Литр спирта -- две бутылки.
Там же за бутылку я узнал, как отучить мужика от пьянства.
Берешь водку, тарелку и идешь в лес. Кладешь тарелку на муравейник и наливаешь
в нее водки. Тех муравьев, которые ее пьют, не бери. А бери тех, которые бегут
от нее. Вот этих-то трезвенников засуши и незаметно подсыпь в стакан своему
мужику.
Одна баба так и сделала. Не знаю, бросил ли тот мужик пить, но бабу свою
бросил. А лицо у нее разнесло, как будто она головой на муравейнике спала.
Эту историю мне один тундрюк рассказал. Толстый такой старик. Правда, потом
выяснилось, что толстая у него только физиономия. Физиономия его тоже похожа
на тундру. Растительность слабая. Жалуется:
-- У моей старухи на роже волос больше!
Завидует ей.
Как-то сказал:
-- Я -- снайпер! Белку в глаз попадаю. Хотя не с первого раза. Иногда весь
шкурка продырявишь, пока метко в глаз попадешь.
Однажды спросил у меня:
-- Грибы кушать будешь?
-- Не откажусь, -- говорю.
-- Тогда, -- говорит, -- в лес идти надо.
Дал мне ведро. А себе кулечек из газеты свернул. Пошли в лес. А лес по колено.
Старик впереди идет, а я сзади. Вдруг остановился. Задрал вверх подбородок.
Понюхал небо.
-- Снег будет с дождем.
-- А как вы определили?
-- Радио сказала.
Идем дальше. Я чуть отстал. Вдруг ручей впереди. Старик разбежался и прыгнул.
Но не долетел. На том же берегу оказался. Второй раз прыгнул -- и прямо в воду
приземлился! Вылез, отряхивает с себя ручей:
-- Эх, молодой был -- орел был! А старый стал -- дерьмо стал!
Потом, видя, что я не слышу, тихо добавил:
-- Да и молодой был -- дерьмо был!
Вернувшись из леса, развели костер около дома. Старик нанизывал грибы, не
чистя, на прут.
-- А чего не пожарить? -- спросил я.
-- Масла жрут много, -- объяснил старик.
Я достал водку. Тут же возникла седая женщина.
-- От стерва! -- беззлобно сказал старик. -- Учуяла. Не даст нам теперь
нормально выпить. Тоже сейчас захочет. Пьянь!
-- Жена? -- спросил я.
-- Хуже, -- ответил он. -- Дочь.
-- А почему хуже-то?
-- Жену убить можно. А дочь -- жалко. Она мне сапоги чинит.
Дочь села рядом с костром. Раскурила трубку. Выпили.
-- А ты холостой? -- спросил он меня вдруг.
-- Женат.
-- О! Возьми ее тогда замуж. Эту бля!
-- Зачем?
-- А я тебе в гости буду ездить. Водки у тебя попьем. В телевизор посмотрим.
-- У вас что, нет телевизора?
-- Есть. Но плохой. Ерунду всякую показывает. Сколько угля наковыряли. Зачем,
спрашивается, цветной телевизор? Я по нему стрелял. Но промазал.
К нам подходит еще одна женщина.
-- Тоже дочь?
-- Обижаешь, -- сказал старик. -- Жена.
-- Так она, вроде, моложе дочери!
-- Так жена -- вторая. А дочь -- первая.
Когда поел, вынул у себя изо рта единственный зуб, почистил его об рукав
пиджака и назад вставил. На прощание подарил мне костяной нож. Потом забрал.
-- Из кости моей жены бывшей.
Впервые за все время пребывания в тундре мне стало холодно. Старик пояснил:
-- В палатке геологов нашла. Кость от мамонта. Мы с ней много чего в палатках
геологов находили. Когда их не было.
До сих пор понять не могу, правду он говорил или шутил так, этот тундрюк.
Погребальная сосна
"Привыкли руки к топорам"
Из песни
Дядька мой был лесорубом. Лес он рубил в основном сосновый. Сосны были разные:
кедровые, маньчжурские, погребальные.
Особо замечу о последней. Погребальная сосна -- это не шутка, а действительно
такая сосна. Растет она медленно и печально. Потому, наверно, такая маленькая и
с такой плотной древесиной. То есть настолько плотной, что корабль, построенный
из этой сосны, сразу идет на дно. И там на дне с ним ничего не делается. Он
веками лежит как новенький. Вот такое замечательное дерево!
Но еще лучше из погребальной сосны строить гробы. Покойник в таком гробу очень
хорошо себя чувствует. И очень хорошо сохраняется. Даже лучше, чем живой.
