А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Двойное семейное торжество по желанию Двор­жака праздновали в узком кругу. К праздничному обеду были приглашены только самые близкие. Но и их набралось так много, что два десятка фа­занов и две серны, присланные из имения графа Коуница, оказались вовсе не лишними. До позднего вечера ярко светились окна в доме на Житной и взрывы дружного хохота отмечали каждую новую выходку весельчака Недбала и проделки четырнад­цатилетнего сорванца Отакара, умевшего порази­тельно копировать дирижеров, включая своего знаменитого отца.
А тем временем на подносе в прихожей росла гора поздравительных писем и телеграмм. Они шли из Англии, Германии, Голландии, где Сук, объездивший с Чешским квартетом многие страны мира, имел ряд друзей и знакомых; шли из разных уголков Чехии и Моравии. «Если бы Вы увидели груды этих писем (их было, наверное, сотни две), Вы бы ужаснулись, - сообщал Двор­жак Гёблу. - Несколько дней мы работали над этим».
Один пакет из Вены, не содержавший поздрав­лений, больше всего обрадовал Дворжака. Там со­общалось, что 4 декабря в третьем филармоничес­ком концерте будет исполнена его «Богатырская песнь», что репетиции начнутся за неделю до кон­церта и что Дворжак очень порадовал бы музыкан­тов, если бы пожелал присутствовать не только на исполнении, но и на репетициях. В конце стояла подпись: «Преданный Вам Малер».
«Богатырскую песнь» Дворжак сочинил сразу вслед за «Голубком», и больше года эта симфони­ческая поэма, которой суждено было стать послед­ним инструментальным сочинением Дворжака, ле­жала без движения. Страстный поклонник музыки Дворжака, Ганс Рихтер ушел с поста главного ди­рижера Венской филармонии. На его место пришел Густав Малер. Как отнесется этот новый молодой дирижер к его творчеству, Дворжак не знал и по­тому занял выжидательную позицию. Первое пись­мо Малера с просьбой прислать что-нибудь новое для исполнения и теперь сообщение о близком кон­церте были хорошим симптомом. Они означали, что перемена музыкального руководства в Вене не изменила отношения к его музыке.
Дворжак поехал в Вену и работал там с Мале­ром. «Богатырская песнь», в отличие от четырех предшествующих симфонических поэм Дворжака, где преобладают лирические и фантастические об-
разы, написана в эпических тонах. Она не имеет программы, но содержание ее, во многом связан­ное с автобиографией композитора, говорит о борь­бе, испытаниях и победе.
Невольно вспоминаются слова Лароша, ко­торый охарактеризовал Дворжака «как само­стоятельный талант, образовавшийся при не­благоприятных обстоятельствах и победоносно вышедший из трудной борьбы». «Богатырская песнь» дает картину жизненного пути с подъемами и срывами, с радостью побед и горем провалов, с упорной борьбой и конечным триумфом человека, оставшегося, несмотря ни на что, верным своим идеалам и цели. В какой-то мере «Богатырская песнь» близка «Идеалам» Листа.
Последняя симфоническая поэма Дворжака - сложное, четырехчастное произведение, с красивы­ми мелодиями и могучим, эмоциональным звуча­нием оркестра. Все четыре части соединены в одно целое тематическим материалом. Изложенный вна­чале как запев барда или рапсода, он пронизывает все произведение, чтобы в конце превратиться в торжествующий финал.
«Богатырскую песнь» можно причислить к са­мым потрясающим симфоническим произведениям Дворжака,- писал Ганслик после венской премье­ры. - В исполнении Малера она произвела захва­тывающее впечатление - прежде всего в силу того гениального чувства стиля, которое его никогда не покидает».
С легкой руки Малера началась жизнь «Бога­тырской песни». Вскоре после венской премьеры Недбал исполнил ее в Праге. Потом Никиш дири­жировал ею в Берлине, Гамбурге, Лейпциге. В Бу­дапеште она прозвучала под управлением самого автора.
Вернувшись из Вены, Дворжак энергично при­нялся за оперу. 5 февраля 1899 года он закончил партитуру третьего акта. Еще десять дней ушло на увертюру. Потом Дворжак, против своего обыкно­вения, сам стал писать клавир. 12 апреля вся рабо­та была завершена, а 23 ноября, к удовольствию зрителей, Черт и Кача уже носились в вихре танца на сцене Национального театра. Это было колорит­ное зрелище в духе славянских народных сказок о черте-неудачнике и смекалистом деревенском пар­не. (Вспомним пушкинского Балду, которому «чер­ти собрали оброк»).
