Впрочем, и у шлагбаумов, где взимают день- ги за проезд, есть свои люди. Нет, тут что-то другое.
Агостино продолжает нести какую-то чепуху. А чем сейчас заняты и кузове Генри и Джанкарло? То и дело оттуда доносится: «Крепи!», «Разверни!», «Нет, так не пойдет...»
О мадонна, за что только не берется человек, никак пулемет устанавливают. Правда, собственными руками не убиваешь, не грабишь. Да разве это не одно и то же: привозить бандитов, потом удирать, увозя их с места преступления?
— Аванти! — весело крикнул Агостино, направляясь к кабине. Настроение у него такое, будто выбрались они на веселый пикник.
Как только машина двинулась, Джованни, наклонившись к Агостино, негромко спросил:
— Ну что?.. Я видел.
Тот похлопал его по плечу:
— Успокойся!.. И... никаких вопросов...
— Агостино! Это что, дорога в ад?
— Говорю же, успокойся. Крови не будет! Клянусь! Никакой крови... Сам увидишь. И всё, всё... ты не спрашивал, я не отвечал. И чтоб это... в последний раз.
Джованни судорожно сжал руль. «Крови не будет». Для чего же тогда оружие? Не сказал же Агостино: тебе померещилось!.. Тогда зачем? Никого даже не испуга
ешь — дорога совершенно безлюдна. Лишь где-то в стороне, вероятно, на уступе скалы, несколько едва приметных огоньков — селенье.
Но вот и оно осталось позади. Сейчас пулемет был направлен в сторону ущелья, которое угадывалось справа от дороги.
И вдруг неожиданно вдали, почти на отвесном склоне слева Джованни увидел светящееся, дрожащее в темноте пятно. Когда подъехали ближе, свет фар выхватил из мрака колоссальную белую плиту, уходившую вверх вместе со скалой. На этом будто светящемся снежном мраморе было что-то написано, что именно, Джованни разобрать не успел, глянул на дорогу...
Машина промчалась мимо.
— Здесь надо развернуться,— через некоторое время сказал Агостино, указывая на небольшую площадку, за которой угадывалось какое-то каменное строение.
Разворачивался он медленно, стараясь рассмотреть, что там в стороне темнеет.
— Похоже на разрушенный замок...— полувопросительно произнес он.
— Памятник был! Кусок скалы свалился... Давай левее, еще левее!.. Осторожнее! — И уже выкрикнул:— Задние колеса!
Но Джованни удержал фургон, и колеса не соскользнули с обрыва.
Дорога закончилась здесь площадкой, усыпанной камнями,— видно, обломок горы обрушился с большой высоты и буквально раздробил памятник. Но почему его воздвигли в таком глухом месте — среди гор, рядом с глубоким ущельем? Но если уж воздвигли, что ж не позаботились власти сделать более широкую дорогу?
— Стоп!.. Разомнитесь! — Крикнул Генри. Агостино тут же продублировал команду и добавил:
— Выходи!
Джованни выключил зажигание и остался сидеть за рулем. Он устал, хотелось несколько минут подремать, откинувшись на спинку сиденья.
— Твой напарник совсем оглох?! — насмешливо спросил Джанкарло, когда Агостино вышел из кабины.
Генри стоял в стороне, распечатывая пачку «Мальборо».
Агостино обошел фургончик и, тронув за плечо друга, негромко сказал:
— Вылезай! Им хочется покомандовать. Я бы повел машину назад,— все так же тихо продолжал он.— Но был уговор — за рулем только ты!
— Разве я отказываюсь?! — зевнув, Джованни выг брался из кабины и с досадой проговорил: — Просто не понимаю: трястись по такой дороге, чтобы покурить возле развалин памятника?
— Заткнись! — резко бросил Агостино, в его таких знакомых зеленоватых глазах вспыхнула злость: Джованни невольно обернулся.
Позади них, покуривая, стоял Генри. Значит, это его испугался преданный друг?! Оба отошли в сторону, но Джованни расслышал, как Генри мрачно бросил:
— Я с самого начала был против... Займись-ка своим дружком!
Джованни, ругая себя за несдержанность, сел на камень. Действительно, какое ему дело, зачем они приехали. Получай деньги и остального не касайся. Видно, нервы сдали—вот и разболтался. Впредь надо следить за собой.
Вокруг стояла будто осязаемая тишина. Горы сливались с небом и, казалось, отделили эту темную чашу, дорогу, площадку и ущелье —от всего мира. Вдали прозвучал зловещий крик совы. И снова тишина... тишина
— Аванти! — приказал Генри.
И снова мелькает справа гранитная стена, слева холодом дышит ущелье...
