– Что ты сделаешь с фотографиями, Кал? – спросила Конни.
– Дорогая, это всего лишь веселая игра. Потом мы с тобой вместе отберем, что стоит увеличить. Все негативы я отдам тебе. У тебя будут очень интересные сувениры, Конни. Фотографии леди в самом соку. Не торопитесь, дорогие. Пленки хватит.
– А сюда никто не войдет? – поинтересовалась Конни.
– Не беспокойся. Это исключено.
– А ты где будешь?
– Пойду к гостям и вернусь через час.
Я подошел к таймеру и включил его. Старичок зашипел на меня, оттолкнул мою руку и выключил таймер. Но я успел испортить несколько кадров.
– Только, пожалуйста, ничего не трогайте, – предупредил Томберлин.
Я подошел к нему с глупой ухмылкой – эдакий застенчивый парень. Наклонив голову, принялся разглядывать свои ноги и через несколько секунд сказал:
– Меня волнует одна вещь, мистер Томберлин.
– Какая?
Я с размаху заехал ему кулаком в живот. Из Томберлина с шумом вырвался воздух. Он согнулся пополам и отлетел назад, опрокинув камеру. Ударился икрами о кушетку и упал на нее. Я, не мешкая ни секунды, двинулся к Чарли, но он едва от меня не ускользнул. Старичок оказался увертлив, как ящерица. Я догнал его уже в дверях, ухватил за воротник и втащил в студию. Он прыгал и размахивал руками – очевидно, слишком перепугался, чтобы слушать. Я держал его на расстоянии вытянутой руки, потом вытащил из кармана дубинку и, принимая во внимание его хрупкий продолговатый череп, ударил по макушке. Глаза старичка закатились, и я мягко опустил его на пол. Не думаю, чтобы он весил больше ста десяти фунтов. Через секунду Чарли уже храпел: Старики засыпают после ударов по голове.
Когда я направился к кушетке, на которой лежал Калвин Томберлин, Конни отошла в сторону, Томберлин был в полубессознательном состоянии и лежал на боку с мертвенно-бледным лицом, прижав к груди колени, и тихо стонал при каждом вдохе. Я потряс его за плечо и сказал:
– Вам привет от Альмы, Сэма, Мигуэля, Рафаэля, Энрике, Марии и Мануэля. От всей компании. Дрю с Буди тоже умерли.
– Буди? – раскрыв рот, воскликнула Конни. – Клод Буди?
– Да, этот любитель путешествий тоже умер.
Я еще раз сильно потряс Томберлина, но так и не смог привести его в чувство. Наверное, слишком сильно врезал. Отключился он, похоже, надолго. Я выдернул какой-то шнур и связал его. Потом подумал, что не мешало бы вставить кляп. Сдернул с головы черный парик и засунул между зубов. Парик приглушил его стоны. Конни смотрела на меня, глупо ухмыляясь и нервно сжимая большие руки.
– Ч... что теперь?
Мы вышли в библиотеку и нашли папки с фотографиями. Они были все аккуратно пронумерованы. Попадались не только цветные, но и черно-белые фото. Такую коллекцию невозможно сжечь в простой корзине для мусора. Конни заинтересовали папки. Она принялась разглядывать фотографии в поисках знакомых лиц и с восторгом и ужасом открывала рот, когда их находила. Я попросил высыпать все фотографии на пол в центре комнаты, а сам вернулся в музей. Стекло, за которым стояли золотые фигурки, оказалось толстым, и я не нашел нигде сигнализации. Чтобы открыть каждый ящик, потребовалось три сильных удара куском трубы. Один – чтобы разбить стекло, и два других, чтобы выбить осколки. Я начал вытаскивать тяжелые фигурки. Потом вспомнил, что заметил на кушетке две больших подушки, и вернулся в студию. Сорвав с подушек наволочки, получил два мешка приличных размеров. Разделил поровну тридцать четыре фигурки и засунул в мешки. Итак, коллекция Ментереса увеличилась. Каждый мешок весил около ста фунтов, хотя фигурки занимали совсем мало места. Я перевязал наволочки бечевкой. Маленькие подарки от Санта-Клауса хорошим деткам! Убедившись, что швы выдерживают вес, поставил мешки на пол.
Я вернулся к Конни, которая уже закончила свою работу. Посреди комнаты высилась огромная гора фотографий – не меньше трех футов в высоту. Конни продолжала копаться в куче.
– Кто бы мог подумать! – бормотала она. – Господи, а я-то считала их порядочными людьми. Как ему удалось?..
