А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Рихтер устраивает в его честь банкет. Ганслик хочет писать о Дворжаке, просит композитора дать ему некоторые биографи­ческие данные и портрет для воспроизведения. Уп­равляющий Придворной оперой интересуется, когда в Праге будет исполняться «Ванда». Он намерен приехать послушать оперу, чтобы потом поставить ее в Венском театре. По этому поводу Дворжак писал своему другу Алоису Гёблу, управляющему княжеским имением в Сихрове: «Брамс горячо ре­комендовал меня ему. Недоставало еще, чтобы в Вене поставили мою оперу! А?»
Кривая успеха Дворжака шла стремительно вверх. И чем выше она поднималась, тем больше издателей искало контакта с композитором. Как стая волков теснились они вокруг Дворжака, и каждый старался урвать самый лакомый кусок. Чтобы не упустить право первенства, прозорливый Фриц Зимрок стал подумывать над тем, как бы ему купить оптом все, что выйдет из-под пера Дворжака.
НИ ДНЯ БЕЗ МЕЛОДИИ
Возраставшая популярность Дворжака, частые поездки за рубеж, постоянные встречи с новы­ми людьми требовали большого нервного и физиче­ского напряжения. Темп работы тоже убыстрился. Дворжак начал уставать и почувствовал, что ка­кие-то часы, во что бы то ни стало, он должен проводить на воздухе. Постепенно ежедневные прогулки вошли в привычку. Встав пораньше, пока занимавшийся день не прогнал еще утренней све­жести, пока цветы и листва серебрились росой, он шел в близлежащий парк у площади Карла и до завтрака слушал там пение птиц. Если же нака­нуне удавалось дописать нужную страницу и ни­какие срочные дела не были намечены на первую половину дня, Дворжак позволял себе больше потратить времени на прогулку и отправлялся тог­да бродить по окраинам города или же шел в сто­рону железной дороги к вокзалу, чтобы посмотреть на прибывавшие и отходившие поезда, перебро­ситься парой слов с машинистами.
Интерес к паровым машинам, зародившийся в раннем детстве, со временем превратился в на­стоящее увлечение Дворжака. Он знал номера всех паровозов, приходивших на главный вокзал Праги, знал имена машинистов, был с ними знаком лич­но. Йозеф Сук, будущий зять композитора, рассказывал, как однажды, когда он еще учился у Дворжака в консерватории, тот послал его на вок­зал посмотреть, какой номер паровоза у отходив­шего в Вену скорого поезда. Вернувшись, Сук вы­палил номер, который твердил всю дорогу, чтобы не забыть, и вдруг Дворжак не на шутку рассердился: оказывается, Сук сообщил, номер тендера, а не паровоза.
- И вот за такого человека ты собираешься выходить замуж! - с возмущением говорил потом Дворжак Отилии, искренне удивляясь, как интел­лигентный юноша мог спутать тендер с паровозом.
Кроме ежедневных прогулок, полюбились Двор­жаку и более длительные выезды за город на лоно природы. Охотнее всего он брал себе в компаньоны Леоша Яначка. Время их очень сблизило и подру­жило. Яначек, приезжая в Прагу, останавливался у Дворжака, а у себя в Моравии усиленно про­пагандировал его творчество. Вместе они объезди­ли много мест, расположенных вверх по Влтаве. Были в Орлике, Гусинце, Прахатицах, Ржипе, у Карлова Тына. Иногда, если Дворжак был очень утомлен, они уславливались не говорить о музыке. Но соблюсти такой уговор не всегда удавалось. То сам Дворжак не выдерживал - уж очень осаж­дали его музыкальные мысли, то кто-то обратит внимание на невысокого, скорее полного, но под­вижного приезжего, который даже у стойки трак­тира ни минуты не может постоять спокойно, взглянет в его не слишком красивое, выразитель­ное лицо и вдруг просияет от радости, узнав Двор­жака. Через минуту уже весь городишко оповещен, какой гость забрел на его улицы, и кончилась сво­бода передвижения, свобода выбора тем для бе­седы. Дворжак, а с ним и Яначек, оказывались в плену у местных музыкантов. Начинались расспросы о творческих планах, о музыкальных новинках в столице, а потом уговоры: окажите честь, посе­тите выступление нашего музыкального общества, послушайте наш камерный ансамбль, продири­жируйте нашим хором.
