Он надеялся, что рано или поздно ему представится такая возможность. Пусть узнают его в самых верхах. Карьеристы нетерпеливы, они, пользуясь локтями, проталкиваются вперед, подхалимничают, наушничают, оказывают услуги, пресмыкаются и лицемерят, работяга добивается всего своим трудом.
'Лапетеус считал себя работягой. Он был аккуратен, придерживался твердого распорядка, благодаря записной книжке редко забывал о чем-нибудь. Он хорошо выдерживал долгие собрания и все более умело выступал на них. На работу приходил одним из первых и уходил одним из последних. Подчинявшиеся ему управления и отделы проклинали его настойчивость, но Лапетеус, если бы он даже и знал об этом, не стал бы изменять стиль своей работы.
Теперь Лапетеус больше не сомневался, что он настоящий советский административный работник. Ос« новные свойства истинного администратора — это широта кругозора, способность быстро осваиваться, схватывать главное, общее, а также последовательность, умение почуять узловые политические проблемы дня, И Лапетеус верил, что обладает всеми этими свойствами. Задним числом неоднократно удивлялся, как метко в споре с Паювийдиком и Пыдрусом он бил в цель. Облисполком казался ему подходящим ме« стом для всестороннего развития его талантов и способностей.
Но теперь все смешалось.
Сидя за своим столом и перебирая бумаги, представленные ему для принятия решения, согласования, выяснения его точки зрения или для информации, Андрее Лапетеус попытался угадать, что произойдет дальше. Что будет с руководящими кадрами области? В том числе и с ним.
Настроение испортилось.
Звоня в редакцию, чтобы сообщить Хаавику о своем решении отказаться от написания статьи, Лапетеус не знал, как представиться. Он привык начинать телефонные разговоры словами: говорит Лапетеус, из облисполкома. Но на этот раз что-то в нем не позволило сказать так. Он просто попросил Хаавика к телефону и коротко сказал, что в связи с ликвидацией областей статьи не будет.
Дома выяснилось, что Реэт уже знала обо всем.
— Сходи к Юрвену,— посоветовала она.
— Зачем?
— Так ведь знакомства покрупнее у тебя нет, — куснула Реэт. — Меня ты не слушал. Не сумел использовать такого дома, как наш, для налаживания связей.
Она была права. Лапетеус не умел ни завязывать, ни использовать знакомства. Он все труднее сходился с людьми, не доверял тем, кто пытался ближе познакомиться с ним, словно окружил себя какой-то стеной. Но Реэт подразумевала не только это. Лапетеус понял, что она не забыла их первой ссоры. И он помнил ее. И не мог не помнить, потому что Реэт обманула его. С тех пор Лапетеус затаил на жену зло. И вообще они невероятно быстро охладели друг к другу. Вскоре начались ссоры. И сейчас их разговор окончился взаимными упреками.
В постели Реэт заговорила снова, уже теплее и нежнее:
— Что ты собираешься предпринять?
Лапетеус занял выжидательную позицию. Он неоп« ределенно пробурчал, что без работы его не оставят,
— Ты способен на большое,— убеждала Реэт.— Ты сильный. У нас все жалеют, что ты ушел от нас. Ты не должен удовлетворяться малым. Я не сомневаюсь, что в Центральном Комитете или где-то еще помнят о тебе. Но нельзя только надеяться на других.
На тумбочке тикал будильник. От Реэт пахло лай-дышевььм мылом. На дворе лениво лаял волкодав, которого они приобрели. Лапетеус не перебивал жену.
— И вас, партийных, насильно никуда не ставят. Я знаю. Ты порой слишком... дисциплинирован. Конечно, у таких людей, как вы, интересы партии и государства должны быть на первом плане, но надо учитывать и свои склонности и способности. Тебе подошла бы полностью самостоятельная работа. У нас ты ворочал за нескольких человек, на тебе держалось все министерство, но орден дали министру. Я уверена, что и теперешний хозяин сумеет приписать твои заслуги себе.
Реэт говорила мягким, доверчивым тоном.
