Опыт
Часы на панели управления «ягуара» показывали без двух семь, когда Морс повернул на грунтовую дорогу, ведущую к вилле номер два в Бленхэйме. Он довольно хорошо подготовился к разговору, особенно после того, как просмотрел папку, оставленную ему Льюисом, и был уверен в себе. Уверен, разумеется, в отношении электрического камина в гостиной четы Далей; почти уверен в переоборудовании угольного сарая во вспомогательное помещение, в котором (когда они выходили в сад) он успел мельком разглядеть стиральную машину и сушилку для белья на новеньком красном кафеле; однако не столь уверен в отношении заднего садика, в котором не было деревьев. Морс чрезвычайно гордился тем обстоятельством, что никогда не числился бойскаутом, и соответственно его знания относительно костров и барбекю, следовало признать, были почти равны нулю.
Довольный, что ему предстоит действовать одному. Морс постучал в дверь. Для полиции сейчас настали тяжелые времена – она, как никогда, упала в общественном мнении: обвинения в коррупции, состряпанные улики, несоблюдение необходимых процедур, скандал за скандалом неизбежно порождали подозрительность и враждебность. И – увы, Морс знал об этом – он сам время от времени поддавался искушению и немного переступал дозволительную границу обязательных процедур – сейчас ему как раз предстояло проделать именно это. Его можно было сравнить с метателем дартов, слегка заступающим за черту, чтобы выбить на мишени двадцать очков в третий раз подряд. Льюис этого бы не потерпел и не постеснялся бы высказать свое недовольство вслух.
* * *
В гостиной царила далеко не праздничная атмосфера. Чета Далей сидела на диванчике бок о бок, и Морс, усевшись в кресло напротив, приступил к делу.
– Мистер Далей, вы прочли ваши показания?
– Вы не против, если моя жена будет присутствовать?
– Я бы даже предпочел, чтобы она присутствовала, – невинно заявил Морс.
– Как я и говорил, мне нечего добавить.
– Отлично! – Морс наклонился и взял теперь уже довольно замызганную копию. Он медленно просмотрел ее и поднял глаза на Джорджа Далея: – Буду честен с вами, сэр. Меня беспокоит вопрос о фотоаппарате.
– И что же именно? – Сказано было почти без гласных: если Клэр подчеркивала их, то Далей почти полностью проглатывал.
Морс начал атаку заходом с фланга:
– Сами вы занимаетесь фотографией?
– Я? Немножко. Вообще-то нет.
– Вы, миссис Далей?
Она отрицательно покачала головой.
– Но ваш сын Филип занимается?
– Да, он очень сильно стал ею интересоваться в последнее время, правда ведь, дорогая? – Далей повернулся к жене, которая неопределенно кивнула, не сводя глаз с Морса.
– Вероятно, немножко раньше, чем в "последнее время"? – предположил Морс. – Он записал фотографию в список своих увлечений, а список был составлен в прошлом году – в начале прошлого года, то есть за несколько месяцев до того, как вы нашли фотоаппарат.
– Да, но я уже говорил, что в любом случае мы собирались купить ему фотоаппарат на день рождения. Не так ли, дорогая?
Снова, кроме еле заметного неопределенного кивка, от миссис Далей не последовало устного подтверждения этого столь невинного заявления.
– Но у вас никогда не было своего фотоаппарата, как вы говорите?
– Правильно!
– Как же вы узнали в таком случае, что пленка в нем полностью отснята?
– Ну, вы знаете, на то есть номера, так ведь? По ним можно узнать, ну, когда пленка кончилась.
– Вы хотите сказать, когда там цифра "десять"?
– Да вроде того...
– А если в пленке двенадцать кадров?
– Не знаю. – Далея, казалось, не обеспокоил несколько более агрессивный тон вопроса. – Наверно, Филип сказал об этом. – Он снова повернулся к жене: – Там десять или двенадцать было, дорогая? Ты не помнишь?
Морс подвел итог:
– Так все-таки у него раньше был фотоаппарат?
– Да, дешевенький мы в свое время ему купили...
– Испанский, – миссис Далей прервала молчание.
– Мистер Далей, вы сможете вынуть пленку из аппарата?
– Ну нет, если только, вы знаете...
– Но в своих показаниях вы заявили... – Морс снова заглянул в копию показаний. – Здесь говорится, что вы сожгли пленку.
– Ну, конечно, это так, правда ведь, дорогая? Конечно, я знаю, нам надо было ее сохранить. Но я ведь говорил уже – все мы иногда неправильно действуем, правда ведь? И мы заявили, что извиняемся за это, мы же сказали, дорогая?