Первый акт начинается храмовым праздником в деревне. Крестьяне пируют, веселятся. Не весела только Кача, которую никто не приглашает танце­вать. Парни боятся острого язычка девушки, да и больно уж толста она, одному не обхватить. Кача томится и готова, по ее словам, танцевать хоть с самим чертом, лишь бы не сидеть одной в углу. Слова ее слышит неожиданно появившийся среди крестьян хромоногий охотник и предлагает ей себя в партнеры. Забавная пара скачет в танце. Полька сменяется скочной. Веселье в разгаре. Черт Марбуэль, принявший облик хромого охотника, угова­ривает Качу отправиться с ним в его замок, где всегда тепло и все озарено красным светом. Кача соглашается. В это время появляется пастух Йирка и рассказывает, что управляющий имением про­гнал его с работы и послал к черту. При упомина­нии черта раздается страшный удар, и Кача, увле­каемая Марбуэлем, в окружении пламени и дыма проваливается в преисподнюю. Мать Качи в отчая­нии рыдает над открывшейся расщелиной, в ко­торой исчезла ее дочка, но Йирка великодушно решается за ней «пойти к черту» и вернуть де­вушку.
Второй акт переносит зрителей в подземное царство. В ожидании Марбуэля, посланного на поимку «грешной души», черти играют в карты и так невыносимо шумят, что повелитель их Люцифер вынужден призывать к порядку. Появление Качи верхом на Марбуэле не приносит чертям радости. Во-первых, на шее у девушки висит крестик, кото­рый всех их угнетает. Во-вторых, они просто не знают куда им деваться от ее любопытных глаз. А кроме того Кача еще грозит расправиться с Марбуэлем за то, что он ее обманул и вместо замка привел в ад. Жизнь в аду становится чертям невы­носимой. Они жаждут избавиться от Качи, но ни­как не могут уговорить ее вернуться в деревню.
Появляющийся Йирка соглашается забрать с собой Качу, за что Люцифер обещает его щедро наградить. Он говорит, что Марбуэль в наказание за «медвежью услугу» с Качей отправится снова в деревню. Он заберет там княгиню, жестоко обра­щавшуюся с крестьянами, и за это осужденную на адские мучения, а штраф, которым пока отдела­ется ее управляющий, вручит Йирке. Пастух начи­нает с Качей танцевать. Музыка их увлекает. Они кружатся все быстре и быстрее. Незаметно для Качи Йирка в танце уводит ее за пределы адской обители, и черти поспешно захлопывают ворота ада.
Бедному, загнанному Качей Марбуэлю не ве­зет и в третьем акте. Придя в покои княгини, он встречает там ненавистную ему толстуху. В страхе он забывает о поручении Люцифера и, поторапли­ваемый Йиркой, спешит спастись бегством. Подст­роивший эту встречу Йирка торжествует победу. Княгиня, пережившая испуг, назначает Йирку сво­им первым советником. Каче дарит домик, а крес­тьян освобождает от притеснений.
Либретто Венига нельзя назвать особенно складным и удачным. Мало сохранилось в нем поэ­тической безыскусственности народной легенды. Но музыка Дворжака восполнила многие пробелы, и опера слушается с большим интересом. С начала до конца в ней проходят народнобытовые и конт­растирующие с ними фантастические элементы. Одни танцевальные мелодии сменяются другими, и здесь ясно ощущается рука автора «Славянских танцев». Тот же зажигательный ритм, те же сочные краски. Музыкальные характеристики оперы четко делятся на три группы. Доминирующая группа, в соответствии с замыслом, это темы, характеризую­щие Качу, крестьян и бодрая, жизнерадостная маршеобразная тема Йирки. Это - музыкальная осно­ва всей оперы, создающая образ находчивого, бес­страшного, наделенного чувством юмора чешского народа.
Вторая небольшая группа тем очерчивает кня­гиню, ее слуг и приближенных. Наконец, третья группа рисует ад и его обитателей, таких страшных для княгини и для тех, кто причиняет людям зло, но неспособных сделать что-нибудь дурное простым крестьянам. Эти музыкальные образы построены на целотонной гамме. А так как целотонная гамма никогда не встречается в славянских песнях, появ­ление ее в музыке, пронизанной песенными интона­циями, непременно воспринимается как вторжение чего-то чуждого и зловещего. Здесь Дворжак сле­дует примеру русских композиторов, которые при­меняли целотонную гамму для изображения пер­сонажей из «потустороннего» мира (Черномор в «Руслане и Людмиле» Глинки, Статуя Командора в «Каменном госте» Даргомыжского).