Дядька говорил, что один покойник у них в таком гробу вообще ожил. Правда,
потом выяснилось, что он был никакой не покойник, а просто мертвецки пьян. И
которые его хоронили тоже были пьяные в доску. Но когда они увидели, что
покойник в гробу сел, то враз протрезвели. И так испугались, что хотели гроб
скорей заколачивать. Потому как, думают, покойнику эти похороны могут не
понравиться и он начнет крушить направо-налево. И покойник на них действительно
малость обиделся. А одного друга так крышкой гроба отоварил, что тот в ящик
сыграл. Но сыграл уже четко. Как положено. Потому, наверно, что был человеком
прямым, без извилин, и если уж брался за что-то, то доводил дело до конца.
Но этот случай, конечно, исключительный. А порядки у лесорубов были такие.
Полмесяца работаешь, а полмесяца пропиваешь то, что заработал.
Если не можешь пить полмесяца, то пьешь весь месяц.
А поскольку к концу месяца уже непонятно, на что пить, то пьешь уже непонятно,
что.
Когда лесорубу нужно было куда-нибудь съездить, он выходил на просеку и махал
бутылкой водки пролетавшему в небесах вертолету. Вертолет прерывал
государственный рейс и за бутылку летел туда, куда нужно было лесорубу.
Ростом лесорубы уступали только дереву, кожа их напоминала его кору, правду они
рубили с плеча, а речь их была -- как сосновый деготь. Достаточно сказать, что
слово "дерьмо" лесорубы не употребляли: оно считалось у них слишком мягким.
Как-то, рассказывал дядька, японцы купили у нас разрешение на вырубку одного
гектара уссурийского леса.
Японский лесоруб -- это такой крупный японский мужик, похожий на небольшого
русского мальчика после желтухи. Японский лесоруб -- весь в белом комбинезоне,
в белых перчатках и, что самое смешное, в каске. Работает он, не вылезая из
кабины, под звуки японского же джаза.
Кстати, дядька рассказывал, у них там один друг залез к этому японцу в кабину и
попросил у него политического убежища. В связи с тяжелым материальным
положением.
Японец тут же, не отходя от кабины, связался с японским консульством, и этот
друг довольно быстро уехал в Страну восходящего солнца, отсидев предварительно
солидный срок в одном из лагерей Страны заходящего солнца.
В Японии его спросили, кем бы он хотел стать. А поскольку он был водителем
первого класса и только на тракторе отпахал тридцать лет, причем, на одном и
том же, то он сказал, что хотел бы стать трактористом.
Ну, выдали ему трактор, он быстро нашел кабину, залез в нее, но не знает, с
чего начать, как сдвинуться хотя бы одним колесом. Говорит: "Нет ли у вас,
японский городовой, другого трактора? Чтоб без этой электронной чепухи". Ну,
дали ему другой трактор, более старый, -- он опять говорит: "А нет ли у вас
совсем старого? Чтоб с ручным переключением скоростей и чтоб рычаги изоляцией
были обмотаны. И чтоб без экранов и кнопок. Я, -- говорит, -- водитель первого
класса. Руками все могу, а пальцами -- нет". Они говорят: "Есь один сякой
трактор. Доисторисеский. Но он музея. Потомуся много-много денег ситоит.
Давайте, -- говорят, -- мы вам лусе дадим хоросий-хоросий пенсия и отправим на
заслузеный одых".
Ну, а тот японский лесоруб, рассказывал дядька, сидит в своей лесорубной машине
весь в белом, как японский бог, и ни черта не делает, только на кнопки жмет.
А машина его, значит, к нашему дереву подползает, и выдвигаются из нее две
такие железные лапы: одна берет дерево у самого корня, а другая -- у самой
кроны. Потом выдвигается пила и -- вжик! -- дерево спилено. Но пока стоит и не
падает, куда бог послал, разгоняя во все стороны лесорубов.
И что еще смешно -- в процессе пиления выдвигается из машины дополнительная
хреновина с полиэтиленовым пакетом. Все опилки туда ссыпаются, а она пакет тут
же заклеивает и этикеточку налепляет.
Потом выдвигается другая хреновина и срезает все ветки. Причем за ней
опять-таки идет пакет, но уже покрупней, все ветки туда ссыпаются, пакет
заклеивается, этикетка присобачивается.
Но самое смешное -- это пень. Он получается такой низкий, что на него даже не
присесть. Даже японскому лесорубу.
Но и при всем при этом вылезают из машины такие руки-крюки -- цап этот пень!
-- рубит корни и вместе с ними в пакет. И опять -- этикеточку.
Но и это не все. Этот многорукий дракон закапывает после себя, как воспитанная
кошка, ямку и втыкает туда нежный саженец.
Я спросил у дядьки:
-- А что, этот японец все делал в пакеты?
-- Все, -- сказал дядька. -- Все продукты своей жизнедеятельности -- в пакет с
бирочкой. Ничего после себя на нашей земле не оставил.
