А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z


 

Служил с 1940 года в пехоте. На военную службу пошел охотно, чтобы избавиться от бесконечных ссор дома, причиной которых были нежелание П. Кудисийма заниматься крестьянским трудом и неоднократные требования отца, чтобы сын готовил себя к обязанностям владельца хутора.
По мнению сослуживцев, П. Кудисийм был малообщительным и замкнутым человеком, с которым редко удавалось вести доверительный разговор.
25
Ночь они провели в густом буреломе где-то между волостной управой Виимаствере и деревней Курни. Было, правда, несколько неуютно ночевать в столь проходном месте, но Рудольф понадеялся, что лесные братья, по крайней мере на первых порах, все ушли из лесу, открыто наслаждаясь собственной властью и безнаказанностью в деревнях да поселках. Он думал, что вряд ли у них сейчас появится желание немедленно кинуться разыскивать по чащобам свои единичные, случайно ускользнувшие из рук жертвы. Потом-то, конечно, когда станет ясно, что кое-кто из ему подобных прячется тут же, у них под носом. А пока что, поди, рыщут по домам, измываясь над домочадцами.
Рудольф проснулся на зорьке с необычным подсасывающим ощущением. Несмотря на то что дни стояли жаркие, за ночь сырость успевала пробрать до костей и под утро вгоняла в легкую дрожь. Полежав немного с открытыми глазами, Орг решил, что, видимо, свою роль в этом играет и недоедание. За последние четыре дня они едва ли хоть раз поели как следует.
Хуторские амбары, конечно, вмиг не опустели. Да в действительности многие люди не отказали бы Рудольфу в помощи, его по праву считали в Виимаствере человеком стоящим, который попусту ссор не разводит, а если за что возьмется, то поступает по правде. Страх закрывал перед ним двери. Слухи о диких убийствах новоземельцев, а также о расстрелах в уездном городе дошли до каждого хутора, к тому же сейчас просто не было никакой власти, способной взять под защиту. Это заставляло бояться соседей. С кем из них не приходилось когда-либо пререкаться по мелочам! Затаенная по пустяку злоба могла обернуться кровавыми слезами, найдись хоть малейший предлог.
Поэтому они должны были семь раз отмерить, прежде чем в ночной темноте постучаться к кому-нибудь в дверь.
Рядом с ним на еловых лапах спали Мадис Каунре, с винтовкой под боком Ханс Акерман из волости Ойдрема, с которым они случайно встретились в лесу. До этого же они сидели вместе в подвале Омакайтсс Оказалась, что Ханс убежал с места расстрела у противотанкового рва в ту же ночь на 12 июля, когда Лээнарт Ярвис спас Рудольфу жизнь. Выяснив\это, Рудольф почувствовал к Акерману такое же доверие, как и к Мадису Каунре, с которым они многие ночи напролет, с самого начала войны, охраняли волостную управу.
Рудольш повернулся. Ветки под ним осели. Каунре тут же вскинулся со сна и, не открывая глаз, схватился за винтовку. Он успокоился лишь тогда, когда увидел проснувшегося Рудольфа, который слегка кивнул ему, Рудольф подумал, что одна неделя, проведенная в лесу, пробудила в них новые инстинкты, в которых их предыдущей жизни не было ни малейшей нужды,
Собственно, Каунре полагалось сейчас бодрствовать и охранять сон товарищей, после полуночи, устраиваясь спать, Рудольф разбудил Мадмаса, который дремал с самого вечера, и передал ему дежурство. Однако человек не машина, предутренний покой, когда часами ни один шорох не нарушил тишины и рождалось ощущение, что во всем Виймастаереском лесу, кроме них троих, нет ни единого живого существа, видимо, уморил Каунре. Возможно, он вначале просто так приладился удобно на бочок на еловых ветках, лишь потом коварная дрема смежила ему веки.
Рудольф подумал, что, придись им укрываться в лесу продолжительное время, они должны будут многому научиться. Да только не останутся они здесь. Если в ближайшие дни на фронте не произойдет перемен, они начнут сами пробираться к Таллинну, там свои.
Сегодня придется где-то раздобыть еды. Без нее им долго не протянуть. В лесу раздобыть нечего. Даже повстречайся им какая-нибудь косуля, не посмели бы выстрелить, да и пожалели бы патрона. Так что все равно придется разживаться на хуторах, как бы это ни было рискованно.