В голове у Лапетеуса рождались всякие мысли. Слишком рано ликвидируют области. Слишком рано. Министру на грудь прикрепили орден Трудового Красного Знамени, а ему дали Почетную грамоту... Порой Реэт может быть невыразимо нежной... За себя следует, конечно, постоять. Если председатель и завтра ничего не скажет о том, как намечено использовать руководящие кадры области, придется пойти в Центральный Комитет. Да и с Юрвеном можно поговорить... Реэт—практичный человек... Нельзя позволить, чтобы назначили куда-нибудь вопреки собственному желанию. Во время демобилизации было другое дело. Тогда его профиль еще не сформировался... Что такое самостоятельная работа? Полностью самостоятельной работы не существует...
Реэт шепнула:
— Мой железный муж.
— Мне кажется, что ликвидация областей не случайна,— заговорил Лапетеус.— Всю власть сосредоточивают в руках старых, закаленных членов Политбюро. Централизация может еще усилиться. Поэтому-то, видимо, у нас и ликвидируют области. Сейчас вся власть должна быть собрана в один кулак.
Реэт восхищенно посмотрела на него и повторила:
— Мой железный муж.
Лапетеус гладил плечи жены и вполушутку, вполу-серьез спросил:
— Кем бы ты хотела меня видеть?
— Большим, большим, большим человеком.
И Реэт наполовину шутила, наполовину говорила всерьез. Лапетеус подумал, что она видит или хочет видеть в нем совсем другого человека, не того, кто он есть в действительности.
На следующий день Лапетеус побывал у Юрвена, а через день — в Центральном Комитете.
Его назначили директором промкомбината.
Лапетеус считал, что с ним поступили несправедливо.
2
Работая на посту директора, Лапетеус пытался продолжить публикацию статей. Они рождались так же, как раньше: он добывал фактический материал, а Ха-авик писал. По-прежнему они появлялись только за его подписью, и по-прежнему они делили гонорар пополам. Но заказывали ему статьи все реже. Он понимал, что газета не может все время говорить о работе одного и того же комбината, и он начал организовывать обобщающие статьи. Так сказать, чисто экономического характера. Но у Хаавика они не получались так гладко, как раньше, и тот отвиливал от работы над ними. «Я публицист, а не экономист»,— оправдывался Виктор. Лапетеус попытался сам, но безуспешно. Статьи получались тяжеловесные, корявые, их написание отнимало много времени. Он вынужден был смириться с положением.
Самочувствие Лапетеуса несколько поднялось после избрания его депутатом горсовета. Льстило и то, что он, как руководитель передового предприятия, на различных активах и конференциях порой сидел в президиуме.
В активе он числился. Но какой-то сучок остался в сердце. С каждым годом он все сильнее чувствовал, что достиг своего потолка. «Потолок» было словечко Виктора, и Лапетеус удивился, услыхав его от Реэт.
— В министры ты и не годился бы,— упрекнула она его во время очередного столкновения.— У тебя низкий потолок.— Это так поразило Лапетеуса, что он умолк, и верх остался за женой.
Постепенно он свыкся со своим директорским местом. Комбинат выполнял план. На собраниях Лапетеус говорил об опыте своей фабрики и цехов по внедрению новой техники, по распространению опыта передовиков и снижению себестоимости. Он не превратился в кабинетного работника, часто бывал в цехах и отделах, оставался требовательным и последовательным. Если на повестку дня вставала какая-нибудь новая проблема, будь то хозрасчет, повышение качества продукции, расширение ассортимента или переход от устаревшей продукции к новой, современной, Лапетеус всегда старался идти в ногу со временем; когда ему удавалось что-нибудь провести в жизнь, он приглашал к себе Хаавика, и они составляли соответствующую статью, появлявшуюся под рубрикой «Опыт командиров производства», «Размышления хозяйственника» или «Опыт передовиков — достояние всех».
Реэт была удовлетворена тем, что ее мужа избрали депутатом горсовета. Но радость все же была неполной. Она была бы счастливее, если бы он стал депутатом Верховного Совета республики. Так казалось Лапетеусу. Мнение, что Реэт видела в нем кого-то другого, превратилось в убеждение. Больше жена не называла его железным человеком. И не подбивала использовать их дом для завязывания знакомств. Сама она часто приглашала гостей и почти всегда в числе других доцента Муру-ка и профессора Саммасельга.
Хотя Лапетеус плохо переносил любое общество, он обычно садился за стол вместе со всеми. Напившись, он становился злым.
По инициативе Реэт они приобрели себе машину, сперва «Победу», потом «Волгу». «Волгу» ему удалось раздобыть из резервного фонда, и, когда он сообщил об этом Реэт, она после долгого перерыва снова была нежна с ним.