– Конни, послушайте меня! Вот ключи Томберлина. Этот, по-моему, от двери музея. Мне придется нести тяжести. А теперь запомните последовательность наших действий. Перетаскиваем старика и Томберлина в музей. Я развязываю Томберлина, потом возвращаюсь сюда и поджигаю фотографии. Придется подождать несколько минут и удостовериться, что они загорелись. После этого откроем дверь и выскочим с криками: «Пожар! Пожар!» Здесь будет большой костер и, следовательно, начнется большая суматоха. Вы рванете к машине. Я побегу за вами. Приедем к вам домой и там расстанемся. Моя машина стоит у вашего дома. Вы быстро соберетесь и уедете куда-нибудь отдохнуть.
В глазах Конни я увидел пятьдесят вопросов. Но она тут же распрямила плечи и сказала:
– Да, дорогой.
Мой план, можно сказать, удался. Конни мчалась впереди меня тяжелой рысью, концы ее палантина развевались в разные стороны. Мы были почти у машины, когда нас остановил властный голос:
– Стойте!
Я рискнул оглянуться. Это был Джордж Уолкотт, человек с маленькими свинцовыми глазками и большими влажными губами.
– Не останавливайтесь! – велел я Конни.
– Именем закона, приказываю вам остановиться! – заорал он, потом, как положено по уставу, выстрелил в воздух и без всякой паузы пальнул мне в спину.
Меня будто ткнули раскаленной кочергой, и я внезапно ослаб. Пошатнувшись, споткнулся и, собрав все силы, рухнул в «мерседес», не выпуская мешки с золотом. Я приказал Конни сесть за руль и побыстрее убраться отсюда. Едва завелся мотор, она рванула с места и направилась к воротам. Из будки выбежал человек, но тут же попятился назад, как матадор, решивший не связываться с быком. Мы помчались по подъездной дороге и свернули на Стоун-Каньон-Драйв, все время увеличивая скорость. «Мерседес» на поворотах заносило. Стрелка на датчике оборотов двигателя приблизилась к красной отметке. Конни громко расхохоталась.
– О'кей, сбавьте скорость, – скомандовал я. – Вижу, что вы отлично водите машину.
– Господи, ну и концовка вечера! – воскликнула она, сбавляя скорость. – А он мне сначала показался таким скучным. Подумать только! Кушетка для забав, напоминающие курятник камеры, грязные фотографии, углы которых скручиваются в огне, великий Томберлин с париком во рту, очаровательный сумасшедший, разбивающий стекло и вытаскивающий золото, выстрелы в ночи! Господи, давно я так не развлекалась! Дорогой, этот скучный человек стрелял по-настоящему?
– Да.
– Но зачем?
– Не очень подходящее время для расспросов. Я рад, что вы повеселились от души. Там осталась красивая девушка, у которой половина славненькой головки снесена пулей, и мертвый Клод Буди.
– Значит, не миновать громкого скандала? – Из ее голоса сразу исчезло веселье.
– Да, не миновать.
– Но тогда мой отъезд будет большой глупостью. Я почти ничего не знаю. А в том малом, что знаю, смогу кое-что подкорректировать. Вы заставили меня все это сделать, приставив к спине пистолет. Я не знаю, кто вы и куда уехали.
– Отличная версия для полиции, но у Томберлина тоже возникнут вопросы, и он не станет задавать их сам. Он пошлет людей, которые не знают, что такое вежливость.
Конни обдумывала это, пока мы стояли перед светофором.
– Но если я просто... буду отсутствовать, полиция поднимет шум. По-моему, лучше самой обратиться в полицию как пострадавшей стороне. Я могу сделать заявление, сообщить, что уезжаю, и попросить побыстрее помочь мне преодолеть все формальности.
– В этом больше смысла, – похвалил я.
– Когда мы увидимся?
– Возможно, мы больше не увидимся, – ответил я.
– Но ведь грех так раскидываться. Как вы думаете?
– Я не могу каждый раз гарантировать такой вечер, Конни.
– У вас сонный голос. Хотите спать? Наверное, это реакция на сегодняшние события.
– Я оставил машину там же, где и в прошлый раз.
Констанция Мелгар подъехала к маленькому английскому «форду». Я долго собирался с силами, чтобы вылезти из машины. Боли еще не было. От подмышки до самого бедра все онемело и горело огнем. У меня было ощущение, что я несу себя в корзине. Я вспомнил, что проявил осторожность, проверив швы наволочек на прочность, и поэтому решил проявить еще одну и стал медленно вставать. Когда я открыл дверцу, Конни положила мне руку на колено.
– Никаких проблем? – поинтересовалась она. – Все по плану?
– Почти.