Морс начал понимать, что последние слова ответа были чисто риторическими: на какую-либо реакцию Далей и не рассчитывал.
– Где вы ее сожгли? – спокойно спросил Морс.
– Не знаю. Не помню. Просто бросил ее в огонь, – Далей неопределенно махнул правой рукой.
– Камин электрический, – сказал Морс, указав на него рукой.
– У нас есть угольная решетка в соседнем помещении. Довольны? – Далей наконец начал проявлять признаки волнения.
– Вы топили углем в тот день?
– Как я, к черту, могу помнить это?
– А вы помните, миссис Далей?
Она покачала головой:
– Это было больше года назад, не так ли? Вы могли бы помнить такую мелочь так долго?
– Я не пользовался углем в моей квартире вот уже пятнадцать лет, миссис Далей. Думаю, что вспомнил бы.
– Ну что ж, прошу прощения, – спокойно согласилась миссис Далей. – Я не запомнила.
– Вы знаете, что температура в Оксфордшире в тот день была двадцать три градуса тепла? – Морс думал, что не очень здорово ошибся.
– Что?! Это в десять-то часов вечера? – Видно было, что Далей выведен из равновесия, и Морс воспользовался своим преимуществом.
– Где вы храпите уголь? Ваш угольный сарай превращен в подсобное помещение – ваша жена показала...
– Ладно, если здесь огня не было, – значит, не было. Значит, был в саду, мог же быть?
– Что вы сжигаете в саду?
– Чего я сжигаю? Чего я сжигаю? Я сжигаю чертовы ветки, и листья, и...
– У вас нет деревьев. А если бы и были, июль для листьев, пожалуй, рановато.
– О, ради Христа! Послушайте...
– Нет! – Тон Морса внезапно стал жестким и властным. – Вы послушайте, мистер Далей. Если вы сжигаете ваш мусор в саду, пойдите и покажите мне – где?! – Вся мягкость слетела с Морса, и он продолжил: – И если вы по-прежнему будете лгать мне, я вызову экспертную группу, которая перекопает половину вашей лужайки!
Чета Далеев сидела молча, не глядя друг на друга.
– Вы проявили пленку, мистер Далей? Или ваш сын? – Голос Морса снова стал спокойным.
– Филип, – сказала наконец миссис Далей, с усилием подавив волнение. – Он дружит с мальчишкой, отец которого занимается фотографией и имеет фотолабораторию и все такое. Они, я думаю, и проявили.
Ее голос, как послышалось Морсу, потерял внешний лоск образованности, и он задумался, кто же из этой пары потенциально больший лжец.
– Вы должны сказать, где теперь эти фотографии. – Морсу пришлось сделать усилие, чтобы скрыть нетерпение, но голос подвел: он испугался, что фотографии уже утрачены.
– Насколько я знаю, он их не хранил... – начал Далей.
Но жена прервала его:
– Всего их было шесть или семь из двенадцати, я хочу сказать, которые получились. Несколько фотографий птиц – одна розовая с черным хвостом...
– Сойка! – подсказал Далей.
– ...и две карточки с мужчиной, молодым человеком, – наверно, ее приятелем. Но другие, я уже сказала... вы знаете, они не... просто не получились.
– Я должен их посмотреть, – сказал Морс просто, но непреклонно.
– Он выбросил их наверняка, – заявил Далей. – Какого черта он их будет хранить?
– Я должен их получить, – повторил Морс.
– Господи, Боже мой! Как же вы не поймете? Я никогда даже не видел их!
– Где ваш сын?
Муж и жена переглянулись, и заговорил муж:
– Поехал в Оксфорд, должно быть, – субботний вечер...
– Проводите, пожалуйста, меня в его комнату.
– Какого черта мы вас будем водить по дому! – зарычал Далей. – Если вы хотите его осмотреть, инспектор, сбегайте за ордером на обыск, лады?
– Мне не нужен ордер. Сразу же за входной дверью у вас стоит ружье, мистер Далей, и я готов поспорить, что где-то в доме валяется коробка с патронами. Для того чтобы вскрыть у вас полы, если потребуется, я должен сделать только одно: прочитать вам – всего лишь прочитать, обратите внимание – государственный акт об опасных предметах от 1991 года, № 1531. Поняли? Вы оба? Это единственное, что по закону я обязан сделать.
Но Морсу не было нужды продолжать импровизации на тему недавно принятого закона о взрывчатых веществах. Маргарет Далей встала и направилась к двери гостиной:
– Вы не получите моего разрешения на обыск комнаты Филипа, инспектор. Но если он сохранил эти фотографии, я думаю, что, возможно, знаю...
