Во многих языках эти значения передаются разными словами. Например, значения ‘почва, грунт’ и ‘суша’ по-немецки передаются словами Grund [грунд] u Land [ланд], по-английски—ground [грaунд] и land [лэнд], а ‘планета Земля’ в немецком языке будет Erde [э?рде], в английском — Earth [э: с]. Следовательно, в этих языках не может возникнуть проблемы, с которой мы столкнулись в ответе А. М. Волкова. В немецком и английском языках возможен лишь вполне законный вопрос о том, есть ли на Луне почва, грунт, ибо, естественно, никто не будет спрашивать, есть ли на Луне… планета Земля.
Читатель А. М. Волкова, видимо, рассуждал примерно так: если на планете Земля поверхностный её слой называется землей, то на планете Луна он должен называться луной. Здесь сказывается магическое действие языка, который в данном случае два разных понятия обозначает одним и тем же словом. Носителю такого языка иногда бывает столь же трудно разобраться в разных значениях одного и того же слова, как, например, дальтонику отличить красный цвет от зелёного.
Чтобы пояснить суть рассмотренной ошибки, сошлёмся на специально доведённую ad absurdum (до нелепости) параллель. Если на железнодорожной станции Зима самое холодное время года называется зимой, то значит ли это, что, например, в Москве это время года должно называться Москвой?
Прилунение и лунотрясение
Космическая эра привела к появлению в нашем языке большого количества «космических» слов и терминов. Некоторые из них удачны и, видимо, прочно вошли в состав русского языка. Но излишнее увлечение слово- и терминотворчеством (чем особенно грешат журналисты) привело к созданию ряда явно неудачных слов и к определённому разнобою в «космической» терминологии.
Когда первая советская космическая ракета достигла поверхности Луны, в русском языке появились новые слова прилуниться и прилунение. Конечно, можно было бы сохранить старое, уже знакомое нам слово приземлиться. Но в этом случае, по мнению создателей новых слов, в сочетании приземлиться на Луне появилось бы этимологическое противоречие (типа красные чернила). Чтобы избежать этого противоречия, в русский язык ввели новый глагол: прилуниться.
Новые слова на первых порах, естественно, были встречены с большим энтузиазмом. Но теперь, видимо, наступило время спокойно рассмотреть слова, которые возникли в последние годы.
К сожалению, при создании слов прилуниться и прилунение проявился уже знакомый нам этимологический «дальтонизм», не различающий отдельных значений слова земля. Какое из отмеченных выше значений лежит в основе глагола приземлиться? Конечно же, значение ‘твердая поверхность, грунт’ или ‘суша’, но не ‘планета Земля’. Из чего это видно? Во-первых, из наличия противопоставления приземлиться — приводниться. Приземлиться имеет значение ‘совершить посадку на твёрдой поверхности, на суше’, а не ‘войти в соприкосновение с планетой Земля’. Характерно, что космические корабли не только приземляются, но и приводняются.
Иначе говоря, даже применительно к космическим полётам глагол приземлиться не имеет того значения, отправляясь от которого можно было бы создать ему параллель прилуниться. Если же наш глагол приземлиться (как и немецк. landen [лaнден] или английск. to land [ту лэнд]) означает ‘совершить посадку на земле’ (а не на Земле), то его лунный «двойник» прилуниться оказывается образованным от той самой луны, которую можно брать в горсточку и бросать.
То же самое нужно сказать и о термине лунотрясение. Ведь «трясётся» не планета Земля или Луна, а отдельные участки коры, то есть поверхностного слоя планеты. Поэтому данный термин также трудно признать удачным. Но может быть, не стоит поднимать этого вопроса? Ведь если благополучно здравствует в нашем языке громоотвод, то почему бы не быть в нем и лунотрясению? Думается, однако, что едва ли разумно в наши дни пускать на самотек важное дело создания новых терминов.
Прилуниться ипримеркуриться
Логические и этимологические ошибки юли неточности, допущенные при создании слов прилуниться и лунотрясеиие, в конце концов не могут решить вопроса о будущем этих слов. Гораздо опаснее другой недостаток рассматриваемых неологизмов (новых слов).