Я вылез из машины, чувствуя, будто состою из отдельных частей. Создавалось впечатление, что моя левая сторона действует лучше правой. Я взял одну наволочку левой рукой и напрягся, собираясь выбросить ее из машины. Кажется, ничего не порвалось ни в наволочке, ни во мне. Сейчас мешок весил тысячу фунтов. Я медленно подошел к «форду», поправил мешок, достал ключи и открыл багажник. О, сейчас я был сделан из овсяных хлопьев и библиотечного клея. Фары «мерседеса» ярко освещали багажник маленькой машины. Я положил мешок в багажник, вернулся к «мерседесу» за вторым с пересохшим ртом и заранее заготовленной улыбкой, спрятал в багажник «форда» второй мешок, закрыл его и прислонился на секунду к машине. Потом оттолкнулся и выпрямился во весь рост. Огни «мерседеса» неожиданно погасли, и Конни Мелгар внезапно очутилась рядом, обхватив меня своей сильной рукой.
– Тебя ранили! – сказала она.
– В «мерседесе», наверное, кровь. Вытри ее! Поезжай домой... Сделай заявление для полиции. Держись от всего подальше, Конни!..
– Я отвезу тебя в больницу.
– Огромное спасибо за блестящую идею!
– Но куда же еще?
– Куда угодно, только не в больницу! Потому что они меня там быстро найдут и прикончат! И тебя тоже, женщина!
Я боялся, что она окажется моралисткой. Ведь я-то убил двоих человек! Но Конни Мелгар относилась к числу людей, которые сами устанавливают правила.
– У тебя есть куда ехать? – спросила Конни. – Какое-нибудь безопасное место?
– Да.
Она помогла мне сесть в маленький «форд» на место рядом с водителем и отняла ключи. Я запротестовал, и Конни решительно прервала меня:
– Заткнись, дорогой! Осталось потерпеть совсем недолго. Постарайся не потерять сознание, а если дело плохо, назови мне на всякий случай адрес сейчас.
После некоторых колебаний я назвал адрес, и она быстро отошла. «Мерседес» стоял несколько секунд без движения, и я решил, что Конни стирает с кожаной обивки мою драгоценную кровь. Потом она побежала и скрылась в подземном гараже. Я расстегнул пиджак, вытащил из штанов рубашку и при помощи пламени зажигалки разглядел рану, которая была на правом боку, в мягкой части пояса. И входное и выходное отверстия оказались одинакового размера – с полудолларовую монету. Слава Богу, значит, пуля не задела ничего и не расплющилась. В сидячем положении края раны закрылись, и она кровоточила не очень сильно. Я заправил назад пропитавшийся кровью край рубашки и поздравил себя с открытием. Жалко, я не знаю анатомию. Интересно, какие там находятся органы? Боль так и не появилась, и я догадался, что по-прежнему пребываю в состоянии шока. Я почувствовал, какую-то несобранность, жар. И я все время куда-то проваливался. Но существовал еще один симптом, который мне не нравился: в ушах стоял металлический звон, и все вокруг то уменьшалось, то увеличивалось в размерах. Я собрался с силами и попытался угадать, как долго это продлится или исчезнет навсегда? Если Конни окажется сообразительной женщиной, она, найдя меня без сознания, отвезет по адресу, который я ей дал, и выйдет из игры.
Этот гад Уолкотт явно переусердствовал. Вид людей, спешащих из дома с тюками, наверное, слишком его возбудил. Он выстрелил в меня ровно через полторы секунды после предупредительного выстрела в воздух. Разговаривал он как официальное лицо. Не иначе хочет получить вознаграждение.
Я держался из последних сил. Мне казалось, что я качаюсь в гамаке.
Если кто-то дернет, гамак порвется, и я упаду.
Неожиданно дверца «форда» распахнулась, и я увидел Конни. От толчка в бок впились коготки боли.
– Ну, как ты? – спросила она и бросила на заднее сиденье небольшую сумку. Конни переоделась и тяжело дышала.
– Замечательно, миссис Мелгар.
Она стремительно рванула машину с места, и коготки боли впились в мой бок сильней.
– Когда я выходила, зазвонил телефон, – объяснила Конни. – Портье сказал, что внизу полиция. Я разрешила ему послать их наверх на лифте, а сама спустилась по лестнице.
– Все веселишься, Конни? У тебя слишком романтический взгляд на жизнь.
– Мой друг, после того как ты решил, что хочешь, чтобы зверь напал на тебя, и он на тебя кинулся, поздно менять решение. Теперь стоишь на месте и ждешь, пока он приблизится вплотную.
– Будь добра, избавь меня от этой хемингуэевщины!
– Ты всегда такой кислый, когда тебя ранят?