— Сбавь скорость! — бросил через плечо Агостино Он смотрел сейчас не на дорогу, а на гору, поднимавшуюся к звездам.
Впереди показалась беломраморная плита, мимо которой они недавно проезжали.
А вот уже, явственно различимы строки, вспыхнувшие золотом в свете фар.
— Стоп! Стоп! — гаркнул Генри.
Джованни, затормозил и вдруг, в одно мгновенье, все понял. Это была та самая мемориальная доска о которой говорил Джино. И золотом написанные имена — имена погибших здесь, в ущелье, партизан. Слышалось даже проникновенно сказанное: «Наша святыня»
Из окна фургона ударил пулемет, высекая белые, красные, зеленые огоньки...
В мрамор били пули, убивая имена уже убитых
Джованни, весь похолодев, стиснул зубы и, резко нажав на педаль, рванул машину. Очередь полоснула мимо мрамора по гладкой поверхности скалы.
Агостино схватил его за плечо, злобно, с неприкрытой ненавистью:
— Не дергайся, кретин!
Но Джованни будто слышал иные голоса. Голоса Лауры, Антонио, Джино: предатель!.. предатель!.. предатель!.. Словно эхом в горах: предатель!.. И стоны тех, кого снова расстреливали так подло, трусливо...
Из кузова, развернув пулемет, продолжали строчить, раздавались проклятья. Но пули цокали по стене, не попадая в цель.
— Остановись, гаденыш! — и Агостино выхватил пистолет, навалившись на Джованни.—Тормози!
Однако выстрелить он не мог, потому что тот, изловчившись, плечом ударил его под локоть.
Агостино пытался ногой столкнуть с акселератора ботинок Джованни, тянулся к рычагу сцепления, к ключу зажигания.
Но Джованни только крепче стиснул зубы. Он был недвижим, как каменная глыба...
Все это длилось лишь секунды.
— Мацкольцони!.. Мацкольцони!..— свирепо бормотал он сквозь стиснутые зубы, вписывая машину в кривую обрыва.
Агостино все понял и в отчаянии пытался перехватить руль, отвернуть от ущелья.
Но Джованни намертво прикипел к баранке и, лишь плечом оттолкнув от себя Агостино, еще круче повернул руль.
Машина нависла над ущельем.
«Звериный, какой-то утробный рев раздался из кузова.
— Я всегда чувствовал...— захлебнулся в крике и Агостино.
Это последнее, что слышал Джованни. Он рванул дверцу кабины и бросился в пропасть— пусть гибель, только не рядом с ними...
Раздался оглушительный удар, и рыжее пламя полыхнуло в синей тишине гор...
Через какие-то мгновения летящий огненный болид, ударившись о камни, был разорван на куски, и они еще пламенели в синей тишине гор.
ГЛАВА 14
— Ты совсем извелась, моя девочка,— ласково говорил Антонио.— Не может вот так просто исчезнуть человек. Задержался... Придет... Наберись терпенья.— Он говорил и говорил, чтоб как-то успокоить Лауру.
Когда прошли сутки, а Джованни все не возвращался, она побежала в порт. Вот тогда-то и выяснилось, что ее мужа уволили еще осенью.
— Значит, он лгал! Все время лгал! — в отчаянии твердила Лаура.— Именно тогда он был груб... А потом где работал? Куда исчезал по ночам? Он оставил меня... оставил,— сквозь слезы повторяла она.
Антонио ходил в полицию. Но там без особого внимания его выслушали. Мало ли безработных покидают семьи и уезжают куда глаза глядят? Конечно, пообещали начать розыски, но ни Лаура, ни ее дед в это не очень-то верили. Старик еще несколько раз заходил в полицию, все безрезультатно. Он не знал, что предпринять, как успокоить внучку, с кем посоветоваться. Не мог Джованни так низко поступить. Он честно признался в более страшном. Сейчас, когда старику открылась вся правда о Филиппо, не мог он плохо думать о Джованни. Чего только не случается в жизни... Всего не предугадаешь! Ну, а в отношении работы в порту... не хотел парень расстраивать Лауру, вот и молчал.
Наконец старик решил поехать с внучкой в Канталупо. Там, среди друзей, будет легче. Может, они что-нибудь посоветуют. Невозможно сидеть, ничего не предпринимая, и видеть отчаяние Лауры. Ее состояние передавалось Антонио, и он чувствовал себя совсем беспомощным. Не приведи бог, если еще с ним случится беда,.. Бедная девочка останется совсем одна в чужом городе, да еще ожидая ребенка.
Лаура не стала возражать, когда он предложил поехать в селенье. А вдруг Джино, Казанова или кто-нибудь из партизан что-то узнают?