В марте 1966 года очередная советская космическая ракета вошла в соприкосновение с планетой Венера. Следуя той же логике, что и в случае с прилунением, мы должны были бы сказать, что ракета привенерилась, а в дальнейшем можно было бы ожидать появления в русском языке глаголов примарсилась. примеркурилась, приплутонилась и т. п. В одном из юмористических рассказов была описана космическая экспедиция, которая достигла одной из планет созвездия Гончих Псов. Начальник экспедиции послал на Землю радиограмму, сообщая, что корабль благополучно «присобачился» на заданной планете.
Очевидно, что такой путь выработки новых терминов никак нельзя признать удачным. В данном случае необходим какой-то общий термин, обозначающий факт соприкосновения ракеты с планетой, независимо от названия последней. Как будет конкретно решён этот вопрос в русском языке, сейчас сказать трудно. Возможно, что появится новое или будет использовано какое-то старое слово, этимологически не связанное ни с одним из названий планет (слова типа сесть или совершить посадку). Но теоретически исключить нельзя и такой возможности, как использование глагола приземлиться в сочетаниях приземлиться на Луне, на Марсе, на Нептуне и т. д.
Впрочем, уже сейчас выражение мягкая посадка на Луне приходит на смену прилунению, геология Луны встречается чаще, чем лунология илиселенология[114].
Было бы проще всего заменить начальное гео- наших «земных» научных терминов начальным луно- или селено-. Но вся беда в том, что, например, вновь образованное слово селенология начинает в русском языке восприниматься не как ‘геология Луны’, а как ‘наука о Луне’. Причина этого — словообразовательно-семантическая модель: антропология ‘наука о человеке’ (греч. anthropos [aнтхро: пос] ‘человек’), ихтиология ‘наука, изучающая рыб’ (отдел зоологии, от греч. ichthys [ихтхю?с] ‘рыба’), минералогия ‘наука о минералах’ и т. п. В этом отношении слово геология этимологически «неточно»: оно означает не науку о земле вообще (греч. ge [ге:] ‘земля’), а только о земных недрах.
Вот почему в газетах мы на каждом шагу встречаемся с геологическими процессами на Луне, с геометрической структурой поверхности Луны, с геодезическими измерениями и даже с землеройным устройством на Луне. Деэтимологизация первого компонента сложных слов на гео- позволяет на базе нашей «земной» терминологии выработать такие общие термины, которые кажутся одинаково пригодными на любой планете солнечной (да и не только солнечной) системы. Если же мы будем создавать «частную» терминологию для каждого небесного тела, мы не сможем передать даже такой простой газетной фразы, как, например: «Что может дать науке сравнение геологической истории разных планет?» («Известия», 21.11.1970 г.). Ведь на Луне эта история будет селенологической, а на Плутоне — плутологической, на Венере ? афродитологической[115].
А что об этом думают геологи-селенологи?
Г. И. Миськович в журнале «Русская речь» (1971, № 5, стр. 71) приводит интересный ответ учёного, занимающегося вопросами геологии Луны и планет. К. Б. Шинкаревой был задан вопрос, почему она в своей речи пользуется (применительно к Луне) словом геологи, а не селенологи. К. Б. Шинкарева ответила: «Это вопрос пока дискуссионный. Ведь наступит время, и нам придётся вплотную заняться Марсом, Меркурием… Как тогда именовать специалистов по этим планетам? Да и стоит ли всякий раз менять нашу «земную» терминологию?» («Правда», 22.09.1970 г.).
Следовательно, одним из важнейших средств создания общих терминов в рамках новой космической лексики может явиться деэтимологизация наших более конкретных «земных» слов. Не стоит сейчас задаваться вопросом о том, какие из недавно созданных «космических» слов удержатся в языке, а какие — нет. Наша задача — более строго относиться к созданию новых слов, учитывая при этом не только этимологический фактор, но и роль деэтимологизации в истории языка.