Морс прислушивался к ее шагам по лестнице, и сердце его неистово колотилось о ребра: пожалуйста! пожалуйста! пожалуйста!
Двое мужчин, сидящих напротив друг друга, не проронили ни слова, вслушиваясь в потрескивание половиц в комнате наверху. Почти ничего не было сказано и тогда, когда Маргарет Далей вернулась в гостиную спустя несколько минут, неся семь цветных снимков, которые она безмолвно передала Морсу.
– Благодарю вас. Еще есть?
Она отрицательно замотала головой.
* * *
После того как Морс ушел, Маргарет Далей вошла в кухню, где поставила на плиту чайник и приготовила растворимый кофе.
– Полагаю, ты сейчас пойдешь пьянствовать, – бесстрастным тоном обратилась она к входящему мужу.
– Какого черта ты не сказала мне об этих фотографиях?
– Заткнись! – Она злобно выплюнула это слово и повернулась к нему.
– Где, черт возьми, ты нашла их, ты...
– Заткнись! И слушай, понял? Если ты уж хочешь знать, Джордж Далей, я обыскиваю его комнату, потому что если мы не разберемся, что происходит, и не попытаемся что-то сделать, то он очень скоро окажется в вонючей тюрьме, за решеткой или еще чего похуже, вот почему! Понял теперь? Там было двенадцать фотографий, на пяти была девушка...
– Ты глупая сука!
– Слушай! – взвизгнула она. – Я никогда не отдала бы их им! Я прятала их! А теперь собираюсь избавиться от них. И не собираюсь показывать их тебе. Тебе же в любом случае последнее время на все стало наплевать!
Угрюмый Далей с плотно сжатыми губами двинулся к дверям.
– Хватит стонать, несчастная потаскуха!
Его жена вытащила из тумбочки большие кухонные ножницы.
– Попробуй еще только раз обратиться так ко мне снова, Джордж Далей! – голос ее дрожал от ярости.
Через несколько минут после того, как за ним захлопнулась входная дверь, она поднялась в их спальню и достала из ящика, где хранилось постельное белье, пять фотографий. На каждой из них была запечатлена Карин Эрикссон, голая или полуголая, в различных сексуальных позах. Можно было только догадываться, как часто ее сын пожирал глазами эти и подобные им фотографии, которые он держал в коробке, спрятанной в его гардеробе, и которые она обнаружила во время общей весенней приборки дома в апреле этого года. Она вошла в туалет и, стоя над унитазом, последовательно отрывала от фотографий лицо, плечи, грудь, бедра и ноги прекрасной Карин Эрикссон, тут же смывая поблескивающие кусочки в бегброкскую канализацию.
Глава тридцатая
Кровать мужчины – место его отдыха; кровать женщины – часто ее дыба.
Джеймс Тербер.
Еще несколько басен нашего времени
В 21.15 "скорая помощь" со включенной сиреной, сверкая синей мигалкой, подъехала к приемному отделению второго корпуса больницы Джона Радклиффа. Серое лицо человека, которого торопливо катили через автоматические двери на носилках – лоб покрыт испариной, дыхание учащенное и затрудненное, – подсказало старшей сестре с красным поясом безошибочный диагноз, и она немедленно позвонила дежурному врачу, а затем присоединилась к своей коллеге, которая снимала с мужчины одежду и натягивала на него больничную пижаму. Серия торопливых проверок – электрокардиограф, давление, рентген грудной клетки – скоро подтвердила и так очевидное – обширный коронарный тромбоз, почти смертельный.
Два санитара прокатили носилки в кардиологическое отделение, где переложили тяжелого пациента на кровать, быстро задернули занавески вокруг него и приладили пять датчиков, соединивших его грудь с монитором, начавшим выдавать на экран у кровати непрерывные кривые его сердечного ритма, давления и пульса. Молодая, хорошенькая толстушка-сестра внимательно наблюдала, как дежурный врач сделал укол морфия.
– Есть надежда? – спокойно поинтересовалась она через одну-две минуты, когда они стояли у центрального пульта, с которым были соединены мониторы каждой из шести кроватей отделения.
– Никогда не знаешь, но...
– Я училась у него, когда была студенткой. На его лекции мы ходили. Кровь – он специализировался по крови и был ведущим специалистом по венерическим заболеваниям! Его полиция еще всегда вызывала – патологоанатомия – для разного рода заключений.
