Так вот когда вновь вернулся Равель к теме страданий и жестоких лишений, вот когда вновь наступила на его сердце железная пята войны. Огромным напряжением воли он старается сдержать эту необузданную силу. Ей нельзя поддаваться - жизнь должна идти вперед, иначе она потеряет смысл.
И оркестр вдруг взрывается каким-то необыкновенным, дерзко-веселым криком. И все преображается. Звучит живой, юношески задорный мотив. Однако он негромок. Да, это скорее воспоминание о веселье, чем оно само, слов­но грустная улыбка прожившего жизнь человека, вспо­минающего свою безоблачно-ясную юность,
Но вот звучание музыки становится еще тише, бег звуков останавливается, в тишине раздаются глухие «ша­ги» - и происходит неожиданное: воскресает совсем уж было забытая мелодия, та самая, плавная и грустная, ко­торая прозвучала в оркестровом вступлении вслед за пер­вой его темой и которая была подавлена ею. Сейчас она остается одна. От жалобных, протяжных ее звуков веет нескрываемой печалью. Что значит ее появление? Уж не разбередили ли душу воспоминания? Да. И вот оно, самое тяжелое: в высоком регистре фортепьяно, как призрак, по­является тема войны.
Она дает новый толчок печали. Словно выходит наружу долго сдерживаемое и глубоко спрятанное композитором от людей наболевшее, выстраданное. Теперь уж прятать нет смысла. Жизнь прожита... Постепенно расширяясь, завладевая всем оркестром, многократно повторяемая, звучит тема страдания, пробуждая в душе слушателей щемящую боль. Но вот она ослабевает, обессиливает, и в музыке остаются тревожные интонации темы войны.
Вновь появляется мелодия юности. Сначала она, как и прежде, звучит тихо, но потом усиливается и гремит задорно, победно, весело. И подготавливает вступление главной мелодии концерта - темы воли и настойчивости духа. Оркестр несет ее очень торжественно, словно под­няв на щит. И его героический призыв вдохновляет пиа­ниста на подвиг - происходит невероятное: одна рука за­ставляет замолчать всех. Бросившись в клавиатуру, она делает то, что под силу, кажется, лишь хору инструмен­тов. Она словно спешит выговориться. В бурлящем по­токе звуков одна за другой проходят все главные темы концерта...
Это победа, победа разума и воли человека. Жизнь все-таки хороша, убеждает музыка, и такой должна быть несмотря ни на что.
Но как жаль, что в жизни не все зависит от желания человека. И как отчаянно может ему не повезти! «Какая роковая ошибка - жить во время этой войны!..» - вспо­минаются слова Равеля.
Оркестр вдруг испускает несколько глубоких горе­стных вздохов, и на страшном трагическом ударе все обрывается...
Закончен необыкновенный диалог оркестра и рояля. Словно мы присутствовали при откровенном разговоре двух людей, переживших самое жестокое - войну. В ор­кестре как будто слышался ободряющий голос Равеля, обращенный к пианисту. И все произведение воспринима­лось нами как обращение к людям, к их лучшим чув­ствам, их решимости сделать жизнь прекрасной.
Вдохновенная, артистичная игра Якова Владимировича Флиера в прекрасном ансамбле с Государственным симфо­ническим оркестром Союза ССР под управлением народ­ного артиста СССР Евгения Светланова не могла не взволновать слушателей и показала, что это сочинение имеет выдающиеся качества. А между тем оно очень редко зву­чит на наших концертных площадках.
- Да, совершенно несправедливо у нас почти забыто это великолепное произведение Равеля, - говорит про­фессор Я. В. Флиер. - Это глубоко гуманное сочинение, обращенное к сердцам многих и многих людей... То об­стоятельство, что концерт находится на вооружении у «двуруких» пианистов, красноречиво говорит о том, что он привлекает исполнителей. Конечно, служит он добрую службу и тем пианистам, у которых по тем или иным причинам «не в форме» правая рука. У меня впервые появилась мысль сыграть этот концерт в тот период, когда я из-за травмы пальца на правой руке не концертировал несколько лет. Правда, по некоторым обстоятельствам я не решился тогда выступить с ним, хотя очень увлекся этим сочинением. Вернувшись же к исполнительской дея­тельности, я с большой радостью сыграл эту вещь Равеля и продолжаю играть. Это, по-моему, одно из лучших тво­рений композитора и одно из наиболее оригинальных и ярких произведений мировой концертной литературы.
