Сквозь мутноватую пелену, начавшую затягивать его взор, Сердар увидел устремившегося к нему низкорослого сербаза с большим животом и в последнем усилии выбросил вперед правую руку с саблей, пронзая толстяка насквозь...
Последнее, что услышал поверженный военачальник туркмен, был крик моллы Абдурахмана:
— К Сердару! Спешите к Сердару!..
— С Сердаром покончено,— усмехнувшись, сказал своим приближенным принц Солтан-Мурад.
— Так будет со всяким, кто поднимет оружие против Ирана,— вымолвил кто-то из приближенных.
Принц нахмурился.
— Мы все удостоились лицезреть, как погибают герои,— сказал он...
Пришпорив своего коня, молла Абдурахман помчался туда, где упал Сердар. Хотя вокруг бились и умирали воины, конь моллы Абдурахмана как-то умудрялся находить себе путь. На полном скаку грудь моллы Абдурахмана вдруг захлестнул наброшенный на него аркан, и он вылетел из седла...
Превратившись в опытного воина, Гочмурат так же давно приучил себя к тому, что Сердар для него только дома был отцом, а на людях, особенно в военную пору, Сердар для Гочмурата становился полководцем, чьи повеления надлежит исполнять неукоснительно. Получив приказ спасать освобожденных пленников, Гочмурат ни о чем другом больше не думал, гнал коня и скакал во главе небольшого отряда всадников строго на север, в ту сторону, где была его родина — Серахс...
С ранних дней своей жизни привыкшим к лошадям освобожденным туркменским детям подобная скачка не была чрезмерно трудной. Мчались рядом взрослые джигиты, дети тоже изо всех силенок погоняли своих лошадей, радуясь, что обрели свободу...
Лишь один Довлет не разделял радости, а испытывал все нарастающую в душе тревогу: среди освобожденных детей не было его сестры...
— Вот ты и с первой добычей, братишка,— попридержав своего коня и поравнявшись с Довлетом, сказал Гочмурат.
«О какой добыче он говорит? — изумился про себя Довлет, но тут же догадался: — О коне».
Под ним был конь одноглазого сербаза, которого Довлет сразил ударом булазы. Жеребец гнедой масти. И только на морде, ближе к ноздрям, гнедой цвет переходил в черный.
— Подобные лошади обычно бывают злыми,— продолжал Гочмурат.— А тебя он легко слушается. Сразу признал хозяином...
«Это оттого,— подумал Довлет,— что я долго ездил на нем вместе с одноглазым».
— А где же Айша? — задал он мучивший его вопрос старшему брату.
— Не знаю,— беспечно ответил Гочмурат.— Когда мы отъезжали, с нами оказалось большинство пленников, но не все. Остальных вырвут из лап этих собак те, кто остался в сражении,— добавил Гочмурат, заметив, как огорчился его младший брат.
Гочмурат пришпорил коня и вновь оказался рядом со своим другом Сахатниязом.
— Нас достаточно, чтобы постоять за самих себя, но слишком мало для того, чтобы защитить детей,— сказал Сахатнияз.
— От поля сражения мы уже довольно далеко...
— Да, оттуда нас не настигнут. Но мы можем повстречать какой-либо отряд иранцев впереди.
— Верно, Сахатнияз. Их немало бродит в этих краях. Что будем делать?
— Надо годыскать надежное укрытие в горах. И дождаться там, когда нас догонят после сражения наши...
Так они и поступили. В стороне от дороги быстро отыскали меж скал расщелину, куда и свернули всем отрядом...
Только слезая с коня, Довлет почувствовал, как он страшно устал. Среди других детей были и такие, которые обессилели настолько, что взрослым джигитам пришлось их вынимать из седел, а сами они уже слезть не могли...
Когда Довлет ощутил под ногами твердую землю, ноги его подкосились в коленках, и он тут же рухнул на четвереньки.
— Теперь сам джигит превратился в лошадку,— улыбнувшись, сказал Гочмурат и подхватил младшего брата.— Не переживай. Со мной тоже случалось подобное, Дове. А ты ведь уже третий день в седле...
Взрослые джигиты, на всякий случай перезарядив винтовки пистолеты, расположились у выхода из расщелины. Стреноженные кони пощипывали траву на небольшой, но щедрой на сочный корм лужайке. Дети расположились на отдых там же...
— Для начала мы можем произвести около тридцати выстрелов, ребята,— сказал любивший все подсчитывать точно Сахатнияз.
