– спросила Дженни.
– А какая она из себя? – поинтересовалась я.
Они прыснули. Нэнси обратилась ко мне таким тоном, как будто она была моей матерью.
– Маргарет, дорогая, Лору Дэнкер ни с кем не спутаешь. Большая блондинка с большим, ну ты знаешь чем!
– А, я сразу ее заметила, – сказала я. – Она очень симпатичная.
– Симпатичная! – фыркнула Нэнси. – Советую тебе держаться от нее подальше. У нее плохая репутация.
– Что ты хочешь сказать? – не поняла я.
– Мой брат говорит, что она ходит за супермаркет с ним и с Мусом.
– И, – добавила Дженни, – она носит лифчик с четвертого класса, и, я готова спорить, что у нее уже есть месячные.
– А у тебя есть? – спросила Нэнси.
– Что есть?
– Ну, месячные, – сказала Нэнси, удивляясь моей непонятливости.
– А… нет, нет еще. А у тебя?
Нэнси сделала глоток коктейля и покачала головой.
– Ни у кого из нас пока не началось.
Это сообщение меня обрадовало. Представить, чтобы у них все уже началось, а у меня нет! Вот было бы ужасно!
Гретхен облизала губы, стряхнула крошки от пирожного и сказала:
– Давайте перейдем к делу.
– Давайте, – спохватилась Нэнси. – Для начала нужно придумать, как будет называться наш клуб в этом году. Пусть каждый подумает над названием.
Стало тихо. Все думали. Я на самом деле не думала, но делала вид. Я еще ничего не знала о клубе – как же я могла придумать название?
Гретхен предложила «очаровательных шестиклассниц». Дженни сказала, что это неинтересно. Тогда Гретхен сказала: если она такая умница, то пусть сама что-нибудь предложит. Дженни предложила «УМДБ» – «Ученицы Майлза Дж. Бенедикта». Нэнси сказала Дженни, что она забыла Мл. в конце его имени.
Дженни разозлилась и под каким-то предлогом удалилась в ванную.
– А кстати, – оживилась Нэнси, – что вы думаете о Майлзе Дж.?
– Я думаю, он симпатичный, – хихикнула Гретхен.
– В общем, да, только слишком тощий, – заметила Нэнси.
Тогда я, наконец, нашлась, что сказать.
– Интересно, женат он или нет.
Дженни появилась снова.
– По-моему, нет. По виду не скажешь.
– А вы заметили, как он смотрел на Лору? – спросила Нэнси.
– Нет! А он смотрел? – глаза у Гретхен раскрылись очень широко.
– Естественно! Мужчины не могут не смотреть на нее, – заявила Нэнси.
– А ты думаешь, она специально так делает? – спросила я.
Все засмеялись, и Нэнси сказала:
– Ох, Маргарет!
Нэнси умеет сказать так, что чувствуешь себя полной идиоткой.
Потом мы стали обсуждать анкету мистера Бенедикта, и Гретхен сказала, что на вопрос об учителях-мужчинах она написала, что они очень строгие – чтобы мистер Бенедикт подумал, что мы его боимся: тогда он постарается, наоборот, быть с нами помягче. Я сказала, что она здорово сообразила, и пожалела, что сама этого не написала.
– А вообще, эта анкета нужна для того, чтобы выяснить, нормальные мы или не совсем, – поделилась своей догадкой Дженни.
Такая мысль не приходила мне в голову. Но теперь было уже поздно.
– А как он может определить, нормальные мы или нет? – спросила я.
– Это легко, – ответила Нэнси. – По твоим ответам. Ну например, если бы ты ответила, что не любишь папу, маму и брата, он бы понял, что у тебя не все дома. Поняла?
Я поняла.
Нэнси щелкнула пальцами.
– У меня есть отличное название для нашего клуба, – объявила она.
– Какое? – встрепенулась Гретхен.
– Говори, – сказала Дженни.
Нэнси тряхнула волосами и улыбнулась:
– Мы будем называться «Четыре сенсации», сокращенно «ЧС».
– А что, звучит, – одобрила Гретхен.
– Здорово! – взвизгнула Дженни.
Мы провели тайное голосование, и, конечно, название было принято. Потом Нэнси решила, что у нас должны быть тайные «сенсационные» имена: Александра, Вероника, Кимберли и Мэвис. Нэнси стала Александрой, я – Мэвис.
Нэнси напомнила нам, что никто в школе не должен знать о нашем тайном клубе и что на тайных собраниях, подобных этому, мы должны пользоваться нашими тайными именами. После торжественной клятвы нам предстояло придумать правила.