Все чаще Лапетеус чувствовал, что он одинок. Неожиданно для себя он обнаружил, что у него нет ни одного настоящего друга, с кем можно было бы поговорить по душам. С женой он был скрытен, между ним и Виктором возникла какая-то преграда. Знакомых хватало, а вот близких людей не было.
«Капризы»,— успокаивал себя в таких случаях Лапетеус. Он всегда умел отгонять неприятные мысли, так же поступил и теперь. Но это требовало от него все больших усилий.
3
На одном из собраний Лапетеус оказался рядом с Пыдрусом. Он немного опоздал и сел на первый же свободный стул. Больше незанятых мест, кажется, и не было. Даже балконы концертного зала были переполнены. Сперва Лапетеус не заметил, что справа от него сидел Пыдрус. Все его внимание было сосредоточено на президиуме. Как всегда, за длинным столом, покрытым зеленым сукном, виднелись известные всем лица. Лапете-уса терзал вопрос — выбрали его в президиум или нет? Он упрекал себя за опоздание. Теперь может получиться неловко: его избрали в президиум, а он торчит в зале, в предпоследнем ряду. Что об этом подумают?
Когда открывались съезды, конференции, активы, Андрее Лапетеус всегда немного волновался: выберут или нет? На районных конференциях он сидел в президиуме постоянно. На городских собраниях свою фамилию среди выдвигаемых в президиум он слышал реже, но все же достаточно часто. Случалось это и на мероприятиях республиканского масштаба. На двух последних даже подряд. Что было сегодня, этого Лапетеус не знал. И беспокоился. Ведь не годилось спрашивать у соседа: будь добр, скажи, выбрали меня в президиум или нет. Такое нельзя спросить даже у самого хорошего знакомого или друга, вроде Виктора, который сейчас поднялся и поспешил куда-то с блокнотом в руке. Хаа-вик всегда суетился: то и дело мелькает перед сценой, в перерывах снует по коридорам, хлопочет в комнатах отдыха президиума, толчется в буфете.
Хорошо бы, конечно, если какой-нибудь толковый человек подошел и сказал: что за демонстрацию ты здесь устраиваешь, почему не идешь в президиум? Тогда все сразу же стало бы ясно. А теперь... Дурацкое положение.
Что делать?
Лапетеус огляделся и обнаружил, что сидит бок о бок с Пыдрусом, который с сосредоточенным видом слушал выступавшего. Он сильно постарел. В уголках рта появились резкие морщины. Все это Лапетеус приметил с одного взгляда
Лапетеусу было немного неловко, что он сразу не узнал Пыдруса. Но ведь он не успел и оглядеться-то. А Пыдрус заметил его? Несомненно. Мелькнула мысль, что Пыдрус восстановлен в партии. Где он теперь работает? Видимо, на очень-то высокое место его не назначили, не то было бы известно.
Некоторое время Лапетеус слушал докладчика, потом, словно придя к какому-то решению, шепнул, протягивая руку Пыдрусу:
— Здравствуй.
— Добрый день.
Он крепко пожал руку соседа. Энергичным пожатием ответил и Пыдрус. Они посмотрели друг на друга, улыбнулись и одновременно снова перевели взгляд на выступавшего.
Лапетеус удовлетворенно подумал, что все получилось естественно. Ощущение неловкости прошло. Но по-прежнему тревожила неизвестность — выбрали его в президиум или нет? Он, правда, слушал докладчика, и весьма внимательно, но в то же время старался угадать: обошли его на этот раз или нет?
В перерыве Лапетеус разговаривал с людьми, у которых надеялся выяснить тревоживший душу вопрос. Началось собрание, и он вернулся в зал, так ничего и не узнав. Теперь он мог бы пересесть на другое место, впереди, потому что, как всегда, некоторые после доклада ушли (обычно Лапетеус, если не был в президиуме,, сидел именно в первых рядах), но как-то некрасиво было уйти от Пыдруса.
Усевшись снова рядом с ним, Лапетеус сказал:
— Опоздал я. На комбинате проверочная бригада, столько возни.
Он подождал, что на это скажет Пыдрус. Для него, впервые после долгого перерыва принимавшего участие в республиканском активе, это дело еще новое, уж наверняка он выслушал внимательно и фамилии людей, выдвинутых в президиум. Если в их числе было и его, Лапетеуса, имя, то и оно не проскользнуло мимо ушей Пыдруса.