Итак, на примерах словоупотребления и словотворчества мы убедились в практической значимости деэтимологизации, в том, что деэтимологизация была и остаётся одним из важнейших языковых средств в процессе выработки общих понятий и терминов. Именно частичная деэтимологизация слова чернила, несмотря на его очевидную связь с прилагательным чёрный, позволяет нам свободно пользоваться сочетаниями синие, зелёные и т. д. чернила, а не создавать для каждого отдельного случая самостоятельные слова типа «синила», «краснила», «зеленила». И даже в сочетании чёрные чернила никто сейчас не усмотрит тавтологии типа масло масляное.
Все приведённые выше примеры говорят о том, что деэтимологизация — это закономерное явление в истории языка, а не нарушение его норм, не «порча», которая ведёт к созданию этимологических нелепостей. Стремление устранить из языка всё то, что противоречит этимологии слов, может привести не к «очищению», а только к обеднению нашего языка.
Глава двадцать первая Этимологизация новых слов
Прежде всего, необходимо оговориться: понятие «новое слово» — весьма и весьма условно. Отношения и связи между неологизмами (новыми словами) и архаизмами (устаревшими словами) в языке могут переплетаться самым причудливым образом. Поясним это утверждение несколькими примерами.
Устаревшие неологизмы и возрождённые архаизмы
Как вы думаете, много ли лет нашему слову танк? В русский язык оно проникло из английского в годы Первой мировой и гражданской войн. Ещё позднее пришло к нам слово танкетка ‘малый быстроходный танк’, которое было «обыграно» при создании нового слова танкетки ‘вид лёгкой женской обуви’. В конце 1940-х годов это было одно из самых употребительных названий женской обуви. А многие ли его сейчас знают, и часто ли оно употребляется в русском языке конца ХХ — начала XXI века? Вот вам пример нового слова, которое уже успело стать устаревшим.
Между тем такие слова, как небо, луна, мать, брат, новый, два, дом и многие другие, существуют в нашем языке и в языке наших предков не один десяток столетий. И несмотря на свой весьма почтенный возраст, они не воспринимаются нами как слова устаревшие.
Особенно часто можно наблюдать устаревание, а порой и полное отмирание неологизмов иноязычного происхождения, когда они вытесняются словами родного языка. Так, заимствованное слово геликоптер было вытеснено русским словом вертолёт, аэроплан— словом самолёт, авиатор — лётчик и т. д. Немало подобного рода примеров можно привести из области спортивной лексики: голкипер — вратарь, бек — защитник, хавбек — полузащитник, корнер — угловой (удар).
Навсегда ли уходят из языка, из его активного «арсенала» устаревшие слова? Часто — да, но иногда — нет. Так, например, слово майор стало устаревшим в русском языке после того, как соответствующее звание, введённое Петром I, было упразднено в конце XIX века.[116] После введения в Советской Армии воинского звания майор слово это пережило в русском языке своё второе рождение.
Нечто аналогичное произошло и со словом ударник ‘передовик производства’. В 1930-е годы оно было вытеснено в данном значении словом стахановец[117].
Но вот прошло совсем немного лет (с точки зрения многовековой истории языка), и в послевоенное время снова стали пользоваться словом ударник в значении ‘передовик производства’.
Иногда возрождённые архаизмы приобретают в языке совсем не то «звучание», которое они когда-то имели. Так, ковер-самолёт русских народных сказок или диалектное слово самолёт а) ‘вид парома’ и б) ‘ткацкий челнок’ имеют мало общего с современным летательным аппаратом — самолётом. Едва ли узнал бы себя в современном футбольном или хоккейном вратаре прежний вратарь — ‘привратник’.
Интересно, что рассмотренные нами особенности, проявляющиеся в истории слов, были отмечены ещё Горацием, который писал:
«Многие из тех слов, которые уже исчезли, возродятся, а те, которые сейчас в почёте, — исчезнут (из языка)».
«Ближняя» этимология
До сих пор наше основное внимание привлекали такие слова, этимология которых может быть выявлена с помощью индоевропейских фонетических соответствий, реконструкций древнейшей словообразовательной структуры слова и т. д. Иначе говоря, нам постоянно приходилось обращаться к индоевропейской или, по крайней мере, праславянской эпохе.