И снова Антонио пошел в овощную лавку к Леонардо, и тот же шофер Джузеппе повез их в Канталупо. Зная о беде, постигшей Лауру, он ни о чем не спрашивал и старался отвлечь ее от тяжких дум всевозможными историями, случившимися во время его поездок. На этот раз Антонио примостился в кузове на пустых корзинах из-под овощей.
Там, в Канталупо, товарищи его сына. Они помогут дочери Филиппо. Они — единственная надежда, единственные близкие люди, хоть и знает он, Антонио, их недавно.
На этот раз фургон почему-то не так трясло, и по всем приметам они уже подъезжали к Канталупо. Но шофер не свернул в селенье, а вел машину дальше. Антонио даже подумал — уж не подвела ли память. Но потом догадался: Джузеппе, очевидно, хочет показать Лауре мраморную плиту и ущелье, где сражался ее отец.
Когда грузовик остановился, Джузеппе выскочил из кабины и помог сойти Лауре. Антонио поднялся с корзин, выглянул из фургона и обмер.
Мраморная плита была забрызгана кровью. Из каждого отверстия, куда ударила пуля, проступила капля алой крови, горевшей в зареве восходящего солнца.
— Партизаны закрасили охрой ранения на белом мраморе,— сняв берет, сказал Джузеппе.
— Кто? Кто стрелял? — угрюмо спросил Антонио.
— Неофашисты или молодчики из «красных бригад». Мало ли всякой нечисти...— комкая берет, ответил Джузеппе.— Посмотрите, сколько пуль, с какой ненавистью они расстреливали имя нашего гиганта Федора.
Лаура широко открытыми глазами смотрела на кровавые пятна. Нет, это не только надругательство над мертвыми, это вызов!
— Они угрожают живым! — прошептала она, непроизвольно скользнув ладонями к своей округлой талии.
— Проклятие! — Антонио был бледен. Если б встретился кто-либо из них... Нет, он не настолько стар, чтоб не задушить ублюдка вот этими руками...
— Так это правда, все правда...— тихо сказала Лаура. Разве не то же самое говорили Энрико, Джино, Казанова? Вот она, живая угроза! Когда же такое было, чтобы люди оскверняли святыню?!
— Было, девочка, было! В годы проклятого дуче и Гитлера,— мрачно произнес Антонио.
— О святая Мария! — прошептала Лаура.— Накажи всех, кто хочет смерти нашим детям.
Джузеппе медленно пошел по дороге, всматриваясь в следы, оставленные протекторами машин.
— Вот «пирелли». В этих окрестностях такой машины нет ни у кого. Чужая... На ней-то они и приехали,—
сказал Джузеппе. Он даже присел на корточки, рассма-тривая отпечатки протекторов.
Но ни Лаура, ни Антонио не могли уловить разницы между следами, оставленными колесами машин. Джузеппе стал снова медленно исследовать дорогу.
— Здесь что-то происходило,— сосредоточенно бормотал он.— Да, на «пирелли» ехали преступники. Вот они, не доезжая до плиты, притормозили...— Он пошел быстрее.— Здесь водитель снова дал газ. Невероятно... как машина завиляла...
— Может, отказало рулевое управление? — неуверенно проговорил Антонио.
— Ничуть не бывало... здесь другое...— Джузеппе шаг за шагом приближался к пропасти.— Будто шофер играл в какую-то страшную игру — поворачивал то к середине дороги, то к ущелью...
И вдруг он остановился, потом подошел к самому краю обрыва. Там, внизу, ущелье — темная зелень леса.
—- Здесь! — Джузеппе обернулся. Уверен, что они свалились в пропасть именно здесь. Смотрите!
Теперь и Лаура с Антонио увидели раздавленный куст, куски отколовшегося края дороги, где падала машина.
«Настигла их божья кара»,— подумала Лаура, не испытывая ни сочувствия, ни жалости...
— Да, смерть бывает разной,— как бы отвечая собственным мыслям, пробормотал Антонио и взял за руку Лауру.
— В селенье все узнаем,— сказал Джузеппе. Молча ехали они обратной дорогой в Канталупо.
— Я завезу вас к компаньо Казанова,— сказал Джузеппе, останавливаясь возле таверны.
Навстречу им уже спешил хозяин.
— Спасибо, спасибо, что приехали! — И поцеловал в лоб Лауру.— Поживете у меня. Никуда вас не отпущу!
- Мы ненадолго...— начал было Антонио.
Но Казанова ничего не хотел слушать. Пусть отдыхают. Здесь достаточно места. А уж чтобы они ни в чем не нуждались — сам позаботится. Но прежде всего им — особенно Лауре— надо отдохнуть с дороги.