Сестра взглянула на монитор – кривые сейчас приобрели более устойчивый характер – и вдруг поняла: она очень хочет, чтобы старикан выжил.
– Дайте ему фруземид, сестра, – да побольше. Я чрезвычайно обеспокоен наличием жидкости в легких.
Когда дежурный врач ушел, сестра Шелик посидела у кровати больного, глядя на него с острой жалостью, которую всегда испытывала по отношению к своим пациентам. Хотя ей не исполнилось еще тридцати, она была скорее настоящей медсестрой старой школы, верившей, что, несмотря на любую супертехнологию, уход и простое человеческое внимание по-прежнему остаются незаменимыми. Она положила ладонь правой руки на влажный холодный лоб и несколько минут бережно протирала лицо больного теплой влажной салфеткой. Внезапно глаза его открылись, и он посмотрел на нее:
– Сестра?
– Я слышу вас – что?
– Вы... вы... не свяжетесь от моего имени с одним человеком?
– Конечно! Конечно! – Она наклонилась к нему, но так и не поняла, что он говорит. – Простите?
– Морс!
– Извините, пожалуйста, скажите снова. Я не уверена, что...
– Морс!
– Я все еще... Извините, пожалуйста...
Но его глаза снова закрылись, и ответа на ее мягко повторяемый вопрос так и не последовало.
Случилось это в 23.15.
* * *
Красавица жена главного лесничего в это время лежала в кровати, тоже на спине, но с широко открытыми глазами, и ждала, пока наконец в 23.35 не услыхала звук открываемой входной двери, затем щелчок замка и лязг засова. Несмотря на четыре пинты пива «Бартон» и два виски в «Белом олене», Дэвид Майклс знал: он совершенно трезв, слишком трезв, а еще он знал, что с ним творится нечто неладное. Если мужчина не может напиться – плохи его дела. Почистив зубы, он сбросил одежду и скользнул под легкое одеяло. Жена всегда спала обнаженной, и после женитьбы он последовал ее примеру, – возбуждаясь часто не только от вида ее обнаженного тела, но и от мысли о нем. Сейчас, когда он тихо лег рядом с ней в темной комнате, ему стало ясно, что она вдруг опять чудесно и неожиданно нужна ему. Он повернулся, протянул руку и стал нежно ласкать ее грудь. Но она с заметной силой взялась за его запястье и отвела от себя ласкающую руку.
– Нет. Не сегодня.
– Что-нибудь не так?
– Я просто ничего не хочу сейчас – надеюсь, ты можешь это понять?
– Думаю, что могу, – согласился Майклс скучным голосом и повернулся на спину.
– Почему ты им сказал? – яростно спросила она.
– Потому что я знаю это чертово место лучше, чем кто-либо другой, вот почему!
– Но сознаешь ли ты, что...
– Я должен был что-нибудь сказать. Боже! Как же ты не видишь очевидного? Я же не знал, так?
Она села в кровати, наклонилась к нему.
– Но они подумают, что это сделал ты, Дэвид.
– Не будь такой глупой! Я не стал бы ничего говорить им, если бы это был я. Разве ты этого не понимаешь? Меня заподозрят в самую последнюю очередь. Вот если бы я не согласился помочь...
Больше она ничего не сказала, и он подумал: "Не сделать ли две чашки очень горячего кофе, а затем, может быть, зажечь лампу и посмотреть на свою красавицу?" Но в этом не было необходимости. Видимо, Кэти Майклс согласилась с логикой его слов и успокоилась, поскольку снова улеглась и повернулась к нему. Он почувствовал шелковистую кожу внутренней части ее бедра на своей ноге.
Глава тридцать первая
Предыстория и фон раскрывают истинную суть человека или вещи. Если я не владею предысторией и фоном, то человек передо мною бесплотен, вещь – бесплотна.
Хуан Хименес. Избранное
Это похоже на поиск решения в особо трудном кроссворде, подумал Морс, когда в одиннадцать часов тем же вечером сидел в своей гостиной в северном Оксфорде, увенчав все выпитое за день несколькими глотками «Гленфидича» и снова и снова вглядываясь в фотографии, которые Маргарет Далей отдала ему. Чем больше он разглядывал новую улику, тем меньше понимал ее. Необходимо отстраниться, посмотреть на вещи в перспективе, конспективно охватить всю проблему.