Их с Мадисом слишком хорошо знают в Виймаствере, они нигде не могут показаться. Где глаз, там и язык, пойдут разговоры, что Рууди Орг скрывается в лесах, и уж тогда охранники непременно примчатся. Кое-кто из обозленных хозяев очень хотел бы свести счеты с парторгом. Все ж он дважды ускользал у них из рук! Без сомнения, все начинания новой власти, которые пришлись кому-то не по вкусу, теперь свалят на его голову. Неудивительно, что приходится будто зверю лесному скрываться в зарослях.
На третий день после спасения он ночью, в самую темень, пробрался на отцовский хутор, в Вескимяэ. Отчаявшаяся Ильме, жена брата, поведала, что Михкеля и отца забрали еще два дня тому назад. Явились шумной оравой, почти все знакомые в округе люди, Ильмар Саарнак и Юриааду Купите в их числе.
Так что все-таки и Ильмар тоже. При этом известии в душе Рудольфа снова вскипело: это его вина, что дело зашло так далеко! Из-за Хельги он уже никогда не обретет покоя. Не смог уберечь, не сумел вступиться!
Рудольф спросил у Ильме, не его ли выслеживали. Нет, о нем не спрашивали. Только обзывали Михкеля и отца красными, Юриааду еще бросил, что теперь они сочтутся со всем этим выводком. Из услышанного Рудольф заключил, что о его спасении здесь еще не знают, его считают мертвым. Отчасти эта весть успокаивала, только требовала еще большей осторожности. Теперь нельзя было и тени своей показывать. Он попросил у Ильме еды с собой и отыскал на чердаке хлева старое охотничье ружье, которое обыскивавшие не обнаружили. Все же лучше, чем с голыми руками. Сказал Ильме: ты меня не видела, если кто спросит, можешь сказать, что Рууди, видно, головы не сносил. На лице невестки отразилось облегчение, когда он на рассвете ушел. Конечно же она боялась за себя и за детей. Рудольф успокоил ее, обещал, что часто домой приходить не будет. Поживет в лесу, а к осени Красная Армия обязательно вернется. Вон, уже за поселком возле моста немцам дали так, что пух полетел.
Ильме кивала на это без особой уверенности. Ее мысли сейчас были заняты Михкелем. Михкель был в семье Оргов самым тихим, спокойным работягой, политикой ни до, ни после июньской революции вовсе не занимался, как только стал хозяином Вескимяэ, привел в дом жену и весь ушел в хутор. Ему ли отвечать за то, что один брат у него офицер и сейчас находится в Красной Армии, а другой парторг. Ну да, парторг этот, как они полагают, свое уже получил, так что, может, сбросят со счета.
И все же душа болела за отца и брата. Бандиты сейчас опьянели от безграничной власти, им достаточно и того, если не понравится чье-то лицо. Или припомнится какая-нибудь давняя ссора. Хотя у Михкеля вроде и не было врагов, однако эстонская порода легко затаивает злобу, особенно по зависти. Кто может поручиться, что у Михкеля не найдется ни одного завистника.
Всего этого Рудольф Ильме не сказал, как мог успокоил невестку, убеждал, что немцев скоро выбьют, не сегодня завтра со стороны Таллинна подойдут наши, навалятся большой силой, и война пойдет по-другому. Ильме рассеянно кивала его словам. Оживилась она лишь тогда, когда Рудольф убежденно заявил, что Михкеля с отцом несомненно скоро отпустят домой.
С Мадисом Каунре он повстречался в лесу в то же раннее утро после посещения хутора. Шел, углубившись в тяжелые думы, все вспоминал Хельгу, не замечал ничего ни впереди, ни позади. Недопустимая небрежность в лесной жизни! Еще хорошо, что в чащобе, на краю болота, за ним следил Мадис, а не кто другой. Рудольф застыл на месте от испуга, когда тот окликнул его. Ноги подкосило так, что тут же осел на колени. Мелькнула мысль: теперь конец, попался! Бросился плашмя на землю и выкинул вперед ружье. Потом от этого движения у него даже на душе полегчало: Мадис мог подумать, что парторг преднамеренно упал на колени, а не от страха ноги подкосило.
Сам Мадис, оцепенев от ужаса, следил из окна волостной управы за проезжавшими мимо немцами, которые никакого внимания на него не обратили. Когда машины завернули к поселку, он лесом пробрался домой, но и там не задержался, правильно решив, что теперь-то его в покое не оставят, врагов у него куча. Взял про запас одежду и поселился в сарае за речкой.