«Re»
Не совсем обычное обстоятельство привело меня в этот день в одну московскую квартиру.
Едва открылась дверь, как я попал в царство книг. Нет, не в царство - на буйное пиршество. Они заняли весь коридор от пола до потолка, придвинулись к самой входной двери, не давая ей полностью открываться. Они заполнили и рабочую комнату хозяйки, бесцеремонно расположились на диване, столе, фортепьяно. И все это как-то не вязалось с обликом маленькой, седой, по-до­машнему одетой женщины с добрым лицом, с чуть при­пухлыми чертами и внимательным взглядом приветли­вых карих глаз.
Если не знать, что перед тобой маститый, всеми уважаемый писатель с мировым именем, лауреат Ленин­ской премии Мариэтта Сергеевна Шагинян, то это пер­вое впечатление можно принять за истину. Но не кни­ги подавили хозяйку, а она сделала им снисхождение, впустив к себе, и они, как ласковые домашние суще­ства, подобрались поближе к ней. Эта женщина - их творец и хозяин. Кто не читал или хотя бы не слышал о ее книгах «Гидроцентраль», «Месс-менд», «Семья Уль­яновых», «Первая Всероссийская», «Четыре урока у Ленина» и многих-многих других!

97
Чувствую себя неловко - потревожил такого чело­века из-за, в общем-то, одного вопроса. Исполнилось 100 лет со дня рождения замечательного русского ком­позитора, пианиста и дирижера Сергея Васильевича Рахманинова. Век - срок немалый, вполне достаточ­ный, чтобы убедиться в истинном значении дела того или иного человека.
Какое место занимает музыка Рахманинова в нашей жизни, в жизни отдельного человека и конкретно в жиз­ни Мариэтты Сергеевны Шагинян?
Мнение Мариэтты Сергеевны о творчестве Рахмани­нова я решил узнать не случайно, а с «умыслом»: объ­яснил ей, что хочу поделиться с читателем не только своими впечатлениями о музыке этого композитора, но и побеседовать с человеком, который знал С. В. Рахма­нинова лично. Быть может, мой рассказ побудит тех, кто еще не приобщился к этой сокровищнице чистых и могучих человеческих чувств, пополнить ряды почита­телей русского гения.
Мариэтта Сергеевна приняла такую постановку во­проса. Я с ней поделился своими находками - высказы­ваниями выдающихся музыкантов о творчестве Рахма­нинова.
Почему-то так получилось, что почти во всех этих признаниях в любви к Рахманинову фигурировало одно и то же произведение - его Второй концерт для фортепья­но с оркестром. Я и сам его очень люблю...
Когда я расспрашивал Арама Ильича Хачатуряна об истории создания его широко известных и любимых всеми сочинений, естественно, поинтересовался, как совершился тот самый поворот к профессиональной учебе, когда не знающий нот девятнадцатилетний сту­дент Московского университета вдруг пошел в музыкальное училище. Композитор ответил довольно неожи­данно:
- Во многом виноваты Рахманинов и Бетховен. Однажды я попал на первый в своей жизни симфониче­ский концерт, который состоялся в Большом зале кон­серватории. Это было в 1922 году. В программе значи­лись Второй концерт для фортепьяно с оркестром Рах­манинова с солистом Игумновым и Девятая симфония Бетховена. Я был буквально ошеломлен невероятной красотой, могучей силой музыки этих почти не извест­ных мне тогда композиторов. Это было волшебство ка­кое-то. И осталось одним из самых сильных музыкаль­ных впечатлений всей моей жизни. Я счастлив, что услы­шал в первом моем симфоническом концерте именно эти произведения. С этого момента я понял, что без му­зыки не смогу жить. И, уже не раздумывая, бесповорот­но свернул на путь профессиональной музыкальной учебы...
Я рассказал Мариэтте Сергеевне об одном челове­ке - скромном инженере-экономисте консервного за­вода из украинского города Ромны Николае Даниловиче Бажанове. Беззаветно любя музыку Рахманинова, он посвящал свой досуг на протяжении многих лет изуче­нию его жизни и творчества. Глубоко вникая в музыку любимого композитора, много размышляя о его творче­стве, Бажанов в конце концов взялся за перо и... напи­сал книгу о Рахманинове. Кстати, недавно Бажанов вы­пустил новую свою книгу, теперь о Сергее Ивановиче Танееве (и здесь он идет от привязанности к Рахмани­нову, который любил и глубоко уважал своего учителя и наставника Танеева). Я достал книгу Бажанова о Рахманинове, вышедшую в издательстве «Молодая гвардия» в серии «Жизнь замечательных людей», и про­тянул ее Мариэтте Сергеевне.
