А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


За две недели я, наверное, раз десять пересмотрел кадры со сценой извращенного насилия. Тяга к этой пленке и нежелание признаваться себе в ее истинных причинах подтвердили мое давнее подозрение: я – человеческий паразит. Но это меня не остановило. Не могу сказать, что увиденное хоть сколько-нибудь возбуждало – я даже не уверен, что двигала мною именно похоть, – но я слишком близко подошел к пониманию своих желаний, и мне стало неуютно. В конце концов, презрев все принципы, я взломал пластиковый футляр, выдрал магнитную пленку и сжег эту улику.
Но не давал покоя последний кадр с ее странной улыбкой. Почему она улыбалась? Пленка не могла стать убедительным доказательством по факту насилия: любой законник сказал бы, что вся сцена представляет собой типичный случай садомазохистской игры, пусть и с некоторым перебором. Тогда, может, Эми улыбалась тому, что получила возможность контролировать Ральфа? Если бы она раскрыла его секрет определенному кругу лиц, то получила бы над ним ответную власть. Но вопрос: насколько сильно эта пленка могла его испугать? Я уверен, что ему куда больше стоило опасаться других свидетельств, которые мне удалось собрать.
Так, может, ее улыбка предназначалась мне? Весьма нескромная мысль… Возможно, Эми в глубине души желала продемонстрировать, как далеко она зашла, как далеко ей удалось раздвинуть границы дозволенного. Вполне вероятно, что этим странным способом она хотела напомнить, каким я был когда-то, и заставить ревновать к тому, что я утратил.
Но я не ревновал. Я был сам себе противен.
Эми открыла дверь, держа в руках полупустой стакан апельсинового сока. Я заметил, что она сняла оба кольца с правой руки. В гостиной на кофейном столике лежал начатый пакет крекеров «Ритц». Когда она запирала дверь, я обернулся и снова увидел крохотную ямочку у затылка на ее шее. Я увидел, как мой палец ныряет в эту впадинку, пробегает по бугоркам позвоночника и снова ныряет в такую же впадинку на пояснице. Видел, как Эми перекатывается на спину, шепчет слова любви, ощутил ее губы на своих… Но с тех пор прошло семь лет, и сейчас я на дне столь глубокой пропасти, что свет не проникает ко мне.
Я распахнул стеклянную балконную дверь и вышел на воздух, к холодному сиянию луны. Простой узкий балкон с невысоким бордюром из желтого котсуолдского камня – с него открывается вид на пустынную площадь. Я отодвинулся от бордюра. Лишь тонкий слой бетона защищал меня от падения с высоты в семьдесят футов.
Прислонившись к двери, я спиной почувствовал Эми. Обернулся и увидел в ее глазах блики уличных огней. Спросить она решилась не сразу, боясь услышать ответ.
– Ты нашел еще что-нибудь?
– Нашел, – ответил я.
– Это не совсем то… – Она отвернулась и вздохнула. – Но спасибо тебе.
Я пожал плечами.
– Потому я и здесь.
– Не только.
Ума не приложу, что она вкладывала в эту нарочито двусмысленную фразу. Так она могла выражать свое желание или же просто обольщать. Прочитав на моем лице смущение, она горько усмехнулась и ушла с балкона.
Стал накрапывать дождик.
Мы были влюблены еще со школы. В пятнадцать лет познакомились, дружили до самого выпускного и вскоре полюбили друг друга. Наши дома в Оксфорде стояли в двух милях друг от друга, и я чуть ли не каждый вечер приезжал к ней на велосипеде. А еще я писал письма – дважды в неделю, два года подряд. Страстные письма, полные желания и безграничного восторга.
Первая любовь…
– Улики я оставил в камере хранения вокзала. Там микрокассета и несколько фотографий. – Я протянул ей ключ. – Фотографии запечатаны в коричневый пакет на тот случай, если ты не захочешь их видеть. – Я достал из внутреннего кармана листок бумаги: – Вот список всего, что мне удалось обнаружить. Голые факты – но это должно его убедить.
– Спасибо.
Она спрятала ключ и записку в гардеробе, после чего вытащила мою аппаратуру из-под стопки свитеров. Я ничего не узнал из ее одежды, и меня слегка уколола ревность. Непонятно, почему.
– Счет я вышлю на следующей неделе… Хотя постой, кто открывает почтовый ящик – он?
Она покачала головой.
– После расчета все, что я снял, на полном законном основании переходит в твою собственность. Разумеется, ты можешь воспользоваться этим и раньше…
Она кивнула.