Единственное, что он оставил -- это машину в подарок. Ну, мужиков наших
разобрало: "А все ли эта тварь распилить может?"
Оказалось -- не все. На первом же ржавом рельсе она себе зубы и обломала.
То есть японская техника -- ничто супротив русской смекалки!
И потом мужики наши работу свою любят: на кой им из-за этой восточной змеюки
лишаться труда и зарплаты! Что ж это за железный товарищ, который заменяет
труд ста человек, а пьет только бензин?!
А что поезд чуть не перевернулся, так это опять же из-за нее. Она же тот рельс
все-таки прогрызла до половины!
Все мы вышли из леса, говорил дядька.
Умер он от давления. Его бревном придавило.
Однокашники
Мы не собираемся, не перезваниваемся, не переписываемся и не
собираемся перезваниваться, переписываться и собираться. Но я слежу за жизнью
моих однокашников, это совсем не трудно: главное -- внимательно читать,
слушать, смотреть.
Читаю как-то в газете заметку "Опять двойня!": "Очередную двойню
принесла Ольга Бороздина". Правда, потом мне сказали, что Бороздиных в России
-- до черта и более! Но я почему-то уверен, что это наша двойню принесла. Она и
в школе-то была двоечницей!
А то как-то читаю: "А. Кудрявцев, генерал авиации, посетил американский
авианосец "Эйзенхауэр". А на авианосце, думаю, наверняка не знают, что генерал
авиаци вылетел из школы в седьмом классе!
Через год читаю в той же газете: "Грузчик Кудрявцев разбил голову кладовщику
из-за ящика пива". Молодец, думаю! Высунулся из-за ящика и стукнул врага
бутылкой по голове! Солдатская смекалка!
А то вот такое читаю: "Отечественная наука понесла тяжелую утрату, ушел
навсегда из жизни выдающийся ученый Борис Иванов". И вдруг буквально через
неделю или через год -- по телевизору: "В красном углу -- Иванов, мастер спорта
по боксу". Ну, думаю, Борька поднялся! Правда, его по телевизору не узнать. Он
худенький обычно был, в очках, мы его, собственно, за это и лупили, а тут морда
раздутая, в пятнах. Может, думаю, с телевизором чего? Кнопки нажиимаю -- еще
хуже: кровоподтеки пошли, нос по щекам размазался!
С Кирилловым -- тоже интересно: в школе он отстающим был, а сейчас всех
обогнал. Нашим сейчас всем по 30, а ему -- 72.
С Зониным еще интересней: утонул на рыбалке, стал тренером "Зенита", еще раз
утонул, но уже на охоте, уволился из "Зенита", выплыл, стал членом общества
"Память" и свалил в Израиль.
А Аркаша Баршай, такое чувство, что заметает следы: он -- то Бардшай, то
Баркшай, то Барабаш, то вообще Бадхен. И имена меняет. Но профессия всегда одна
и та же: музыкант.
Ира Березина -- толкательница ядра. И в это можно поверить: помню, как она
пыталась мне толкнуть ломаный магнитофон.
Но тут вдруг по радио демонстрируют балет "Лебединое озеро". Объявляют:
"Одетта -- Березина". Ну, в школе она всегда была одета. Один раз только ей в
дневнике записали: "Пришла на физкультуру без одежды".
Но самое интересное -- дальше: "Танец маленьких лебедей -- Васильева,
Григорьева, Александрова, Дмитриева, Гельфер". Все -- наши! Правда Ромка
Гельфер у нас в школе вроде как парнем числился. Хотя как-то о нем на стене
написали: "Рома -- баба!"
С Мишкой Мишеевым первые годы после школы все было нормально: инженер, старший
инженер, начальник цеха, директор завода. Несколько раз, правда, угонял чужой
автомобиль. Но это понятно: там было написано "нигде не работающий Мишеев". И
тут вдруг читаю, это когда он уже министром стал, "в пьяной драке с отцом был
убит некто Мишеев". А потом вспомнил, он в школе однажды сказал: "За "единицу"
папаша меня убьет!" А пригнал бы папке "восьмерку" или "девятку", папка бы его
по головке погладил!
С Сурковым тоже все было нормально: он все сожительниц своих убивал. И тут
вдруг -- как обухом по голове: стихи для детей в газете "Мясной гигант". Автор
-- С. Сурков:
"Раз из окошка Андрюша упал. Громко в полете он что-то кричал. Бабка к
окошку метнулася ланью. Нет! Не задел он горшочек с геранью".
У Людки Воробьевой такая судьба: мать-героиня, стриптизерка, настоятельница
монастыря (не понмю, правда, мужского или женского). Зато помню, как она
написала в сочинении: "Жанна д'Арк была единственной девственницей во Франции.
За что и понесла наказание".
