Подозвал Илью:
– А ну, борода. Раз ты сумел эту штуковину отворить, сумей и закрыть.
Мастер неспешно уложил сложенное письмо обратно в ларец, завертел его так и этак, защелкал пластинками. Скоро секретная коробка опять стала сплошь гладкой, непроницаемой. Начальник сунул её в карман камзола. – Ступайте в дом. Ждите. И чтоб никуда.
Он сел на коня, подъехал к охране и что-то негромко сказал ей, после чего помчал вдоль переулка рысью.
– Это он к князь-кесарю. – Алёша с тревогой наблюдал, как ярыги заводят коней во двор и запирают ворота. – Караул при нас оставил. Ох, не нравится мне это.
На душе у Попова было скверно. Наврал-то он складно, но у князь-кесаря всюду глаза и уши. Вдруг кто-то видел или слышал, как оно на самом деле вышло, на ассамблее-то? В Преображёнке со своими за провинности обходились суровей, чем с чужими. Что шпиона шведского выявил и донесение перехватил – это твой долг и служба. А вот за брехню начальству отвечали своей шкурой, если не жизнью.
– Ладно… Нам велено в доме ждать. Ты, Илья, тоже иди. У тебя теперь выбора нет. Куда мы, туда и ты.
– Само собой, – пробасил Ильша, с удовольствием ставя ногу на ступеньку крыльца.
* * *
Он и в салоне всё не мог усидеть на месте. Похаживал взад-вперёд, да любовался на себя в зеркало, да ножкой потопывал. Каждая ножка пуда по два, если не по три, шагнет – в стеклянном посудном шкапе фарфоровые чашки-блюдца дребезжат.
– Да сядь ты, слон! – в конце концов осерчал на друга Алексей, обеспокоенно ёрзая на золочёном стуле.
Илья огляделся вокруг, но все имевшиеся в горнице сиденья показались ему неосновательными. Ни скамьи дубовой, ни сундука. Осторожно присел на край козетки – та треснула под тяжестью огромного тела.
– Я, тово-етова, постою.
Дмитрий всё посматривал в окно, на караульных.
– Слушай, Алёша, а не сбежать ли нам через сад? Гляди, поздно будет.
Видно и он от князь-кесаря хорошего не ждал, хотя истинной причины Лёшкиной тревоги не ведал.
Попов нерешительно взглянул на Илью, но тому было всё едино. Бежать, скакать, просто идти – лишь бы ногам была работа. Богатырь пожал плечами. На душе у него было светло и радостно. Слава Богу, исцелился, да Василису повидал, да товарищи рядом. Чего ещё желать?
Не в силах устоять на месте, он прошёлся по скрипучему паркету и, чтоб Лёшка не ругался, вышел за дверь, в соседнюю горенку. Там пол был устлан ковром, топай, сколь пожелаешь. Ильша с удовольствием пересёк комнату, до следующей двери, и хотел повернуть обратно, но вдруг услышал Василисин голос и застыл – не чтоб подслушивать, а просто такую уж власть имели над ним эти звуки.
– …нисколько не сержусь. Ты же не знал, что перила обвалятся. Я сама от сердца, бывает, такое сделаю – самой жутко! Пойдём к ним. Право, идём, нехорошо.
Испугавшись, что будет застигнут под дверью, Ильша неумело просеменил на цыпочках в обратном направлении. Дело это оказалось нелёгкое, за двадцать лет подзабылось. Спасибо Бабиньке, что велела каждый день ноги мять да тискать, не то они вовсе не удержали бы этакую тушу.
Едва он вернулся в салон, как следом вошли двоюродные брат с сестрой.
– Посмотри, Петруша, вот мой спаситель…
Княжна подмигнула из-за спины кузена и приложила палец к губам. Вспомнит ли Петя, что когда-то уже видел Илью?
Юноша очень долго, пристально смотрел на бородатого мужчину, который был вдвое его шире. Было заметно, что в голове младшего Зеркалова происходит какая-то работа – ещё более мучительная, чем раньше, когда он так же разглядывал Дмитрия. Нет, не вспомнил. Но что-то с ним всё-таки произошло.
Не говоря ни слова, он внезапно развернулся и быстро вышел. Василиса растерянно окликнула его, кинулась вдогонку.