Мужчина, изображенный на двух фотографиях, полностью завладел его вниманием. Невысокий либо среднего роста, чуть меньше тридцати лет, длинные белокурые волосы, одет в футболку и линялые синие джинсы, загорелый, с легкой тенью на скулах, предполагающей наличие однодневной щетины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Часы на панели управления «ягуара» показывали без двух семь, когда Морс повернул на грунтовую дорогу, ведущую к вилле номер два в Бленхэйме. Он довольно хорошо подготовился к разговору, особенно после того, как просмотрел папку, оставленную ему Льюисом, и был уверен в себе. Уверен, разумеется, в отношении электрического камина в гостиной четы Далей; почти уверен в переоборудовании угольного сарая во вспомогательное помещение, в котором (когда они выходили в сад) он успел мельком разглядеть стиральную машину и сушилку для белья на новеньком красном кафеле; однако не столь уверен в отношении заднего садика, в котором не было деревьев. Морс чрезвычайно гордился тем обстоятельством, что никогда не числился бойскаутом, и соответственно его знания относительно костров и барбекю, следовало признать, были почти равны нулю.
Довольный, что ему предстоит действовать одному. Морс постучал в дверь. Для полиции сейчас настали тяжелые времена – она, как никогда, упала в общественном мнении: обвинения в коррупции, состряпанные улики, несоблюдение необходимых процедур, скандал за скандалом неизбежно порождали подозрительность и враждебность. И – увы, Морс знал об этом – он сам время от времени поддавался искушению и немного переступал дозволительную границу обязательных процедур – сейчас ему как раз предстояло проделать именно это. Его можно было сравнить с метателем дартов, слегка заступающим за черту, чтобы выбить на мишени двадцать очков в третий раз подряд. Льюис этого бы не потерпел и не постеснялся бы высказать свое недовольство вслух.
* * *
В гостиной царила далеко не праздничная атмосфера. Чета Далей сидела на диванчике бок о бок, и Морс, усевшись в кресло напротив, приступил к делу.
– Мистер Далей, вы прочли ваши показания?
– Вы не против, если моя жена будет присутствовать?
– Я бы даже предпочел, чтобы она присутствовала, – невинно заявил Морс.
– Как я и говорил, мне нечего добавить.
– Отлично! – Морс наклонился и взял теперь уже довольно замызганную копию. Он медленно просмотрел ее и поднял глаза на Джорджа Далея: – Буду честен с вами, сэр. Меня беспокоит вопрос о фотоаппарате.
– И что же именно? – Сказано было почти без гласных: если Клэр подчеркивала их, то Далей почти полностью проглатывал.
Морс начал атаку заходом с фланга:
– Сами вы занимаетесь фотографией?
– Я? Немножко. Вообще-то нет.
– Вы, миссис Далей?
Она отрицательно покачала головой.
– Но ваш сын Филип занимается?
– Да, он очень сильно стал ею интересоваться в последнее время, правда ведь, дорогая? – Далей повернулся к жене, которая неопределенно кивнула, не сводя глаз с Морса.
– Вероятно, немножко раньше, чем в "последнее время"? – предположил Морс. – Он записал фотографию в список своих увлечений, а список был составлен в прошлом году – в начале прошлого года, то есть за несколько месяцев до того, как вы нашли фотоаппарат.
– Да, но я уже говорил, что в любом случае мы собирались купить ему фотоаппарат на день рождения. Не так ли, дорогая?
Снова, кроме еле заметного неопределенного кивка, от миссис Далей не последовало устного подтверждения этого столь невинного заявления.
– Но у вас никогда не было своего фотоаппарата, как вы говорите?
– Правильно!
– Как же вы узнали в таком случае, что пленка в нем полностью отснята?
– Ну, вы знаете, на то есть номера, так ведь? По ним можно узнать, ну, когда пленка кончилась.
– Вы хотите сказать, когда там цифра "десять"?
– Да вроде того...
– А если в пленке двенадцать кадров?
– Не знаю. – Далея, казалось, не обеспокоил несколько более агрессивный тон вопроса. – Наверно, Филип сказал об этом. – Он снова повернулся к жене: – Там десять или двенадцать было, дорогая? Ты не помнишь?
Морс подвел итог:
– Так все-таки у него раньше был фотоаппарат?
– Да, дешевенький мы в свое время ему купили...
– Испанский, – миссис Далей прервала молчание.
– Мистер Далей, вы сможете вынуть пленку из аппарата?
– Ну нет, если только, вы знаете...
– Но в своих показаниях вы заявили... – Морс снова заглянул в копию показаний. – Здесь говорится, что вы сожгли пленку.
– Ну, конечно, это так, правда ведь, дорогая? Конечно, я знаю, нам надо было ее сохранить. Но я ведь говорил уже – все мы иногда неправильно действуем, правда ведь? И мы заявили, что извиняемся за это, мы же сказали, дорогая?