- Я знаю эту книгу, - сказала она. - И с автором знакома, правда, по письму, которое он мне при­слал. Но я совершенно не знала, что он экономист. А книга интересная, популярно написана. Бажанов - замечательный человек...
Она на минуту задумалась, а потом, задорно улыб­нувшись, вдруг сказала:
- Ну а я вам приведу пример, который затмит все ваши... В одной книге английского писателя Джека Линдсея - на русский язык она не переведена - я встретила такой факт. Во время второй мировой войны один симфонический оркестр в поисках заработка разъ­езжал по самым окраинным районам Англии. Случа­лось, что играли и просто так, что называется, из люб­ви к искусству. Однажды заехали на шахту в Уэльсе. Это было очень глухое место - шахтеры здесь ни разу не видели ни одного оркестра, хотя на отдельных инстру­ментах кое-кто играл. Так вот, оркестр сыграл им Пятую симфонию Бетховена. Шахтеры от этой музыки плакали, как дети, навзрыд: так много инструментов и как лад­но, дружно играют необыкновенно красивую музыку. Вот это пример потрясающего воздействия музыки на массу людей.
Она замолчала, торжествующе взглянув на меня из-под очков.
Конечно, пример очень хорош - это настоящий триумф музыки, полная ее победа над человеческой душой.
Мне вспомнились слова классика румынской музы­ки Джордже Энеску, много разъезжавшего с концерта­ми по глухим уголкам Румынии, который в ответ на недоуменные вопросы друзей сказал: «Если даже я най­ду здесь одного-единственного слушателя, способного оценить Партиту Баха, то цель моя достигнута».
И потому я все-таки не отказываюсь от индивидуального подхода к оценке музыки и задаю Мариэтте Сергеев­не вопрос о Рахманинове.
Но тут необходимо отступление.
* * *
...1912 год. Рахманинов на пороге сорокалетия. Он в зените славы. По общему признанию, он гениальный пиа­нист, изумительный дирижер. А композитор? Здесь мне­ния расходились. Публика, особенно молодежь, была в восторге от его музыки. Концертные залы дрожали от аплодисментов. Многие поклонники следовали за Рах­маниновым по городам, где он давал концерты, не же­лая пропустить ни одного. Однако профессиональные музыкальные круги имели свое мнение.
Тогда было в моде левое, модернистское искусство - все, что имело новизну, являло новое направление. А Рахманинов как будто ничего нового не открывал, писал обычную, традиционную музыку и, как считали теоретики, идущую след в след за Чайковским. Строгие профессора не принимали такого, по их мнению, эпи­гонства, скептически принимали его успех. И тем более не прощали Рахманинову неудач, как это было с его Первой симфонией. А ведь там он хотел быть левым в угоду моде, не осмелился быть естественным, самим со­бой.
К 1912 году уже прозвучали его Второй фортепьян­ный концерт и Вторая симфония - вершинные творения его музы, с мелодиями величавыми и бесконечными, словно повествующими о красоте родной природы, о ее степях и буйных весенних половодьях (в этих мелоди­ях было лермонтовское: «разливы рек ее, подобные ма­рям»). Ярко сверкали жемчужины его романсов «Весна идет», «Не пой, красавица», «Сирень». Не сходили с уст мелодии его еще дипломной юношеской оперы «Алеко». И все-таки для эстетов от музыки он бы лишь эпигоном Чайковского, «эклектиком». Это не говорили гром­ко, во всеуслышание, а шептали по углам, но слухи до­ходили до композитора, он глубоко переживал, заболев тяжелым неверием в свои силы.
И в эти дни он получил письмо, в конце которого вместо подписи стояла нотка «Re». Письмо было не­обычное, заинтересованное, горячее. И композитор тут же ответил своему анонимному адресату. Завязалась переписка.