– Не нравится мне этот братец, – мрачно заметил Алексей. – Кабы родной – иное дело, а то слыхали мы про двоюродных…
Илье это тоже не понравилось, но по другой причине. Из ненароком подслушанного разговора явствовало, что с балкона Василиса упала не сама по себе – парень этот толкнул. Что ежели на него сызнова какая дурь найдёт?
Поспешил следом. Очень споро не получалось. Ожившие мышцы ныли так, будто отмахали сотню вёрст.
Василису обнаружил в переходе, перед дверью – должно быть, запертой. Девушка звала, прижавшись лицом к щели:
– Петя, что с тобой? Открой! Петенька!
Опасности в том Илья не усмотрел и попятился назад. В нём тут не нуждались.
* * *
Ускакал гехаймрат один, вернулся же с целым отрядом. Попов, глядя во двор, насчитал восемнадцать конных, всё отборные молодцы из ярыжной роты. Въехав, они выстроились в две шеренги, не спешиваясь.
– Ну, братья, может, и пожалеем, что не сбежали, – бросил Алексей через плечо.
Жалеть, однако, было поздно. Зеркалов уже поднимался пружинистой походкой на крыльцо. Его личная охрана не отставала.
Для Попова наступила тревожная минута. Если четверо синих, как обычно, останутся в сенях, значит, грозу пронесло. Если войдут вместе с начальником – беда. Слава Господу, Автоном Львович пожаловал один.
– Вы ждите внизу, – приказал он Дмитрию с Ильёй, а гвардии прапорщику, когда остались наедине, сказал. – Недоволен тобою Фёдор Юрьевич. Сначала Фролку Быка упустил, теперь гонца шведского живьём не взял. Но все те вины тебе простятся, ежели дознаемся, к которому из посланников ехал лейтенант.
Своего облегчения Алёша ничем не выдал. Про посланника же думал и сам, весь день.
– Ясно одно, – уверенно произнёс Попов. – В записке сказано: «Не удивляйтесь, что пишу на французском», стало быть не д'Антраг. И потом, он никакой не посланник, в Москве сидит наполовину партикулярно.
Но Зеркалов не согласился:
– Про то мы с князь-кесарем говорили. Кавалер д'Антраг, хоть и не имеет от короля Лудовика дипломатского характера, но почитается средь прочих французов наипервейшей особой, так что именуют его «екселянсом», сиречь «превосходительством» – как в письме. Версальский двор с шведским Карлом пребывает в давнем дружестве, то нам то же не новость. А про французский язык в депеше могло быть нарочно писано, из хитрости.
Рассуждение было умное, возразить нечего. Встревать со своими соображениями Алексей более не стал – понял по лицу начальника, что всё уже соображено и решено.
– Приказывай, господин гехаймрат. Что надо, всё исполню.
Зеркалов хладнокровно заметил:
– Ещё бы. Не исполнишь – придётся за всё разом ответить… А действовать будем вот как. – Он развернулся на каблуке, прошёлся по салону. – Сегодня вечером по всему Кукую – в аустериях, в кирхе, в больших лавках – развесят бумагу. Найден-де на улице близ Преображенского дворца человек в немецком платье, который, видно, пал с коня и расшибся. В имеющемся при нём пашпорте сказано, что се вюртембержец Иеронимус фон Мюльбах, прибывший в Москву из литовских краёв. Человек этот лежит в гошпитале, беспамятен. Буде он кому из слобожан ведом, пускай его заберут. Вот и поглядим, кто объявится… Гвардии прапорщик гримасой изобразил сомнение. – Что ёрзаешь лицом? Говори!
– Чай, не дураки они. Сначала подошлют кого-нибудь посмотреть, точно ль это Мюльбах.
– А кто его видел? Ты сам слышал, как он мажордому говорил, что говорил со слугой в воротах, с коня не спускался. Время было тёмное. Навряд ли слуга что разглядел, кроме больших усов. Шляпу с белым пером и плащ, который слуга мог запомнить, ты с собой забрал, у нас они. Трупа, правда, в указанном тобою месте не сыскано. Течением снесло. Но труп нам и не надобен.
– Как так?
– Я же сказал: лейтенант жив, лежит в беспамятстве. – В глазах гехаймрата мелькнули искорки мрачного веселья. – Догадываешься, к чему клоню? Ты немца порешил, ты и оживишь. Усишки свои галантские сбреешь, наклеем тебе вот такущие.