Не обходилось и без просьб написать что-ни­будь для того или иного коллектива. Дворжак бы­стро забывал о своем намерении отдохнуть от му­зыки и сочинительства. Глоток чистого воздуха, маленькая разминка - и он снова готов засесть за работу. «Глаголу Пражскому» он пишет «Пса­лом 149» для смешанного хора с оркестром, сту­денческому обществу - полонезы. Сочинив ряд вальсов для фортепиано в две руки, Дворжак тут же их инструментует для малого оркестра, а часть переделывает для струнного квартета. «Чешская сюита» для малого оркестра, Серенада для струн­ных, мазурка для скрипки с сопровождением фор­тепиано или малого оркестра, различные циклы фортепианных пьес - «Силуэты», «Эклоги» и дру­гие существенно обогащают репертуар небольших музыкальных коллективов. Ни дня не проходит без новых нотных страниц. Дворжак пишет и пишет... Поставив точку в конце одной пьесы, он сразу же начинает другую. Он сочиняет даже в пути, и с присущей ему педантичностью отмечает это на ру­кописи: «По дороге из... в...». Сочинений так много, что начинает ощущаться нехватка названий. Заду­мав очередной цикл фортепианных пьес, Дворжак ворчит, что Шуман исчерпал все характерные, ори­гинальные названия.
- Разве дело в названии, - говорят ему. - Все зависит только от музыки.
- Э! Что толковать о музыке! - отвечает Двор­жак.- Она у меня есть, а названий не хватает!
Дайте мне какое-нибудь поэтическое название, чтобы я смог себе представить какую-нибудь картину, какой-нибудь образ, и я вам напишу музыку.
Одна из поездок привела Дворжака в Злоницы. Родителей его уже там не было. Они жили в Клад-но. Антонин Лиман покоился на кладбище. Но многие из жителей еще помнили Тоничка, сына мясника, которому Лиман предрекал большое му­зыкальное будущее.
На Дворжака нахлынули воспоминания. Ему за­хотелось чем-нибудь отблагодарить своего дорогого учителя. Но что можно сделать для мертвого? Дворжак объявил в Злоницах свой концерт. Его жена, вызывавшая у слушателей всегда изумление своим небыкновенно глубоким полнозвучным и в то же время нежным контральто, и ее сестра Кло­тильда исполнили «Моравские дуэты», а сам Двор­жак при участии местных музыкантов сыграл свои «Безделушки» и два «Славянских танца». В зак­лючение был исполнен отрывок из Реквиема Вер­ди. Разумеется, все знавшие Дворжака мальчиком или просто наслышанные о нем пришли в тот ве­чер. Зал был переполнен. Концерт дал большой сбор, и Дворжак всю эту сумму израсходовал на сооружение надгробного памятника Антонину Ли­ману, так много для него сделавшему.
Дружба с Леошем Яначком, естественно, не раз приводила Дворжака и в Моравию. Кромержиж, славившийся своим музыкальным объединением «Мораван», Оломоуц и, конечно, Брно часто при­нимали дорогого гостя, устраивали в его честь кон­церты из его произведений. Брненское филармони­ческое общество, так называемая «Беседа Брненска», которой руководил Яначек, ежегодно исполняла какие-то новинки Дворжака. Яначка даже упрекали в том, будто он насаждает культ Дворжака в ущерб Сметане, и он оправдывался, объясняя это тем, что у Сметаны меньше, чем у Дворжака, сочинений для концертного исполнения.
В Моравии очень дорожили дружбой с Двор­жаком, ценили внимание композитора к их народ­ной музыка. «Моравские дуэты» не уходили из программ. Дворжак, в свою очередь, очень благо­дарен был Яначку за постоянную и широкую про­паганду его произведений - на концерты морав­ских музыкальных обществ обычно съезжались люди со всего края. Кроме того, Дворжак отмечал исключительно высокий художественный уровень моравских музыкальных коллективов. Присутствуя позже в Англии и Америке на исполнении своих хоровых произведений, он неизменно вспоминал, как звучало это в Кромержиже и Оломоуце, слов­но это был своего рода эталон.
Лето теперь Дворжак тоже старался проводить не в Праге. Иногда он жил с семьей в Высокой. То было расположенное у деревни Высокой, недалеко от Праги, имение графа Вацлава Коуница, за ко­торого вышла замуж разборчивая Йозефина Чермакова. Теперь она приходилась Дворжаку свояче­ницей, и он называл ее просто Пепичка, но должен был соблюдать определенную дистанцию в отноше­ниях, ибо в среде богатой знати, к которой принад­лежал ее муж, господствовали еще традиции, в силу которых на музыканта смотрели как на суще­ство низшее, недостойное сидеть с ними за одним столом.