- А уж завтра, в воскресенье утром,—это он сказал, обращаясь к Джузеппе,— жду всех к себе. - Разговоры потом, сейчас отдыхать...- твердил он.
Лаура с наслаждением вытянулась на пахнувшем травами покрывале, которым был застлан самодельный диван. В печи потрескивал огонь, и, утомленная дорогой и переживаниями, она задремала.
Просыпаясь, слышала негромкие слова своего деда, Казановы, Джузеппе и снова засыпала. И вдруг среди ночи — было уже поздно, потому что дрова в печи догорели,— она проснулась.
За окном возбужденно говорили. Стучали в дверь, и, когда ее открыли, Лаура поняла: что-то вносят в таверну. Она села на постели, прислушиваясь. По возгласам — «осторожней», «заноси его влево», «положите сюда, на лавку» — поняла: принесли не что-то, а кого-то, какого-то человека. Дверь была приоткрыта, но в тусклом свете молодого месяца невозможно было различить, что происходит в соседней комнате.
— Он весь изломан. Сначала боялись его пошевелить.— Голос был детский.— Едва притронешься — он начинает кричать и в себя не приходит...
— Дайте что-нибудь под голову,— донесся глухой простуженный бас.
— Сейчас...— встревоженно произнес Казакова.— Вот подушка, подложи ему под голову, я помогу... Потом вскрик, негромкий стон...
— Первые дни мы вливали ему в рот молоко и не трогали,— снова заговорил мальчик.— Когда несли, бо-ялись — умрет по дороге.
— Сейчас приготовлю отвар из трав... Компаньо Антонио, зажги лампу,— распорядился Казанова, - принеси, рагаццо, из кухни воды, компаньо Антонио покажет, где стоит бочка.
Лаура быстро одевалась, надо помочь мужчинам.
— Видно, свалился со скалы... Счастье, что на выступе кусты самшита задержали... а то бы...
Щурясь от света, Лаура вошла в комнату. Старый пастух в бараньей безрукавке придерживал голову лежавшего на лавке человека, а Казанова осторожно вливал ему в рот какую-то зеленоватую жидкость.
— Глотни, ну еще раз глотни настойки, сразу полегчает,— бормотал Казанова.
Лаура приблизилась и в ужасе вскрикнула. Перед ней в окровавленных тряпках лежал Джованни. Видимо, ее голос, в котором было столько боли, страха, отчаяния,
привел в себя умирающего. Веки его дрогнули, и он хрипло забормотал:
— Мацкольцони... Мацкольцони...— Он умолк, словно обессиленный этими несколькими словами.
Лаура упала на колени возле мужа и шептала:
— Не умирай, не умирай, Джованни, я с тобой... Возле нее остановился Антонио. Мелко дрожал таз,
который он держал в руках. Поставив его на стол, старик осторожно поднял с колен внучку, и она уткнулась лицом ему в грудь.
Джованни сделал еще несколько глотков.
— Надо врача, где взять врача?! — словно опомнившись, обернулась к Казанове Лаура.
— Здесь нет врача,— сказал пастух.— Но компаньо Казакова сумеет лучше ученого профессора сделать.
Мальчик молча налил в таз воду из кувшина.
— Пойдем, друзья,— Казанова, оставив Антонио и Лауру возле раненого, повел пастухов в угол комнаты.— Здесь вяленое мясо, лепешки. Вот вино. Выходите из селенья так, чтобы никто вас не видел.
— Как в давние времена,— пробасил пастух.
— Ты меня правильно понял. А то может получиться, что зря вы его спасали.
Пастухи попрощались...
— Не.знаю, как благодарить...— кусая губы, говорила Лаура.— У меня ничего... вот только...— Она хотела снять с пальца кольцо.
— Вы в горах,— сурово остановил ее Казанова.— Здесь свои законы.
Когда они вышли, Антонио вопросительно взглянул на хозяина дома. И то, что столь сдержанно говорил пастух и ни о чем не расспрашивал Казанова, а главное — предупреждение держать все в тайне, насторожило старика.
Казанова многозначительно кивнул на дверь. Он явно не хотел ничего говорить при Лауре и, только усевшись на скамью под оливковым деревом, пояснил: на дне ущелья в речке видели сгоревшую разбитую машину,
— Пустую? — спросил Антонио.
— Нет. Но близко он не подходил...
— Кто-нибудь сообщил в полицию?
