мандзюк. - Вот еще одно
дело придется заводить.
- Думаешь, она не случайно плеснула на него? - недоверчиво спросил
Ляшенко.
- Зачем думать? Я знаю. И ее знаю, и ее распрекрасного мужа. Пять лет
женаты и все пять лет дерутся. Правда, до кипятка еще не доходило...
Он раздобыл два халата, которые пришлось набросить на плечи. Свернув
в боковое ответвление коридора, они по служебной лестнице поднялись на
второй этаж.
В кабинете заведующего нейрохирургическим отделением застали
следователя Кандыбу, судебно-медицинского эксперта Сторожука - красивого
мужчину лет сорока пяти, профессора Пастушенко - степенного,
неторопливого, в массивных роговых очках, придававших его крупному,
ухоженному лицу внушительность, монументальность, лечащего врача,
дежурившую всю ночь медсестру - полную блондинку с настороженными глазами.
Пастушенко сидел за столом завотделения, листал историю болезни, то и дело
подзывал лечащего врача, молча тыкал пальцем то в одну, то в другую
запись. Врач почтительно склонился к нему, что-то объяснял полушепотом.
Кандыба беседовал с медсестрой, а Сторожук, расположившись на застеленном
простыней топчане, просматривал материалы следственного дела,
прихваченного с собой Кандыбой. Потом пришел еще один врач, показал
Пастушенко рентгеновские снимки, которые они стали смотреть на свет, о
чем-то советуясь...
- Я, пожалуй, пойду, тут и без меня тесно, - сказал Мандзюк. - Если
понадоблюсь, буду в отделе кадров.
Ляшенко не стал его задерживать - в кабинете, действительно, было
многолюдно. Пастушенко продолжал разглядывать снимки, удовлетворенно
кивал, несколько раз повторил так, чтобы слышали все:
- Это трудно было предвидеть: смещение по трещине. К тому же ушиб
мозга.
- ...Вечером была его сестра, допоздна сидела, - рассказывала
следователю полная блондинка. - Он был в сознании, разговаривал с ней.
Когда она ушла, уснул. А в половине четвертого наступило резкое ухудшение:
он захрипел, стал дергаться. Санитарка позвала меня, я вызвала дежурного
врача, позвонила на дом лечащему врачу - доктору Самсонову. Но Самсонов
приехал, когда он уже был мертвый...
Медсестра сокрушенно развела руками.
- Вчера вечером вы разговаривали с Зимовцем? - спросил следователь.
- Разговаривала. Он спрашивал, можно ли ему читать: сестра принесла
книгу. Я сказала, что нельзя, и велела его сестре забрать книгу.
- Что еще он говорил?
- Спрашивал, работает ли у нас доктор Новицкий.
- Кто такой Новицкий?
- Ассистент, хирург.
- Зимовец был знаком с ним?
- Очевидно...
Наконец Пастушенко передал историю болезни следователю, и Ляшенко
сумел заглянуть в нее. В разделе "анамнез", где фиксируются
обстоятельства, связанные с началом заболевания, была такая запись:
"...По словам больного, ему был нанесен сильный удар кулаком в
подбородок, в результате чего он упал, ударился спиной и затылком о
бетонированное покрытие площадки, на некоторое время (приблизительно до
минуты) потерял сознание..."
- Удар был нанесен с расчетом сбить с ног, - вырвалось у Ляшенко.
- Боксерский удар, - подхватил Кандыба, - так бьют, стараясь послать
в нокаут. Но опытному противнику не так-то просто нанести такой удар, да и
об пол ринга не расшибешься. А тут был вышедший из себя парнишка, едва
знакомый с боксом, а под ногами - бетонированная площадка. Учитывал ли это
мужчина в темно-серой рубашке?
- Должен был учитывать! - резко сказал Валентин.
Однако Сторожук усомнился в первопричине травмы.
- Не исключено, что он был травмирован еще до драки, когда неудачно
соскочил с мотоцикла, - отложив следственное дело и бегло просмотрев
историю болезни, сказал он.
- Но он потерял сознание только, когда упал на стоянке, - возразил
Кандыба.
- Дискутировать на эту тему рано. Вскрытие прояснит картину. Хотя при
таких обстоятельствах... - Сторожук сделал неопределенный жест. - Учитывая
ваше нетерпение тянуть не буду: после обеда постараюсь дать
предварительное заключение.
Он положил историю болезни в портфель.
Пастушенко сказал, что хочет присутствовать при вскрытии.
- Пожалуйста, Александр Григорьевич, - пряча в глазах усмешку, сказал
Сторожук.
Пастушенко не торопился: поерзав в кресле, он положил руку на
телефон, весьма недвусмысленно посмотрев на Ляшенко и следователя.