Уже на следующий день охранники приходили его искать, жену и пригрозили пустить под крышу красного петуха, если хозяин добром не явится. Жена отправила детей к родителям и жила с тех пор в постоянном страхе, ночами спала в амбаре, дом оставался пустой. Она боялась, что ее могут спалить заживо, потому что румбаский Юриааду, уходя, мрачно проскрипел:
— Мы должны собственными руками очистить Эстонию от всякой красной скверны, дочиста огнем выжжем, будет как стеклышко!
Теперь жена просила Мадиса, чтобы он не показывался вблизи дома. Она была уверена, что за хутором следят. Прирезанную землю вместе с урожаем прежний хозяин все равно забрал обратно, дай бог, чтобы из этой заварухи поживу-поздорову выбраться.
Так и Мадис Каунре оказался бездомным.
Ханс Акерман присоединился к ним последним. Он уже с неделю бродил по лесам в полном одиночестве, обросший и голодный. Домой в волость Ойдрема он вернуться не мог, дело батрацкое, да и неоткуда взять крышу над головой, зато своей активной деятельностью в комиссии по проведению земельной реформы, а потом в коннопрокатном пункте и, наконец, в истребительном батальоне он успел приобрести широкую известность. У ойдремаских лесовиков были с ним свои счеты. Сам он думал, что ему еще здорово повезло, когда он угодил из истребительного батальона с контузией в уездную больницу и был там арестован городскими белоповязочниками. В лицо они его не знали, известно было только то, что он из истребительного батальона. Ойдремаские прикончили бы его на месте, в этом он был убежден,
В своих блужданиях по лесам Акерман наткнулся на место недавней стычки. Кто и с кем вел бой на лесной дороге, осталось неизвестным, трупы уже были захоронены. Высоко подрубленная и сваленная поперек дороги большая ель говорила о том, что здесь была устроена засада. Дорога была истоптана множеством ног, повсюду валялись разнокалиберные гильзы. Видимо, уже кто-то немного оттащил с дороги спиленную ель, так что по обочине можно было проехать на телеге. Жизнь останавливаться не может. Среди гравия обильно поблескивали осколки стекла, будто кто-то бил здесь чьи-то окна.
На этом месте, за кюветом, Акерман и нашел себе оружие. Необъяснимым образом среди кочек оказался офицерский ремень вместе с большой, чуточку бесформенной кобурой нагана. Но что удивительнее всего — в кобуре было оружие. Тяжелый вороненый револьвер, все семь гнезд в барабане заполнены патронами, спереди в каждом выглядывала медного цвета пуля с усеченным концом. Акерман схватил наган, как величайшее сокровище. Больше не нужно было отчаиваться от беззащитности. Во второй раз он ни за что бы не желал оказаться безоружным лицом к лицу с охранниками, как в тот раз в уездной больнице. Теперь он может постоять за себя, его уже не так просто взять.
Позднее в глубине леса он некоторое время просидел на пне, приучал руку к револьверу и изучал свою находку. Из такого оружия он еще никогда не стрелял. Запасной комплект патронов прочно сидел в маленькое кожаном кармашке кобуры. Па внутреннем краешке клапана химическим карандашом было что-то написано. С трудом разбирая русские буквы, он прочел: Козлов Виктор Иванович. На передней стороне кобуры, будто вклеенный в свои кожаные пазы, находился тонкий медный шомпол с большим кольцом на конце. Наган был вроде в порядке — тратить патроны на проверку ему не хотелось. Акерман испытал чувство благодарности к незнакомому человеку, который скрывался за именем Козлов Виктор Иванович, Кто знает в живых ли он еще. Может, гонимый неведомым ему побуждением, последним усилием руки забросил спой ремень с револьвером подальше, кочки, чтобы его там нашел он, Ханс Акерман, ДЛИ которого оружие сейчас нужнее, чем что-либо другое, Если это оружие и не смогло снасти владельца, то, возможно, им воспользуется другой человк, Козлов Виктор Ишаномч — будто слова благодарности, еще раз повторил про себя Акерман,
Бродя но лесу с наганом, он и повстречался с Рудольфом и Мадисом Каунре, На этот раз никто из них не испугался, Акерман сразу узнал пиймаетиереекого парторга, Радость была обоюдной, поскольку втроем они чувствовали себя уже организованной силой, Теперь при надобности можно было ввести даже дежурство и спать чуть спокойнее, А то ночное недосыпание уже и днем притупляло чувства, а это было опасно.