— Учитывая, что туркмены редко дарят выпущенные пули пустому воздуху, это почти тридцать поверженных врагов,— отозвался один из джигитов.
— Вы не забудьте, что есть еще пара пистолетов и у его младшего брата,— кивнул на Гочмурата другой джигит, и многие рассмеялись.
— Зря зубоскалите, ребята,— сказал Сахатнияз.— Пистолетами Довлет владеет не хуже нас. Я, например, видел, как он в бою проделал одному сербазу дырочку, и она оказалась точно под левым соском.
— Случайно, наверно, вышло,— проворчал Гочмурат, втайне гордясь выстрелом брата.
— Случайно, Гочмурат, только промахиваются. А если попадают куда надо, то, значит, умеют это делать. Дядя Палат не зря возился с нами, а теперь с теми, кто помладше, занимается. Довлет один из них...
— Я, пожалуй, взберусь повыше. И гляну, что вокруг творится,— сказал Гочмурат и стал карабкаться по уступам высокой скалы. «Тридцать выстрелов — это неплохо,— думал он.— К тому же у нас имеются сабли. А слишком большой отряд врагов в эту пору тут не может оказаться...» Но подобные мысли не могли успокоить Гочмурата. До этого он всегда был простым воином. В сражениях бился азартно и даже весело, не считая ни тех ран, которые наносили ему, ни тех, что наносил сам. Впервые Гочмурату доверили важное дело и дали под начало десять джигитов.
— Эй, Гочмурат! Не знаю, что тебе там видно сверху, а я слышу топот копыт,— вдруг закричал внизу один из джигитов, приложивший ухо к земле. Не все были на подобное способны, но иным из туркменских воинов удавалось подобным способом услышать приближение отряда всадников...
Гочмурат, напрягая зрение, вглядывался в окружающие дали. И вскоре в той стороне, откуда явились они сами, юноша увидел столбы поднимавшейся пыли. «Кто скачет? — мелькнула у него мысль.— Пожалуй, эти неизвестные едут медленной рысью...»
— Вижу приближающееся войско,— крикнул Гочмурат тем, кто оставался под скалой.— Устало едут. Похоже, что это наши, кто вышел из сражения...
К Гочмурату на скалу поднялся Сахатнияз и тоже стал вглядываться в приближавшихся всадников.
— Мало их,— сказал он печально.— Пожалуй, не больше сотни наберется...
Только когда уже стали сгущаться вечерние сумерки и в небе стали загораться первые звезды, остатки туркменских воинов наконец добрались до того места, где их поджидали Гочмурат со своим отрядом и дети...
Всадников было очень мало. Не слышно было среди них ни смеха, ни громких возгласов. Многие были израненными. Не на войско они походили, а на унылую толпу, двигающуюся за похоронными носилками. На запасных конях многие везли лежавших поперек седел, привязанных к седлам и подпругам убитых...
Ни сестры своей Айши, ни своего отца Довлет среди прибывших не увидел. «Откуда этот жуткий страх? — попытался сам себя мысленно успокоить мальчик.— Быть может, отец еще сражается... Или ему пришлось возвращаться другой дорогой...» И за самую слабую улыбку на слишком мрачных лицах прибывших Довлет готов был отдать полжизни! Но, очевидно, и подобная цена судьбу не устраивала, на лицах слезавших с коней и располагавшихся на привале воинов не отражалось ничего, кроме угрюмости и уныния...
— О ангел-спаситель Хизыр! Помоги сам. О отец Хизыр, подсоби сам! — прошептал Довлет, стоявший рядом с Гоч-муратом, когда к ним подъехал и спешился Палат-Мет-кий.
— Не ждите от нас добрых вестей, дети Сердара,— сказал он.— Не получилось у нас ничего хорошего. В разгар битвы на выручку к принцу Солтан-Мураду явилась подмога в две тысячи сабель...
— Отец? — промолвил единое слово Довлет.
— Крепитесь,— тоже единым словом ответил Палат-Меткий и отошел...
— Не только одни вы отца потеряли, но и все мы лишились опоры, какою был для Серахса Сердар,— угрюмо сказал Санджар-Палван.
Многие сложили там головы,— добавил сын его Хад-и-мурат.— На каждого брата пришлось по десятку в бою...
— Свалилась главная наша опора, люди,— рассказывал джигитам Гочмурата в пяти шагах от Довлета пожилой воин, дядя Назар.— Мы все привыкли, что Сердар всегда есть, всегда рядом, что он выручит... Да, только лишившись Сердара, до конца поймут иные, кем он для на^с был...