Нэнси придумала, что мы все должны носить лифчики. Я почувствовала, как у меня покраснели щеки. Интересно, они уже носят или еще нет? Дженни, думаю, нет, потому что после этих слов Нэнси она стала глядеть в пол.
Гретхен предложила установить, что та из нас, у кого первой начнутся месячные, должна сообщить об этом остальным. Особенно, что при этом чувствуешь.
Правило Дженни заключалось в том, что каждая из нас обязана вести особую тетрадь, в которой должны быть перечислены имена нравящихся нам мальчиков, причем в соответствующем порядке. Каждую неделю мы будем вносить в список поправки и пускать свои тетради по кругу.
Наконец Нэнси спросила, какое правило предлагаю я. У меня ничего такого не придумывалось, и я сказала:
– Встречаться каждую неделю в определенный день.
– Естественно! – фыркнула Нэнси. – Но в какой день?
– Ну, я не знаю, – промямлила я.
– Ладно, давайте подумаем, какой день нам подходит, – подключилась Гретхен.
– Вторник и четверг исключаются. У меня – еврейская школа.
– Ох, Гретхен! – сказала Дженни. – И зачем тебе эта еврейская школа?
Неужели ты не можешь отказаться?
– Я бы с радостью, – объяснила Гретхен. – Но мне остался один год, и все.
– А ты не ходишь, Маргарет? – спросила меня Дженни.
– Ты имеешь в виду, в еврейскую школу?
– Да.
– Нет, не хожу.
– Маргарет и в воскресную школу не ходит. Правда, Маргарет? – спросила Нэнси.
– Правда, – ответила я.
– Как это ты так устроилась?
– У меня нет никакой религии, – призналась я.
– Вот это да! – Гретхен даже рот разинула.
– А что твои родители? – спросила Дженни.
– Ничего, – отрезала я.
– Хорошенькое дело! – сказала Гретхен.
Потом они все молча уставились на меня, и я чувствовала себя очень глупо. Тогда я попыталась объяснить.
– Ну как вам сказать, м-м… папа был еврей, а, м-м… мама христианка и…
У Нэнси сделалось заинтересованное лицо.
– Продолжай, – попросила она.
В первый раз они проявляли такой интерес к тому, что говорила я.
– Ну вот, родители моей мамы, которые живут в Огайо, сказали ей, что не хотят зятя-еврея. Если она хочет испортить себе жизнь, это ее дело. Но они никогда бы не согласились на ее брак с моим отцом.
– Да, серьезно… – протянула Гретхен. – А что родственники твоего отца?
– Ну, моя бабушка была не очень-то рада иметь невестку-христианку, но она, по крайней мере, смирилась с ситуацией.
– И что же дальше? – продолжала допрашивать Дженни.
– Они сбежали.
– Как романтично! – вздохнула Нэнси.
– Вот поэтому-то они обходятся без религии.
– Я их не осуждаю, – заявила Гретхен. – Я бы поступила так же.
– Но если у тебя нет никакой религии, то как ты будешь решать, куда записываться – в Имку или в Еврейскую Ассоциацию Молодежи?
– Не знаю, – сказала я. – Я никогда об этом не думала. Может быть, я никуда не буду записываться.
– Но ведь все состоят либо там, либо там, – не унималась Нэнси.
– Ну, это, я думаю, как родители решат, – решила я сменить тему.
Вообще-то я не собиралась так сразу рассказывать им свою историю.
– Так значит… в какой день мы будем собираться?
Нэнси заявила, что пятница ей не подходит – у нее музыка. Дженни сказала, что у нее балет по средам. Значит, сказала я, остается только понедельник. И мы решили встречаться по понедельникам. На следующей неделе мы принесем наши тайные списки и пройдем проверку, чтобы все были наверняка в лифчиках.
Когда заседание клуба было закончено, Нэнси подняла руки высоко над головой. Потом закрыла глаза и прошептала: «Четыре сенсации! Ура!»
«Ура!» – пропели мы вслед за ней.
Во время ужина я обдумывала, как бы сказать маме, что я хочу носить лифчик. И почему ей никогда не придет в голову самой заговорить об этом, если уж она так хорошо помнит себя девочкой?
Когда она пришла поцеловать меня на ночь, я решилась и сказала.
– Я хочу носить лифчик. – Прямо так, напрямик.
Мама снова включила свет.
– Маргарет… ты что?
– Ничего, просто хочу, и все.
Я спряталась под покрывалом, чтобы ей было не видно мое лицо.
Мама сделала глубокий вдох.
– Ну хорошо, если ты действительно хочешь, то нам придется съездить в субботу в магазин. Договорились?
– Договорились, – я улыбнулась. Мама была небезнадежна.
Она выключила свет и прикрыла дверь. У меня как гора с плеч свалилась!
Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет. Я только что сказала маме, что мне нужен лифчик. Пожалуйста, помоги мне вырасти. Я хочу быть как все. Ты знаешь, все мои новые друзья состоят или в Имке, или в Еврейской Ассоциации. Как же мне определиться? Я ведь не знаю, чего Ты ждешь от меня.
Глава 6
На следующий день после школы мистер Бенедикт вызвал меня к себе.
– Маргарет, – начал он. – Я бы хотел обсудить твою ознакомительную анкету. Например, почему тебе не нравятся религиозные праздники?
И надо мне было это писать! Глупость, да и только! Если ему, правда, нужно было выяснить, нормальные ли мы, то меня, я думаю, он вряд ли отнес к нормальным. Я чуть не рассмеялась.
– Я просто так это написала, – ответила я. – На самом деле я нормально к ним отношусь.
– Я думаю, у тебя все же была причина. Ты можешь сказать мне. Это останется между нами.
Я подняла на мистера Бенедикта правую бровь. У меня это здорово получается. Одна поднимается, другая на месте. Я делаю так, когда не могу придумать, что сказать. И люди сразу это замечают. Некоторые даже спрашивают меня, как я такое делаю. Забывают, о чем мы говорили, и сосредотачиваются на моей правой брови. А я точно не знаю, как. Просто думаю об этом, и бровь сама поднимается. С левой я так не могу. Только с правой.
Мистер Бенедикт заметил. Но он не стал спрашивать, как мне это удается.
Он только сказал:
– Я думаю, у тебя есть серьезная причина не любить религиозные праздники.
Я поняла, что он ждет от меня каких-нибудь объяснений. Он не собирался махнуть рукой и забыть. Поэтому я решила разделаться с этим сразу.
– Они для меня все одинаковые. У меня нет никакой религии, – заявила я.
Мистер Бенедикт казался удовлетворенным. Как будто он открыл какую-то глубокую и сокровенную тайну.
– Понимаю. А твои родители?
– Они не принадлежат ни к какой конфессии. И предполагается, что я сама выберу себе исповедание, когда вырасту. Если захочу, то есть.
Мистер Бенедикт сложил руки и с минуту просто смотрел на меня. Потом он сказал:
– Ладно, Маргарет. Теперь можешь идти.
Я надеюсь, в конце концов он все же решил, что я нормальная. Я прожила в Нью-Йорке одиннадцать с половиной лет, и, по-моему, никто никогда не спрашивал меня о моей религии. Я и не думала об этом никогда. А теперь вдруг, ни с того ни с сего, это стало чем-то важным.
Вечером позвонила бабушка и сказала, что она достала абонемент в Линкольн-Центр на нас двоих. Теперь мы будем встречаться раз в месяц в субботу, чтобы позавтракать вместе и идти на концерт. Умная все-таки у меня бабушка. Она знала, что мои родители не смогут ничего возразить против Линкольн-Центра и одной субботы в месяц. Это ведь культура. А культура для них – святое. Теперь мы с бабушкой сможем проводить какое-то время вместе. Но я была рада, что Линкольн-Центр начнется не сразу, потому что эту субботу я хотела целиком посвятить проблеме лифчика.
Суббота началась с того, что утром появился Мус Фрид – пришел стричь наш газон. Отец мрачно читал спортивный журнал. Палец у него был намного лучше, но все еще забинтован.
Пока Мус стриг газон, я сидела в саду с книгой. Мне нравилось, как он напевает за работой. Еще мне нравились его зубы. Я видела их, когда он мне улыбался. Они были очень белые и чистые, и один спереди рос немного криво. Я делала вид, что целиком поглощена книгой, на самом же деле наблюдала за Мусом. Если он смотрел в мою сторону, я быстро утыкалась носом в книгу. Если бы мне хватило смелости, то Мус стоял бы на первом месте в моем списке. Но что скажет Нэнси, ведь она его ненавидит?
После ланча мама сказала отцу, что мы поедем за покупками. У нас была наша прежняя машина, но мама считала, что надо завести вторую, потому что в Фарбруке не было автобусов, а такси стоило очень дорого. Отец сказал, что посмотрит, но я знала, что вторая машина появится скоро. Если моя мама чего-нибудь хочет, то уговорить отца для нее не составляет никакого труда.
Мы поехали в торговый центр, где был магазин Лорд и Тейлор. На мне было голубое в клеточку платье, туфли на босу ногу и три пластыря поверх водянок.