Пришлось выйти в коридор. Сторожук вышел вместе с ними.
- И это он должен согласовать с начальством. Удивляюсь, как он
оперирует без телефона, - не очень почтительно отозвался он о Пастушенко.
- Видимо, эта смерть задевает престиж кафедры, - предположил Кандыба.
- Не столько кафедры, сколько личный престиж, - возразил Сторожук. -
Профессор Яворский в таких случаях шел на риск.
- Вы знали профессора Яворского? - спросил Ляшенко.
- Великолепно знал. Мы жили по соседству. Талантливейший был хирург!
И человек прекрасный: простой, отзывчивый. В него верили, как в бога и
больные, и врачи...
Он не договорил: в коридор вышел Пастушенко, и они направились к
выходу. С ними пошел Кандыба.
Ляшенко отыскал отдел кадров больницы. Мандзюк был еще там. Валентин
застал его непринужденно беседующим с двумя кадровичками: дородной
женщиной неопределенного возраста и востроносенькой смешливой девушкой.
Когда бы не записная книжка в руках Алексея, можно было бы подумать, что
он треплется от нечего делать.
Они вышли в коридор, и Мандзюк перелистал книжку, удовлетворенно
хмыкнул:
- Знаешь, мне иногда приходят в голову неплохие мысли, - сказал он,
пряча книжку в карман. - Пока ты беседовал с титулованными докторами, я
вот о чем подумал: а не является ли Дон ассистентом кафедры Пастушенко?
Кафедрой-то раньше заведовал Яворский.
- И что из этого?
- А то, что ассистенты обычно очень внимательны к дочерям заведующих
кафедрами.
- Яворский умер полгода назад.
- Значит, это был отголосок прежних отношений.
- Ты уверен?
- На девяносто пять процентов. Пока ты беседовал с Пастушенко и
Сторожуком, я немного посплетничал с кадровичками. Младшая говорит, что
ассистент Боков одно время претендовал на роль жениха Ларисы Яворской,
хотя старшая утверждает, что по возрасту и замашкам он больше подходит
Ларисиной мачехе. Но последнее суждение, на мой взгляд, чересчур
субъективно - уж очень хмурилась старшая кадровичка, когда младшая пела
дифирамбы Бокову.
- Сколько Бокову лет?
- Тридцать два и, судя по рассказам кадровичек, он весьма недурен
собой.
- Поэтому ты заподозрил его?
- Есть еще некоторые нюансы. На следующий день после событий у
ресторана "Сосновый бор", то есть позавчера, ушли в отпуск сразу три
ассистента: Боков, Гаркуша, Новицкий.
- Ничего удивительного - начались летние каникулы.
- Эти ассистенты работают не только на кафедре, но и числятся
ординаторами больницы.
- Ординаторам тоже полагается отпуск.
- Верно. Но по графику Боков и Новицкий должны идти в отпуск в
середине июля, а позавчера было только 29 июня. Причем и тот, и другой
передали заявления об отпуске через своих коллег и в больнице 29-го уже не
появлялись.
- Новицкий, говоришь?
- Я на Бокове остановился.
- Фамилия не понравилась?
- Почти угадал. Только не фамилия - имя. Необычное у него имя -
Донат. - А уменьшительное, очевидно, Дон. Другого не придумаешь!
- Просто, как все гениальное! - недоверчиво усмехнулся Ляшенко. -
Адрес узнал?
- Узнал. Но младшая кадровичка высказала предположение, что сейчас
Донат живет на даче.
- Она посвящена в такие детали?
- Неженатые ассистенты на дороге не валяются! Координаты дачи
кадровичка не знает или запамятовала, уточнять было неловко. Но надеюсь,
что товарищ Бокова, доктор Самсонов, который, кстати, передал в кадры
заявление Доната, информирован лучше. Сейчас Самсонов должен быть в
ординаторской. Заглянем по пути?
...Дверь в ординаторскую была полуоткрыта, оттуда доносились голоса.
Разговаривали двое: женщина и мужчина. Мандзюк сделал предостерегающий
жест. Ляшенко невольно прислушался. Говорила в основном женщина, а мужчина
только подавал неуверенные реплики.
- Как это могло случиться, доктор? - спокойно, пожалуй, слишком
спокойно, спросила женщина. - Вчера ему стало лучше, он даже разговаривал
со мной. Недолго, но разговаривал. Я все понимаю: тяжелая травма, сразу не
разобрались - ошибаются и врачи. Но потом, когда все стало ясно, почему
его не оперировали? Такие операции делают. Матвей Петрович запросто делал
такие операции.
- Не так уже и запросто, - возразил врач.
