А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Знаю,– откликнулся Тамаш.
Приложив к губам рог, он прогудел три раза. Услышав этот сигнал, погонщики стали отчаянно хлестать волов, чтобы баржа могла побыстрее пройти опасный участок.
Габор тем временем стал выворачивать руль, чтобы баржа могла обойти отмель.
Тем временем господин Трикалис, медленно ступая негнущимися ногами, подошел к носу судна.
– Капитан,– позвал он Тамаша.
Тот обернулся.
– Что случилось?
Старик протянул ему подзорную трубу.
– Взгляните туда.
Он махнул рукой в сторону одного из притоков Дуная.
– Видите?
Между двумя низко нависшими над водой скалами из белого песчаника на широкую равнину Дуная выруливало маленькое судно, похожее на баркас, под треугольным оранжевым парусом. По обоим бортам корабля равномерно поднимались и опускались в воду весла.
Присмотревшись внимательнее, Тамаш увидел на носу баркаса высокого человека в цветастом тюрбане и длинном, до пят, халате. Обернувшись назад, он энергично отдавал какие-то команды, показывая рукой в сторону баржи капитана Тамаша.
– Черт возьми,– выругался Запольяи.– Неужели они выследили нас?
Он опустил подзорную трубу. Старик выглядел насмерть перепуганным. Руки его тряслись, он то и дело смахивал со лба капли пота. Казалось, что его морщинистое лицо лишилось последней кровинки.
– Неужели это турки? – спросил Тамаш, все еще отказываясь верить увиденному.– Как они могли оказаться здесь? Ведь мы уже давно покинули Белград и не видели за собой никаких подозрительных судов.
Старик в отчаянии прикрыл глаза рукой.
– Вы еще не знаете турецкой хитрости,– промолвил он.– Вполне может быть, что они поджидали нас здесь.
– Но как они могли узнать, что вы будете плыть на моем судне?
– Наверное, лазутчики, которых вы видели на пристани, все-таки успели известить их.
Тамаш снова приложил подзорную трубу к лицу и, окончательно убедившись в том, что он не ошибся, сгоряча сплюнул на палубу.
– Только этого нам не хватало.
Старик, потеряв самообладание, бросился к Тамашу и схватил его за полы куртки.
– Это турецкое судно! – воскликнул он.– Они гонятся за мной. Я знал, что мне не удастся уйти, и все-таки надеялся спастись. Но, как видно, судьба всегда идет за человеком по пятам. Наверное, такова воля аллаха.
Тамаш стоял в растерянности, не зная, что ответить этому бедняге. Если бы баржа не была так тяжело нагружена, они могли бы оторваться даже от парусного судна: все-таки лучший способ двигаться против течения – это не парус и не весла, а сила дюжины хороших волов. Но, имея на борту такой груз пшеницы, трудно было рассчитывать на то, чтобы спастись бегством.
Старик вцепился в шкиперскую куртку капитана Тамаша с такой силой, как будто он был утопающим, шедшим ко дну, и капитан был его единственной надеждой на спасение.
– Прошу вас! – восклицал он.– Помогите мне! Помогите ради аллаха! Подумайте об этой несчастной девушке, ведь она так слаба и беззащитна.
Тамаш в растерянности переминался с ноги на ногу.
– Даже не знаю, чем могу вам помочь,– сокрушенно произнес он.– Если бы не эта проклятая пшеница...
– Сделайте же что-нибудь,– взмолился старик,– ведь вы опытный моряк. Вы знаете эту реку. Придумайте что-нибудь. Клянусь Магометом, я отплачу вам так щедро, что вы будете помнить об этом всю свою жизнь. Подумайте о девушке. Если они догонят нас, ей не миновать страшной участи. Ее заберут в гарем султана. Это означает ее неминуемую гибель. Она слишком нежна и хрупка, чтобы перенести такое. Вы не представляете себе, что значит быть заточенной в каменном мешке.
Когда старик умолк и опустил руки, бессильно повисшие плетями вдоль тела, Тамаш уже знал, что ему нужно делать.
– Габор,– крикнул он рулевому,– будь наготове.
После этого капитан взял рог и протрубил пять раз. Это был сигнал, к которому моряки на Дунае прибегали в случае крайней опасности. Он означал, что необходимо гнать волов со всей силой, на которую они были только способны.
Если на реке случалось такое, то волы падали бездыханными уже спустя четверть часа после этой бешеной гонки. Но сейчас иного выхода не было. Во-первых, нужно было обойти мель и вывести баржу на ровный участок реки, а, во-вторых, попробовать оторваться от преследователей.