Морс начал понимать, что последние слова ответа были чисто риторическими: на какую-либо реакцию Далей и не рассчитывал.
– Где вы ее сожгли? – спокойно спросил Морс.
– Не знаю. Не помню. Просто бросил ее в огонь, – Далей неопределенно махнул правой рукой.
– Камин электрический, – сказал Морс, указав на него рукой.
– У нас есть угольная решетка в соседнем помещении. Довольны? – Далей наконец начал проявлять признаки волнения.
– Вы топили углем в тот день?
– Как я, к черту, могу помнить это?
– А вы помните, миссис Далей?
Она покачала головой:
– Это было больше года назад, не так ли? Вы могли бы помнить такую мелочь так долго?
– Я не пользовался углем в моей квартире вот уже пятнадцать лет, миссис Далей. Думаю, что вспомнил бы.
– Ну что ж, прошу прощения, – спокойно согласилась миссис Далей. – Я не запомнила.
– Вы знаете, что температура в Оксфордшире в тот день была двадцать три градуса тепла? – Морс думал, что не очень здорово ошибся.
– Что?! Это в десять-то часов вечера? – Видно было, что Далей выведен из равновесия, и Морс воспользовался своим преимуществом.
– Где вы храпите уголь? Ваш угольный сарай превращен в подсобное помещение – ваша жена показала...
– Ладно, если здесь огня не было, – значит, не было. Значит, был в саду, мог же быть?
– Что вы сжигаете в саду?
– Чего я сжигаю? Чего я сжигаю? Я сжигаю чертовы ветки, и листья, и...
– У вас нет деревьев. А если бы и были, июль для листьев, пожалуй, рановато.
– О, ради Христа! Послушайте...
– Нет! – Тон Морса внезапно стал жестким и властным. – Вы послушайте, мистер Далей. Если вы сжигаете ваш мусор в саду, пойдите и покажите мне – где?! – Вся мягкость слетела с Морса, и он продолжил: – И если вы по-прежнему будете лгать мне, я вызову экспертную группу, которая перекопает половину вашей лужайки!
Чета Далеев сидела молча, не глядя друг на друга.
– Вы проявили пленку, мистер Далей? Или ваш сын? – Голос Морса снова стал спокойным.
– Филип, – сказала наконец миссис Далей, с усилием подавив волнение. – Он дружит с мальчишкой, отец которого занимается фотографией и имеет фотолабораторию и все такое. Они, я думаю, и проявили.
Ее голос, как послышалось Морсу, потерял внешний лоск образованности, и он задумался, кто же из этой пары потенциально больший лжец.
– Вы должны сказать, где теперь эти фотографии. – Морсу пришлось сделать усилие, чтобы скрыть нетерпение, но голос подвел: он испугался, что фотографии уже утрачены.
– Насколько я знаю, он их не хранил... – начал Далей.
Но жена прервала его:
– Всего их было шесть или семь из двенадцати, я хочу сказать, которые получились. Несколько фотографий птиц – одна розовая с черным хвостом...
– Сойка! – подсказал Далей.
– ...и две карточки с мужчиной, молодым человеком, – наверно, ее приятелем. Но другие, я уже сказала... вы знаете, они не... просто не получились.
– Я должен их посмотреть, – сказал Морс просто, но непреклонно.
– Он выбросил их наверняка, – заявил Далей. – Какого черта он их будет хранить?
– Я должен их получить, – повторил Морс.
– Господи, Боже мой! Как же вы не поймете? Я никогда даже не видел их!
– Где ваш сын?
Муж и жена переглянулись, и заговорил муж:
– Поехал в Оксфорд, должно быть, – субботний вечер...
– Проводите, пожалуйста, меня в его комнату.
– Какого черта мы вас будем водить по дому! – зарычал Далей. – Если вы хотите его осмотреть, инспектор, сбегайте за ордером на обыск, лады?
– Мне не нужен ордер. Сразу же за входной дверью у вас стоит ружье, мистер Далей, и я готов поспорить, что где-то в доме валяется коробка с патронами. Для того чтобы вскрыть у вас полы, если потребуется, я должен сделать только одно: прочитать вам – всего лишь прочитать, обратите внимание – государственный акт об опасных предметах от 1991 года, № 1531. Поняли? Вы оба? Это единственное, что по закону я обязан сделать.
Но Морсу не было нужды продолжать импровизации на тему недавно принятого закона о взрывчатых веществах. Маргарет Далей встала и направилась к двери гостиной:
– Вы не получите моего разрешения на обыск комнаты Филипа, инспектор. Но если он сохранил эти фотографии, я думаю, что, возможно, знаю...