— Светоча наших детишек мы тоже лишились,— говорил в другой стороне какой-то воин.— Нет с нами и моллы Абду-рахмана...
— Лучшие среди нас там остались,— добавил его товарищ.— А мы, как собаки, бежали, поджав хвосты!
— Не казни себя, дядя Шабасан,— сказал ему Сахатни-яз.— Разве лучше было бы, если 6 вы все там остались? Вы еще понадобитесь своему народу...
— Народ — это юрта. А юрта валится, когда подрубят главную опору. Мы даже тело Сердара не добыли...
«Нет тела! — пронзила Довлета мысль.— И никто из них не сказал, что видел отца мертвым...» Надежда, пробившись хилым ростком в душе мальчика, прянула в рост, обретая все новые и новые листочки...
— Куда ты?—сурово спросил Гочмурат, увидев, как Довлет метнулся к коню.
— Отца искать! Никто его не видел убитым...
— Отойди от лошади,— приказал Гочмурат, и Довлет молча подчинился: Гочмурат стал главой семьи...
«И так свобода твоя стоила слишком дорого»,— подумал Гочмурат, но вслух этого не сказал, зная, что его младший брат и без того острее него переживал утрату отца...
Дав немного отдохнуть лошадям, туркмены вновь пустились в дорогу. Конница двигалась горным ущельем, где цокот подков о камни гулко метался меж скалами. Изредка всхрапнет какая-либо из лошадей. Раздастся пронзительный крик совы или схваченной ею жертвы. Вот и все звуки, сопровождавшие это унылое продвижение: ни споров, ни окликов, ни громкого разговора...
Не менялось настроение людей и на другой день пути. Привалы устраивали не для своего отдыха, а для отдыха коней. На этих коротких остановках люди наскоро запихивали в себя какую-либо пищу, запивали ее водой из ручьев или речек, вновь садились на лошадей и ехали дальше...
Довлет все думал об отце. Если мать согревала сердце мальчика нежной лаской и даже сквозь ворчание проявлялась её любовь, то в отце Довлет обретал всякий раз толику мужества, словно бы подходил к прозрачному горному роднику выпивал из него новых сил... Сердар никогда не выговаривал тягостных упреков своим детям, не наваливал на их души тяжести нравоучений, но умел находить живые примеры вокруг себя, которые сразу пресекали в детях дурное...
— Посмотри, Дове, ишачок дяди Назара, наверно, чтобы выразить к тебе свою дружбу, так упирается посреди улицы. А ведь в сарае дяди Назара его дожидается сытный ужин...
И маленький Довлет, которого долго, но безуспешно зазывала домой Аннабахт, срывался с места и со всех ног бежал в юрту: кому же охота, чтобы его другом считали ишака...
— Взгляните-ка на Дове! Как это ему удалось взобраться на моего длинноногого? Мне подобное удалось проделать, когда я был на год постарше, помнится...
И гордый похвалой мальчик ощущал в себе такие силы, что голыми, еще розоватыми пятками ударил по бокам боевую лошадь Сердара и впервые промчался верхом вдоль всего своего ряда, не вывалившись из седла...
Да, если мать была целительницей всякой боли и всех огорчений Довлета, то отец был источником, из какого постоянно вливалось в душу мальчика счастье!..
И разве можно было упрекнуть Довлета за то, что теперь он, правя добытой им в сражении лошадью, все время думал лишь об отце, совершенно забыв, что среди окружавших его печальных всадников нет его любимого учителя, моллы Абду-рахмана, нет сестры Айши, даже его верный четвероногий друг Евбасар, который помог Довлету одолеть одноглазого сербаза, куда-то пропал...
«Отец, отец! — часто взывал про себя ехавший рядом со старшим братом мальчик.— Возвратись! Возвратись, пожалуйста!.. Я не только молю об этом за себя. Все эти сильные и мужественные всадники... Если бы ты теперь был среди них, разве на их лицах осталось бы столько печали?..»
Когда конница вступила на земли родного Серахса, от нее одна за другой стали отделяться группы всадников из других селений. Молча, одними лишь братскими объятиями прощались угрюмые воины друг с другом, забирали с собой детей, вырванных из вражеского плена, и вскоре пропадали в разных концах степи...
— Не убивайся так, паренек,— вдруг обратился к Довлету седой израненный воин.— Аббас-Кули-хан дорого заплатил за свое злодейство! Я своими глазами видел, как твой отец снес саблей его ядовитую голову... Крепись. И поскорее вырастай, дорогой, чтобы заменить народу своего отца...