В этих письмах к Рахманинову его убеждали «в ис­торической нужности его музыки, прогрессивности ее в тысячу раз большей, чем все формальные выдумки мо­дернистов». Лейтмотивом писем была одна важная мысль о том, что «единственный критерий музыки - это характер ее действия на слушателя». Если она «под­нимает его душу, возбуждает благородные и мужествен­ные начала в нем, помогает ему бороться с хаосом, со стихийностью, с низменными началами характера, на­правляет его на большие исторические свершения, нако­нец, гармонизует и соединяет его со всем человече­ством, значит, - это настоящая музыка, идущая в аван­гарде своей эпохи». Неизвестный корреспондент убеж­дал композитора, что он «нужный народу творец, обя­занный решить историческую задачу, противостать раз­ладу и неразберихе в музыке, мистике и теософии, вос­становить линию развития передовой русской музыкаль­ной культуры».
Поначалу Рахманинов не знал, кто скрывается под псевдонимом «Re», знал лишь, что адресат - женщина. Судя по ответам композитора, эти письма были нужны ему, трогали душу, значили в тогдашней его жизни не­мало, «Кроме своих детей, музыки и цветов, - писал он в одном из писем, - я люблю еще Вас, милая «Re», и Ваши письма. Вас я люблю за то, что Вы умная, инте­ресная и не крайняя (одно из необходимых условий, чтоб мне «понравиться»); а Ваши письма за то, что в них везде и всюду я нахожу к себе веру, надежду и лю­бовь: тот бальзам, которым лечу свои раны. Хотя и с некоторой пока робостью и неуверенностью, но Вы ме­ня удивительно метко описываете и хорошо знаете. От­куда? Не устаю поражаться. Отныне, говоря о себе, могу смело ссылаться на Вас и делать выноски из Ваших пи­сем: авторитетность Ваша тут вне сомнений... Говорю серьезно!..»
Этой незнакомкой - ноткой «Re» - была двадцати­четырехлетняя Мариэтта Шагинян. А познакомились они почти через год после ее первого письма. Знаком­ство это произошло весьма необычно. На одном из кон­цертов, в артистической, она прошла совсем близко от композитора и, не удержавшись, посмотрела на него. Он неожиданно протянул руку и остановил ее. Когда она, удивленная, спросила, как он угадал, Рахманинрв, улыбаясь, ответил, что она на него «знакомо поглядела». Как она узнала потом, ее учитель музыки еще по гимна­зии Михаил Слонов, большой друг Рахманинова, узнав от композитора о письмах «Re», безошибочно угадал в них свою ученицу.
Они стали большими друзьями. И переписка про­должалась. И было много встреч. А однажды Сергей Ва­сильевич обратился к Шагинян за помощью - попросил подобрать стихи для романсов. Авторитет «Re» - а те­перь он только так и называл ее - по части литератур­ной, поэтической был для него непререкаем. Ко времени их знакомства она была уже автором книжки стихов, рас­сказов, критических статей на темы литературы и искус­ства. Многие романсы Рахманинов написал на предло­женные Шагинян стихи поэтов, а романс «Муза» компо­зитор посвятил ей, поставив в посвящении все то же неизменное «Re»...
* * *
Теперь слово Мариэтте Сергеевне Шагинян. Вопрос прежний, только чуть уточненный:
- Чем была музыка Рахманинова для вас в те да­лекие годы и чем является сейчас?
- Чем была для меня и моего поколения музыка Сергея Васильевича, можно узнать, прочитав мои воспо­минания о нем. Кстати, опубликованы и пятнадцать его писем ко мне. Главное, что я хочу сказать: музыкальное творчество этого необыкновенного, доброй души человека было для нас как бы продолжением традиций великой русской революционно-прогрессивной литературы, учив­шей нас, молодежь, думать о народе. Хоть и был он дворянского происхождения, но в юности прошел через бедность, нужду, давал уроки, знал, как достается кусок хлеба. В его музыке мы видели русскую землю, русский пейзаж, скромное русское настроение. Есть в его музыке тургеневское начало.
Сейчас я вижу, что тогда все мы относились, к сожа­лению, несколько критически к его творчеству. Виновата в этом официальная пресса, которая сообща била его яко­бы за меланхолию, пессимизм, за что и Чехова раньше бранили. Сейчас мое отношение к музыке Рахманинова углубилось, я чувствую в его произведениях, написанных до отъезда из России, в 1917 году, гораздо полнее, чем раньше, его композиторскую широту... Есть в его музыке глубокое начало духовной чистоты, что мне особенно до­рого. Это исключительно воспитывающе действует на вку­сы молодежи. Музыка ведь самое сильное из искусств:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17