— Нет! Конечно, нет!..— резко бросил Казанова. Даже в ночных сумерках было видно, как гневно блеснули его глаза.— Мы так решили: в машине те, что стреляли в наших... Всё сходится!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Агостино продолжает нести какую-то чепуху. А чем сейчас заняты и кузове Генри и Джанкарло? То и дело оттуда доносится: «Крепи!», «Разверни!», «Нет, так не пойдет...»
О мадонна, за что только не берется человек, никак пулемет устанавливают. Правда, собственными руками не убиваешь, не грабишь. Да разве это не одно и то же: привозить бандитов, потом удирать, увозя их с места преступления?
— Аванти! — весело крикнул Агостино, направляясь к кабине. Настроение у него такое, будто выбрались они на веселый пикник.
Как только машина двинулась, Джованни, наклонившись к Агостино, негромко спросил:
— Ну что?.. Я видел.
Тот похлопал его по плечу:
— Успокойся!.. И... никаких вопросов...
— Агостино! Это что, дорога в ад?
— Говорю же, успокойся. Крови не будет! Клянусь! Никакой крови... Сам увидишь. И всё, всё... ты не спрашивал, я не отвечал. И чтоб это... в последний раз.
Джованни судорожно сжал руль. «Крови не будет». Для чего же тогда оружие? Не сказал же Агостино: тебе померещилось!.. Тогда зачем? Никого даже не испуга
ешь — дорога совершенно безлюдна. Лишь где-то в стороне, вероятно, на уступе скалы, несколько едва приметных огоньков — селенье.
Но вот и оно осталось позади. Сейчас пулемет был направлен в сторону ущелья, которое угадывалось справа от дороги.
И вдруг неожиданно вдали, почти на отвесном склоне слева Джованни увидел светящееся, дрожащее в темноте пятно. Когда подъехали ближе, свет фар выхватил из мрака колоссальную белую плиту, уходившую вверх вместе со скалой. На этом будто светящемся снежном мраморе было что-то написано, что именно, Джованни разобрать не успел, глянул на дорогу...
Машина промчалась мимо.
— Здесь надо развернуться,— через некоторое время сказал Агостино, указывая на небольшую площадку, за которой угадывалось какое-то каменное строение.
Разворачивался он медленно, стараясь рассмотреть, что там в стороне темнеет.
— Похоже на разрушенный замок...— полувопросительно произнес он.
— Памятник был! Кусок скалы свалился... Давай левее, еще левее!.. Осторожнее! — И уже выкрикнул:— Задние колеса!
Но Джованни удержал фургон, и колеса не соскользнули с обрыва.
Дорога закончилась здесь площадкой, усыпанной камнями,— видно, обломок горы обрушился с большой высоты и буквально раздробил памятник. Но почему его воздвигли в таком глухом месте — среди гор, рядом с глубоким ущельем? Но если уж воздвигли, что ж не позаботились власти сделать более широкую дорогу?
— Стоп!.. Разомнитесь! — Крикнул Генри. Агостино тут же продублировал команду и добавил:
— Выходи!
Джованни выключил зажигание и остался сидеть за рулем. Он устал, хотелось несколько минут подремать, откинувшись на спинку сиденья.
— Твой напарник совсем оглох?! — насмешливо спросил Джанкарло, когда Агостино вышел из кабины.
Генри стоял в стороне, распечатывая пачку «Мальборо».
Агостино обошел фургончик и, тронув за плечо друга, негромко сказал:
— Вылезай! Им хочется покомандовать. Я бы повел машину назад,— все так же тихо продолжал он.— Но был уговор — за рулем только ты!
— Разве я отказываюсь?! — зевнув, Джованни выг брался из кабины и с досадой проговорил: — Просто не понимаю: трястись по такой дороге, чтобы покурить возле развалин памятника?
— Заткнись! — резко бросил Агостино, в его таких знакомых зеленоватых глазах вспыхнула злость: Джованни невольно обернулся.
Позади них, покуривая, стоял Генри. Значит, это его испугался преданный друг?! Оба отошли в сторону, но Джованни расслышал, как Генри мрачно бросил:
— Я с самого начала был против... Займись-ка своим дружком!
Джованни, ругая себя за несдержанность, сел на камень. Действительно, какое ему дело, зачем они приехали. Получай деньги и остального не касайся. Видно, нервы сдали—вот и разболтался. Впредь надо следить за собой.
Вокруг стояла будто осязаемая тишина. Горы сливались с небом и, казалось, отделили эту темную чашу, дорогу, площадку и ущелье —от всего мира. Вдали прозвучал зловещий крик совы. И снова тишина... тишина
— Аванти! — приказал Генри.
И снова мелькает справа гранитная стена, слева холодом дышит ущелье...