Сперва мы зашли в отдел женского белья, где мама сказала продавщице, что мы хотим посмотреть лифчик для меня. Продавщица бросила на меня быстрый взгляд и сказала, что нам лучше пойти в подростковый отдел, где есть маленькие размеры. Мама поблагодарила продавщицу, а я готова была провалиться сквозь землю. Мы спустились по эскалатору и направились в подростковый отдел. Там был большой выбор нижнего белья. Просто лифчики и ансамбли. Я никогда не носила ничего, кроме обычных белых трусиков и маечек. Иногда бикини, когда шла в гости. Мы подошли к прилавку и сказали продавщице, что нас интересует лифчик. Я стояла сзади и делала вид, что я тут ни при чем. Еще нагнулась, чтобы почесать новый комариный укус.
– Подойди сюда, дорогая, – позвала меня продавщица.
Терпеть не могу людей, которые обращаются к тебе «дорогая». Я подошла к прилавку и подняла на нее правую бровь.
Она перегнулась через прилавок и сказала:
– Давай снимем мерочку, дорогая.
Она обняла меня сантиметровой лентой и улыбнулась моей маме.
– Двадцать восемь.
Мне хотелось ее треснуть.
Потом она вынула и положила на прилавок целый ворох лифчиков. Мама пощупала все.
– Советую тебе взять нулевку, дорогая. Для первого ты еще не вполне готова. Можешь примерить и посмотреть, в каком тебе удобнее.
Она провела нас к примерочной с розовой запирающейся дверью. В примерочной мама села на стул. Я сняла платье. Под платьем у меня ничего, кроме трусиков, не было. Я взяла первый попавшийся лифчик и просунула руки в бретельки. Застегнуть его сзади я не могла. Пришлось маме помочь мне. Она поправила бретельки и потрогала спереди.
– Ну как? – спросила она.
– Не знаю.
– Не слишком туго?
– Нет.
– И не очень свободно?
– Нет.
– Нравится тебе?
– Может быть…
– Примерь еще вот этот.
Она вытащила меня из первого лифчика и засунула в новый. И как я только научусь справляться с ними сама? Неужели маме придется одевать меня каждый день?
Второй лифчик был мягче первого. Мама объяснила, что он сделан из дакрона. Он и вправду показался мне приятным. Мама кивнула. Третий был с кружевом и чесался. Мама сказала, что он непрактичный.
Когда я уже натягивала платье, продавщица постучала в дверь.
– Ну как у нас дела? Нам что-нибудь подошло?
Мама сказала, что нам подошло.
– Мы возьмем три таких, – сказала она, беря мягкий лифчик.
Когда мы подошли к прилавку, там уже стояли… Дженни Лумис и ее мама.
– А, привет, Маргарет, – пробормотала она. – Вот, хочу купить себе теплую пижаму.
Щеки у нее были красные, и на прилавке перед ней я разглядела несколько лифчиков.
– Надо же, – удивилась я, – я тоже покупаю фланелевую пижаму на зиму.
– Ладно, увидимся в понедельник, – попрощалась Дженни.
– Ага, до понедельника.
Хорошо, что моя мама была в это время у кассы на другом конце прилавка.
Глава 7
Придя домой, я сразу отправилась со свертком к себе в комнату. Я сняла платье и надела лифчик. Вначале я застегнула его спереди на талии, а потом перевернула и натянула как положено. Я откинула плечи назад и стала боком. По-моему, ничего не изменилось. Я взяла пару носок и запихнула по носку в каждую чашечку, чтобы посмотреть, правда ли он будет расти вместе со мной. Получилось туговато, зато выглядела я теперь что надо. Как Лора Данкер. Я вытащила носки и убрала их.
За обедом отец поздравил меня.
– Да, Маргарет, ты и вправду растешь – уже не маленькая девочка.
– Ну да! – только и смогла сказать я.
В понедельник я изучала мальчиков моего класса. До трех часов мне нужно было отобрать несколько имен для моего списка. Я выбрала Филипа Лероя, потому что он был самый симпатичный. Еще Джея Хасслера, потому что у него были красивые карие глаза и чистые ногти. Я решила на этом остановиться: объясню, что остальных я не знаю.
Перед самым звонком мистер Бенедикт сказал, что просит каждого из нас сделать свою собственную работу, на которую нам отводится целый год.
Все застонали.
Мистер Бенедикт поднял руку.
– Ничего страшного тут нет. Во-первых, дело это сугубо личное и останется между мной и каждым из вас. И я не буду спрашивать, какую тему вы выбрали. Пусть каждый выберет сам и сделает, как он считает нужным. Единственное, на чем я настаиваю, – это должно быть чем-то… м-м… осмысленным.
Снова стоны.
У мистера Бенедикта был сокрушенный вид.
– Я надеялся, вам будет интересно.
Бедный мистер Бенедикт. Он действительно был разочарован. Мне кажется, мы действовали ему на нервы. Никто его ничуть не боялся, а ведь учителя всегда нужно немного бояться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
– А какая она из себя? – поинтересовалась я.
