Иногда он просто сидел за своим столом и смотрел на нас так, как будто сомневался в нашем присутствии. Нэнси, конечно, заметила, что он совсем никогда не вызывает Лору Дэнкер. Я как-то не обращала на это внимания.
Когда мы выстроились в линейку перед тем, как идти домой, он напомнил, что в четверг будет контрольная по двум первым главам учебника обществоведения. Он просил нас пожалуйста подготовиться. Обычно учителя никогда не говорят «пожалуйста».
После школы мы сразу отправились к Нэнси. Перед тем, как приступить к нашей программе, мы поговорили о мистере Бенедикте и его предложении. Мы сошлись на том, что это была бредовая идея, и никто из нас не мог придумать ни одной темы.
Потом Нэнси начала перекличку.
– Вероника?
– Здесь, – откликнулась Гретхен.
– Кимберли?
– Здесь, – ответила Дженни.
– Мэвис?
– Я здесь, – сказала я.
– И я… Александра.
Нэнси закрыла свою тетрадку.
– Ну, давайте перейдем к делу. Для начала потрогаем друг другу спину и убедимся, что все в лифчиках.
Мы убедились.
– Какой у тебя размер, Дженни? – спросила Гретхен.
– У меня нулевка, – призналась Дженни.
– У меня тоже, – сказала я.
– И у меня! – засмеялась Гретхен.
– А у меня нет, – заявила Нэнси. – У меня первый.
Это произвело на нас впечатление.
– Если хотите вырасти из этих ваших детских лифчиков, надо делать упражнения, – сказала она.
– Какие? – спросила Гретхен.
– Например, так, – Нэнси сжала кулаки, согнула руки в локтях и стала энергично двигать ими назад и вперед, напрягая грудь.
– И раз, и раз, и будет бюст как раз! – повторяла она.
Мы повторяли за ней слова и движения:
– И раз, и раз, и будет бюст как раз!
– Хорошо, – одобрила Нэнси. – Делайте так тридцать пять раз в день, и обещаю, что вы увидите результаты.
– Теперь давайте посмотрим наши списки. – предложила Гретхен. – Все готовы?
Мы положили тетради на пол, и Нэнси, подбирая их по очереди, прочитывала и пускала по кругу. Первой была тетрадь Дженни. В ее списке было семь имен. Первым номером шел Филип Лерой. Гретхен записала четырех. Первым был Филип Лерой. У Нэнси было записано восемнадцать. Я стольких и не знаю! И первым был Филип Лерой. Когда Нэнси дошла до моей тетради она поперхнулась ледяным кубиком, плававшим в ее стакане с кока-колой. Откашлявшись, она прочла:
«Номер один – Филип Лерой». Все хихикнули.
– Номер два Джей Хасслер. Чем он тебе приглянулся?
Я начинала беситься. Других она почему-то не спрашивала, почему они выбрали того или другого. Чего ради я буду отчитываться? Я подняла на Нэнси правую бровь, потом посмотрела в сторону. Она поняла.
Когда мы со всем покончили, Нэнси открыла дверь своей спальни. За ней были Эван и Мус – подслушивали! Они спустились за нами по лестнице и тоже вышли в сад. Когда Нэнси сказала: «Скройтесь, мы заняты», Эван и Мус разразились хохотом.
Они кричали: «И раз, и раз, и будет бюст как раз!» Потом они повалились на траву и стали кататься как сумасшедшие, и я подумала, что они сейчас намочат себе штаны.
Во вторник, на математике, я услышала звук, как будто чирикнула птичка.
Его услышали многие, и мистер Бенедикт тоже. Я видела, как он поднял глаза.
Я вернулась к своим задачам, но очень скоро звук раздался опять. Пип.
После этого второго «пип» мистер Бенедикт подошел к окну и распахнул его. Он высунул голову и посмотрел вокруг. В это время из класса раздались еще три «пип». Мистер Бенедикт подошел к своему столу и встал, заложив руки за спину. Пип. Я посмотрела на Нэнси. Я была уверена, что сейчас чирикнула она. Но она не взглянула на меня и сидела молча. Мистер Бенедикт сел и забарабанил пальцами по столу. Вскоре класс весь наполнился чириканьем, как зоомагазин. Каждую секунду с разных сторон доносились новые «пип». Было трудно удержаться от смеха. Когда Нэнси брыкнула меня под партой, я поняла, что теперь очередь моя. Я опустила глаза и стала стирать ластиком ответ задачи. Сдувая пыль от резинки, я чирикнула. Мистер Бенедикт не успел посмотреть в мою сторону, потому что в этот момент чирикнули в другом конце класса. По-моему, это был Филип Лерой. Мы ждали, что мистера Бенедикта сейчас прорвет, но он молчал.