Но есть слова, которые возникли в нашем языке совсем недавно, например 5, 50 или 500 лет тому назад. Не удивляйтесь, что здесь в один ряд поставлены столь различные временные промежутки. С точки зрения индоевропейской древности, слова, возникшие и 5, и 500 лет тому назад, вполне могут рассматриваться как «новые». Правда, при этом нужно учитывать специфику той лексики, которая отражает широкие международные культурные связи и технический прогресс последних столетий.
В целом слова, этимологизация которых не требует обращения к разного рода праславянским и индоевропейским реконструкциям, мы и будем в данной главе именовать (условно, как мы уже убедились) «новыми» словами. Н. М. Шанский этимологизацию такого рода слов относит к разряду «ближней» этимологии, в отличие от этимологии «дальней», которая должна принимать во внимание материал родственных индоевропейских языков.
Трудные «новички»
На первый взгляд может показаться, что «ближняя» этимология намного легче «дальней». Но подобное мнение следует признать глубоко ошибочным. Среди новых слов в языке немало таких, этимологию которых установить очень трудно, хотя появились эти слова в русском языке совсем недавно.
Взять хотя бы слово майка. Одни этимологи считают, что оно образовано от существительного май (хотя в мае в майке, пожалуй, холодновато). Другие полагают, что источником нашей майки явилось ка-кое-то заимствование, связанное с польским словом голландского происхождения majtki [мaйтки] ‘матросские штаны’. Но здесь остаётся неясным: каким образом ‘штаны’ превратились в ‘майку’? Третьи считают, что русское слово майка и сербское maja [мaя] ‘майка’ были заимствованы из итальянского maglia [мaлья] или французского maillot [майo] ‘трико; майка’.
И если мы откроем сейчас этимологические словари русского языка, то найдём там отнюдь не одинаковые этимологии слова майка. А ведь первая фиксация этого слова в словарях относится лишь к 30-м годам XX века!
Именно на основании исследования слова майка специально работавший над его этимологией венгерский языковед Л. Киш писал: «Занимаясь ‘новичками’ лексики, этимолог становится скромнее. Если нередко и слова, возникшие почти на наших глазах, трудно поддаются окончательному этимологическому разбору, как же не быть исследователю в своих суждениях о происхождении ‘старых’ слов сугубо осторожным?»
Авторы новых слов
Однако в отдельных случаях нам оказывается известной не только этимология новых слов, но и их создатели. Так, например, автором слова утопия был английский учёный-гуманист XV–XVI веков Томас Мор, слово фауна было создано шведским естествоиспытателем XVIII века К. Линнеем, слово лилипут в начале ХVШ века придумал английский писатель Дж. Свифт. Украинский учёный XVI–XVII веков М. Г. Смотрицкий явился создателем слова деепричастие. Вот ещё небольшой перечень новых слов и их авторов: вандализм (А. Грегуар), газ (Я. Гельмонт), промышленность (Н. М. Карамзин), робот (К. Чапек, осуществивший идею своего брата И. Чапека), заумь (А. Кручёных), оэкранить (И. Северянин).
Выше мы уже видели, что много новых слов и терминов в русском языке создал М. В. Ломоносов. Некоторые из новых слов (в частности, у Ломоносова) представляют собой кальки. Иногда этимология неологизмов прозрачна (заумь, оэкранить), хотя значение слова могло в той или иной степени измениться.
В отдельных случаях нам известны мотивы, которыми руководствовался автор при создании нового слова. Так, слово утопия явно образовано от греческих слов ou [у:] ‘не’ и topos [тoпос] ‘место’. Иначе говоря, Утопия (а так у Томаса Мора назывался остров, где были осуществлены его социальные идеи) — это ‘место, которого нет’. При создании слова газ голландский химик Я. Гельмонт исходил, с одной стороны, из греческого chaos [хaос] ‘хаос’, а с другой — из немецкого Geist [гайст] ‘дух’. А вот какова этимология слова лилипут, мы с полной уверенностью сказать не можем, хотя нам и известен его автор.