Песни веселящихся крестьян, танцевальные сце­ны, насыщенные интонациями чешской народной
музыки, образы добродушного, смелого Йирки, пе­рехитрившего и чертей и княгиню, и веселой, энер­гичной толстушки Качи напоминали зрителям по­любившуюся «Проданную невесту» Сметаны, и спектакль был принят на редкость тепло.
«Опера прошла прекрасно,- писал Дворжак Гёблу,- солисты, хор и оркестр исполняли ее с эн­тузиазмом, так что я получил от этого большую ра­дость, и если бы у меня был новый текст, то уже сегодня с удовольствием снова взялся бы за рабо­ту».
Успехи чешского оперного искусства начинали беспокоить габсбургское правительство. Пражский Национальный театр, становясь центром западно­славянской культуры, привлекал к себе внимание крупнейших музыкальных деятелей Европы, а это вовсе не входило в планы имперских властей. Ог­ромные средства выделяли они большому немецко­му оперному театру в Праге, где ставились «Мейс­терзингеры» и другие оперы Вагнера, чтобы пыш­ность их постановок затмевала чешский театр. Шла борьба за влияние, за зрителя. И чешские компози­торы считали своим патриотическим долгом попол­нять и обновлять репертуар Национального теат­ра, детище всего чешского народа.
Дворжак, окрыленный успехом «Черта и Качи», решил, что следующее его произведение тоже бу­дет опера. Он принялся упорно искать повсюду но­вое либретто, просил литераторов написать ему что-нибудь. Шуберт тиснул в театральном бюлле­тене объявление, в котором говорилось, что маэстро Дворжаку нужен новый оперный текст. Но все бы­ло безрезультатно. Зимрок тем временем соблаз­нял Дворжака большими гонорарами, только бы поскорее получить от него какое-нибудь сочинение. После успеха симфонии «Из Нового Света», он согласен был напечатать любое симфоническое произ­ведение Дворжака, не говоря уже о камерных. Но на все его предложения Дворжак отвечал отказом. Он хотел писать оперу, только оперу. Ничто его больше не увлекало.
Наступил как бы антракт в творческой жизни композитора. Дворжак продолжал занятия в кон­серватории. Много времени проводил с детьми. Сорванец Отакар да и Антонин огорчали его свои­ми сумасбродными выходками и нежеланием си­деть над учебниками. Девочки были мало музы­кальны. Только Магда обладала красивым меццо-сопрано и мечтала стать певицей. Дворжак охотно помогал ей разучивать песни и романсы, с удо­вольствием принимал участие в общих семейных забавах, играл в «дарду». Когда приходили Сук с Отилией, он музицировал с ними. Но ничего не со­чинял.
Проходили месяцы. Наступил XX век. Как ди­рижер Дворжак согласился выступить 4 апреля 1900 года в абонементном концерте Чешской фи­лармонии. Ему было скучно. Он готов был испол­нять даже чужие произведения. Кроме его симфо­нической поэмы «Голубок», в программу включа­ются «Трагическая увертюра» Брамса, «Неокон­ченная», си-минорная, симфония Шуберта и Вось­мая симфония Бетховена - произведения самых близких, самых дорогих его сердцу композиторов. Пражане, впервые в тот вечер в Рудольфинуме познавшие Дворжака как дирижера - интерпре­татора чужих сочинений, не подозревали, что мно­гие из них видят композитора за дирижерским пультом в последний раз.
После этого всего лишь один раз Дворжак взял в руки дирижерскую палочку. То был торжествен­ный концерт 29 мая 1900 года в честь семидесятилетнего юбилея Йозефа Траги, сумевшего в свое время уговорить Дворжака принять профессуру в Пражской консерватории и добившийся наконец слияния ее с Органной школой. К этому дню Двор­жак сочинил на слова Врхлицкого кантату «Празд­ничная песнь», и разучив ее с хором и оркестром консерватории, исполнил в малом зале Рудольфинума. Это и было его самое последнее появление за дирижерским пультом.
Затем снова начался период напряженной ком­позиторской деятельности Дворжака. Как из рога изобилия сыпятся на лист бумаги ноты, страница за страницей заполняется карандашными набро­сками.