– Терпеть не могу, когда люди лезут на рожон по глупости! Уходи, пока не поздно.
– Дорогой, поверь мне, я не упускаю ни одного шанса насладиться жизнью!
Злой малыш внутри меня решил, что одних зубов мало. Он взял огромные коловорот и зубило, окунул их в кислоту, вывалял в битом стекле и приступил к работе, орудуя этими инструментами в одном ритме с ударами моего сердца. Конни остановилась перед домом номер 28. Пока она отпирала дверь, я прислонился к стене. Она втащила меня внутрь. Мои ноги казались такими легкими, что им хотелось взлететь, и мне было очень трудно заставить их опуститься на землю и сделать шаг.
Она включила свет и задернула толстые драпировки. Сейчас на Конни была плиссированная юбка и черный свитер. Я стиснул зубы и старался не проронить ни звука, а лишь время от времени пофыркивал и пыхтел. Мы сняли испорченные пиджак и рубашку. Я сел на низенький стульчик в ванной и обхватил руками колени. Я не мог держать голову.
– Рана справа, сзади, прямо под последним ребром, – сообщила Конни. – Тебе необходим доктор.
– Я пока держался неплохо.
– У тебя кошмарный вид, – сказала Конни. – Нужно хотя бы остановить кровотечение.
Она вышла из ванной. Я услышал ее шаги, потом треск разрываемой ткани. Конни отыскала медицинские салфетки, сделала две прокладки и положила их на рану, закрепив при помощи веревки, которой меня подпоясала. Мне казалось, будто к боку прижали тяжелый, раскаленный докрасна кусок свинца. Она нашла бурбон и налила огромную порцию. Я попросил Конни выйти и помочился. В моче крови не оказалось. Я мог вздохнуть без хрипов и шумов внутри, но, похоже, что-то важное во мне вышло из строя.
По пути к постели я упал. Потом очень медленно перекатился на здоровый бок. Конни помогла мне встать и подтащила к кровати. Сначала я вытянулся на спине, но потом поднял колени. Так было легче.
Конни долго смотрела на меня, затем сказала:
– Я хочу позвонить.
– Что ты надумала?
– Пабло Домингес сможет что-нибудь придумать. Даже в три часа ночи. Не возражаешь?
– Нет.
– Очень болит? – заботливо поинтересовалась Конни.
– Падение не пошло на пользу, – ответил я. – Я снял эту квартиру.
– Я догадалась, – кивнула она.
– И машина не моя. Я собирался незаметно исчезнуть. Скажи Полю, чтобы он не забыл придумать, как мне отсюда уехать.
– Не думаю, что ты должен сейчас куда-то ехать.
Я слышал, как она рядом разговаривает по телефону, но не мог понять ни слова. Ее голос расщеплялся на три, и они, накладываясь друг на друга, превращались в какой-то гул. Я поднял руку и посмотрел на нее, но увидел не сразу. Она повисела перед глазами и упала в темноту.
Внезапно я проснулся от чьего-то хриплого шепота:
– Осторожнее!
Они пытались перенести мои ноги через задний бампер грузовика. Я был одет. Над Буэна-Вилласом занималась серая заря. Мои веши вместе с матрацем уже находились в грузовике.
Я решил им помочь и пополз к матрацу. Меня словно перепилили в талии и склеили, и обе половины, теперь работали отдельно. Я увидел, как на меня смотрят Домингес и Конни Мелгар.
– Чуть не забыл, – сказал я.
– Не надо разговаривать, малыш, – попросила Конни.
Я кое-как объяснил об обещании, данном Хани. Конни согласилась немедленно положить ключ и семьдесят долларов в почтовый ящик.
«Хани, ни о чем не беспокойся. Квартира в отличном состоянии, все в порядке, не надо волноваться...» Посередине второй фразы мои руки устали поддерживать подбородок над нижней перекладиной лестницы сознания, и я их опустил.
Когда я вновь проснулся, было жарко. В грузовик просачивался пыльный солнечный свет. Меня качало и подбрасывало. На ящике с инструментами сидела Конни. Дорога была очень неровной, и у Конни – усталый вид. Она невесело улыбнулась, сказала что-то, чего я не расслышал, и потрогала мой лоб. Я увидел свои вещи, ее небольшую сумку и два мешка с золотыми идолами. Я хотел сказать что-то очень важное о женщине, золоте и ране, но, когда открыл рот, оттуда вылетел лишь крик боли.
Конни опустилась на колени, обняла меня и нежно сказала:
– Ну потерпи еще немного, дорогой. Совсем немножечко.
Я лежал, уткнувшись лицом в вату, окруженный резким запахом лекарств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25