В поместье графа Коуница за его виллой в лесу находился каменный сарай, в котором обычно стоя­ли кареты. Вот этот сарай и отводился знатными родственниками Дворжаку и его семье на лето. Ка­реты оттуда выкатывали, ставили под навес. Сарай чистили, мыли, превращая насколько возможно в жилое помещение. Дворжак привозил туда уже не прокатный, а свой собственный, недавно купленный инструмент и обосновывался там на лето. Он не был очень раним, но все же мирился с таким поло­жением нелегко, и потому пользовался каждым слу­чаем, чтобы провести лето где-нибудь в другом месте.
Охотно он ездил, например, в Сихров к Алоису Гёблу, с которым познакомился в Праге еще в те годы, когда работал альтистом театра. Хороший человек, сведущий музыкант и певец, Алоис Гёбл сумел найти путь к сердцу Дворжака и стал ему настоящим другом на всю жизнь. Зимой друзья ви­делись в Праге, куда Гёбл приезжал с князем Роганом, у которого служил секретарем. А летом Дворжак не ленился съездить в княжеское имение в Сихров у Турнова, чтобы обнять дорогого, высокоценимого Гёбла, поделиться с ним своими радо­стями и горестями. Дом, где они встречались и где композитор проводил иногда значительную часть лета, так называемая служебная пристройка замка в Сихрове, украшен теперь мемориальной доской. Дворжак регулярно писал Гёблу во время поездок, даже если бывал очень занят, подбирал ему и вы­сылал вырезки из прессы, освещавшей его пребы­вание за рубежом.
Однажды летом Дворжак поехал в Сихров с семьей, и всеведущие журналисты сообщили, что композитор намерен там работать над большим скрипичным концертом для Иоахима. Это была правда. Прославленный венгерский скрипач Йозеф Иоахим с первого знакомства стал проявлять боль­шой интерес к сочинениям Дворжака. Может быть, здесь сказалось и отношение к Дворжаку Брамса, с которым Иоахим был очень дружен. Все новые камерные произведения Дворжака Иоахим внима­тельно изучал и не переставал ими восхищаться. прокатный, а свой собственный, недавно купленный инструмент и обосновывался там на лето. Он не был очень раним, но все же мирился с таким поло­жением нелегко, и потому пользовался каждым слу­чаем, чтобы провести лето где-нибудь в другом месте.
Охотно он ездил, например, в Сихров к Алоису Гёблу, с которым познакомился в Праге еще в те годы, когда работал альтистом театра. Хороший человек, сведущий музыкант и певец, Алоис Гёбл сумел найти путь к сердцу Дворжака и стал ему настоящим другом на всю жизнь. Зимой друзья ви­делись в Праге, куда Гёбл приезжал с князем Ро-ганом, у которого служил секретарем. А летом Дворжак не ленился съездить в княжеское имение в Сихров у Турнова, чтобы обнять дорогого, высо-коценимого Гёбла, поделиться с ним своими радо­стями и горестями. Дом, где они встречались и где композитор проводил иногда значительную часть лета, так называемая служебная пристройка замка в Сихрове, украшен теперь мемориальной доской. Дворжак регулярно писал Гёблу во время поездок, даже если бывал очень занят, подбирал ему и вы­сылал вырезки из прессы, освещавшей его пребы­вание за рубежом.
Однажды летом Дворжак поехал в Сихров с семьей, и всеведущие журналисты сообщили, что композитор намерен там работать над большим скрипичным концертом для Иоахима. Это была правда. Прославленный венгерский скрипач Йозеф Иоахим с первого знакомства стал проявлять боль­шой интерес к сочинениям Дворжака. Может быть, здесь сказалось и отношение к Дворжаку Брамса, с которым Иоахим был очень дружен. Все новые камерные произведения Дворжака Иоахим внима­тельно изучал и не переставал ими восхищаться. Ему нравилась радостная приподнятость музыки Дворжака, славянская широта мелодий, привлека­ла новизна формы, почерпнутая из народного творчерства, например полюбившаяся Дворжаку думка. Иоахим не скупился на похвалы Дворжаку. Ля-ма­жорный секстет для двух скрипок, двух альтов и двух виолончелей, в исполнении которого Иоахим принимал участие, он считал гениальным. Конечно, неплохо было получить скрипичный концерт от та­кого самобытного композитора. Однажды он это и высказал Дворжаку, а того не нужно было долго уговаривать.