Лена Мейлих. Ирландская подданная, польская писательница, негритянская певица,
швейцарская кто-то еще, снялась в мексиканском фильме "Халат для Арчибальда". В
роли халата.
Н. Кривцун. Фотомодель, секретарь-машинистка, лесоруб, знатная доярка,
футболист, стюардесса, начальник штаба в отряде батьки Махно, наконец-то
вылечилась от алкоголизма: сейчас пьет столько же, но уже без всякого
удовольствия.
Осипов. Руководитель оркестра народных инструментов, убит при перестрелке с
ОМОНом, погиб на дуэли, зарезан троими в масках -- прямо на операционном столе,
-- взорвался в троллейбусе из-за какого-то пустяка, остатки тела найдены через
неделю там же, похоронен на Волковском и Новодевичьем. В настоящее время
работает полотером. Нет обеих ног.
А один раз я о себе прочел: "Мелихан -- лауреат Нобелевской премии, отважный
голландский путешественник". Первая мысль: давно пора! И вторая: за что? Потому
как путешествую я только по родному городу. Что, конечно, тоже требует отваги.
Особенно -- в ночное время.
Я много знаю о своих однокашниках, даже больше, чем они сами о себе.
Соленое мороженое
В детстве я очень любил мороженое. Потому что моя тетя работала
продавцом мороженого. И мы с мамой часто навещали ее, чтобы поесть
мороженого.
Но однажды я решил зайти к тете один. У моей мамы болело горло, и она
не в состоянии была видеть мою тетю. И ее мороженое.
-- Только не набрасывайся сразу на мороженое, --предупредила меня мама. -- А то
тете взбредет в голову, что ты пришел только за тем, чтобы поесть мороженого.
Я пришел в мороженицу, и тетя сразу спросила:
-- Ну что, пришел поесть мороженого?
-- Нет, -- сказал я и жадно стал глядеть на тетю.
Я помнил, что нельзя начинать прямо с мороженого, но с чего начинать, я не
знал.
-- Погодка-то нынче разгулялась! -- наконец сказала тетя.
-- Да, -- поддержал я разговор и замолк.
Тогда тетя предложила мне:
-- Может, все-таки поешь мороженого?
-- Нет, -- нахально сказал я.
-- А для чего ж ты тогда пришел? -- удивилась тетя.
-- Я пришел узнать, как ваша жизнь, -- сказал я и посмотрел в окно.
-- Живем помаленьку, -- сказала тетя и протянула мне полную вазочку мороженого.
-- Сегодня вот посудомойка на работу не вышла. Так что за двоих вкалываю. На-ка
лучше поешь мороженого.
-- А дети как? -- спросил я, стараясь не обращать внимания на мороженое.
-- Дети ничего, -- сказала тетя. -- Ничего дети. Хулиганят только и двойки
носят.
-- Пороть надо, -- сказал я. -- Некоторые ведь русского языка не понимают. До
них только ремнем доходит. А я вот, как двойку принесу, сразу штаны скидываю.
Где прелесть такую брали?
-- Какую прелесть? -- не поняла тетя.
-- Я про блузочку говорю, -- сказал я. -- Вам оранжевый очень идет. А желтый
полнит.
-- Ах, это?! -- тетя оглядела себя и улыбнулась. -- Это я у портнихи шила.
-- И сколько она с вас содрала за такое удовольствие? -- спросил я.
-- Тридцать рублей, -- хлопая ресницами, сказала тетя.
-- Как одна копеечка! -- сказал я. -- Надо бы и моей такую справить.
-- Кому? -- насторожилась тетя.
-- Да маме, говорю, моей. А то все в халате да в халате. Волосы у вас свои?
-- Почти, -- прошептала тетя и покраснела.
-- Вам такая прическа очень к лицу, -- сказал я. -- Вы в ней моложе лет на
пятьдесят!
-- Да мне всего сорок восемь! -- засмеялась тетя, и прическа съехала ей на
глаза. -- Да ты ешь, ешь мороженое-то. Растает.
-- Очень холодное вредно есть, -- строго сказал я. -- Как здоровичко-то
ваше?
-- И не спрашивай! -- отмахнулась тетя. -- Какое уж наше здоровье?
-- Что, печень опять пошаливает? -- спросил я и посмотрел на мороженое.
-- И печень, и давление, -- сказала тетя.
"Пора!" -- подумал я и, придвинув к себе вазочку с мороженым, спросил:
-- Аллохол пробовали?
-- Да разве в аллохоле дело, -- вздохнула тетя, -- когда дома устаешь как
собака? Мусорное ведро -- и то некому вынести!
-- А муж что? -- спросил я и с любовью посмотрел на мороженое.
Тетя почему-то отвернулась.
-- Муж-то что? -- спросил я опять и зачерпнул первую ложечку мороженого.