— И я едва не опоздал,— произнес Пыдрус,— затянулся педсовет.
Тогда Лапетеус сделал еще одну попытку:
— В президиуме все знакомые лица.
— Партийный актив сильно изменился,— ответил Пыдрус.— И задние ряды президиума тоже.
Лапетеус понял, что на этот раз его не выбрали. Иначе Пыдрус сказал бы.
Начались выступления.
Лапетеус успокаивал себя: нельзя ведь каждый раз сажать в президиум одних и тех же людей. И работает он не на таком посту, который уже, так сказать, номен-клатурно входит в состав президиума. Его и то выдвигают чаще, чем многих других директоров. В конце концов, это не имеет никакого значения. До сих пор он справлялся со своей работой, вот что самое существенное.
Пыдрус что-то сказал ему, и он кивнул головой, хотя и не расслышал слов соседа. Видимо, Пыдрус работает где-нибудь в школе, подумал Лапетеус. В институтах ученые советы, а педсоветы в школах. Наверно, назначен директором какой-нибудь средней школы. Скорее всего, так, обычно рядовых учителей на республиканские активы не приглашают. Из директоров учебных заведений — тоже только наиболее выдающихся.
Что делает Хельви? Все еще парторг на текстильной фабрике?
Слово дали Юрвену.
Лапетеус с удивлением заметил, что Юрвен также не сидел в президиуме. Он поднялся из десятого или одиннадцатого ряда и торопливо прошел на сцену. Ла-петеусу вспомнилось, что Юрвен особо яростно нападал на Пыдруса. Припомнил он и собрание актива, с которого выгнали Пыдруса.
Лапетеусу стало немного не по себе.
Юрвен говорил сперва о проявлениях в партийной пропаганде догматизма, идущего от культа личности, назвал решения Двадцатого съезда историческими и сверхважными и начал докладывать, что делает их партийная организация для выполнения решений съезда.
После речи Юрвена Лапетеус заметил Пыдрусу:
— Двадцатый съезд был действительно историческим.
Пыдрус сказал:
— Многие, кто это утверждают, в действительности очень мало понимают смысл и дух Двадцатого съезда.
Лапетеусу показалось, что Пыдрус намекнул не только на Юрвена, но и на него. Все же сказал:
— Что верно, то верно.
И подумал: Пыдрус не имеет ни малейшего права плохо думать о нем. Вдруг ему показалось крайне важным, чтобы Пыдрус полностью понял его.
После собрания он пригласил Пыдруса к себе домой.
4
— Между прочим, я хорошо помню, как Юрвен вызвал меня и хотел получить кое-какие сведения о тебе и Хельви.
Это он сказал уже дома. Реэт накрыла на стол и поднялась наверх. Ей нужно было позаботиться о подруге, которая пришла к ней. Гости бывали у Реэт непрерывно.
— Юрвен спросил, какие отношения у тебя с Хельви. Смешно, не правда ли? Объяснил ему, что о Хельви, с которой я был очень близок во время войны, не скажу ничего. Он должен был понять, но он ни шута не понял— твердолобый ортодокс, не видевший за догмами людей В этом отношении ты прав. Кстати, теперь он изменился.
— Все мы изменились,— вставил Пыдрус. Эти слова пришлись по душе Лапетеусу.
— Разреши, я расскажу до конца, что тогда произошло. Когда он спросил, какие отношения были у тебя с Хельви, я спокойно ответил, что вы знали друг друга.
— А что ты еще мог сказать?
— Ты прав. Но главное впереди. Выпьем-ка рюмочку, прежде чем я доскажу.
Лапетеус оживился, настроение улучшалось. Опасение, что Пыдрус замкнулся и ожесточился, оказалось необоснованным. Он держался, как всегда. Слегка резковат на словах, несколько ироничен, чуточку задирист. И водку пьет, не кривляется и не ломается.