Забота о еде не давала покоя.
Делать было нечего, Рудольф решил рискнуть. Самым верным был признан такой ход: Акерман, как человек в этих краях незнакомый, отправится на зорьке в деревню Курни и попытается раздобыть еды. Рудольф описал ему дорогу, которая приведет его на хутор Туулсе. Там дома одна старая хозяйка, сам хозяин десять дней тому назад отправился по разнарядке с лошадью в извоз, да так и остался по ту сторону фронта. Туулсе — хуторок небольшой, зато хозяйка радушная, она и малым поделится. Во всяком случае, Акерман не должен объяснять, кто он или с кем в лесу прячется,— пусть скажет просто, что ушел от войны из дому и не может вернуться назад раньше, чем пройдут бои. Наверняка хозяйке хутора Туулсе неважно, чьей именно стороны он держится.
Время казалось подходящим. Было еще сумеречно, но уже ясно виднелась дорога, петлявшая между кустов к околице. И хозяйка давно уже встала к утренней дойке, не нужно будить; как знать, всяк ли осмелится в нынешнее смутное время открыть дверь на ночной стук.
— Оставь наган,— посоветовал Рудольф перед уходом.— Не насильно же брать идешь. Вон из-под пиджака как выпирает, только зря людей напугаешь.
Акерман с некоторым сожалением снял с пояса ремень и положил на ветки. Он уже было пошел, но все же передумал, вернулся назад, нагнулся над кобурой, вытащил револьвер, подержал его в руке и засунул со спины под пиджак за пояс.
— Тут не видно,— словно извиняясь, сказал он Рудольфу.- Я без него словно голый.
Рудольф пожал плечами, но запрещать не стал. Сложилось так, они хоть и советовались друг с другом, но начальника у них в группе не было.
— Смотри, чтобы он тебя не подвел под монастырь,— только и сказал Рудольф.— В нынешние времена может так странно получиться, что и че знаешь, как вернее — взять или оставить.
— Ты спроси у Альмы побольше еды, столько, сколько унесешь, да она не пожалеет,— голодно добавил Мадис Каунре.
— Сам увидишь, как там и что спросить,— словно бы одернул Рудольф.— Запас, конечно, не лишний,— видимо, все же придется пробираться к Таллинну, к своим выходить.
Он стоял лицом к северу и прислушивался. Лес оставался безмолвным. Тишина простиралась во всех направлениях, будто неподвижный утренний туман. Это означало, что идти придется далеко, и по лицу Рудольфа скользнула легкая тень тревоги.
— Будет сделано,— пообещал Акерман, провел растопыренными пальцами по спутанным после сна волосам и .отправился в путь. И вскоре скрылся широким пружинистым шагом лыжника между деревьями. Через час он должен был вернуться, что бы ни случилось.
Дорогу на хутор Туулсе ему описали настолько досконально, что казалось, он дойдет и с закрытыми глазами. Поэтому он никак не мог взять в толк, где он сбился с пути. Но уже в тот миг, когда на его стук дверь открыла широколицая молодая женщина, а вовсе не Альма — человек пожилой,— он понял, что дал промашку. Женщина, казалось, была ошеломлена не меньше его самого. Но отступать уже было поздно, это бы сразу вызвало подозрение. Ханс Акерман вошел в переднюю, скромно встал возле двери и попросил у хозяйки еды. На всякий случай он говорил довольно тихо, чтобы не разбудить спящих домочадцев^
Широколицая крупная женщина принялась бесцельно суетиться, сперва сложила руки, затем спрятала их под передником, быстро семеня, подошла к столу, подвинула стул, разгладила клеенку. Ее полная беспомощность бросалась в глаза и вызывала чувство неловкости. До сих пор женщина не произнесла ни единого слова.
Молчание становилось гнетущим.
Какой-то шорох в задней комнате заставил Акермана насторожиться. Он решил быстро откланяться. Женщина его не знает, так пусть он и останется неизвестным. Он о себе ничего не скажет. Навряд ли кто станет предпринимать что-нибудь из-за незнакомого человека, мало ли их сейчас бродит по дорогам и лесам!
— Ну, если у хозяйки ничего не найдется, то я пошел дальше,— сказал он по возможности спокойным тоном.
Широколицая женщина и теперь не произнесла ни полслова, только метнула взгляд в сторону Акермана и выжидательно уставилась на дверь, ведущую в заднюю комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52