– Ну, если это все, то я…
– Ты хоть немного скучал?
Ее вопрос застал меня врасплох, но я постарался этого не выдать.
– Ну конечно.
– Мог бы и позвонить. Хотя бы раз…
– Я… исчезал на какое-то время.
– Я рада, что ты вернулся.
Я почувствовал, что панцирь мой слабеет. Сейчас я играл по ее правилам.
– Ты тоже могла бы позвонить.
Она рассмеялась.
– Ты бы не смог дать мне то, что я хочу. Спорим, даже сейчас…
– Давай не будем об этом.
Хмуро посмотрев друг на друга, мы замолкли и стали слушать, как дождь стучит по круглой башне.
– Почему ты за него вышла?
– Тебя это не касается. – Она встряхнула головой, потом вздохнула. – Это была ошибка… Хотя, конечно, не сразу. – Она улыбнулась. – К тому же я ничего не знала о его прошлом. Он никогда не рассказывал мне. Да и сейчас…
– Но ты же не слепая.
– Тогда он был другим. Просто замечательным. Именно тем, о ком я мечтала.
Молчание и шум дождя.
– Как ты можешь просто лежать, когда он с тобой такое делает? – Отвращение мое относилось к себе самому, к своему желанию.
– Ты же видел, какой он.
– От этого зрелища меня всего переворачивало…
– Мне неинтересно, что с тобой было.
– Не понимаю, что ты нашла в нем.
– Ты не смеешь… – Она делает глубокий вдох, потом стремительно подходит и сжимает мое лицо в ладонях. – Ни слова о нем больше. Не хочу даже слышать.
Она притягивает меня к себе, и мы сплетаемся в поцелуе. Мы сомкнуты лбом, носом и губами, руками и грудью, пахом, бедрами и ногами. Мы целиком поглощены поцелуем, преданы друг другу телом и душой настолько, что становимся единым духом, единым порывом страсти. Ее рот сладок, словно апельсин, и на миг мне представляется, что языки наши – это его плоть, а губы – мягкая гладкая кожура. И когда мы вот так стояли, под светом розовой лампы, мой панцирь треснул.
– Я люблю тебя, – сказал я.
– Не глупи, – ответила она.
Мы лежали в постели, когда вдруг раздался звонок.
– О, черт. Черт. – Она подскочила, оправляя на себе одежду – Это он. Точно он.
Когда я подошел к двери, она уже стояла у домофона.
– Да?
– Это я. Потерял ключи.
– Подожди. Сейчас спущусь.
– На хрена? Открой дверь. – И понизив голос: – Тупая корова.
Она запаниковала.
– Нет. Слушай, а давай мы куда-нибудь сегодня выберемся. Куда угодно. Давай…
– Ты что, у себя кого-то прячешь? Если так…
– Нет.
– Ну так открывай, бля, дверь.
Она нажала маленькую черную кнопку на панели домофона, и через секунду далеко внизу раздался звук захлопывающейся двери.
– Быстрее, – дернула меня она, открывая засов. – Скорее уходи.
Я поправил галстук и прислушался к звукам, которых бы сейчас предпочел не слышать. Но что было, то было: с лестницы доносились гулкие шаги.
– Езжай на лифте.
Меня передернуло.
– Не могу.
– Это еще почему?
– Не могу на лифте. Я их с детства…
– Но здесь тебе нельзя оставаться, – перебила она и в панике огляделась. – Он уже заподозрил. Я его знаю. Весь дом обшарит, не иначе…
Я был полностью согласен, но времени на преодоление боязни лифтов больше не осталось. Лифт стоял на первом этаже, а Ральф взбирался по лестнице очень быстро, отрезая мне путь к единственному выходу из дома. Он будет здесь раньше, чем поднимется лифт. Я сказал, что могу просто пробежать мимо него по лестнице. Но Эми покачала головой и выдала ошеломляющее известие.
– Кажется, он знает тебя. Засек во время слежки.
Ничего не поделаешь – пришлось остаться и искать выход из положения. Оружие я не взял, он же, судя по наблюдениям, был вооружен всегда, и это сильно усложняло дело. Но я мог бы рискнуть. Пару раз такое со мной уже случалось.
Она отмела эту идею напрочь, как только я ее изложил.
– Нет. Ради бога. Ты должен уйти. Ты не понимаешь…
Я захлопнул входную дверь и осмотрел гостиную в поисках чего-то, что могло бы помочь, почти не слушая отчаянные извинения Эми. Я не мог выйти, не мог и спрятаться в квартире. Что же делать?