Заметив, что тяжело груженая баржа ускорила ход, гребцы на турецком судне также увеличили темп. Весла лопатили воду, поднимаясь и опускаясь с почти молниеносной быстротой.
Несмотря на то, что волы тащили баржу, выбиваясь из последних сил, расстояние между «Иштваном Жигмондом» и турецким судном-преследователем неуклонно сокращалось.
По тому, что баржа резко ускорила ход, Фьора догадалась, что их все-таки настигли. Не осмеливаясь выходить на палубу, она выглянула из дверей каюты и убедилась в собственной правоте. Ярко-желтый треугольный парус турецкого судна медленно, но неуклонно приближался к барже.
– Пресвятая дева Мария,– прошептала она и перекрестилась,– спаси и сохрани. Неужели весь этот ужас снова повторится со мной?
Через несколько минут после начала гонки Тамаш почувствовал, что волы начинают уставать, и баржа замедляет ход. Однако, по счастью, судно уже миновало наиболее опасный участок и вышло на равнинное место, с обеих сторон окруженное многочисленными притоками и извилистыми рукавами. Некоторые из этих небольших речушек были довольно глубоки, а берега их густо поросли тростником и камышом.
Тамаш давно плавал по Дунаю и знал кое-какие затоки, где можно было спрятаться, если судну угрожала опасность.
Сейчас наступил именно такой момент. Нужно было действовать быстро и решительно.
Еще раз бросив взгляд на старика, который опустился на палубу, удрученно обхватив руками голову, Тамаш снял с капитанского мостика большой топор с широким острым лезвием и быстро подошел к короткой мачте. Именно вокруг нее был обмотан канат, за который волы тащили баржу вперед.
Когда судно немного набрав ход на равнинном месте, приблизилось к одной из глубоких заток, Тамаш резко взмахнул рукой и крикнул рулевому:
– Поворачивай направо!
Когда нос судна почти поравнялся с заросшим тростником входом в рукав, Тамаш одним ударом топора обрубил канат.
Преследователи не могли видеть этого маневра капитана Тамаша, потому что именно в этом момент их судно поднималось вверх по течению, обходя отмель.
Габор Мезекер был отличным рулевым. Мало кто из моряков справился бы с таким резким разворотом руля.
Но дело было сделано – и баржа, продолжая двигаться по инерции, с ходу вошла в узкий приток Дуная и скрылась за поросшим ивами и камышом поворотом. Погонщики волов лишь с недоумением смотрели на обрубленный конец каната, проводив взглядом стремительно исчезающую в зарослях корму баржи.
Укрывшись за поворотом, капитан приказал бросить якорь. Двое матросов вместе с рулевым, составлявших немногочисленный экипаж судна, бросились исполнять приказание. Вскоре якорь опустился на дно, и судно застыло на месте.
– Ну что ж,– сказал Тамаш, подходя к старику, немного пришедшему в себя,– теперь нас не снесет течением в Дунай.
Трикалис с благодарностью посмотрел на Тамаша.
– Я понимаю, что вы рискуете, господин капитан...
Тамаш отмахнулся.
– Э, да что там,– он снова повернулся к матросам.– Освобождайте трюмы от лишнего барахла, да поторапливайтесь.
Матросы стали распахивать крышки трюмов, доставая оттуда доски, которыми были прикрыты мешки с пшеницей.
– Давайте, давайте! – прикрикивал капитан.– Нечего жалеть этот хлам! Все в воду! Нам нужно облегчить баржу!
Габор, оставив свое место у руля, подошел к капитану. Недоуменно посмотрев на доски, которые поплыли, увлекаемые быстрым течением притока, он спросил:
– Неужели этой ерундой можно облегчить баржу? Тамаш засмеялся и махнул рукой.
– Конечно, нет, но это часть моего плана.
– Какого плана?
– Турки увидят плывущие им навстречу доски и прочую ерунду и подумают, что мы не выдержали гонки и потерпели крушение. Они же видели, что баржа тяжело груженая и неповоротливая.
Габор улыбнулся.
– Значит, мы пошли ко дну так стремительно, что даже не успели на прощание услышать благословение аллаха?
– Вот именно.
– Ну что ж, если они немного задержались на подъеме, то этот план должен сработать. К тому же, здесь вокруг столько притоков, что им придется долго искать нас, если они даже захотят этого.
– Да, только придется немного подождать. Пусть немного пройдут вперед, а мы тем временем позагораем на солнышке.