Морс прислушивался к ее шагам по лестнице, и сердце его неистово колотилось о ребра: пожалуйста! пожалуйста! пожалуйста!
Двое мужчин, сидящих напротив друг друга, не проронили ни слова, вслушиваясь в потрескивание половиц в комнате наверху. Почти ничего не было сказано и тогда, когда Маргарет Далей вернулась в гостиную спустя несколько минут, неся семь цветных снимков, которые она безмолвно передала Морсу.
– Благодарю вас. Еще есть?
Она отрицательно замотала головой.
* * *
После того как Морс ушел, Маргарет Далей вошла в кухню, где поставила на плиту чайник и приготовила растворимый кофе.
– Полагаю, ты сейчас пойдешь пьянствовать, – бесстрастным тоном обратилась она к входящему мужу.
– Какого черта ты не сказала мне об этих фотографиях?
– Заткнись! – Она злобно выплюнула это слово и повернулась к нему.
– Где, черт возьми, ты нашла их, ты...
– Заткнись! И слушай, понял? Если ты уж хочешь знать, Джордж Далей, я обыскиваю его комнату, потому что если мы не разберемся, что происходит, и не попытаемся что-то сделать, то он очень скоро окажется в вонючей тюрьме, за решеткой или еще чего похуже, вот почему! Понял теперь? Там было двенадцать фотографий, на пяти была девушка...
– Ты глупая сука!
– Слушай! – взвизгнула она. – Я никогда не отдала бы их им! Я прятала их! А теперь собираюсь избавиться от них. И не собираюсь показывать их тебе. Тебе же в любом случае последнее время на все стало наплевать!
Угрюмый Далей с плотно сжатыми губами двинулся к дверям.
– Хватит стонать, несчастная потаскуха!
Его жена вытащила из тумбочки большие кухонные ножницы.
– Попробуй еще только раз обратиться так ко мне снова, Джордж Далей! – голос ее дрожал от ярости.
Через несколько минут после того, как за ним захлопнулась входная дверь, она поднялась в их спальню и достала из ящика, где хранилось постельное белье, пять фотографий. На каждой из них была запечатлена Карин Эрикссон, голая или полуголая, в различных сексуальных позах. Можно было только догадываться, как часто ее сын пожирал глазами эти и подобные им фотографии, которые он держал в коробке, спрятанной в его гардеробе, и которые она обнаружила во время общей весенней приборки дома в апреле этого года. Она вошла в туалет и, стоя над унитазом, последовательно отрывала от фотографий лицо, плечи, грудь, бедра и ноги прекрасной Карин Эрикссон, тут же смывая поблескивающие кусочки в бегброкскую канализацию.
Глава тридцатая
Кровать мужчины – место его отдыха; кровать женщины – часто ее дыба.
Джеймс Тербер.
Еще несколько басен нашего времени
В 21.15 "скорая помощь" со включенной сиреной, сверкая синей мигалкой, подъехала к приемному отделению второго корпуса больницы Джона Радклиффа. Серое лицо человека, которого торопливо катили через автоматические двери на носилках – лоб покрыт испариной, дыхание учащенное и затрудненное, – подсказало старшей сестре с красным поясом безошибочный диагноз, и она немедленно позвонила дежурному врачу, а затем присоединилась к своей коллеге, которая снимала с мужчины одежду и натягивала на него больничную пижаму. Серия торопливых проверок – электрокардиограф, давление, рентген грудной клетки – скоро подтвердила и так очевидное – обширный коронарный тромбоз, почти смертельный.
Два санитара прокатили носилки в кардиологическое отделение, где переложили тяжелого пациента на кровать, быстро задернули занавески вокруг него и приладили пять датчиков, соединивших его грудь с монитором, начавшим выдавать на экран у кровати непрерывные кривые его сердечного ритма, давления и пульса. Молодая, хорошенькая толстушка-сестра внимательно наблюдала, как дежурный врач сделал укол морфия.
– Есть надежда? – спокойно поинтересовалась она через одну-две минуты, когда они стояли у центрального пульта, с которым были соединены мониторы каждой из шести кроватей отделения.
– Никогда не знаешь, но...
– Я училась у него, когда была студенткой. На его лекции мы ходили. Кровь – он специализировался по крови и был ведущим специалистом по венерическим заболеваниям! Его полиция еще всегда вызывала – патологоанатомия – для разного рода заключений.