Дождь стучал по круглой крыше дальней угловой башенки. И я обратил внимание на светлое пятно на ковре – бледный квадрат лунного света, проникающего сквозь потолочный люк. Внутри квадрата плясали странные симметричные тени – это капли дождя текли по стеклу.
То был миг красоты в минуту страха. Квадрат напоминал тест Роршаха, который определяет особенности личности, предлагая увидеть осмысленный образ в абстрактных контурах чернильных пятен.
И видел я только одно – образ собственной гибели.
Секс и Смерть
– Зачем мы все это делаем?
Я сидел на заднем сиденье и глядел в спину Смерти, пока тот говорил. Его черные волосы вились от самой макушки до затылка. Голова Войны была существенно крупнее, в рыжей шевелюре проглядывали ржавые прядки, а завитки волос пружинками усеивали его бычий череп.
– Я уже говорил. Без нас было бы хуже.
Смерть рассеянно погладил подбородок, на какой-то миг отвлекся от дороги и съехал в придорожную канаву.
– Но как же я раньше об этом не задумывался?
– Бывает, что поделать.
– Никак из головы не выходит.
Он вставил в плеер кассету без надписи, видимо, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей. Это оказался пиратский сборник группы «Джой Дивижн», который я слушал подростком. Война сообщил, что это кассета Шкоды, которую он, вероятно, забыл, когда прибирался в салоне. Я почти сразу узнал нехарактерно бодренькую первую песню – «Любовь разорвет нас на части». Никаких глубинных ассоциаций она, впрочем, не вызвала, поэтому я откинулся на спинку и стал смотреть на небо в окне. Мысли мои вновь унесло.
Унесло их в направлении решения, которое придется принимать через два дня: какой метод смерти предпочесть? В начале недели я бы согласился на все, лишь бы вернуться в гроб, но чем больше я видел жизнь вне его стенок, тем яснее понимал, что с этим решением я не должен ошибиться. Однако на данный момент меня не устраивала ни одна из смертей, свидетелем которых я стал.
А если я так ничего и не решу?
– Ты взял муравьев? – спросил Смерть у Войны.
Этот вопрос вернул меня из мыслей о будущем в настоящее. Я снова оказался в мире с грубой обивкой сиденья подо мной, двумя телами впереди, ярким солнечным светом и шумом двигателя.
– Они в багажнике.
– Я не видел, чтобы ты их туда клал.
– Да ты, черт подрал, и не смотрел.
– Я смотрел. Но не помню этого.
– Твой четырехкодовый видел. Спроси у него.
Смерть повернулся ко мне, одновременно надавив на газ и свернув на объездную дорогу.
– Это правда? – спросил он.
– Да, – ответил я быстро. Он повернулся лицом к дороге, затормозил, резко вывернул руль влево и чудом не врезался в фургон с мороженым, который ехал по внутренней полосе движения.
На самом деле я тоже не помнил.
* * *
Стрелка указателя температуры заползла на красную отметку. Из-под капота со свистом и шипением вырывался пар. Салон заполнился едким дымом. Двигатель по-прежнему работал вхолостую.
– Эти ваши «метро» – развалюхи дребаные, а не машины, – произнес Война презрительно.
Смерть выключил мотор.
– Она довезла нас куда надо.
– Дерьмо собачье, а не машина.
Он вылез из салона и два раза пнул переднее колесо, потом замолотил кулаком по капоту, оставляя небольшие вмятины. После чего слегка передохнул и выместил злость на заднем бампере.
– Сядь на место. Клиенты могут появиться с минуты на минуту.
Война капитулировал и с надутым видом уселся в машину.
Мы стояли у ворот на краю зеленой лужайки. Впереди виднелся спуск в ложбину и рощица. Справа от низины простирался темный лес, конца и края которого не было видно. Откуда-то пришло название: «Гора вепря». Однажды я приехал сюда с Эми. Мы болтали о пустяках и занимались на заднем сиденье любовью – да так, что стекла машины запотели.
– А сколько их сегодня? – поинтересовался я.
– Двое, – ответил Смерть. – Мужчина и женщина.
* * *
Он сообщил, что женщине сорок два года, мужчине – сорок девять. Я быстро подсчитал, что если сложить их возраст, они прожили на шестьдесят три года больше меня. Я бы с радостью поменялся с любым из них, лишь бы хоть на четверть часа ощутить вкус жизни.