Но не всегда «путевку в жизнь» словам дают их создатели. Нередки случаи, когда слово живет в языке тихо и незаметно, и только будучи употреблено в какой-то определённый момент и в определённой ситуации, начинает использоваться активно. Такой, в частности, была история слова оптимизм, которое едва ли с такой быстротой распространилось бы по всей Европе и за её пределами, если бы Вольтер не написал своей блестящей повести «Кандид, или Оптимизм».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Читатель А. М. Волкова, видимо, рассуждал примерно так: если на планете Земля поверхностный её слой называется землей, то на планете Луна он должен называться луной. Здесь сказывается магическое действие языка, который в данном случае два разных понятия обозначает одним и тем же словом. Носителю такого языка иногда бывает столь же трудно разобраться в разных значениях одного и того же слова, как, например, дальтонику отличить красный цвет от зелёного.
Чтобы пояснить суть рассмотренной ошибки, сошлёмся на специально доведённую ad absurdum (до нелепости) параллель. Если на железнодорожной станции Зима самое холодное время года называется зимой, то значит ли это, что, например, в Москве это время года должно называться Москвой?
Прилунение и лунотрясение
Космическая эра привела к появлению в нашем языке большого количества «космических» слов и терминов. Некоторые из них удачны и, видимо, прочно вошли в состав русского языка. Но излишнее увлечение слово- и терминотворчеством (чем особенно грешат журналисты) привело к созданию ряда явно неудачных слов и к определённому разнобою в «космической» терминологии.
Когда первая советская космическая ракета достигла поверхности Луны, в русском языке появились новые слова прилуниться и прилунение. Конечно, можно было бы сохранить старое, уже знакомое нам слово приземлиться. Но в этом случае, по мнению создателей новых слов, в сочетании приземлиться на Луне появилось бы этимологическое противоречие (типа красные чернила). Чтобы избежать этого противоречия, в русский язык ввели новый глагол: прилуниться.
Новые слова на первых порах, естественно, были встречены с большим энтузиазмом. Но теперь, видимо, наступило время спокойно рассмотреть слова, которые возникли в последние годы.
К сожалению, при создании слов прилуниться и прилунение проявился уже знакомый нам этимологический «дальтонизм», не различающий отдельных значений слова земля. Какое из отмеченных выше значений лежит в основе глагола приземлиться? Конечно же, значение ‘твердая поверхность, грунт’ или ‘суша’, но не ‘планета Земля’. Из чего это видно? Во-первых, из наличия противопоставления приземлиться — приводниться. Приземлиться имеет значение ‘совершить посадку на твёрдой поверхности, на суше’, а не ‘войти в соприкосновение с планетой Земля’. Характерно, что космические корабли не только приземляются, но и приводняются.
Иначе говоря, даже применительно к космическим полётам глагол приземлиться не имеет того значения, отправляясь от которого можно было бы создать ему параллель прилуниться. Если же наш глагол приземлиться (как и немецк. landen [лaнден] или английск. to land [ту лэнд]) означает ‘совершить посадку на земле’ (а не на Земле), то его лунный «двойник» прилуниться оказывается образованным от той самой луны, которую можно брать в горсточку и бросать.
То же самое нужно сказать и о термине лунотрясение. Ведь «трясётся» не планета Земля или Луна, а отдельные участки коры, то есть поверхностного слоя планеты. Поэтому данный термин также трудно признать удачным. Но может быть, не стоит поднимать этого вопроса? Ведь если благополучно здравствует в нашем языке громоотвод, то почему бы не быть в нем и лунотрясению? Думается, однако, что едва ли разумно в наши дни пускать на самотек важное дело создания новых терминов.
Прилуниться ипримеркуриться
Логические и этимологические ошибки юли неточности, допущенные при создании слов прилуниться и лунотрясеиие, в конце концов не могут решить вопроса о будущем этих слов. Гораздо опаснее другой недостаток рассматриваемых неологизмов (новых слов).
В марте 1966 года очередная советская космическая ракета вошла в соприкосновение с планетой Венера. Следуя той же логике, что и в случае с прилунением, мы должны были бы сказать, что ракета привенерилась, а в дальнейшем можно было бы ожидать появления в русском языке глаголов примарсилась. примеркурилась, приплутонилась и т. п. В одном из юмористических рассказов была описана космическая экспедиция, которая достигла одной из планет созвездия Гончих Псов. Начальник экспедиции послал на Землю радиограмму, сообщая, что корабль благополучно «присобачился» на заданной планете.