Живя в Высокой, Дворжак иной раз даже отказывался принять участие в игре в кегли, кото­рой обычно отводилось послеобеденное время по воскресеньям и четвергам, и шел в лесную чащу к озеру, чтобы сосредоточиться. В его мозгу созрева­ла новая опера. Это тоже была сказка. Но уже не веселая как «Черт и Кача», а грустная.
Ярослав Квапил, сочинивший либретто, расска­зывал, что, поселившись летом у моря, он читал много сказок и легенд о жителях подводного цар­ства, о русалках, которые влюблялись в людей и потом гибли сами или губили своих возлюб­ленных.
Под шум волн образы баллад Эрбена, этих са­мых прекрасных чешских баллад, и герои сказок Божены Немцовой причудливо сплетались в его воображении с персонажами андерсеновских ска­зок, полюбившихся еще с дества. В результате ро­дилось либретто, получившее название «Русалка».
Светлая ночь. Озеро, окруженное лесом. На ста­рой иве, низко склонившей свои ветви к воде, в глу­бокой печали сидит Русалка. Она полюбила молодого Принца, который часто приходит сюда купать­ся. Когда появляется Водяной, которого выманива­ют из воды танцующие при лунном свете подруги Русалки и эльфы, Русалка рассказывает ему о сво­их чувствах и просит помочь ей стать простой жен­щиной, чтобы она могла всегда быть со своим ми­лым, могла любить и быть любимой. Водяной на­правляет ее к Бабе-Яге. Ветхая колдунья согласна превратить ее в земную девушку, но ставит усло­вие: она лишится дара речи на все время, пока будет среди людей. Если же возлюбленный ей изме­нит, то сам он погибнет, а она вновь станет русал­кой. Водяной и подруги отговаривают Русалку от задуманного шага, но она согласна стать немой, лишь бы быть возле любимого. Баба-Яга уводит Русалку в свою хижину и превращает ее в красави­цу девушку. Из леса доносятся звуки охотничьих рогов. Появляется Принц. Он спрашивает девушку: кто она? откуда? Но Русалка лишь молча подает ему руку. Очарованный юноша уводит с собой лес­ную красавицу.
Так в мир сказочный, подернутый дымкой гру­сти и причудливой фантастики, вторгается реаль­ный мир.
Второе действие происходит в замке Принца, который празднует свою свадьбу с загадочной не­мой девушкой. Слуги весьма прозаически коммен­тируют странное увлечение своего хозяина, видя, как он заглядывается на богатую молодую княж­ну, приехавшую на свадьбу. Русалка сбегает по лестнице в парк к дворцовому пруду, где временно поселился Водяной, чтобы поведать ему о своем горе. Оттуда они оба наблюдают любовную сцену между Принцем и княжной. Разгневанный Водяной предстает перед Принцем, пророчит ему гибель и, схватив в свои крепкие руки Русалку, исчезает с нею в воде.
Сбывается заклятие Бабы-Яги. Русалка снова принимает свой облик, но золотые волосы ее поту­скнели, глаза потухли. Измученная и обессиленная, сидит она на ветке старой ивы. Баба-Яга советует ей убить своего неверного возлюбленного и кровью обидчика смыть нанесенное ей оскорбление. Тогда вернутся к ней краса и силы. Русалка с ужасом от­вергает это предложение. Она по-прежнему любит Принца и ради его счастья готова все снести. На берегу появляются дворцовые слуги. Они просят помощи у Бабы-Яги, так как Принц, по-видимому, околдован. Водяной сердито прогоняет их. Сумер­ки спускаются над озером. Опечаленный исчезнове­нием молчаливой красавицы, Принц приходит туда, где встретил ее в первый раз. Русалка спускается с ветвей радуясь встрече с любимым, но ее объятия дышат смертельным холодом. От прикосновения ее рук Принц погибает, а Русалка погружается в во­дяную пучину.
Совершая прогулки к лесному озеру, всматри­ваясь в его темные воды и думая при этом, конечно, над своей «Русалкой», Дворжак, бывало, до ужаса ясно представлял себе картины, которые должны были развернуться на сцене. Кругом шумел лес, порхали птицы, и совсем немного нужно было фан­тазии, чтобы где-то за деревом увидеть пляшущих эльфов, косматую голову Водяного, или скрючен­ную фигурку Бабы-Яги. В тысячах различных форм текла вокруг Дворжака удивительная, загадочная жизнь природы, и Дворжак чувствовал свою нераз­рывную связь с ней. Как в дни сочинения увертюр из цикла «Природа, Жизнь и Любовь» им владели восторг и упоение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21