1 2 3 4 5
Там же за бутылку я узнал, как отучить мужика от пьянства.
Берешь водку, тарелку и идешь в лес. Кладешь тарелку на муравейник и наливаешь
в нее водки. Тех муравьев, которые ее пьют, не бери. А бери тех, которые бегут
от нее. Вот этих-то трезвенников засуши и незаметно подсыпь в стакан своему
мужику.
Одна баба так и сделала. Не знаю, бросил ли тот мужик пить, но бабу свою
бросил. А лицо у нее разнесло, как будто она головой на муравейнике спала.
Эту историю мне один тундрюк рассказал. Толстый такой старик. Правда, потом
выяснилось, что толстая у него только физиономия. Физиономия его тоже похожа
на тундру. Растительность слабая. Жалуется:
-- У моей старухи на роже волос больше!
Завидует ей.
Как-то сказал:
-- Я -- снайпер! Белку в глаз попадаю. Хотя не с первого раза. Иногда весь
шкурка продырявишь, пока метко в глаз попадешь.
Однажды спросил у меня:
-- Грибы кушать будешь?
-- Не откажусь, -- говорю.
-- Тогда, -- говорит, -- в лес идти надо.
Дал мне ведро. А себе кулечек из газеты свернул. Пошли в лес. А лес по колено.
Старик впереди идет, а я сзади. Вдруг остановился. Задрал вверх подбородок.
Понюхал небо.
-- Снег будет с дождем.
-- А как вы определили?
-- Радио сказала.
Идем дальше. Я чуть отстал. Вдруг ручей впереди. Старик разбежался и прыгнул.
Но не долетел. На том же берегу оказался. Второй раз прыгнул -- и прямо в воду
приземлился! Вылез, отряхивает с себя ручей:
-- Эх, молодой был -- орел был! А старый стал -- дерьмо стал!
Потом, видя, что я не слышу, тихо добавил:
-- Да и молодой был -- дерьмо был!
Вернувшись из леса, развели костер около дома. Старик нанизывал грибы, не
чистя, на прут.
-- А чего не пожарить? -- спросил я.
-- Масла жрут много, -- объяснил старик.
Я достал водку. Тут же возникла седая женщина.
-- От стерва! -- беззлобно сказал старик. -- Учуяла. Не даст нам теперь
нормально выпить. Тоже сейчас захочет. Пьянь!
-- Жена? -- спросил я.
-- Хуже, -- ответил он. -- Дочь.
-- А почему хуже-то?
-- Жену убить можно. А дочь -- жалко. Она мне сапоги чинит.
Дочь села рядом с костром. Раскурила трубку. Выпили.
-- А ты холостой? -- спросил он меня вдруг.
-- Женат.
-- О! Возьми ее тогда замуж. Эту бля!
-- Зачем?
-- А я тебе в гости буду ездить. Водки у тебя попьем. В телевизор посмотрим.
-- У вас что, нет телевизора?
-- Есть. Но плохой. Ерунду всякую показывает. Сколько угля наковыряли. Зачем,
спрашивается, цветной телевизор? Я по нему стрелял. Но промазал.
К нам подходит еще одна женщина.
-- Тоже дочь?
-- Обижаешь, -- сказал старик. -- Жена.
-- Так она, вроде, моложе дочери!
-- Так жена -- вторая. А дочь -- первая.
Когда поел, вынул у себя изо рта единственный зуб, почистил его об рукав
пиджака и назад вставил. На прощание подарил мне костяной нож. Потом забрал.
-- Из кости моей жены бывшей.
Впервые за все время пребывания в тундре мне стало холодно. Старик пояснил:
-- В палатке геологов нашла. Кость от мамонта. Мы с ней много чего в палатках
геологов находили. Когда их не было.
До сих пор понять не могу, правду он говорил или шутил так, этот тундрюк.
Погребальная сосна
"Привыкли руки к топорам"
Из песни
Дядька мой был лесорубом. Лес он рубил в основном сосновый. Сосны были разные:
кедровые, маньчжурские, погребальные.
Особо замечу о последней. Погребальная сосна -- это не шутка, а действительно
такая сосна. Растет она медленно и печально. Потому, наверно, такая маленькая и
с такой плотной древесиной. То есть настолько плотной, что корабль, построенный
из этой сосны, сразу идет на дно. И там на дне с ним ничего не делается. Он
веками лежит как новенький. Вот такое замечательное дерево!
Но еще лучше из погребальной сосны строить гробы. Покойник в таком гробу очень
хорошо себя чувствует. И очень хорошо сохраняется. Даже лучше, чем живой.