Очевидно, что такой путь выработки новых терминов никак нельзя признать удачным. В данном случае необходим какой-то общий термин, обозначающий факт соприкосновения ракеты с планетой, независимо от названия последней. Как будет конкретно решён этот вопрос в русском языке, сейчас сказать трудно. Возможно, что появится новое или будет использовано какое-то старое слово, этимологически не связанное ни с одним из названий планет (слова типа сесть или совершить посадку). Но теоретически исключить нельзя и такой возможности, как использование глагола приземлиться в сочетаниях приземлиться на Луне, на Марсе, на Нептуне и т. д.
Впрочем, уже сейчас выражение мягкая посадка на Луне приходит на смену прилунению, геология Луны встречается чаще, чем лунология илиселенология[114].
Было бы проще всего заменить начальное гео- наших «земных» научных терминов начальным луно- или селено-. Но вся беда в том, что, например, вновь образованное слово селенология начинает в русском языке восприниматься не как ‘геология Луны’, а как ‘наука о Луне’. Причина этого — словообразовательно-семантическая модель: антропология ‘наука о человеке’ (греч. anthropos [aнтхро: пос] ‘человек’), ихтиология ‘наука, изучающая рыб’ (отдел зоологии, от греч. ichthys [ихтхю?с] ‘рыба’), минералогия ‘наука о минералах’ и т. п. В этом отношении слово геология этимологически «неточно»: оно означает не науку о земле вообще (греч. ge [ге:] ‘земля’), а только о земных недрах.
Вот почему в газетах мы на каждом шагу встречаемся с геологическими процессами на Луне, с геометрической структурой поверхности Луны, с геодезическими измерениями и даже с землеройным устройством на Луне. Деэтимологизация первого компонента сложных слов на гео- позволяет на базе нашей «земной» терминологии выработать такие общие термины, которые кажутся одинаково пригодными на любой планете солнечной (да и не только солнечной) системы. Если же мы будем создавать «частную» терминологию для каждого небесного тела, мы не сможем передать даже такой простой газетной фразы, как, например: «Что может дать науке сравнение геологической истории разных планет?» («Известия», 21.11.1970 г.). Ведь на Луне эта история будет селенологической, а на Плутоне — плутологической, на Венере ? афродитологической[115].
А что об этом думают геологи-селенологи?
Г. И. Миськович в журнале «Русская речь» (1971, № 5, стр. 71) приводит интересный ответ учёного, занимающегося вопросами геологии Луны и планет. К. Б. Шинкаревой был задан вопрос, почему она в своей речи пользуется (применительно к Луне) словом геологи, а не селенологи. К. Б. Шинкарева ответила: «Это вопрос пока дискуссионный. Ведь наступит время, и нам придётся вплотную заняться Марсом, Меркурием… Как тогда именовать специалистов по этим планетам? Да и стоит ли всякий раз менять нашу «земную» терминологию?» («Правда», 22.09.1970 г.).
Следовательно, одним из важнейших средств создания общих терминов в рамках новой космической лексики может явиться деэтимологизация наших более конкретных «земных» слов. Не стоит сейчас задаваться вопросом о том, какие из недавно созданных «космических» слов удержатся в языке, а какие — нет. Наша задача — более строго относиться к созданию новых слов, учитывая при этом не только этимологический фактор, но и роль деэтимологизации в истории языка.
Итак, на примерах словоупотребления и словотворчества мы убедились в практической значимости деэтимологизации, в том, что деэтимологизация была и остаётся одним из важнейших языковых средств в процессе выработки общих понятий и терминов. Именно частичная деэтимологизация слова чернила, несмотря на его очевидную связь с прилагательным чёрный, позволяет нам свободно пользоваться сочетаниями синие, зелёные и т. д. чернила, а не создавать для каждого отдельного случая самостоятельные слова типа «синила», «краснила», «зеленила». И даже в сочетании чёрные чернила никто сейчас не усмотрит тавтологии типа масло масляное.