— Сбавь скорость! — бросил через плечо Агостино Он смотрел сейчас не на дорогу, а на гору, поднимавшуюся к звездам.
Впереди показалась беломраморная плита, мимо которой они недавно проезжали.
А вот уже, явственно различимы строки, вспыхнувшие золотом в свете фар.
— Стоп! Стоп! — гаркнул Генри.
Джованни, затормозил и вдруг, в одно мгновенье, все понял. Это была та самая мемориальная доска о которой говорил Джино. И золотом написанные имена — имена погибших здесь, в ущелье, партизан. Слышалось даже проникновенно сказанное: «Наша святыня»
Из окна фургона ударил пулемет, высекая белые, красные, зеленые огоньки...
В мрамор били пули, убивая имена уже убитых
Джованни, весь похолодев, стиснул зубы и, резко нажав на педаль, рванул машину. Очередь полоснула мимо мрамора по гладкой поверхности скалы.
Агостино схватил его за плечо, злобно, с неприкрытой ненавистью:
— Не дергайся, кретин!
Но Джованни будто слышал иные голоса. Голоса Лауры, Антонио, Джино: предатель!.. предатель!.. предатель!.. Словно эхом в горах: предатель!.. И стоны тех, кого снова расстреливали так подло, трусливо...
Из кузова, развернув пулемет, продолжали строчить, раздавались проклятья. Но пули цокали по стене, не попадая в цель.
— Остановись, гаденыш! — и Агостино выхватил пистолет, навалившись на Джованни.—Тормози!
Однако выстрелить он не мог, потому что тот, изловчившись, плечом ударил его под локоть.
Агостино пытался ногой столкнуть с акселератора ботинок Джованни, тянулся к рычагу сцепления, к ключу зажигания.
Но Джованни только крепче стиснул зубы. Он был недвижим, как каменная глыба...
Все это длилось лишь секунды.
— Мацкольцони!.. Мацкольцони!..— свирепо бормотал он сквозь стиснутые зубы, вписывая машину в кривую обрыва.
Агостино все понял и в отчаянии пытался перехватить руль, отвернуть от ущелья.
Но Джованни намертво прикипел к баранке и, лишь плечом оттолкнув от себя Агостино, еще круче повернул руль.
Машина нависла над ущельем.
«Звериный, какой-то утробный рев раздался из кузова.
— Я всегда чувствовал...— захлебнулся в крике и Агостино.
Это последнее, что слышал Джованни. Он рванул дверцу кабины и бросился в пропасть— пусть гибель, только не рядом с ними...
Раздался оглушительный удар, и рыжее пламя полыхнуло в синей тишине гор...
Через какие-то мгновения летящий огненный болид, ударившись о камни, был разорван на куски, и они еще пламенели в синей тишине гор.
ГЛАВА 14
— Ты совсем извелась, моя девочка,— ласково говорил Антонио.— Не может вот так просто исчезнуть человек. Задержался... Придет... Наберись терпенья.— Он говорил и говорил, чтоб как-то успокоить Лауру.
Когда прошли сутки, а Джованни все не возвращался, она побежала в порт. Вот тогда-то и выяснилось, что ее мужа уволили еще осенью.
— Значит, он лгал! Все время лгал! — в отчаянии твердила Лаура.— Именно тогда он был груб... А потом где работал? Куда исчезал по ночам? Он оставил меня... оставил,— сквозь слезы повторяла она.
Антонио ходил в полицию. Но там без особого внимания его выслушали. Мало ли безработных покидают семьи и уезжают куда глаза глядят? Конечно, пообещали начать розыски, но ни Лаура, ни ее дед в это не очень-то верили. Старик еще несколько раз заходил в полицию, все безрезультатно. Он не знал, что предпринять, как успокоить внучку, с кем посоветоваться. Не мог Джованни так низко поступить. Он честно признался в более страшном. Сейчас, когда старику открылась вся правда о Филиппо, не мог он плохо думать о Джованни. Чего только не случается в жизни... Всего не предугадаешь! Ну, а в отношении работы в порту... не хотел парень расстраивать Лауру, вот и молчал.
Наконец старик решил поехать с внучкой в Канталупо. Там, среди друзей, будет легче. Может, они что-нибудь посоветуют. Невозможно сидеть, ничего не предпринимая, и видеть отчаяние Лауры. Ее состояние передавалось Антонио, и он чувствовал себя совсем беспомощным. Не приведи бог, если еще с ним случится беда,.. Бедная девочка останется совсем одна в чужом городе, да еще ожидая ребенка.
Лаура не стала возражать, когда он предложил поехать в селенье. А вдруг Джино, Казанова или кто-нибудь из партизан что-то узнают?