В Сихрове работалось легко. Гёбл окружал Дворжака всяческим вниманием, заботился о нем, не обременял своим присутствием, но умел по­явиться в нужную минуту, чтобы помочь проиграть какой-то отрывок и рассеять сомнения. Вернувшись в Прагу, Дворжак скоро закончил сочинение, и в декабре Иоахим уже получил для просмотра гото­вый концерт. А затем и сам Дворжак приехал в Берлин, чтобы услышать и обсудить возможные за­мечания. К огорчению Дворжака, замечания были настолько серьезными, что весь концерт пришлось радикально переделывать. На это ушло несколько месяцев. И снова рукопись была отправлена Иоахи­му. Но теперь Иоахим не спешил заняться ею - очевидно, интерес к концерту у него пропал. Про­шло, два года, прежде чем он нашел время раскрыть рукопись Дворжака и опять остался многим недо­волен. Дворжаку он написал, что в сольной партии есть места неудобные для исполнения, видно, что автор хорошо знает скрипку, но давно не брал ее в руки. Инструментовку следовало бы сделать бо­лее прозрачной. В очередной приезд Дворжака в Берлин они проигрывали концерт дважды. Потом была устроена репетиция с оркестром, чтобы лучше представить себе, где нужно «осветлить» или. «утя­желить» инструментовку, где выделить, сольную партию.
На этом участие Иоахима в жизни скрипичного концерта Дворжака закончилось. Хотя сочинение это писалось для него и было ему посвящено, Иоахим так никогда его и не сыграл. Следует от­метить, что в эти годы Иоахим вообще уже редко и неохотно разучивал новые сольные произведении. Он участвовал в созданном им квартете. Ансамбль этот играл квартет Дворжака ми-бемоль мажор (ор. 51), в Германии и Англии впервые исполнил его секстет. Много времени Иоахим отдавал руко­водству Берлинской консерваторией, а в сольных выступлениях в основном пользовался своим ста­рым репертуаром.
Концерт Дворжака, хотя и получился красивый, богатый мыслями, интересный музыкальными на­ходками, по мнению Иоахима имел мало выигрыш­ную сольную партию. Этим в какой-то мере отли­чаются у Дворжака все его концерты - фортепиан­ный, написанный ранее, скрипичный и даже его великолепный виолончельный концерт. Все дело в том, что мастер крупных форм, Дворжак свои кон­церты считал, прежде всего, симфоническими про­изведениями и потому особое внимание уделял ор­кестру. Он у Дворжака не просто сопровождение, создающее фон солирующему инструменту, как во многих популярных в то время концертах других авторов, где роль оркестра зафиксирована самим названием: «концерт для... в сопровождении орке­стра», а полноценный партнер двух соревнующихся начал. Возможно, отсутствие особых эффектов у сольной партии при основательном нагромождении технических трудностей и отпугивало солистов. На­пример, фортепианный концерт Дворжака очень долго дожидался своего первого исполнителя. По­том чехи решили переработать его. Известный му­зыкальный педагог Вилем Курц прошелся каран­дашиком по нотным строчкам, придал по собствен­ному разумению блеск и эффектность сольной партии. А нужно ли было это делать? Мы часто склонны видеть ошибку там, где нас что-то не уст­раивает, что-то неясно. Наш современник советский пианист Святослав Рихтер поступил иначе. Он по­старался понять автора. На это ушло время. Мно­гие знали, что Рихтер учит концерт Дворжака, но он его не показывал, говорил, что еще не готов для исполнения этой вещи. Зато когда он сыграл кон­церт, это было настоящим событием в музыкальном мире. Чехи утверждали, что такого Дворжака они еще никогда не слышали. Дворжак не был ро­мантиком, не увлекался, подобно Сметане, утончен­ностью Шопена. И в чувствах, и в музыке он был проще, более земной. Поэтому, вероятно, и нужен был огромный талант Рихтера, чтобы засверкали все красоты произведения Дворжака.
Но вернемся к скрипичному концерту. Первым интерпретатором этого произведения Дворжака, ко­торым пренебрег Иоахим, был молодой чешский скрипач Франтишек Ондржичек. Ученик Бенневица, он два года совершенствовался в Париже у Ламбера Массара и вернулся домой в ореоле славы. Тех­нических трудностей для Ондржичка не существо­вало. Уже в двадцать четыре года о нем ходили легенды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21