Все приведённые выше примеры говорят о том, что деэтимологизация — это закономерное явление в истории языка, а не нарушение его норм, не «порча», которая ведёт к созданию этимологических нелепостей. Стремление устранить из языка всё то, что противоречит этимологии слов, может привести не к «очищению», а только к обеднению нашего языка.
Глава двадцать первая Этимологизация новых слов
Прежде всего, необходимо оговориться: понятие «новое слово» — весьма и весьма условно. Отношения и связи между неологизмами (новыми словами) и архаизмами (устаревшими словами) в языке могут переплетаться самым причудливым образом. Поясним это утверждение несколькими примерами.
Устаревшие неологизмы и возрождённые архаизмы
Как вы думаете, много ли лет нашему слову танк? В русский язык оно проникло из английского в годы Первой мировой и гражданской войн. Ещё позднее пришло к нам слово танкетка ‘малый быстроходный танк’, которое было «обыграно» при создании нового слова танкетки ‘вид лёгкой женской обуви’. В конце 1940-х годов это было одно из самых употребительных названий женской обуви. А многие ли его сейчас знают, и часто ли оно употребляется в русском языке конца ХХ — начала XXI века? Вот вам пример нового слова, которое уже успело стать устаревшим.
Между тем такие слова, как небо, луна, мать, брат, новый, два, дом и многие другие, существуют в нашем языке и в языке наших предков не один десяток столетий. И несмотря на свой весьма почтенный возраст, они не воспринимаются нами как слова устаревшие.
Особенно часто можно наблюдать устаревание, а порой и полное отмирание неологизмов иноязычного происхождения, когда они вытесняются словами родного языка. Так, заимствованное слово геликоптер было вытеснено русским словом вертолёт, аэроплан— словом самолёт, авиатор — лётчик и т. д. Немало подобного рода примеров можно привести из области спортивной лексики: голкипер — вратарь, бек — защитник, хавбек — полузащитник, корнер — угловой (удар).
Навсегда ли уходят из языка, из его активного «арсенала» устаревшие слова? Часто — да, но иногда — нет. Так, например, слово майор стало устаревшим в русском языке после того, как соответствующее звание, введённое Петром I, было упразднено в конце XIX века.[116] После введения в Советской Армии воинского звания майор слово это пережило в русском языке своё второе рождение.
Нечто аналогичное произошло и со словом ударник ‘передовик производства’. В 1930-е годы оно было вытеснено в данном значении словом стахановец[117].
Но вот прошло совсем немного лет (с точки зрения многовековой истории языка), и в послевоенное время снова стали пользоваться словом ударник в значении ‘передовик производства’.
Иногда возрождённые архаизмы приобретают в языке совсем не то «звучание», которое они когда-то имели. Так, ковер-самолёт русских народных сказок или диалектное слово самолёт а) ‘вид парома’ и б) ‘ткацкий челнок’ имеют мало общего с современным летательным аппаратом — самолётом. Едва ли узнал бы себя в современном футбольном или хоккейном вратаре прежний вратарь — ‘привратник’.
Интересно, что рассмотренные нами особенности, проявляющиеся в истории слов, были отмечены ещё Горацием, который писал:
«Многие из тех слов, которые уже исчезли, возродятся, а те, которые сейчас в почёте, — исчезнут (из языка)».
«Ближняя» этимология
До сих пор наше основное внимание привлекали такие слова, этимология которых может быть выявлена с помощью индоевропейских фонетических соответствий, реконструкций древнейшей словообразовательной структуры слова и т. д. Иначе говоря, нам постоянно приходилось обращаться к индоевропейской или, по крайней мере, праславянской эпохе.
Но есть слова, которые возникли в нашем языке совсем недавно, например 5, 50 или 500 лет тому назад. Не удивляйтесь, что здесь в один ряд поставлены столь различные временные промежутки. С точки зрения индоевропейской древности, слова, возникшие и 5, и 500 лет тому назад, вполне могут рассматриваться как «новые». Правда, при этом нужно учитывать специфику той лексики, которая отражает широкие международные культурные связи и технический прогресс последних столетий.