- Запросто, - упрямо повторила женщина. - Я знаю: он нашего отца
оперировал. У отца почти такая же травма была, даже хуже: у него был
перелом позвоночника.
- Трудно сказать, что хуже, - осторожно заметил врач.
- А почему профессора Пастушенко не вызывали?
- Кризисное состояние наступило внезапно. Я, признаться, не ожидал.
Уже ничего нельзя было предпринять.
- Но об операции говорили еще вчера.
- Разговор такой был, но профессор Пастушенко... - врач замялся.
- Понимаю, профессор не рискнул, - горько усмехнулась женщина. - Он
осторожный человек, ваш Пастушенко. За свою репутацию боится, а за чужую
жизнь не очень-то переживает. Она ведь чужая! А почему Пашу не позвали? Я
же просила вас, если Толику будет совсем худо, чтобы Пашу разыскали. Он бы
все сделал, чтобы Толика спасти. Когда с нашим отцом несчастье произошло,
он всех на ноги поднял и вместе с Матвеем Петровичем оперировал его. Я
рассказывала вам, как он к Толику, ко мне, ко всей нашей семье относится!
- Ассистент Новицкий - хороший врач, но сравнительно недавно
занимается нейрохирургией и вряд ли смог бы...
- Смог, - перебила его женщина. - Он - ученик Матвея Петровича. Я
уверена, он смог бы спасти Толика...
- Сестра Зимовца, - шепнул Мандзюк.
Ляшенко кивнул, он уже сам догадался.
Неожиданно Мандзюк попятился: из ординаторской, зябко кутаясь в
долгополый белый халат, вышла Тамара Зимовец. Заметив Мандзюка, она пошла
прямо на него. Ляшенко преградил ей дорогу.
- Спокойно, Тамара Ивановна. Я все понимаю и искренне соболезную вам,
но, поверьте, вы неправы в своем предположении.
Она удивленно посмотрела на него, спросила, кто он такой. Ляшенко
назвался. Ему было не по себе: молодая женщина смотрела на него в упор, и
он с трудом выдерживал ее режущий взгляд.
- Можете не переживать за свои погоны, - недобро усмехнулась она. - И
оправдываться передо мной не надо. Перед собой лучше оправдайтесь... Я
разговаривала вчера с Анатолием. Последний раз разговаривала с ним...
У нее задрожали губы, но она пересилила себя:
- Можете не переживать, снова повторила она. - Толик сказал, что он
один во всем виноват. Видно, чувствовал, что ему уже не жить, и все на
себя взял. Он такой был: отходчивый, незлопамятный...
Она не выдержала, заплакала, быстро пошла к выходу.
Мандзюк платком вытер вспотевший лоб:
- Я найду этого сукиного сына, даже если он улетел на Марс, -
негромко сказал он.
- Какой теперь в этом смысл? - пожал плечами Ляшенко.
- Большой, Валентин, очень большой! Я хочу посмотреть ему в глаза.
Понимаешь, просто посмотреть.
Мандзюк до хруста сжал кулаки...
Ляшенко разделял его негодование, но вместе с тем рассуждал здраво:
показания свидетелей о том, что противник Анатолия Зимовца оборонялся,
теперь подтверждены предсмертным признанием самого Анатолия. А это значит,
что Донат Боков (если это только был он) действовал в пределах необходимой
обороны. Правда, есть одна существенная и до сих пор не выясненная деталь
- был ли нож в руке Анатолия, когда он впервые подступил к своему
противнику? Если был, дело надо прекращать за отсутствием состава
преступления: Боков действовал правомерно. Но даже, если это не так и
роковой удар был нанесен еще безоружному парню, то доказать это сейчас
практически невозможно. Боков не станет давать показания против себя.
Однако начальник отдела, подполковник Билякевич, который тем утром
вернулся из командировки и прямо с вокзала заехал в Управление, не
согласился с Ляшенко:
- Не торопитесь с выводами, Валентин Георгиевич. Оценивать чьи бы то
ни было действия можно лишь, когда выяснены их цели и подоплека. А в этом
деле много белых пятен. Мы не знаем, из-за чего возникла ссора и кто ее
затеял; нет однозначного объяснения поведения человека, которого вы
считаете врачом, хотя, возможно, он биолог, преподаватель физкультуры -
люди этих профессий хорошо знают анатомию, а в их машинах, - если таковые
имеются, - всегда найдется дорожная аптечка, или, на худой конец, бинт.
Подозрения в отношении ассистента Бокова имеют определенный смысл, но пока
ничем не подкреплены. Непонятна роль девушки в белых джинсах, которую вы
определили как Ларису Яворскую, хотя, возможно, Лариса - не Ляля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18