Гвардии прапорщик заморгал, охватывая рассудком, какую ловкую комбинацию сочинили хитроумные начальники Преображёнки. Ох, изрядно придумано!
– А царевичев мажордом? – спохватился он. – Он ведь Мюльбаха в лицо видел, разговаривал. Может прочесть объявленное и явиться. Или позднее опознает.
– Нет его больше на Москве. Мажордома Шлегера уже везут в Санкт-Петербурх, где ему велено быть в новом дворце.
Некоторое время гехаймрат и подчиненный обсуждали подробности затеваемой охоты. Напоследок же начальник сказал вот что:
– Известно нам пока немногое. Кто-то из иностранных посланников состоит в тайных сношениях с шведским лагерем. И не просто переписывается, а имеет некий план, который ему дозволяется свершить в любое удобное время. Что за план, нам неведомо, однако ясно: замыслен он во вред и погубление Российскому отечеству, которое ныне и так обретается в лютой опасности. Если мы тому злодейскому плану не воспрепятствуем, не только тебя – всех нас должно смертию казнить. За дурость, безделье и небдение государству. Пока же князь-кесарь повелел расставить по городу летучие отряды, как предписано диспозицией «Пожар». Об этой диспозиции, разработанной князь-кесарем ещё в годину Стрелецкого мятежа, Попов знал. Конные команды Преображенских ярыг скрытно размещаются в двенадцати точках города так, чтобы любого места столицы достичь самое большее в пять минут галопной скачки. Чуть где шум иль смута – всадники тут как тут. Кого надо порубят, кого надо повяжут. В самом начале пожара одно ведро воды даст больше, чем потом сто бочек.
– Взвод, что со мной пришёл, будет стоять у Овчины-Козельского, – пояснил гехаймрат, помянув имя сосланного боярина, чей заколоченный двор был в соседнем переулке. – За тобой же скоро прибудет карета. Переоденешься, положат тебя на носилки и в гошпиталь отнесут, в Немецкую Слободу. Гляди же, не подведи меня и себя…
Никитин с Ильёй тем временем томились в сенях. Оба тревожились за Лёшку. Но перекинуться словом было невозможно, ибо здесь же торчала начальникова охрана.
Дмитрий-то ждал терпеливо, Ильша же на месте удержаться не мог. Насиделся за девятнадцать лет. Походил немного по сеням, поскрипел половицами. Вышел на крыльцо. Поднялся, спустился, снова поднялся. Хорошо! Решил обойти вкруг дома, всё одно делать нечего.
А когда был с обратной стороны, где сад, из окна вдруг окликнула Василиса.
– Илюша! Я хотела тебя искать!
Вид у неё был задумчивый. Или даже растерянный. Неважно – ему нравилось на неё всякую глядеть.
– Пошто?
Она спросила неожиданное:
– Помнишь, у тебя на мельне икона висела, в углу? Спас, с глазами такими, сияющими? Где он теперь?
– У меня. Я к нему привык.
– Где «у меня»?
– Дома. Как ране, в углу, за ставенками. В Рождество и на Пасху открываю, лампадку зажигаю. Ещё на Покров, иногда и на Преображение, если не забуду.
Княжна обрадовалась:
– Неужто? А покажешь? Я Спас твой часто вспоминала.
Он почесал загривок. Рад бы услужить, да не велено отлучаться. И не похоже, чтоб скоро отпустили.
– Тово-етова, нельзя мне сейчас. Или после съездим, или, коль хочешь, дам тебе ключ, наведайся сама.
Сказал – самому понравилось. Если Василиса у него в избе побывает, там потом и житься станет радостней.
– А что? Поеду! – сказала Василиса.
Тогда Ильша объяснил, где в Доброй Слободе найти дом, растолковал, как поворачивать ключ – хитрый, с шестерным поворотом.
Хотела она ему ещё сказать про что-то, но появился Никитин, и княжна умолкла. Дмитрий без слов поклонился ей, избегая смотреть в глаза. Коротко сообщил Илье, что вышел начальник, который велел ехать в Преображенское.
Сели друзья в тележку, поехали за Зеркаловым и его телохранителями. Выбора, ехать или нет, не было.
* * *
В приказной избе (по-новому – язык сломаешь – «ордонансгаузе») начальник поставил перед собою обоих и долго рассматривал тяжёлым, прилипчивым взглядом.