Он уселся на баке, вытянув ноги и блаженно подставив лицо живительным лучам. Тем временем старик Трикалис спустился вниз в капитанскую каюту, где укрывалась Фьора. Печально посмотрев ей в глаза, он сказал:
– Услада очей моих, мне хотелось бы поговорить с капитаном наедине. Ты не могла бы немного побыть в соседней каюте?
Фьора все поняла и без лишних слов молча удалилась в соседнюю каюту, отделенную от капитанской толстой деревянной переборкой. Она уже успела немного узнать характер своего спутника и приготовилась к самому худшему.
Спустя несколько мгновений старик вышел из каюты и направился к капитану, который полулежал на баке, прикрыв глаза от удовольствия. Казалось, его ничуть не заботило то, что смертельная опасность была совсем рядом.
– Капитан,– тихо позвал его старик,– будьте добры, зайдите вместе со мной в каюту. Это очень, очень важно.
Он дважды повторил последние слова, подчеркивая их значение. Тамаш последовал за стариком, который, неожиданно ссутулившись и шаркая ногами, стал спускаться в каюту.
Когда капитан вошел в каюту, старик, пошатываясь, стоял у узкой кровати и держался рукой за ее спинку. Было видно, что ему очень тяжело стоять.
– Присядьте, господин Трикалис,– сказал Тамаш.
– Да, да.
Старик тяжело опустился на постель и, тяжело дыша, произнес:
– Эта девушка... Я позвал вас сюда ради нее.
Тамаш развел руками.
– Но сейчас вам нечего бояться, господин Трикалис. Вы в полной безопасности. Уверяю вас, наши преследователи ни за что не догадаются, где мы укрылись.
– Старик, дыша все тяжелее и глубже, отрицательно покачал головой.
– Речь идет не обо мне, господин капитан. Речь идет о ней. Не будем терять времени. Послушайте меня. Будьте добры, наклонитесь пониже.
Когда Тамаш исполнил его просьбу, старик едва слышно произнес:
– Только что я принял яд.
Тамаш оторопело хлопал глазами.
– Яд? Но ведь нужно...
Он еще ничего не успел сказать, как старик возразил:
– Нет, нет, ничего не нужно. Оставьте. Мне уже ничего не поможет.
Неожиданно он опустил голову и застонал. Феска упала с его головы, и старик без сил рухнул на постель.
Чтобы хоть как-то помочь своему умирающему пассажиру, Тамаш присел на постель рядом с ним и положил его голову себе на колени.
Несколько мгновений старик молчал, а затем, не открывая глаз, прохрипел:
– Не оставляйте ее, господин капитан. Я очень прошу вас...
Он снова умолк, будто собираясь с последними силами.
Тамаш внимательно слушал. Наконец, уста старика снова открылись.
– Прошу вас, господин капитан... Никому не говорите о том, кто я такой. Иначе, смерть настигнет и вас, и ее.
Старик произносил слова, словно в бреду.
– Раньше меня звали Али Чарбаджи... Я был казначеем Стамбула... Султану понадобились мои деньги, и мне пришлось сбежать. Если бы я остался в Стамбуле, султан приказал бы изрубить меня на куски и скормить мясо собакам... Я благодарю аллаха за то, что он послал мне в мой смертный час встречу с таким человеком, как вы... Вы откликнулись на нашу просьбу и взяли нас с собой на корабль. Умоляю вас... Исполните мою последнюю волю...
Старик опустил руку под кровать и принялся шарить под ней, как будто что-то отыскивая.
– Возьмите... Здесь...– снова прохрипел он. Тамаш наклонился и увидел дорожный баул.
– Там... Маленький сундучок... Достаньте... Капитан вынул из баула сундучок и поставил его на столик рядом с постелью.
– В этом ларце,– задыхаясь, произнес старик,– сто золотых монет. Возьмите их себе. Но это, конечно, не все мое богатство... Все остальное находится внизу, в вашем трюме, в пшенице.
Капитан опешил.
– Так вот почему вы так хотели попасть на мое судно.
Похоже, у умирающего уже началась агония. Он начал дышать быстро и прерывисто. Потом захрипел, но через мгновение умолк.
– Там, в пшенице, мое состояние...– в полузабытьи произнес он.– Отдайте деньги Фьоре. У меня больше никого не осталось... Все умерли...
Капитан почувствовал, как руки его задрожали от волнения.
– А где, где ваше состояние?