Дядька говорил, что один покойник у них в таком гробу вообще ожил. Правда,
потом выяснилось, что он был никакой не покойник, а просто мертвецки пьян. И
которые его хоронили тоже были пьяные в доску. Но когда они увидели, что
покойник в гробу сел, то враз протрезвели. И так испугались, что хотели гроб
скорей заколачивать. Потому как, думают, покойнику эти похороны могут не
понравиться и он начнет крушить направо-налево. И покойник на них действительно
малость обиделся. А одного друга так крышкой гроба отоварил, что тот в ящик
сыграл. Но сыграл уже четко. Как положено. Потому, наверно, что был человеком
прямым, без извилин, и если уж брался за что-то, то доводил дело до конца.
Но этот случай, конечно, исключительный. А порядки у лесорубов были такие.
Полмесяца работаешь, а полмесяца пропиваешь то, что заработал.
Если не можешь пить полмесяца, то пьешь весь месяц.
А поскольку к концу месяца уже непонятно, на что пить, то пьешь уже непонятно,
что.
Когда лесорубу нужно было куда-нибудь съездить, он выходил на просеку и махал
бутылкой водки пролетавшему в небесах вертолету. Вертолет прерывал
государственный рейс и за бутылку летел туда, куда нужно было лесорубу.
Ростом лесорубы уступали только дереву, кожа их напоминала его кору, правду они
рубили с плеча, а речь их была -- как сосновый деготь. Достаточно сказать, что
слово "дерьмо" лесорубы не употребляли: оно считалось у них слишком мягким.
Как-то, рассказывал дядька, японцы купили у нас разрешение на вырубку одного
гектара уссурийского леса.
Японский лесоруб -- это такой крупный японский мужик, похожий на небольшого
русского мальчика после желтухи. Японский лесоруб -- весь в белом комбинезоне,
в белых перчатках и, что самое смешное, в каске. Работает он, не вылезая из
кабины, под звуки японского же джаза.
Кстати, дядька рассказывал, у них там один друг залез к этому японцу в кабину и
попросил у него политического убежища. В связи с тяжелым материальным
положением.
Японец тут же, не отходя от кабины, связался с японским консульством, и этот
друг довольно быстро уехал в Страну восходящего солнца, отсидев предварительно
солидный срок в одном из лагерей Страны заходящего солнца.
В Японии его спросили, кем бы он хотел стать. А поскольку он был водителем
первого класса и только на тракторе отпахал тридцать лет, причем, на одном и
том же, то он сказал, что хотел бы стать трактористом.
Ну, выдали ему трактор, он быстро нашел кабину, залез в нее, но не знает, с
чего начать, как сдвинуться хотя бы одним колесом. Говорит: "Нет ли у вас,
японский городовой, другого трактора? Чтоб без этой электронной чепухи". Ну,
дали ему другой трактор, более старый, -- он опять говорит: "А нет ли у вас
совсем старого? Чтоб с ручным переключением скоростей и чтоб рычаги изоляцией
были обмотаны. И чтоб без экранов и кнопок. Я, -- говорит, -- водитель первого
класса. Руками все могу, а пальцами -- нет". Они говорят: "Есь один сякой
трактор. Доисторисеский. Но он музея. Потомуся много-много денег ситоит.
Давайте, -- говорят, -- мы вам лусе дадим хоросий-хоросий пенсия и отправим на
заслузеный одых".
Ну, а тот японский лесоруб, рассказывал дядька, сидит в своей лесорубной машине
весь в белом, как японский бог, и ни черта не делает, только на кнопки жмет.
А машина его, значит, к нашему дереву подползает, и выдвигаются из нее две
такие железные лапы: одна берет дерево у самого корня, а другая -- у самой
кроны. Потом выдвигается пила и -- вжик! -- дерево спилено. Но пока стоит и не
падает, куда бог послал, разгоняя во все стороны лесорубов.
И что еще смешно -- в процессе пиления выдвигается из машины дополнительная
хреновина с полиэтиленовым пакетом. Все опилки туда ссыпаются, а она пакет тут
же заклеивает и этикеточку налепляет.
Потом выдвигается другая хреновина и срезает все ветки. Причем за ней
опять-таки идет пакет, но уже покрупней, все ветки туда ссыпаются, пакет
заклеивается, этикетка присобачивается.
Но самое смешное -- это пень. Он получается такой низкий, что на него даже не
присесть. Даже японскому лесорубу.
Но и при всем при этом вылезают из машины такие руки-крюки -- цап этот пень!
-- рубит корни и вместе с ними в пакет. И опять -- этикеточку.
Но и это не все. Этот многорукий дракон закапывает после себя, как воспитанная
кошка, ямку и втыкает туда нежный саженец.
Я спросил у дядьки:
-- А что, этот японец все делал в пакеты?
-- Все, -- сказал дядька. -- Все продукты своей жизнедеятельности -- в пакет с
бирочкой. Ничего после себя на нашей земле не оставил.