Сестра взглянула на монитор – кривые сейчас приобрели более устойчивый характер – и вдруг поняла: она очень хочет, чтобы старикан выжил.
– Дайте ему фруземид, сестра, – да побольше. Я чрезвычайно обеспокоен наличием жидкости в легких.
Когда дежурный врач ушел, сестра Шелик посидела у кровати больного, глядя на него с острой жалостью, которую всегда испытывала по отношению к своим пациентам. Хотя ей не исполнилось еще тридцати, она была скорее настоящей медсестрой старой школы, верившей, что, несмотря на любую супертехнологию, уход и простое человеческое внимание по-прежнему остаются незаменимыми. Она положила ладонь правой руки на влажный холодный лоб и несколько минут бережно протирала лицо больного теплой влажной салфеткой. Внезапно глаза его открылись, и он посмотрел на нее:
– Сестра?
– Я слышу вас – что?
– Вы... вы... не свяжетесь от моего имени с одним человеком?
– Конечно! Конечно! – Она наклонилась к нему, но так и не поняла, что он говорит. – Простите?
– Морс!
– Извините, пожалуйста, скажите снова. Я не уверена, что...
– Морс!
– Я все еще... Извините, пожалуйста...
Но его глаза снова закрылись, и ответа на ее мягко повторяемый вопрос так и не последовало.
Случилось это в 23.15.
* * *
Красавица жена главного лесничего в это время лежала в кровати, тоже на спине, но с широко открытыми глазами, и ждала, пока наконец в 23.35 не услыхала звук открываемой входной двери, затем щелчок замка и лязг засова. Несмотря на четыре пинты пива «Бартон» и два виски в «Белом олене», Дэвид Майклс знал: он совершенно трезв, слишком трезв, а еще он знал, что с ним творится нечто неладное. Если мужчина не может напиться – плохи его дела. Почистив зубы, он сбросил одежду и скользнул под легкое одеяло. Жена всегда спала обнаженной, и после женитьбы он последовал ее примеру, – возбуждаясь часто не только от вида ее обнаженного тела, но и от мысли о нем. Сейчас, когда он тихо лег рядом с ней в темной комнате, ему стало ясно, что она вдруг опять чудесно и неожиданно нужна ему. Он повернулся, протянул руку и стал нежно ласкать ее грудь. Но она с заметной силой взялась за его запястье и отвела от себя ласкающую руку.
– Нет. Не сегодня.
– Что-нибудь не так?
– Я просто ничего не хочу сейчас – надеюсь, ты можешь это понять?
– Думаю, что могу, – согласился Майклс скучным голосом и повернулся на спину.
– Почему ты им сказал? – яростно спросила она.
– Потому что я знаю это чертово место лучше, чем кто-либо другой, вот почему!
– Но сознаешь ли ты, что...
– Я должен был что-нибудь сказать. Боже! Как же ты не видишь очевидного? Я же не знал, так?
Она села в кровати, наклонилась к нему.
– Но они подумают, что это сделал ты, Дэвид.
– Не будь такой глупой! Я не стал бы ничего говорить им, если бы это был я. Разве ты этого не понимаешь? Меня заподозрят в самую последнюю очередь. Вот если бы я не согласился помочь...
Больше она ничего не сказала, и он подумал: "Не сделать ли две чашки очень горячего кофе, а затем, может быть, зажечь лампу и посмотреть на свою красавицу?" Но в этом не было необходимости. Видимо, Кэти Майклс согласилась с логикой его слов и успокоилась, поскольку снова улеглась и повернулась к нему. Он почувствовал шелковистую кожу внутренней части ее бедра на своей ноге.
Глава тридцать первая
Предыстория и фон раскрывают истинную суть человека или вещи. Если я не владею предысторией и фоном, то человек передо мною бесплотен, вещь – бесплотна.
Хуан Хименес. Избранное
Это похоже на поиск решения в особо трудном кроссворде, подумал Морс, когда в одиннадцать часов тем же вечером сидел в своей гостиной в северном Оксфорде, увенчав все выпитое за день несколькими глотками «Гленфидича» и снова и снова вглядываясь в фотографии, которые Маргарет Далей отдала ему. Чем больше он разглядывал новую улику, тем меньше понимал ее. Необходимо отстраниться, посмотреть на вещи в перспективе, конспективно охватить всю проблему.
Мужчина, изображенный на двух фотографиях, полностью завладел его вниманием. Невысокий либо среднего роста, чуть меньше тридцати лет, длинные белокурые волосы, одет в футболку и линялые синие джинсы, загорелый, с легкой тенью на скулах, предполагающей наличие однодневной щетины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31