Когда на следующее утро мы пришли в класс, все парты были переставлены. Вместо четырех рядов парт была большая буква П. На каждой парте лежала карточка с именем. Я оказалась рядом с Фредди Барнеттом, который мне совсем не нравится. Я знала, что он любит делать всякие гадости. В первый день занятий он стоял рядом с Джеем Хасслером и, когда Джей садился, отодвинул его стул. Джей упал на пол. Терпеть таких не могу! Мне придется быть все время начеку, чтобы не угодить в рачью ловушку. Раком мы прозвали его с самого начала, потому что он пришел после лета весь обгоревший и красный, как рак.
С другой стороны было еще того хуже. Рядом со мной сидела Лора Дэнкер! Я боялась даже взглянуть в ее сторону. Нэнси говорила, что в дурную компанию только попади! Впрочем, мне нечего было беспокоиться. Она смотрела прямо перед собой. Конечно, «Четыре сенсации» сидели все поврозь. Зато Нэнси (везет же некоторым!) оказалась рядом с Филипом Лероем.
Чириканья больше не было. Мистер Бенедикт напомнил нам о контрольной, которая будет на следующий день, и мы пошли на физкультуру. Мальчики отправились играть в бейсбол с мистером Бенедиктом. Девочки остались в зале с мисс Эбботт. Мисс Эбботт велела нам построиться по росту. Я была третьей спереди, Дженни – первой. Лора Дэнкер была последней. Гретхен и Нэнси стояли в середине. После того, как мы построились, мисс Эбботт напомнила нам об осанке и как это важно – стоять прямо. «Какого бы роста вы ни были, никогда нельзя сутулиться, ведь рост – это великий дар». С этими словами мисс Эбботт потянулась и сделала несколько глубоких вдохов. Она была по меньшей мере шести футов ростом. Дженни и я переглянулись и хихикнули. Нам не было дано великого дара.
Потом мисс Эбботт сказала, что в шестом классе мы уже достаточно взрослые, и в течение года нам предстоит обсудить некоторые важные вещи. «Некоторые вещи, которые нужно знать девочкам». Больше она ничего не сказала, но я поняла. Непонятно только, зачем они ждут до шестого класса, когда все уже все знают!
В тот вечер я работала до седьмого пота. Прочитала две первые главы из учебника обществоведения четыре раза подряд. Потом сидела на полу в спальне и делала упражнение. «И раз, и раз, и будет бюст как раз!» Я проделала его тридцать пять раз и легла спать.
Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет. Я только что закончила упражнение, которое должно помочь мне вырасти. Ты уже думал об этом? Ну, о том, как помочь мне повзрослеть? У меня уже есть лифчик. Вот только с тем, на что он надевается, пока не очень. Конечно, если ты считаешь, что мне надо еще подождать, я подожду. Завтра у нас в школе контрольная. Помоги мне получить за нее хорошую отметку. Я хочу, чтобы мне было не стыдно перед Тобой. Благодарю Тебя.
На следующий день мистер Бенедикт сам раздал нам листки для контрольной. Вопросы были уже написаны на доске. Рак ткнул меня в бок и шепнул: «Не подписывай».
– Что значит «не подписывай»? – спросила я тоже шепотом.
– Никто не подписывает контрольную, – прошептал Фредди. – Бенедикт не будет знать, где чья работа. Поняла?
Понять-то я поняла, но мне это не понравилось. Зря я что ли читала все четыре раза? Но если никто не будет подписывать, то я, конечно, тоже не буду. Обидно только, что мистер Бенедикт никогда не узнает, как я старалась.
Я ответила на все вопросы за пятнадцать минут. Мистер Бенедикт попросил Дженни собрать листочки. Интересно, как он отнесется к тому, что никто не подписал работу. Думаю, здорово разозлится! Но что он может поделать с целым классом – разве только задержать после школы. Не исключать же нас всех, в конце концов!
Глава 8


Войдя в класс в пятницу утром, мы увидели, что у каждого на парте лежит его контрольная – с оценкой и подписанная. Я получила девяносто восемь и была на седьмом небе! Фредди Барнетт остался на земле – у него было только пятьдесят три! Мистер Бенедикт ничего не сказал насчет того, что мы не подписали работы. Он стоял и улыбался.
– Доброе утро, класс, – произнес он, даже не откашлявшись, как обычно.
Я думаю, он чувствовал себя победителем.
До конца занятий мистер Бенедикт еще раз напомнил нам о наших собственных работах. Он сказал, чтобы мы не ждали до последнего момента и не надеялись сделать все наскоком за один день. Он сказал, что к концу следующей недели мы должны знать свою тему и начать над ней работать.