Они были знакомы девять месяцев. Работали вместе в компании по производству пластмасс. Он – бухгалтер, она – руководитель проекта. В двадцать лет ему хотелось быть художником, но по совету родителей он выбрал более денежное поприще. Она же и в двадцать лет хотела стать руководителем проекта, но не думала, что придется ждать так долго. Оба состояли в браке, но не друг с другом.
С первой встречи у них возник взаимный интерес. Она его покорила своей непоседливостью. Он же привлек ее своим творческим началом. Это начало проявлялось в том, что он рисовал ей шаржики, оставлял записки и сочинял анекдоты. А ее непоседливости хватало как раз на то, чтобы не давать ему расслабиться, но и не раздражать его.
Нескрываемое, неудержимое сексуальное влечение пришло уже потом.
В их офисе работала женщина, покончившая с собой в понедельник. Эти люди хоть и не знали ее толком, но пошли на похороны во вторник – отдать последние почести.
За рулем катафалка с ее гробом сидел компаньон того хронического неудачника, которого в среду затравил Цербер. За исключением того, что один из носильщиков поскользнулся, едва не выронив гроб, особых эксцессов во время траурной церемонии не было.
Седьмым по счету близким другом женщины оказался бородач, изувеченный на ярмарке и пребывающий в настоящее время в кладовке Агентства. Эта женщина классифицировала всех своих друзей согласно сложной системе исчисления характера в целом, чувства юмора, интеллекта, харизмы, социальных навыков, общей гармонии, внешней привлекательности и чистоплотности.
Никто из них не был знаком с той парой, которая могла (или не успела) заразиться болезнью во вторник.
– Сколько вам лет? – спросил я у Смерти.
Мы все еще сидели в машине. Прошло уже полчаса после того, как мы припарковались, и я пытался скоротать время в легкой беседе. Война ковырял в зубах швейцарским складным ножом.
– Для меня этот вопрос не имеет смысла, – ответил Смерть.
* * *
В нашу сторону шли, держась за руки, двое. Мужчина широко улыбался, женщина смеялась. На таком расстоянии слышен был только общий ритм разговора и интонация. Мужчина нес клетчатую серо-голубую подстилку для пикника. Направившись к лесу, они мельком, ничего не подозревая, взглянули на бежевую «метро» и расцепили руки, только когда перебирались по ступенькам через ограду. Первым поднялся он и обернулся ей помочь. Она, кажется, не возражала. Пока он ею занимался, между двух бугорков его зада скользнул яркий солнечный зайчик.
Смерть кашлянул.
– Последуем за ними.
Они ушли вперед на полсотни ярдов. У мужчины были седые волосы средней длины, жесткие, словно шерсть старой гончей. Волосы женщины были светлыми и волнистыми, как у белого вест-хайлендского терьера. Он держал себя в сносной форме – для пятидесятилетнего человека, который ведет малоподвижный образ жизни, любит хорошо поесть, частенько выпивает и много курит, забыл о физкультуре и имеет нарушенный обмен веществ. У женщины тоже были излишки веса.
Война вынул из капота пакет с муравьями и поднес его к уху.
– О, они уже щелкают челюстями. Видно, учуяли запах еды.
– Муравьи не чуют запахов, – поправил его я. – Они ищут еду по химическим следам, которые…
Тут меня заклинило, и я безвозвратно потерял мысль.
Мы перебрались через ограду и углубились в лес по следам пары. Деревья – в основном сосны и ели – росли очень плотно, поэтому пришлось идти гуськом. Впереди мелькали силуэты клиентов, которые пробирались между деревьями, поднимаясь по длинному склону. В лесной тиши звенел их веселый смех. Под шелестящими ветвями было прохладно и темно.
– Скоро они сделают привал, – объявил Смерть, упираясь костлявым пальцем в карту. – Тут неподалеку поляна.
Он ткнул куда-то в зеленое пятно между двумя линиями координатной сетки, где карандашом был нацарапан большой красный крест.
– Они придут на полянку, осмотрятся, пару минут будут целоваться, расстелят покрывало, разденутся и займутся сексом. На каком-то этапе этого процесса мы выпустим наших друзей. – Он ткнул пальцем в пакет. – И как только муравьи сделают свою работу, надо будет их всех до единого собрать.
Мы зашли в лес еще глубже – Смерть в авангарде, Война прикрывал тылы. Смех умолк, и только ветки трещали под ногами. Лесные сумерки сгустились, ряды деревьев уплотнились. Небо пряталось за высоким сводом ветвей.
– Едрить-колотить твою мать…
Я обернулся. Зажав рукой левый глаз, Война беспорядочно отмахивался от качающейся ветки.
– Сволочной задрюченный сучок, – продолжал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26