И снова Антонио пошел в овощную лавку к Леонардо, и тот же шофер Джузеппе повез их в Канталупо. Зная о беде, постигшей Лауру, он ни о чем не спрашивал и старался отвлечь ее от тяжких дум всевозможными историями, случившимися во время его поездок. На этот раз Антонио примостился в кузове на пустых корзинах из-под овощей.
Там, в Канталупо, товарищи его сына. Они помогут дочери Филиппо. Они — единственная надежда, единственные близкие люди, хоть и знает он, Антонио, их недавно.
На этот раз фургон почему-то не так трясло, и по всем приметам они уже подъезжали к Канталупо. Но шофер не свернул в селенье, а вел машину дальше. Антонио даже подумал — уж не подвела ли память. Но потом догадался: Джузеппе, очевидно, хочет показать Лауре мраморную плиту и ущелье, где сражался ее отец.
Когда грузовик остановился, Джузеппе выскочил из кабины и помог сойти Лауре. Антонио поднялся с корзин, выглянул из фургона и обмер.
Мраморная плита была забрызгана кровью. Из каждого отверстия, куда ударила пуля, проступила капля алой крови, горевшей в зареве восходящего солнца.
— Партизаны закрасили охрой ранения на белом мраморе,— сняв берет, сказал Джузеппе.
— Кто? Кто стрелял? — угрюмо спросил Антонио.
— Неофашисты или молодчики из «красных бригад». Мало ли всякой нечисти...— комкая берет, ответил Джузеппе.— Посмотрите, сколько пуль, с какой ненавистью они расстреливали имя нашего гиганта Федора.
Лаура широко открытыми глазами смотрела на кровавые пятна. Нет, это не только надругательство над мертвыми, это вызов!
— Они угрожают живым! — прошептала она, непроизвольно скользнув ладонями к своей округлой талии.
— Проклятие! — Антонио был бледен. Если б встретился кто-либо из них... Нет, он не настолько стар, чтоб не задушить ублюдка вот этими руками...
— Так это правда, все правда...— тихо сказала Лаура. Разве не то же самое говорили Энрико, Джино, Казанова? Вот она, живая угроза! Когда же такое было, чтобы люди оскверняли святыню?!
— Было, девочка, было! В годы проклятого дуче и Гитлера,— мрачно произнес Антонио.
— О святая Мария! — прошептала Лаура.— Накажи всех, кто хочет смерти нашим детям.
Джузеппе медленно пошел по дороге, всматриваясь в следы, оставленные протекторами машин.
— Вот «пирелли». В этих окрестностях такой машины нет ни у кого. Чужая... На ней-то они и приехали,—
сказал Джузеппе. Он даже присел на корточки, рассма-тривая отпечатки протекторов.
Но ни Лаура, ни Антонио не могли уловить разницы между следами, оставленными колесами машин. Джузеппе стал снова медленно исследовать дорогу.
— Здесь что-то происходило,— сосредоточенно бормотал он.— Да, на «пирелли» ехали преступники. Вот они, не доезжая до плиты, притормозили...— Он пошел быстрее.— Здесь водитель снова дал газ. Невероятно... как машина завиляла...
— Может, отказало рулевое управление? — неуверенно проговорил Антонио.
— Ничуть не бывало... здесь другое...— Джузеппе шаг за шагом приближался к пропасти.— Будто шофер играл в какую-то страшную игру — поворачивал то к середине дороги, то к ущелью...
И вдруг он остановился, потом подошел к самому краю обрыва. Там, внизу, ущелье — темная зелень леса.
—- Здесь! — Джузеппе обернулся. Уверен, что они свалились в пропасть именно здесь. Смотрите!
Теперь и Лаура с Антонио увидели раздавленный куст, куски отколовшегося края дороги, где падала машина.
«Настигла их божья кара»,— подумала Лаура, не испытывая ни сочувствия, ни жалости...
— Да, смерть бывает разной,— как бы отвечая собственным мыслям, пробормотал Антонио и взял за руку Лауру.
— В селенье все узнаем,— сказал Джузеппе. Молча ехали они обратной дорогой в Канталупо.
— Я завезу вас к компаньо Казанова,— сказал Джузеппе, останавливаясь возле таверны.
Навстречу им уже спешил хозяин.
— Спасибо, спасибо, что приехали! — И поцеловал в лоб Лауру.— Поживете у меня. Никуда вас не отпущу!
- Мы ненадолго...— начал было Антонио.
Но Казанова ничего не хотел слушать. Пусть отдыхают. Здесь достаточно места. А уж чтобы они ни в чем не нуждались — сам позаботится. Но прежде всего им — особенно Лауре— надо отдохнуть с дороги.