Довлет изумился: отчего не обратился этот отъезжающий в свое селение старый воин с подобными словами к Гочмура-ту — старшему сыну Сердара? Мальчик виновато взглянул на старшего брата и увидел, что Гочмурат на него смотрит без упрека и осуждения во взгляде, словно он целиком признает справедливость такого предпочтения...
«Кто же я тогда? Почему люди так ко мне относятся?»— вопрошал себя мысленно Довлет и не находил ответа. Одно было ясно: он — сын Сердара... А немного позже Довлет уяснил для себя еще одну истину: там, в сражении, когда он выхватил из-за пояса у одноглазого сербаза булаву, соскочило с коня его детство, которое больше к нему уже никогда не вернется...
Пока туркменские всадники добирались до Серахса, в дневную пору, как на заказ, все время дул несущий живительную прохладу встречный ветерок, словно приближавшаяся родина намеревалась остудить горячие раны многих воинов, а ночью впереди часто весело играли сполохи зарниц, но и эти проявления милости со стороны природы мало смягчали всеобщую угрюмость...
Когда приближались к родному селению Довлета, за Палатом-Метким, который теперь возглавлял конников, следовало чуть более трех десятков джигитов. А ведь в погоню за похитителями детей Сердар увел больше сотни воинов...
Скоро, очень скоро они достигнут околицы, по всем рядам тогда быстро раскатится весть о кровавом сражении, и во множестве юрт раздадутся вопли женщин, оплакивающих павших воинов...
эпилог
Ночь. Благоухающая запахами цветов и трав, несущая благотворную прохладу южная плотная ночная мгла опустилась на место кровавого побоища...
Живые отсюда ушли...
Мертвые, навеки умолкнув и примирившись между собой, остались лежать в тех положениях и на тех местах, где и как настигла их смерть...
Время пернатых стервятников наступит с рассветом, а пока по широко простирающемуся в предгорной долине полю отгремевшей днем битвы рыскали шакалы и гиены, подобно самой смерти, которая без разбора поглощала жизни всех этих воинов, шакалы и гиены не отдавали предпочтения ни туркменам, ни иранцам, с одинаковой жадностью вонзая зубы свои в трупы тех и других...
О спесь человека, превозносящего племя свое либо народ свой над всеми другими в подлунном мире! Ужели ты не иссякнешь перед подобной картиной? Ужель эти презренные твари, питающиеся трупами, мудрее тебя, человек, упорно выискивающий все новые и новые признаки своего национального или расового превосходства?..
Быстро проносившиеся в ночном небе тучи иногда открывали звезды, а когда сквозь них удавалось пробиться лунному свету, то озарял он на какие-то мгновения те или иные участки поля недавно отшумевшей битвы, показывая те или иные группы убитых и сцены жуткой трапезы шакалов и гиен...
У подножия невысокого холма, широко раскинув руки и ноги, лежал на спине поверженный богатырь...
Сунулось было и к нему несколько тварей — раздалось рычание, и гиены метнулись прочь: для чего вступать с кем-то в схватку, когда смерть так щедро накрыла для них дастархан на этом поле...
О, непомерные притязания завоевателей всех времен! Ужель подобные картины способны тешить чей-то взор больше, чем плодородные орошаемые хлебные нивы и пастбища, чем благоустроенные богатеющие города, где процветают науки, искусства и ремесла?.. А если это даже так, то до каких же пор еще на земле будут собираться в легионы массы безумцев, слепо идущих за знаменами завоевателей, множа в мире терзания и беды, сея разрушения и смерть?!..
Сердар очнулся оттого, что лицо его тщательно облизывал чей-то быстрый язык...
Когда он пошевелился, чуть отпрянула и уселась на задних лапах поблизости собака.
— Ев-ба-сар...— сразу прослезившись, прошептал раненый.
От радости, что его узнал хозяин, пес несколько раз ударил по земле хвостом и облизнулся.
— Эх-хей!.. Есть тут поблизости кто живой? —собрав все силы, хрипло и сипло прокричал раненый.
— Чего вопишь? Ты еще не предстал перед аллахом. Еще не пришло твое время, Сердар, каяться в прегрешениях...
— Сапа! — с великой радостью узнал голос боевого побратима Сердар.
Сапа-Шорник лежал на земле тут же, шагах в четырех-пяти от него.
Пес Евбасар поднялся, вновь приблизился к Сердару, заглянул в лицо его, метнулся прочь и пропал в ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45