Единственное, что он оставил -- это машину в подарок. Ну, мужиков наших
разобрало: "А все ли эта тварь распилить может?"
Оказалось -- не все. На первом же ржавом рельсе она себе зубы и обломала.
То есть японская техника -- ничто супротив русской смекалки!
И потом мужики наши работу свою любят: на кой им из-за этой восточной змеюки
лишаться труда и зарплаты! Что ж это за железный товарищ, который заменяет
труд ста человек, а пьет только бензин?!
А что поезд чуть не перевернулся, так это опять же из-за нее. Она же тот рельс
все-таки прогрызла до половины!
Все мы вышли из леса, говорил дядька.
Умер он от давления. Его бревном придавило.
Однокашники
Мы не собираемся, не перезваниваемся, не переписываемся и не
собираемся перезваниваться, переписываться и собираться. Но я слежу за жизнью
моих однокашников, это совсем не трудно: главное -- внимательно читать,
слушать, смотреть.
Читаю как-то в газете заметку "Опять двойня!": "Очередную двойню
принесла Ольга Бороздина". Правда, потом мне сказали, что Бороздиных в России
-- до черта и более! Но я почему-то уверен, что это наша двойню принесла. Она и
в школе-то была двоечницей!
А то как-то читаю: "А. Кудрявцев, генерал авиации, посетил американский
авианосец "Эйзенхауэр". А на авианосце, думаю, наверняка не знают, что генерал
авиаци вылетел из школы в седьмом классе!
Через год читаю в той же газете: "Грузчик Кудрявцев разбил голову кладовщику
из-за ящика пива". Молодец, думаю! Высунулся из-за ящика и стукнул врага
бутылкой по голове! Солдатская смекалка!
А то вот такое читаю: "Отечественная наука понесла тяжелую утрату, ушел
навсегда из жизни выдающийся ученый Борис Иванов". И вдруг буквально через
неделю или через год -- по телевизору: "В красном углу -- Иванов, мастер спорта
по боксу". Ну, думаю, Борька поднялся! Правда, его по телевизору не узнать. Он
худенький обычно был, в очках, мы его, собственно, за это и лупили, а тут морда
раздутая, в пятнах. Может, думаю, с телевизором чего? Кнопки нажиимаю -- еще
хуже: кровоподтеки пошли, нос по щекам размазался!
С Кирилловым -- тоже интересно: в школе он отстающим был, а сейчас всех
обогнал. Нашим сейчас всем по 30, а ему -- 72.
С Зониным еще интересней: утонул на рыбалке, стал тренером "Зенита", еще раз
утонул, но уже на охоте, уволился из "Зенита", выплыл, стал членом общества
"Память" и свалил в Израиль.
А Аркаша Баршай, такое чувство, что заметает следы: он -- то Бардшай, то
Баркшай, то Барабаш, то вообще Бадхен. И имена меняет. Но профессия всегда одна
и та же: музыкант.
Ира Березина -- толкательница ядра. И в это можно поверить: помню, как она
пыталась мне толкнуть ломаный магнитофон.
Но тут вдруг по радио демонстрируют балет "Лебединое озеро". Объявляют:
"Одетта -- Березина". Ну, в школе она всегда была одета. Один раз только ей в
дневнике записали: "Пришла на физкультуру без одежды".
Но самое интересное -- дальше: "Танец маленьких лебедей -- Васильева,
Григорьева, Александрова, Дмитриева, Гельфер". Все -- наши! Правда Ромка
Гельфер у нас в школе вроде как парнем числился. Хотя как-то о нем на стене
написали: "Рома -- баба!"
С Мишкой Мишеевым первые годы после школы все было нормально: инженер, старший
инженер, начальник цеха, директор завода. Несколько раз, правда, угонял чужой
автомобиль. Но это понятно: там было написано "нигде не работающий Мишеев". И
тут вдруг читаю, это когда он уже министром стал, "в пьяной драке с отцом был
убит некто Мишеев". А потом вспомнил, он в школе однажды сказал: "За "единицу"
папаша меня убьет!" А пригнал бы папке "восьмерку" или "девятку", папка бы его
по головке погладил!
С Сурковым тоже все было нормально: он все сожительниц своих убивал. И тут
вдруг -- как обухом по голове: стихи для детей в газете "Мясной гигант". Автор
-- С. Сурков:
"Раз из окошка Андрюша упал. Громко в полете он что-то кричал. Бабка к
окошку метнулася ланью. Нет! Не задел он горшочек с геранью".
У Людки Воробьевой такая судьба: мать-героиня, стриптизерка, настоятельница
монастыря (не понмю, правда, мужского или женского). Зато помню, как она
написала в сочинении: "Жанна д'Арк была единственной девственницей во Франции.
За что и понесла наказание".