- А уж завтра, в воскресенье утром,—это он сказал, обращаясь к Джузеппе,— жду всех к себе. - Разговоры потом, сейчас отдыхать...- твердил он.
Лаура с наслаждением вытянулась на пахнувшем травами покрывале, которым был застлан самодельный диван. В печи потрескивал огонь, и, утомленная дорогой и переживаниями, она задремала.
Просыпаясь, слышала негромкие слова своего деда, Казановы, Джузеппе и снова засыпала. И вдруг среди ночи — было уже поздно, потому что дрова в печи догорели,— она проснулась.
За окном возбужденно говорили. Стучали в дверь, и, когда ее открыли, Лаура поняла: что-то вносят в таверну. Она села на постели, прислушиваясь. По возгласам — «осторожней», «заноси его влево», «положите сюда, на лавку» — поняла: принесли не что-то, а кого-то, какого-то человека. Дверь была приоткрыта, но в тусклом свете молодого месяца невозможно было различить, что происходит в соседней комнате.
— Он весь изломан. Сначала боялись его пошевелить.— Голос был детский.— Едва притронешься — он начинает кричать и в себя не приходит...
— Дайте что-нибудь под голову,— донесся глухой простуженный бас.
— Сейчас...— встревоженно произнес Казакова.— Вот подушка, подложи ему под голову, я помогу... Потом вскрик, негромкий стон...
— Первые дни мы вливали ему в рот молоко и не трогали,— снова заговорил мальчик.— Когда несли, бо-ялись — умрет по дороге.
— Сейчас приготовлю отвар из трав... Компаньо Антонио, зажги лампу,— распорядился Казанова, - принеси, рагаццо, из кухни воды, компаньо Антонио покажет, где стоит бочка.
Лаура быстро одевалась, надо помочь мужчинам.
— Видно, свалился со скалы... Счастье, что на выступе кусты самшита задержали... а то бы...
Щурясь от света, Лаура вошла в комнату. Старый пастух в бараньей безрукавке придерживал голову лежавшего на лавке человека, а Казанова осторожно вливал ему в рот какую-то зеленоватую жидкость.
— Глотни, ну еще раз глотни настойки, сразу полегчает,— бормотал Казанова.
Лаура приблизилась и в ужасе вскрикнула. Перед ней в окровавленных тряпках лежал Джованни. Видимо, ее голос, в котором было столько боли, страха, отчаяния,
привел в себя умирающего. Веки его дрогнули, и он хрипло забормотал:
— Мацкольцони... Мацкольцони...— Он умолк, словно обессиленный этими несколькими словами.
Лаура упала на колени возле мужа и шептала:
— Не умирай, не умирай, Джованни, я с тобой... Возле нее остановился Антонио. Мелко дрожал таз,
который он держал в руках. Поставив его на стол, старик осторожно поднял с колен внучку, и она уткнулась лицом ему в грудь.
Джованни сделал еще несколько глотков.
— Надо врача, где взять врача?! — словно опомнившись, обернулась к Казанове Лаура.
— Здесь нет врача,— сказал пастух.— Но компаньо Казакова сумеет лучше ученого профессора сделать.
Мальчик молча налил в таз воду из кувшина.
— Пойдем, друзья,— Казанова, оставив Антонио и Лауру возле раненого, повел пастухов в угол комнаты.— Здесь вяленое мясо, лепешки. Вот вино. Выходите из селенья так, чтобы никто вас не видел.
— Как в давние времена,— пробасил пастух.
— Ты меня правильно понял. А то может получиться, что зря вы его спасали.
Пастухи попрощались...
— Не.знаю, как благодарить...— кусая губы, говорила Лаура.— У меня ничего... вот только...— Она хотела снять с пальца кольцо.
— Вы в горах,— сурово остановил ее Казанова.— Здесь свои законы.
Когда они вышли, Антонио вопросительно взглянул на хозяина дома. И то, что столь сдержанно говорил пастух и ни о чем не расспрашивал Казанова, а главное — предупреждение держать все в тайне, насторожило старика.
Казанова многозначительно кивнул на дверь. Он явно не хотел ничего говорить при Лауре и, только усевшись на скамью под оливковым деревом, пояснил: на дне ущелья в речке видели сгоревшую разбитую машину,
— Пустую? — спросил Антонио.
— Нет. Но близко он не подходил...
— Кто-нибудь сообщил в полицию?
— Нет! Конечно, нет!..— резко бросил Казанова. Даже в ночных сумерках было видно, как гневно блеснули его глаза.— Мы так решили: в машине те, что стреляли в наших... Всё сходится!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20