Я много об этом думала, но мне в голову не приходило ничего такого осмысленного, чем бы я хотела поделиться с мистером Бенедиктом. Ну не могла же я посвятить мою годовую работу лифчикам и бюстам! Или тому, как я отношусь к Мусу. Или Богу. А может?… Может, не Самому Богу – я бы никогда не стала говорить об этом мистеру Бенедикту, а религии? Если бы я могла выбрать себе религию, я бы знала, куда мне вступать: в Имку или в Ассоциацию. В этом, конечно, был какой-то смысл. Надо об этом подумать.
Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет. Что бы Ты сказал, если бы я посвятила свою работу религии? Ты бы не стал возражать, правда, Бог? Я все Тебе расскажу. И не буду принимать никаких решений, не посоветовавшись с Тобой. Я думаю, мне уже пора определяться. Я же не могу жить так всегда, правда?
В субботу утром мама повезла меня на шоссе, чтобы посадить в автобус, идущий до Нью-Йорка. Это была моя первая самостоятельная поездка, и мама нервничала.
– Слушай, Маргарет, рядом с мужчиной не садись. Садись или одна, или с какой-нибудь приятной леди. И постарайся выбрать место наверху и спереди. Если в автобусе не будет кондиционера, открой окно. Бабушка будет ждать тебя возле расписания.
– Да я знаю.
Мы обговорили все это раз двадцать, но когда пришел автобус, мама вылезла из машины и крикнула водителю:
– Девочка едет одна. Пожалуйста, присмотрите за ней. Это ее первая поездка.
– Не волнуйтесь, все будет в порядке, – ответил водитель.
Потом мама помахала мне рукой. Я скорчила рожу и стала смотреть в другую сторону.
Бабушка ждала меня в условленном месте. Она крепко меня расцеловала. От бабушки замечательно пахло. Она была в зеленом костюме, глаза подкрашены в тон, волосы – «платиновый блондин». Цвет волос у бабушки меняется обычно не реже, чем раз в месяц.
Когда мы вышли из автовокзала, бабушка сказала:
– Ты прекрасно выглядишь, Маргарет. И волосы такие красивые.
Бабушка всегда говорит мне что-нибудь приятное. А волосы у меня действительно стали лучше. Я прочла, что если их хорошо расчесывать щеткой, то они за месяц вырастут на целый дюйм.
Перекусывали мы в ресторане рядом с Линкольн-Центром. За шоколадом я шепнула бабушке на ухо:
– Я ношу лифчик. Как, заметно?
– Конечно, – ответила бабушка.
– Правда? – я не ожидала это услышать и перестала есть. – Ну, и как я в нем выгляжу?
– Намного взрослее, – сказала бабушка, отпивая кофе маленькими глоточками. Я не знала, верить мне ей или не верить, и потому поверила.
Потом мы пошли на концерт. Я уже не ерзала на месте, как когда-то маленькой девочкой. Я сидела очень тихо и обращала внимание на музыку. Во время антракта мы с бабушкой вышли прогуляться вокруг. Мне нравится этот центральный фонтан – он нравится мне еще больше, чем сами концерты. И еще я люблю смотреть на прогуливающихся людей. Однажды я видела, как известная фотомодель снималась около фонтана. Был ужасный холод, а она была одета в летнее платье. Тогда я решила, что не буду фотомоделью. Даже если когда-нибудь стану красавицей.
В такси по дороге к автовокзалу я подумала о том, что бабушка ходит в синагогу. Вот кто мог бы помочь мне начать мою работу. Я спросила:
– Можно, я когда-нибудь схожу с тобой на службу?
Бабушка уставилась на меня, как на привидение. Я никогда не думала, что глаза могут быть так широко открыты.
– Что я слышу? Я правильно тебя поняла, что ты хочешь принять нашу веру?
Она затаила дыхание.
– Нет. Я просто хочу сходить с тобой на службу, чтобы понять, что это вообще такое.
– Маргарет, моя Маргарет! – бабушка обняла меня за плечи. Я думаю, водитель такси принял нас за сумасшедших. – Я знала, что в душе ты еврейская девочка! Я всегда это знала!
Бабушка вынула кружевной платочек и поднесла к глазам.
– Да нет же, бабушка, – упорствовала я. – Ты же знаешь, что я сама по себе.
– Ты можешь говорить, что угодно, но я никогда в это не поверю.
Никогда!
Она высморкалась, потом сказала:
– Я знаю, в чем дело. Должно быть, у тебя в Фарбруке появилось много еврейских друзей? Правильно я говорю?
– Нет, бабушка. Мои друзья тут ни при чем.