Они прыснули. Нэнси обратилась ко мне таким тоном, как будто она была моей матерью.
– Маргарет, дорогая, Лору Дэнкер ни с кем не спутаешь. Большая блондинка с большим, ну ты знаешь чем!
– А, я сразу ее заметила, – сказала я. – Она очень симпатичная.
– Симпатичная! – фыркнула Нэнси. – Советую тебе держаться от нее подальше. У нее плохая репутация.
– Что ты хочешь сказать? – не поняла я.
– Мой брат говорит, что она ходит за супермаркет с ним и с Мусом.
– И, – добавила Дженни, – она носит лифчик с четвертого класса, и, я готова спорить, что у нее уже есть месячные.
– А у тебя есть? – спросила Нэнси.
– Что есть?
– Ну, месячные, – сказала Нэнси, удивляясь моей непонятливости.
– А… нет, нет еще. А у тебя?
Нэнси сделала глоток коктейля и покачала головой.
– Ни у кого из нас пока не началось.
Это сообщение меня обрадовало. Представить, чтобы у них все уже началось, а у меня нет! Вот было бы ужасно!
Гретхен облизала губы, стряхнула крошки от пирожного и сказала:
– Давайте перейдем к делу.
– Давайте, – спохватилась Нэнси. – Для начала нужно придумать, как будет называться наш клуб в этом году. Пусть каждый подумает над названием.
Стало тихо. Все думали. Я на самом деле не думала, но делала вид. Я еще ничего не знала о клубе – как же я могла придумать название?
Гретхен предложила «очаровательных шестиклассниц». Дженни сказала, что это неинтересно. Тогда Гретхен сказала: если она такая умница, то пусть сама что-нибудь предложит. Дженни предложила «УМДБ» – «Ученицы Майлза Дж. Бенедикта». Нэнси сказала Дженни, что она забыла Мл. в конце его имени.
Дженни разозлилась и под каким-то предлогом удалилась в ванную.
– А кстати, – оживилась Нэнси, – что вы думаете о Майлзе Дж.?
– Я думаю, он симпатичный, – хихикнула Гретхен.
– В общем, да, только слишком тощий, – заметила Нэнси.
Тогда я, наконец, нашлась, что сказать.
– Интересно, женат он или нет.
Дженни появилась снова.
– По-моему, нет. По виду не скажешь.
– А вы заметили, как он смотрел на Лору? – спросила Нэнси.
– Нет! А он смотрел? – глаза у Гретхен раскрылись очень широко.
– Естественно! Мужчины не могут не смотреть на нее, – заявила Нэнси.
– А ты думаешь, она специально так делает? – спросила я.
Все засмеялись, и Нэнси сказала:
– Ох, Маргарет!
Нэнси умеет сказать так, что чувствуешь себя полной идиоткой.
Потом мы стали обсуждать анкету мистера Бенедикта, и Гретхен сказала, что на вопрос об учителях-мужчинах она написала, что они очень строгие – чтобы мистер Бенедикт подумал, что мы его боимся: тогда он постарается, наоборот, быть с нами помягче. Я сказала, что она здорово сообразила, и пожалела, что сама этого не написала.
– А вообще, эта анкета нужна для того, чтобы выяснить, нормальные мы или не совсем, – поделилась своей догадкой Дженни.
Такая мысль не приходила мне в голову. Но теперь было уже поздно.
– А как он может определить, нормальные мы или нет? – спросила я.
– Это легко, – ответила Нэнси. – По твоим ответам. Ну например, если бы ты ответила, что не любишь папу, маму и брата, он бы понял, что у тебя не все дома. Поняла?
Я поняла.
Нэнси щелкнула пальцами.
– У меня есть отличное название для нашего клуба, – объявила она.
– Какое? – встрепенулась Гретхен.
– Говори, – сказала Дженни.
Нэнси тряхнула волосами и улыбнулась:
– Мы будем называться «Четыре сенсации», сокращенно «ЧС».
– А что, звучит, – одобрила Гретхен.
– Здорово! – взвизгнула Дженни.
Мы провели тайное голосование, и, конечно, название было принято. Потом Нэнси решила, что у нас должны быть тайные «сенсационные» имена: Александра, Вероника, Кимберли и Мэвис. Нэнси стала Александрой, я – Мэвис.
Нэнси напомнила нам, что никто в школе не должен знать о нашем тайном клубе и что на тайных собраниях, подобных этому, мы должны пользоваться нашими тайными именами. После торжественной клятвы нам предстояло придумать правила.
Нэнси придумала, что мы все должны носить лифчики. Я почувствовала, как у меня покраснели щеки. Интересно, они уже носят или еще нет? Дженни, думаю, нет, потому что после этих слов Нэнси она стала глядеть в пол.