— Советую попробовать угря,— Лапетеус пододвинул блюдо с рыбой к Пыдрусу.— Сам ловил и коптил. У меня перемет на двести крючков. Маловато, но поленился возиться. И так полдня насаживаешь наживку. Зато коптильня хорошая. Дрова ольховые, дают приятный цвег. Попробуй, нежно и сочно... На чем же я остановился? Ах, да. Юрвен посверлил меня взглядом — ты заметил несоответствие между колючим ястребиным взглядом Юрвена и его срезанным детским подбородком? — уставился на меня и многозначительно выпалил; знаю ли я, что ты — я говорю его словами—рекомендовал товарищ Каартна в партию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
'Лапетеус считал себя работягой. Он был аккуратен, придерживался твердого распорядка, благодаря записной книжке редко забывал о чем-нибудь. Он хорошо выдерживал долгие собрания и все более умело выступал на них. На работу приходил одним из первых и уходил одним из последних. Подчинявшиеся ему управления и отделы проклинали его настойчивость, но Лапетеус, если бы он даже и знал об этом, не стал бы изменять стиль своей работы.
Теперь Лапетеус больше не сомневался, что он настоящий советский административный работник. Ос« новные свойства истинного администратора — это широта кругозора, способность быстро осваиваться, схватывать главное, общее, а также последовательность, умение почуять узловые политические проблемы дня, И Лапетеус верил, что обладает всеми этими свойствами. Задним числом неоднократно удивлялся, как метко в споре с Паювийдиком и Пыдрусом он бил в цель. Облисполком казался ему подходящим ме« стом для всестороннего развития его талантов и способностей.
Но теперь все смешалось.
Сидя за своим столом и перебирая бумаги, представленные ему для принятия решения, согласования, выяснения его точки зрения или для информации, Андрее Лапетеус попытался угадать, что произойдет дальше. Что будет с руководящими кадрами области? В том числе и с ним.
Настроение испортилось.
Звоня в редакцию, чтобы сообщить Хаавику о своем решении отказаться от написания статьи, Лапетеус не знал, как представиться. Он привык начинать телефонные разговоры словами: говорит Лапетеус, из облисполкома. Но на этот раз что-то в нем не позволило сказать так. Он просто попросил Хаавика к телефону и коротко сказал, что в связи с ликвидацией областей статьи не будет.
Дома выяснилось, что Реэт уже знала обо всем.
— Сходи к Юрвену,— посоветовала она.
— Зачем?
— Так ведь знакомства покрупнее у тебя нет, — куснула Реэт. — Меня ты не слушал. Не сумел использовать такого дома, как наш, для налаживания связей.
Она была права. Лапетеус не умел ни завязывать, ни использовать знакомства. Он все труднее сходился с людьми, не доверял тем, кто пытался ближе познакомиться с ним, словно окружил себя какой-то стеной. Но Реэт подразумевала не только это. Лапетеус понял, что она не забыла их первой ссоры. И он помнил ее. И не мог не помнить, потому что Реэт обманула его. С тех пор Лапетеус затаил на жену зло. И вообще они невероятно быстро охладели друг к другу. Вскоре начались ссоры. И сейчас их разговор окончился взаимными упреками.
В постели Реэт заговорила снова, уже теплее и нежнее:
— Что ты собираешься предпринять?
Лапетеус занял выжидательную позицию. Он неоп« ределенно пробурчал, что без работы его не оставят,
— Ты способен на большое,— убеждала Реэт.— Ты сильный. У нас все жалеют, что ты ушел от нас. Ты не должен удовлетворяться малым. Я не сомневаюсь, что в Центральном Комитете или где-то еще помнят о тебе. Но нельзя только надеяться на других.
На тумбочке тикал будильник. От Реэт пахло лай-дышевььм мылом. На дворе лениво лаял волкодав, которого они приобрели. Лапетеус не перебивал жену.
— И вас, партийных, насильно никуда не ставят. Я знаю. Ты порой слишком... дисциплинирован. Конечно, у таких людей, как вы, интересы партии и государства должны быть на первом плане, но надо учитывать и свои склонности и способности. Тебе подошла бы полностью самостоятельная работа. У нас ты ворочал за нескольких человек, на тебе держалось все министерство, но орден дали министру. Я уверена, что и теперешний хозяин сумеет приписать твои заслуги себе.
Реэт говорила мягким, доверчивым тоном.
В голове у Лапетеуса рождались всякие мысли. Слишком рано ликвидируют области. Слишком рано. Министру на грудь прикрепили орден Трудового Красного Знамени, а ему дали Почетную грамоту... Порой Реэт может быть невыразимо нежной... За себя следует, конечно, постоять. Если председатель и завтра ничего не скажет о том, как намечено использовать руководящие кадры области, придется пойти в Центральный Комитет. Да и с Юрвеном можно поговорить... Реэт—практичный человек... Нельзя позволить, чтобы назначили куда-нибудь вопреки собственному желанию. Во время демобилизации было другое дело. Тогда его профиль еще не сформировался... Что такое самостоятельная работа? Полностью самостоятельной работы не существует...