Лена Мейлих. Ирландская подданная, польская писательница, негритянская певица,
швейцарская кто-то еще, снялась в мексиканском фильме "Халат для Арчибальда". В
роли халата.
Н. Кривцун. Фотомодель, секретарь-машинистка, лесоруб, знатная доярка,
футболист, стюардесса, начальник штаба в отряде батьки Махно, наконец-то
вылечилась от алкоголизма: сейчас пьет столько же, но уже без всякого
удовольствия.
Осипов. Руководитель оркестра народных инструментов, убит при перестрелке с
ОМОНом, погиб на дуэли, зарезан троими в масках -- прямо на операционном столе,
-- взорвался в троллейбусе из-за какого-то пустяка, остатки тела найдены через
неделю там же, похоронен на Волковском и Новодевичьем. В настоящее время
работает полотером. Нет обеих ног.
А один раз я о себе прочел: "Мелихан -- лауреат Нобелевской премии, отважный
голландский путешественник". Первая мысль: давно пора! И вторая: за что? Потому
как путешествую я только по родному городу. Что, конечно, тоже требует отваги.
Особенно -- в ночное время.
Я много знаю о своих однокашниках, даже больше, чем они сами о себе.
Соленое мороженое
В детстве я очень любил мороженое. Потому что моя тетя работала
продавцом мороженого. И мы с мамой часто навещали ее, чтобы поесть
мороженого.
Но однажды я решил зайти к тете один. У моей мамы болело горло, и она
не в состоянии была видеть мою тетю. И ее мороженое.
-- Только не набрасывайся сразу на мороженое, --предупредила меня мама. -- А то
тете взбредет в голову, что ты пришел только за тем, чтобы поесть мороженого.
Я пришел в мороженицу, и тетя сразу спросила:
-- Ну что, пришел поесть мороженого?
-- Нет, -- сказал я и жадно стал глядеть на тетю.
Я помнил, что нельзя начинать прямо с мороженого, но с чего начинать, я не
знал.
-- Погодка-то нынче разгулялась! -- наконец сказала тетя.
-- Да, -- поддержал я разговор и замолк.
Тогда тетя предложила мне:
-- Может, все-таки поешь мороженого?
-- Нет, -- нахально сказал я.
-- А для чего ж ты тогда пришел? -- удивилась тетя.
-- Я пришел узнать, как ваша жизнь, -- сказал я и посмотрел в окно.
-- Живем помаленьку, -- сказала тетя и протянула мне полную вазочку мороженого.
-- Сегодня вот посудомойка на работу не вышла. Так что за двоих вкалываю. На-ка
лучше поешь мороженого.
-- А дети как? -- спросил я, стараясь не обращать внимания на мороженое.
-- Дети ничего, -- сказала тетя. -- Ничего дети. Хулиганят только и двойки
носят.
-- Пороть надо, -- сказал я. -- Некоторые ведь русского языка не понимают. До
них только ремнем доходит. А я вот, как двойку принесу, сразу штаны скидываю.
Где прелесть такую брали?
-- Какую прелесть? -- не поняла тетя.
-- Я про блузочку говорю, -- сказал я. -- Вам оранжевый очень идет. А желтый
полнит.
-- Ах, это?! -- тетя оглядела себя и улыбнулась. -- Это я у портнихи шила.
-- И сколько она с вас содрала за такое удовольствие? -- спросил я.
-- Тридцать рублей, -- хлопая ресницами, сказала тетя.
-- Как одна копеечка! -- сказал я. -- Надо бы и моей такую справить.
-- Кому? -- насторожилась тетя.
-- Да маме, говорю, моей. А то все в халате да в халате. Волосы у вас свои?
-- Почти, -- прошептала тетя и покраснела.
-- Вам такая прическа очень к лицу, -- сказал я. -- Вы в ней моложе лет на
пятьдесят!
-- Да мне всего сорок восемь! -- засмеялась тетя, и прическа съехала ей на
глаза. -- Да ты ешь, ешь мороженое-то. Растает.
-- Очень холодное вредно есть, -- строго сказал я. -- Как здоровичко-то
ваше?
-- И не спрашивай! -- отмахнулась тетя. -- Какое уж наше здоровье?
-- Что, печень опять пошаливает? -- спросил я и посмотрел на мороженое.
-- И печень, и давление, -- сказала тетя.
"Пора!" -- подумал я и, придвинув к себе вазочку с мороженым, спросил:
-- Аллохол пробовали?
-- Да разве в аллохоле дело, -- вздохнула тетя, -- когда дома устаешь как
собака? Мусорное ведро -- и то некому вынести!
-- А муж что? -- спросил я и с любовью посмотрел на мороженое.
Тетя почему-то отвернулась.
-- Муж-то что? -- спросил я опять и зачерпнул первую ложечку мороженого.
1 2 3 4 5