– Тогда что же? Не понимаю.
– Просто хочу посмотреть, на что это похоже. Можно?
Я, конечно, не собиралась говорить бабушке про мистера Бенедикта.
Бабушка откинулась назад на сиденьи. На лице ее сияла улыбка.
– Я очень рада! Приеду домой и сразу же позвоню раввину. Я возьму тебя с собой на Рош-Хашана.
Потом она перестала улыбаться и спросила:
– А мама знает?
Я покачала головой.
– А отец?
Я покачала головой снова.
У бабушки сделался озабоченный вид.
– Только обязательно скажи им, что это не моя идея! А то мне не сдобровать!
– Не беспокойся, бабушка!
– Просто смешно! – воскликнула мама. – Ты же знаешь, как мы с папой относимся к религии.
– Ты говорила, что я смогу выбрать сама, когда вырасту!
– Но ты ведь еще не готова к этому, Маргарет!
– Я просто хочу попробовать, – не сдавалась я. – На христианское богослужение я тоже схожу, так что можешь не беспокоиться.
– Я не беспокоюсь. Просто я думаю, в твоем возрасте девочке ни к чему забивать себе голову религией.
– Можно мне пойти? – спросила я.
– Не стану тебя удерживать, – сказала мама.
– Хорошо. Тогда я пойду.
Утром, на Рош-Хашана, еще лежа в постели, я снова говорила с Богом:
Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет. Сегодня я иду на службу с бабушкой. Сегодня праздник. Я думаю. Ты знаешь. Папа считает это моей ошибкой, а мама – глупой прихотью, но я все равно пойду. Я уверена, что это поможет мне определиться. Я никогда не была ни в синагоге, ни в церкви. Я буду искать Тебя, Бог.
Глава 9


Я была в новом костюме, на голове вельветовая шляпка. Мама сказала, что на еврейские праздники нужно одеваться во все новое. День был для октября жаркий. Отец сказал, что когда он был мальчиком, то на еврейские праздники всегда стояла жаркая погода. Мне пришлось надеть белые перчатки. Руки в них потели. К тому времени, когда я добралась до Нью-Йорка, перчатки имели довольно жалкий вид. Я сняла их и запихнула в сумочку. Бабушка встретила меня где обычно и отвезла на такси в свою синагогу.
Мы были там в половине одиннадцатого. Бабушка показала привратнику свою карточку, и он провел нас на наши места в пятом ряду в середине. Бабушка шепнула тем, кто сидел рядом с ней, что я – ее внучка Маргарет. Они посмотрели на меня и улыбнулись. Я улыбнулась в ответ. Я была рада, когда раввин наконец вышел и поднял руки. Звучала негромкая органная музыка. Мне она показалась очень красивой. Раввин был одет в длинную черную одежду. Он был похож на служителя церкви, не хватало только круглой накидки. И на голове у него была маленькая шапочка, которую бабушка называла ермолкой.
Раввин приветствовал нас, после чего начал делать какие-то вещи, которых я не понимала. Несколько раз нам приходилось вставать и снова садиться, иногда мы читали все вместе по-английски из молитвенника. Я не слишком понимала то, что читала. В промежутках пел хор или играл орган. И это, конечно, было самое лучшее. Часть службы была на еврейском, и я удивилась, что бабушка может читать вместе с раввином.
Я часто смотрела по сторонам, мне было интересно, что происходит вокруг. Но поскольку я находилась в пятом ряду, то все, что я могла видеть, – это четыре передних ряда. Я понимала, что вертеть головой и оборачиваться неудобно. Впереди, на подмостках стояли две большие серебряные вазы с белыми цветами – это выглядело очень красиво.
В одиннадцать часов раввин произнес речь: проповедь, объяснила бабушка. Вначале я изо всех сил старалась понять, о чем он говорит. Но довольно скоро сдалась и стала считать головные уборы. До конца проповеди я насчитала восемь коричневых, шесть черных, три красных, один желтый и один леопардовый. Потом все снова встали и спели какую-то песню на еврейском, которую я не знаю. Вот и все. Я ждала чего-то другого. Не знаю, чего именно. Может быть, какого-то чувства. Но, наверно, для того, чтобы что-то понять, одного раза недостаточно.
Когда все поднялись со своих мест, бабушка потянула меня в сторону, подальше от толпы.
– Ты не хотела бы познакомиться с раввином, Маргарет?
– Не знаю, – замялась я. Мне хотелось поскорее выйти наружу.
– Сейчас познакомишься! – улыбнулась бабушка. – Я ему сказала о тебе.
Мы встали в очередь. Желающих поздороваться с раввином было много.
Наконец дело дошло до нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10