– Осторожнее, не спутайте,– прохрипел старик.– На мешке вы увидите...– его голос становился все тише и тише – полумесяц... Красный полу... месяц... Никто... не знает... Даже она...
Старик поднял руку и пошевелил в воздухе пальцами. Наверное, он хотел еще что-то сказать, но силы уже покинули его.
Рука бессильно упала на постель. Умирающий издал последний стон и затих. Али Чарбаджи, бывший главный казначей Стамбула, был мертв. Теперь тайна денег была известна только капитану баржи Тамашу Запольяи.
ГЛАВА 2
Положению, в котором сейчас очутились Фьора, трудно было позавидовать. После бегства с казначеем Стамбула из Турции она оказалась в совершенно незнакомой стране, о которой прежде едва слыхала. Венгерского языка она не знала, и теперь ей приходилось надеяться только на то, что им с Али-беем удастся добраться до Вены.
Бывший стамбульский казначей надеялся найти там убежище при дворе императора. По словам Али-бея, несколько лет назад он оказал неоценимые услуги австрийскому посланнику, вызволив из турецкой тюрьмы его родственника. Благодарный австрияк обещал Али-бею всяческую помощь и содействие, если тот когда-либо окажется в затруднительной ситуации.
Фьора подозревала, что именно с помощью посланника Австрии им и удалось бежать из Стамбула. Однако, Али-бей был скрытен и не слишком-то охотно делился секретами со своей, пусть даже глубоко обожаемой, наложницей.
Разумеется, Фьоре было известно о том, что у Али Чарбаджи были деньги, и большие деньги. Но сам он так и не признался, куда спрятал эти капиталы. Фьоре было известно лишь то, что с собой в дорогу он захватил небольшой ларец, в котором, очевидно, было золото.
Возможно, этих денег, пусть даже немалых, хватило бы для того, чтобы добраться до Вены. Но вряд ли одним ларцом исчерпывалось все состояние Али Чарбаджи...
Фьора была почти уверена в том, что им не удастся выскользнуть незамеченными даже за городскую черту Стамбула. Уже в тот самый момент, когда Али-бей, снарядившись в дорогу, пришел на женскую половину дома и сказал Фьоре, что намерен немедленно бежать, она приготовилась к тому, что их схватят чуть ли не за порогом.
В таком случае, бывшего стамбульского казначея ожидала мучительная смерть в зинданах султана, а Фьору – вновь невольничий рынок. Это было ужасное унижение, через которое она могла бы и не пройти второй раз.
Но, судя по горячим уверениям Али-бея, у них были хотя и небольшие, но шансы на успех... Он сказал, что есть верные люди, которые помогут им незамеченными выбраться из города. Затем, с помощью все тех же верных людей они должны добраться до устья Дуная и, прячась в трюмах тяжело груженой баржи, покинуть пределы Османской империи и поднимутся вверх по Дунаю до Белграда. Али-бей говорил, что если все пройдет так, как он задумал, то через неделю они будут уже в тысяче километров от границ Турции.
Нельзя сказать, чтобы слова Али-бея выглядели очень убедительными, однако другого выхода у Фьоры не было. В любом случае – удалось бы задуманное Али Чарбаджи бегство или нет, его жен и наложниц ждала неизбежная участь: вначале тех, кто приглянулся бы султану, забрали в его гарем; менее красивым и молодым пришлось бы довольствоваться гаремами визирей и других приближенных султана; а тех, кто не пользовался никаким спросом, снова оказались бы на невольничьем рынке.
В общем, выбор был невелик, и Фьора, которой совсем не хотелось провести остаток своих дней в рабынях у султана Мухаммеда, решила принять предложение Али-бея и бежать из Стамбула. Ей было даже все равно – есть у него деньги или нет. В конце концов, главное – добраться до Европы, а там она, наверняка, сможет найти каких-нибудь земляков, которые помогут ей.
Конечно, Али Чарбаджи бежал из Стамбула, спасая собственную жизнь, но Фьора была бесконечно благодарна этому в чем-то глубоко несчастному старику за то, что он захватил ее с собой. Ведь ее могла постигнуть участь остальных его жен и наложниц. Да и бежать одному несравненно легче, чем вдвоем. В одиночку всегда можно затеряться на темных улицах Стамбула...
Но как бы то ни было, времени на раздумье у Фьоры не оставалось, а потому в ответ на предложение Али-бея она тут же согласилась. В любом случае нужно попытаться бежать. Хотя Али-бей и относился к ней с нескрываемым обожанием, все, на что она могла рассчитывать, оставаясь в Турции – четыре стены женской половины дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50