Реэт шепнула:
— Мой железный муж.
— Мне кажется, что ликвидация областей не случайна,— заговорил Лапетеус.— Всю власть сосредоточивают в руках старых, закаленных членов Политбюро. Централизация может еще усилиться. Поэтому-то, видимо, у нас и ликвидируют области. Сейчас вся власть должна быть собрана в один кулак.
Реэт восхищенно посмотрела на него и повторила:
— Мой железный муж.
Лапетеус гладил плечи жены и вполушутку, вполу-серьез спросил:
— Кем бы ты хотела меня видеть?
— Большим, большим, большим человеком.
И Реэт наполовину шутила, наполовину говорила всерьез. Лапетеус подумал, что она видит или хочет видеть в нем совсем другого человека, не того, кто он есть в действительности.
На следующий день Лапетеус побывал у Юрвена, а через день — в Центральном Комитете.
Его назначили директором промкомбината.
Лапетеус считал, что с ним поступили несправедливо.
2
Работая на посту директора, Лапетеус пытался продолжить публикацию статей. Они рождались так же, как раньше: он добывал фактический материал, а Ха-авик писал. По-прежнему они появлялись только за его подписью, и по-прежнему они делили гонорар пополам. Но заказывали ему статьи все реже. Он понимал, что газета не может все время говорить о работе одного и того же комбината, и он начал организовывать обобщающие статьи. Так сказать, чисто экономического характера. Но у Хаавика они не получались так гладко, как раньше, и тот отвиливал от работы над ними. «Я публицист, а не экономист»,— оправдывался Виктор. Лапетеус попытался сам, но безуспешно. Статьи получались тяжеловесные, корявые, их написание отнимало много времени. Он вынужден был смириться с положением.
Самочувствие Лапетеуса несколько поднялось после избрания его депутатом горсовета. Льстило и то, что он, как руководитель передового предприятия, на различных активах и конференциях порой сидел в президиуме.
В активе он числился. Но какой-то сучок остался в сердце. С каждым годом он все сильнее чувствовал, что достиг своего потолка. «Потолок» было словечко Виктора, и Лапетеус удивился, услыхав его от Реэт.
— В министры ты и не годился бы,— упрекнула она его во время очередного столкновения.— У тебя низкий потолок.— Это так поразило Лапетеуса, что он умолк, и верх остался за женой.
Постепенно он свыкся со своим директорским местом. Комбинат выполнял план. На собраниях Лапетеус говорил об опыте своей фабрики и цехов по внедрению новой техники, по распространению опыта передовиков и снижению себестоимости. Он не превратился в кабинетного работника, часто бывал в цехах и отделах, оставался требовательным и последовательным. Если на повестку дня вставала какая-нибудь новая проблема, будь то хозрасчет, повышение качества продукции, расширение ассортимента или переход от устаревшей продукции к новой, современной, Лапетеус всегда старался идти в ногу со временем; когда ему удавалось что-нибудь провести в жизнь, он приглашал к себе Хаавика, и они составляли соответствующую статью, появлявшуюся под рубрикой «Опыт командиров производства», «Размышления хозяйственника» или «Опыт передовиков — достояние всех».
Реэт была удовлетворена тем, что ее мужа избрали депутатом горсовета. Но радость все же была неполной. Она была бы счастливее, если бы он стал депутатом Верховного Совета республики. Так казалось Лапетеусу. Мнение, что Реэт видела в нем кого-то другого, превратилось в убеждение. Больше жена не называла его железным человеком. И не подбивала использовать их дом для завязывания знакомств. Сама она часто приглашала гостей и почти всегда в числе других доцента Муру-ка и профессора Саммасельга.
Хотя Лапетеус плохо переносил любое общество, он обычно садился за стол вместе со всеми. Напившись, он становился злым.
По инициативе Реэт они приобрели себе машину, сперва «Победу», потом «Волгу». «Волгу» ему удалось раздобыть из резервного фонда, и, когда он сообщил об этом Реэт, она после долгого перерыва снова была нежна с ним.
Все чаще Лапетеус чувствовал, что он одинок. Неожиданно для себя он обнаружил, что у него нет ни одного настоящего друга, с кем можно было бы поговорить по душам. С женой он был скрытен, между ним и Виктором возникла какая-то преграда. Знакомых хватало, а вот близких людей не было.