Ильша стоял спокойно, ибо был в Преображёике впервые. Никитин попал в это чёртово место уже в третий раз, а не своей охотой – во второй, и потому ёжился, всё поглядывал на потолок, откуда торчало колесо для дыбы. Очевидно в особых случаях комната использовалась и для допроса.
– Ну, голуби, – молвил, наконец, Зеркалов, – скажите мне, будет от вас делу прок али нет?
Ответил ему не новоиспеченный прапорщик, как следовало бы, а мужик. Причём безо всякой боязни и почтительности.
– Коли надо Алексею пособить – пособим. Не то прощевай, боярин.
Всякий другой начальник тут бы осерчал, в крик пустился, грозить начал. Этот же был не глуп. Подумал немножко и сказал:
– Что ж, пособите своему товарищу. Ему помощь ох как нужна. Не исполнит, что доверено – голова с плеч.
С Ильёй гехаймрату, кажется, теперь было ясно, что он за человек. Поэтому обратился он к Дмитрию:
– Вот ты, прапорщик, с Поповым на колокольне был. Слышал, как воры-стрельцы на изменническое дело сговариваются. Ныне сдаётся нам, что заглавный вор Фролка Бык не бахвалился, когда сулил десятникам иноземную подмогу. Князь-кесарь уверен: кто-то из посланников заодно со стрельцами. Даёт Быку деньги, а план, о котором сказано в тайном письме, это и есть заговор стрелецкий. Попов вам, поди, то письмо читал?
И опять было, чему удивиться: прапорщик покачал головой, а мужик кивнул. Несколько озадачившись, начальник перевёл взгляд на Илью.
– Ты что за человек? Какого рода-звания? Не сбежишь?
– Куды ж мне бежать? – всё так же спокойно ответил мужичина. – У меня на беготню ноги не сноровисты. А человек я сам по себе. Мастер всякой работы из Доброй Слободы. Спроси у Журавлёва.
Этот ответ, показавшийся Дмитрию странным, Зеркалова тем не менее удовлетворил. Он крикнул за дверь, чтоб позвали сержанта, и продолжил своё начальственное напутствие:
– Помочь отечеству и своему товарищу вы можете вот как. Ты, Микитенко, как я понимаю, Фролку глазами не видел, но голос его слышал. Слыхал ты и прочих заговорщиков. Это, конечно, немного, но лучше, чем ничего. Идите по стрелецким слободам, слушайте, ищите. Вражеский заговор можно с двух сторон раскрыть. Попов с головы попробует, а вы попытайтесь с хвоста. Я думаю, гвардии прапорщик вас в помощники не за одни бороды взял? Вот и старайтесь… Вижу, что на узде вас водить не нужно, ребята вы самостоятельные, – продолжал начальник, слегка усмехаясь. – А толковы ли, поглядим. Вот вам полезная вещица для вспоможения. – Он вынул из выдвижного ящика короткую медную трубочку вроде напёрстка, с одного конца сплюснутую. – Это чрезвычайная свистулька, германской работы. Пищит тонко, однако слыхать версты за полторы. Если что – дуйте. Не долее, чем в пять минут, прискачет подмога, летучий отряд.
Илья с любопытством рассмотрел чужеземное изобретение. Хотел дунуть на пробу, но Зеркалов погрозил ему пальцем: не смей.
– Всё, бородачи, ступайте. Без вас забот много. Ныне уже поздно, заночуйте в караульне. А утром беритесь за дело.
Дмитрий вышел первым, а Илье начальник велел задержаться. Указал на скамью:
– Посиди-ка тут.
И уткнулся в бумаги. Илья стал ждать, что будет дальше.
Через малое время в дверь постучали. Вошёл Журавлёв – узкий, нескладный – ступая длинными, будто ходули, ногами в ботфортах. Встал перед столом.
– Знаешь сего молодца? – спросил его гехаймрат.
– Знаю, – коротко ответил сержант своим скрипучим голосишкой, с удивлением глядя на мастера, который – вот диво – стоял на собственных ногах.
– Ну ладно… Скажешь в канцелярии, чтоб твоего знакомца в приказной реестр вписали. На какое жалованье, укажу после, смотря по радению.