В целом слова, этимологизация которых не требует обращения к разного рода праславянским и индоевропейским реконструкциям, мы и будем в данной главе именовать (условно, как мы уже убедились) «новыми» словами. Н. М. Шанский этимологизацию такого рода слов относит к разряду «ближней» этимологии, в отличие от этимологии «дальней», которая должна принимать во внимание материал родственных индоевропейских языков.
Трудные «новички»
На первый взгляд может показаться, что «ближняя» этимология намного легче «дальней». Но подобное мнение следует признать глубоко ошибочным. Среди новых слов в языке немало таких, этимологию которых установить очень трудно, хотя появились эти слова в русском языке совсем недавно.
Взять хотя бы слово майка. Одни этимологи считают, что оно образовано от существительного май (хотя в мае в майке, пожалуй, холодновато). Другие полагают, что источником нашей майки явилось ка-кое-то заимствование, связанное с польским словом голландского происхождения majtki [мaйтки] ‘матросские штаны’. Но здесь остаётся неясным: каким образом ‘штаны’ превратились в ‘майку’? Третьи считают, что русское слово майка и сербское maja [мaя] ‘майка’ были заимствованы из итальянского maglia [мaлья] или французского maillot [майo] ‘трико; майка’.
И если мы откроем сейчас этимологические словари русского языка, то найдём там отнюдь не одинаковые этимологии слова майка. А ведь первая фиксация этого слова в словарях относится лишь к 30-м годам XX века!
Именно на основании исследования слова майка специально работавший над его этимологией венгерский языковед Л. Киш писал: «Занимаясь ‘новичками’ лексики, этимолог становится скромнее. Если нередко и слова, возникшие почти на наших глазах, трудно поддаются окончательному этимологическому разбору, как же не быть исследователю в своих суждениях о происхождении ‘старых’ слов сугубо осторожным?»
Авторы новых слов
Однако в отдельных случаях нам оказывается известной не только этимология новых слов, но и их создатели. Так, например, автором слова утопия был английский учёный-гуманист XV–XVI веков Томас Мор, слово фауна было создано шведским естествоиспытателем XVIII века К. Линнеем, слово лилипут в начале ХVШ века придумал английский писатель Дж. Свифт. Украинский учёный XVI–XVII веков М. Г. Смотрицкий явился создателем слова деепричастие. Вот ещё небольшой перечень новых слов и их авторов: вандализм (А. Грегуар), газ (Я. Гельмонт), промышленность (Н. М. Карамзин), робот (К. Чапек, осуществивший идею своего брата И. Чапека), заумь (А. Кручёных), оэкранить (И. Северянин).
Выше мы уже видели, что много новых слов и терминов в русском языке создал М. В. Ломоносов. Некоторые из новых слов (в частности, у Ломоносова) представляют собой кальки. Иногда этимология неологизмов прозрачна (заумь, оэкранить), хотя значение слова могло в той или иной степени измениться.
В отдельных случаях нам известны мотивы, которыми руководствовался автор при создании нового слова. Так, слово утопия явно образовано от греческих слов ou [у:] ‘не’ и topos [тoпос] ‘место’. Иначе говоря, Утопия (а так у Томаса Мора назывался остров, где были осуществлены его социальные идеи) — это ‘место, которого нет’. При создании слова газ голландский химик Я. Гельмонт исходил, с одной стороны, из греческого chaos [хaос] ‘хаос’, а с другой — из немецкого Geist [гайст] ‘дух’. А вот какова этимология слова лилипут, мы с полной уверенностью сказать не можем, хотя нам и известен его автор.
Но не всегда «путевку в жизнь» словам дают их создатели. Нередки случаи, когда слово живет в языке тихо и незаметно, и только будучи употреблено в какой-то определённый момент и в определённой ситуации, начинает использоваться активно. Такой, в частности, была история слова оптимизм, которое едва ли с такой быстротой распространилось бы по всей Европе и за её пределами, если бы Вольтер не написал своей блестящей повести «Кандид, или Оптимизм».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32