«Капризы»,— успокаивал себя в таких случаях Лапетеус. Он всегда умел отгонять неприятные мысли, так же поступил и теперь. Но это требовало от него все больших усилий.
3
На одном из собраний Лапетеус оказался рядом с Пыдрусом. Он немного опоздал и сел на первый же свободный стул. Больше незанятых мест, кажется, и не было. Даже балконы концертного зала были переполнены. Сперва Лапетеус не заметил, что справа от него сидел Пыдрус. Все его внимание было сосредоточено на президиуме. Как всегда, за длинным столом, покрытым зеленым сукном, виднелись известные всем лица. Лапете-уса терзал вопрос — выбрали его в президиум или нет? Он упрекал себя за опоздание. Теперь может получиться неловко: его избрали в президиум, а он торчит в зале, в предпоследнем ряду. Что об этом подумают?
Когда открывались съезды, конференции, активы, Андрее Лапетеус всегда немного волновался: выберут или нет? На районных конференциях он сидел в президиуме постоянно. На городских собраниях свою фамилию среди выдвигаемых в президиум он слышал реже, но все же достаточно часто. Случалось это и на мероприятиях республиканского масштаба. На двух последних даже подряд. Что было сегодня, этого Лапетеус не знал. И беспокоился. Ведь не годилось спрашивать у соседа: будь добр, скажи, выбрали меня в президиум или нет. Такое нельзя спросить даже у самого хорошего знакомого или друга, вроде Виктора, который сейчас поднялся и поспешил куда-то с блокнотом в руке. Хаа-вик всегда суетился: то и дело мелькает перед сценой, в перерывах снует по коридорам, хлопочет в комнатах отдыха президиума, толчется в буфете.
Хорошо бы, конечно, если какой-нибудь толковый человек подошел и сказал: что за демонстрацию ты здесь устраиваешь, почему не идешь в президиум? Тогда все сразу же стало бы ясно. А теперь... Дурацкое положение.
Что делать?
Лапетеус огляделся и обнаружил, что сидит бок о бок с Пыдрусом, который с сосредоточенным видом слушал выступавшего. Он сильно постарел. В уголках рта появились резкие морщины. Все это Лапетеус приметил с одного взгляда
Лапетеусу было немного неловко, что он сразу не узнал Пыдруса. Но ведь он не успел и оглядеться-то. А Пыдрус заметил его? Несомненно. Мелькнула мысль, что Пыдрус восстановлен в партии. Где он теперь работает? Видимо, на очень-то высокое место его не назначили, не то было бы известно.
Некоторое время Лапетеус слушал докладчика, потом, словно придя к какому-то решению, шепнул, протягивая руку Пыдрусу:
— Здравствуй.
— Добрый день.
Он крепко пожал руку соседа. Энергичным пожатием ответил и Пыдрус. Они посмотрели друг на друга, улыбнулись и одновременно снова перевели взгляд на выступавшего.
Лапетеус удовлетворенно подумал, что все получилось естественно. Ощущение неловкости прошло. Но по-прежнему тревожила неизвестность — выбрали его в президиум или нет? Он, правда, слушал докладчика, и весьма внимательно, но в то же время старался угадать: обошли его на этот раз или нет?
В перерыве Лапетеус разговаривал с людьми, у которых надеялся выяснить тревоживший душу вопрос. Началось собрание, и он вернулся в зал, так ничего и не узнав. Теперь он мог бы пересесть на другое место, впереди, потому что, как всегда, некоторые после доклада ушли (обычно Лапетеус, если не был в президиуме,, сидел именно в первых рядах), но как-то некрасиво было уйти от Пыдруса.
Усевшись снова рядом с ним, Лапетеус сказал:
— Опоздал я. На комбинате проверочная бригада, столько возни.
Он подождал, что на это скажет Пыдрус. Для него, впервые после долгого перерыва принимавшего участие в республиканском активе, это дело еще новое, уж наверняка он выслушал внимательно и фамилии людей, выдвинутых в президиум. Если в их числе было и его, Лапетеуса, имя, то и оно не проскользнуло мимо ушей Пыдруса.
— И я едва не опоздал,— произнес Пыдрус,— затянулся педсовет.
Тогда Лапетеус сделал еще одну попытку:
— В президиуме все знакомые лица.