Гретхен предложила установить, что та из нас, у кого первой начнутся месячные, должна сообщить об этом остальным. Особенно, что при этом чувствуешь.
Правило Дженни заключалось в том, что каждая из нас обязана вести особую тетрадь, в которой должны быть перечислены имена нравящихся нам мальчиков, причем в соответствующем порядке. Каждую неделю мы будем вносить в список поправки и пускать свои тетради по кругу.
Наконец Нэнси спросила, какое правило предлагаю я. У меня ничего такого не придумывалось, и я сказала:
– Встречаться каждую неделю в определенный день.
– Естественно! – фыркнула Нэнси. – Но в какой день?
– Ну, я не знаю, – промямлила я.
– Ладно, давайте подумаем, какой день нам подходит, – подключилась Гретхен.
– Вторник и четверг исключаются. У меня – еврейская школа.
– Ох, Гретхен! – сказала Дженни. – И зачем тебе эта еврейская школа?
Неужели ты не можешь отказаться?
– Я бы с радостью, – объяснила Гретхен. – Но мне остался один год, и все.
– А ты не ходишь, Маргарет? – спросила меня Дженни.
– Ты имеешь в виду, в еврейскую школу?
– Да.
– Нет, не хожу.
– Маргарет и в воскресную школу не ходит. Правда, Маргарет? – спросила Нэнси.
– Правда, – ответила я.
– Как это ты так устроилась?
– У меня нет никакой религии, – призналась я.
– Вот это да! – Гретхен даже рот разинула.
– А что твои родители? – спросила Дженни.
– Ничего, – отрезала я.
– Хорошенькое дело! – сказала Гретхен.
Потом они все молча уставились на меня, и я чувствовала себя очень глупо. Тогда я попыталась объяснить.
– Ну как вам сказать, м-м… папа был еврей, а, м-м… мама христианка и…
У Нэнси сделалось заинтересованное лицо.
– Продолжай, – попросила она.
В первый раз они проявляли такой интерес к тому, что говорила я.
– Ну вот, родители моей мамы, которые живут в Огайо, сказали ей, что не хотят зятя-еврея. Если она хочет испортить себе жизнь, это ее дело. Но они никогда бы не согласились на ее брак с моим отцом.
– Да, серьезно… – протянула Гретхен. – А что родственники твоего отца?
– Ну, моя бабушка была не очень-то рада иметь невестку-христианку, но она, по крайней мере, смирилась с ситуацией.
– И что же дальше? – продолжала допрашивать Дженни.
– Они сбежали.
– Как романтично! – вздохнула Нэнси.
– Вот поэтому-то они обходятся без религии.
– Я их не осуждаю, – заявила Гретхен. – Я бы поступила так же.
– Но если у тебя нет никакой религии, то как ты будешь решать, куда записываться – в Имку или в Еврейскую Ассоциацию Молодежи?
– Не знаю, – сказала я. – Я никогда об этом не думала. Может быть, я никуда не буду записываться.
– Но ведь все состоят либо там, либо там, – не унималась Нэнси.
– Ну, это, я думаю, как родители решат, – решила я сменить тему.
Вообще-то я не собиралась так сразу рассказывать им свою историю.
– Так значит… в какой день мы будем собираться?
Нэнси заявила, что пятница ей не подходит – у нее музыка. Дженни сказала, что у нее балет по средам. Значит, сказала я, остается только понедельник. И мы решили встречаться по понедельникам. На следующей неделе мы принесем наши тайные списки и пройдем проверку, чтобы все были наверняка в лифчиках.
Когда заседание клуба было закончено, Нэнси подняла руки высоко над головой. Потом закрыла глаза и прошептала: «Четыре сенсации! Ура!»
«Ура!» – пропели мы вслед за ней.
Во время ужина я обдумывала, как бы сказать маме, что я хочу носить лифчик. И почему ей никогда не придет в голову самой заговорить об этом, если уж она так хорошо помнит себя девочкой?
Когда она пришла поцеловать меня на ночь, я решилась и сказала.
– Я хочу носить лифчик. – Прямо так, напрямик.
Мама снова включила свет.
– Маргарет… ты что?
– Ничего, просто хочу, и все.
Я спряталась под покрывалом, чтобы ей было не видно мое лицо.
Мама сделала глубокий вдох.
– Ну хорошо, если ты действительно хочешь, то нам придется съездить в субботу в магазин. Договорились?
– Договорились, – я улыбнулась. Мама была небезнадежна.
Она выключила свет и прикрыла дверь. У меня как гора с плеч свалилась!
Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет. Я только что сказала маме, что мне нужен лифчик. Пожалуйста, помоги мне вырасти. Я хочу быть как все. Ты знаешь, все мои новые друзья состоят или в Имке, или в Еврейской Ассоциации. Как же мне определиться? Я ведь не знаю, чего Ты ждешь от меня.
Глава 6
На следующий день после школы мистер Бенедикт вызвал меня к себе.
– Маргарет, – начал он. – Я бы хотел обсудить твою ознакомительную анкету. Например, почему тебе не нравятся религиозные праздники?
И надо мне было это писать! Глупость, да и только! Если ему, правда, нужно было выяснить, нормальные ли мы, то меня, я думаю, он вряд ли отнес к нормальным. Я чуть не рассмеялась.
– Я просто так это написала, – ответила я. – На самом деле я нормально к ним отношусь.
– Я думаю, у тебя все же была причина. Ты можешь сказать мне. Это останется между нами.
Я подняла на мистера Бенедикта правую бровь. У меня это здорово получается. Одна поднимается, другая на месте. Я делаю так, когда не могу придумать, что сказать. И люди сразу это замечают. Некоторые даже спрашивают меня, как я такое делаю. Забывают, о чем мы говорили, и сосредотачиваются на моей правой брови. А я точно не знаю, как. Просто думаю об этом, и бровь сама поднимается. С левой я так не могу. Только с правой.
Мистер Бенедикт заметил. Но он не стал спрашивать, как мне это удается.
Он только сказал:
– Я думаю, у тебя есть серьезная причина не любить религиозные праздники.
Я поняла, что он ждет от меня каких-нибудь объяснений. Он не собирался махнуть рукой и забыть. Поэтому я решила разделаться с этим сразу.
– Они для меня все одинаковые. У меня нет никакой религии, – заявила я.
Мистер Бенедикт казался удовлетворенным. Как будто он открыл какую-то глубокую и сокровенную тайну.
– Понимаю. А твои родители?
– Они не принадлежат ни к какой конфессии. И предполагается, что я сама выберу себе исповедание, когда вырасту. Если захочу, то есть.
Мистер Бенедикт сложил руки и с минуту просто смотрел на меня. Потом он сказал:
– Ладно, Маргарет. Теперь можешь идти.
Я надеюсь, в конце концов он все же решил, что я нормальная. Я прожила в Нью-Йорке одиннадцать с половиной лет, и, по-моему, никто никогда не спрашивал меня о моей религии. Я и не думала об этом никогда. А теперь вдруг, ни с того ни с сего, это стало чем-то важным.
Вечером позвонила бабушка и сказала, что она достала абонемент в Линкольн-Центр на нас двоих. Теперь мы будем встречаться раз в месяц в субботу, чтобы позавтракать вместе и идти на концерт. Умная все-таки у меня бабушка. Она знала, что мои родители не смогут ничего возразить против Линкольн-Центра и одной субботы в месяц. Это ведь культура. А культура для них – святое. Теперь мы с бабушкой сможем проводить какое-то время вместе. Но я была рада, что Линкольн-Центр начнется не сразу, потому что эту субботу я хотела целиком посвятить проблеме лифчика.
Суббота началась с того, что утром появился Мус Фрид – пришел стричь наш газон. Отец мрачно читал спортивный журнал. Палец у него был намного лучше, но все еще забинтован.
Пока Мус стриг газон, я сидела в саду с книгой. Мне нравилось, как он напевает за работой. Еще мне нравились его зубы. Я видела их, когда он мне улыбался. Они были очень белые и чистые, и один спереди рос немного криво. Я делала вид, что целиком поглощена книгой, на самом же деле наблюдала за Мусом. Если он смотрел в мою сторону, я быстро утыкалась носом в книгу. Если бы мне хватило смелости, то Мус стоял бы на первом месте в моем списке. Но что скажет Нэнси, ведь она его ненавидит?
После ланча мама сказала отцу, что мы поедем за покупками. У нас была наша прежняя машина, но мама считала, что надо завести вторую, потому что в Фарбруке не было автобусов, а такси стоило очень дорого. Отец сказал, что посмотрит, но я знала, что вторая машина появится скоро. Если моя мама чего-нибудь хочет, то уговорить отца для нее не составляет никакого труда.
Мы поехали в торговый центр, где был магазин Лорд и Тейлор. На мне было голубое в клеточку платье, туфли на босу ногу и три пластыря поверх водянок.
Сперва мы зашли в отдел женского белья, где мама сказала продавщице, что мы хотим посмотреть лифчик для меня. Продавщица бросила на меня быстрый взгляд и сказала, что нам лучше пойти в подростковый отдел, где есть маленькие размеры. Мама поблагодарила продавщицу, а я готова была провалиться сквозь землю. Мы спустились по эскалатору и направились в подростковый отдел. Там был большой выбор нижнего белья. Просто лифчики и ансамбли. Я никогда не носила ничего, кроме обычных белых трусиков и маечек. Иногда бикини, когда шла в гости. Мы подошли к прилавку и сказали продавщице, что нас интересует лифчик. Я стояла сзади и делала вид, что я тут ни при чем. Еще нагнулась, чтобы почесать новый комариный укус.
– Подойди сюда, дорогая, – позвала меня продавщица.
Терпеть не могу людей, которые обращаются к тебе «дорогая». Я подошла к прилавку и подняла на нее правую бровь.
Она перегнулась через прилавок и сказала:
– Давай снимем мерочку, дорогая.
Она обняла меня сантиметровой лентой и улыбнулась моей маме.
– Двадцать восемь.
Мне хотелось ее треснуть.
Потом она вынула и положила на прилавок целый ворох лифчиков. Мама пощупала все.
– Советую тебе взять нулевку, дорогая. Для первого ты еще не вполне готова. Можешь примерить и посмотреть, в каком тебе удобнее.
Она провела нас к примерочной с розовой запирающейся дверью. В примерочной мама села на стул. Я сняла платье. Под платьем у меня ничего, кроме трусиков, не было. Я взяла первый попавшийся лифчик и просунула руки в бретельки. Застегнуть его сзади я не могла. Пришлось маме помочь мне. Она поправила бретельки и потрогала спереди.
– Ну как? – спросила она.
– Не знаю.
– Не слишком туго?
– Нет.
– И не очень свободно?
– Нет.
– Нравится тебе?
– Может быть…
– Примерь еще вот этот.
Она вытащила меня из первого лифчика и засунула в новый. И как я только научусь справляться с ними сама? Неужели маме придется одевать меня каждый день?
Второй лифчик был мягче первого. Мама объяснила, что он сделан из дакрона. Он и вправду показался мне приятным. Мама кивнула. Третий был с кружевом и чесался. Мама сказала, что он непрактичный.
Когда я уже натягивала платье, продавщица постучала в дверь.
– Ну как у нас дела? Нам что-нибудь подошло?
Мама сказала, что нам подошло.
– Мы возьмем три таких, – сказала она, беря мягкий лифчик.
Когда мы подошли к прилавку, там уже стояли… Дженни Лумис и ее мама.
– А, привет, Маргарет, – пробормотала она. – Вот, хочу купить себе теплую пижаму.
Щеки у нее были красные, и на прилавке перед ней я разглядела несколько лифчиков.
– Надо же, – удивилась я, – я тоже покупаю фланелевую пижаму на зиму.
– Ладно, увидимся в понедельник, – попрощалась Дженни.
– Ага, до понедельника.
Хорошо, что моя мама была в это время у кассы на другом конце прилавка.
Глава 7
Придя домой, я сразу отправилась со свертком к себе в комнату. Я сняла платье и надела лифчик. Вначале я застегнула его спереди на талии, а потом перевернула и натянула как положено. Я откинула плечи назад и стала боком. По-моему, ничего не изменилось. Я взяла пару носок и запихнула по носку в каждую чашечку, чтобы посмотреть, правда ли он будет расти вместе со мной. Получилось туговато, зато выглядела я теперь что надо. Как Лора Данкер. Я вытащила носки и убрала их.
За обедом отец поздравил меня.
– Да, Маргарет, ты и вправду растешь – уже не маленькая девочка.
– Ну да! – только и смогла сказать я.
В понедельник я изучала мальчиков моего класса. До трех часов мне нужно было отобрать несколько имен для моего списка. Я выбрала Филипа Лероя, потому что он был самый симпатичный. Еще Джея Хасслера, потому что у него были красивые карие глаза и чистые ногти. Я решила на этом остановиться: объясню, что остальных я не знаю.
Перед самым звонком мистер Бенедикт сказал, что просит каждого из нас сделать свою собственную работу, на которую нам отводится целый год.
Все застонали.
Мистер Бенедикт поднял руку.
– Ничего страшного тут нет. Во-первых, дело это сугубо личное и останется между мной и каждым из вас. И я не буду спрашивать, какую тему вы выбрали. Пусть каждый выберет сам и сделает, как он считает нужным. Единственное, на чем я настаиваю, – это должно быть чем-то… м-м… осмысленным.
Снова стоны.
У мистера Бенедикта был сокрушенный вид.
– Я надеялся, вам будет интересно.
Бедный мистер Бенедикт. Он действительно был разочарован. Мне кажется, мы действовали ему на нервы. Никто его ничуть не боялся, а ведь учителя всегда нужно немного бояться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10