— Партийный актив сильно изменился,— ответил Пыдрус.— И задние ряды президиума тоже.
Лапетеус понял, что на этот раз его не выбрали. Иначе Пыдрус сказал бы.
Начались выступления.
Лапетеус успокаивал себя: нельзя ведь каждый раз сажать в президиум одних и тех же людей. И работает он не на таком посту, который уже, так сказать, номен-клатурно входит в состав президиума. Его и то выдвигают чаще, чем многих других директоров. В конце концов, это не имеет никакого значения. До сих пор он справлялся со своей работой, вот что самое существенное.
Пыдрус что-то сказал ему, и он кивнул головой, хотя и не расслышал слов соседа. Видимо, Пыдрус работает где-нибудь в школе, подумал Лапетеус. В институтах ученые советы, а педсоветы в школах. Наверно, назначен директором какой-нибудь средней школы. Скорее всего, так, обычно рядовых учителей на республиканские активы не приглашают. Из директоров учебных заведений — тоже только наиболее выдающихся.
Что делает Хельви? Все еще парторг на текстильной фабрике?
Слово дали Юрвену.
Лапетеус с удивлением заметил, что Юрвен также не сидел в президиуме. Он поднялся из десятого или одиннадцатого ряда и торопливо прошел на сцену. Ла-петеусу вспомнилось, что Юрвен особо яростно нападал на Пыдруса. Припомнил он и собрание актива, с которого выгнали Пыдруса.
Лапетеусу стало немного не по себе.
Юрвен говорил сперва о проявлениях в партийной пропаганде догматизма, идущего от культа личности, назвал решения Двадцатого съезда историческими и сверхважными и начал докладывать, что делает их партийная организация для выполнения решений съезда.
После речи Юрвена Лапетеус заметил Пыдрусу:
— Двадцатый съезд был действительно историческим.
Пыдрус сказал:
— Многие, кто это утверждают, в действительности очень мало понимают смысл и дух Двадцатого съезда.
Лапетеусу показалось, что Пыдрус намекнул не только на Юрвена, но и на него. Все же сказал:
— Что верно, то верно.
И подумал: Пыдрус не имеет ни малейшего права плохо думать о нем. Вдруг ему показалось крайне важным, чтобы Пыдрус полностью понял его.
После собрания он пригласил Пыдруса к себе домой.
4
— Между прочим, я хорошо помню, как Юрвен вызвал меня и хотел получить кое-какие сведения о тебе и Хельви.
Это он сказал уже дома. Реэт накрыла на стол и поднялась наверх. Ей нужно было позаботиться о подруге, которая пришла к ней. Гости бывали у Реэт непрерывно.
— Юрвен спросил, какие отношения у тебя с Хельви. Смешно, не правда ли? Объяснил ему, что о Хельви, с которой я был очень близок во время войны, не скажу ничего. Он должен был понять, но он ни шута не понял— твердолобый ортодокс, не видевший за догмами людей В этом отношении ты прав. Кстати, теперь он изменился.
— Все мы изменились,— вставил Пыдрус. Эти слова пришлись по душе Лапетеусу.
— Разреши, я расскажу до конца, что тогда произошло. Когда он спросил, какие отношения были у тебя с Хельви, я спокойно ответил, что вы знали друг друга.
— А что ты еще мог сказать?
— Ты прав. Но главное впереди. Выпьем-ка рюмочку, прежде чем я доскажу.
Лапетеус оживился, настроение улучшалось. Опасение, что Пыдрус замкнулся и ожесточился, оказалось необоснованным. Он держался, как всегда. Слегка резковат на словах, несколько ироничен, чуточку задирист. И водку пьет, не кривляется и не ломается.
— Советую попробовать угря,— Лапетеус пододвинул блюдо с рыбой к Пыдрусу.— Сам ловил и коптил. У меня перемет на двести крючков. Маловато, но поленился возиться. И так полдня насаживаешь наживку. Зато коптильня хорошая. Дрова ольховые, дают приятный цвег. Попробуй, нежно и сочно... На чем же я остановился? Ах, да. Юрвен посверлил меня взглядом — ты заметил несоответствие между колючим ястребиным взглядом Юрвена и его срезанным детским подбородком? — уставился на меня и многозначительно выпалил; знаю ли я, что ты — я говорю его словами—рекомендовал товарищ Каартна в партию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25