Начальник остался в кабинете, сержант же повёл Илью в соседнее помещение, здесь же, в ордонансгаузе. По дороге меж ними приключился короткий разговор, постороннему уху нисколько не понятный.
– Смотри у меня, Илейка, – свистящим шёпотом пригрозил Журавлёв. – Про мои с тобой дела никому ни болтай, иначе пожалеешь. Ты тут про меня порасспрашивай, узнаешь, что со мной ссориться не надо.
Ильша ему в ответ спокойно:
– Попусту ссориться, Яшка, никому ни с кем не надо. Много ль я с тебя за работу денег брал? То-то. Пожалел тебя, потому что ты калека, и я калека… Что крепленья-то, держат? Ну-тко, дай погляжу…
Он присел на корточки, отогнул книзу раструбы журав-лёвских ботфорт, задрал полы кафтана.
Там, где полагалось находиться коленям, у сержанта были ступни – неестественно маленькие, прочно утопленные в кожаных гнёздах невиданной конструкции.
– Подвигай-ка… Вроде неплохо. Верхом научился ездить?
– Плохо. Придумал бы что-нибудь вместо шпор.
– Ладно, тово-етова, посмотрим… Тьфу, ну и дух от тебя! Поди, отродясь в бане не был. – За поворотом коридора раздались шаги. Оттолкнув мастера, Журавлёв поправил сапоги и кафтан.
– У нас мало кто про меня прежнего знает, только старые. Я их добром попросил – молчат, – быстро шепнул инвалид. – И ты меня не выдавай.
Поскольку уже не грозился, а человечно просил, Илья ему ответил попросту:
– Не скажу.
* * *
Назавтра чуть свет, вооружённые Преображенской свистулькой, а более ничем, Дмитрий с Ильёй отправились пособлять товарищу.
С чего начать, ни тот, ни другой не знали. Сыщицкое дело, как известно, криво да извилисто, а люди они были прямые, бесхитростные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– А ну, борода. Раз ты сумел эту штуковину отворить, сумей и закрыть.
Мастер неспешно уложил сложенное письмо обратно в ларец, завертел его так и этак, защелкал пластинками. Скоро секретная коробка опять стала сплошь гладкой, непроницаемой. Начальник сунул её в карман камзола. – Ступайте в дом. Ждите. И чтоб никуда.
Он сел на коня, подъехал к охране и что-то негромко сказал ей, после чего помчал вдоль переулка рысью.
– Это он к князь-кесарю. – Алёша с тревогой наблюдал, как ярыги заводят коней во двор и запирают ворота. – Караул при нас оставил. Ох, не нравится мне это.
На душе у Попова было скверно. Наврал-то он складно, но у князь-кесаря всюду глаза и уши. Вдруг кто-то видел или слышал, как оно на самом деле вышло, на ассамблее-то? В Преображёнке со своими за провинности обходились суровей, чем с чужими. Что шпиона шведского выявил и донесение перехватил – это твой долг и служба. А вот за брехню начальству отвечали своей шкурой, если не жизнью.
– Ладно… Нам велено в доме ждать. Ты, Илья, тоже иди. У тебя теперь выбора нет. Куда мы, туда и ты.
– Само собой, – пробасил Ильша, с удовольствием ставя ногу на ступеньку крыльца.
* * *
Он и в салоне всё не мог усидеть на месте. Похаживал взад-вперёд, да любовался на себя в зеркало, да ножкой потопывал. Каждая ножка пуда по два, если не по три, шагнет – в стеклянном посудном шкапе фарфоровые чашки-блюдца дребезжат.
– Да сядь ты, слон! – в конце концов осерчал на друга Алексей, обеспокоенно ёрзая на золочёном стуле.
Илья огляделся вокруг, но все имевшиеся в горнице сиденья показались ему неосновательными. Ни скамьи дубовой, ни сундука. Осторожно присел на край козетки – та треснула под тяжестью огромного тела.
– Я, тово-етова, постою.
Дмитрий всё посматривал в окно, на караульных.
– Слушай, Алёша, а не сбежать ли нам через сад? Гляди, поздно будет.
Видно и он от князь-кесаря хорошего не ждал, хотя истинной причины Лёшкиной тревоги не ведал.
Попов нерешительно взглянул на Илью, но тому было всё едино. Бежать, скакать, просто идти – лишь бы ногам была работа. Богатырь пожал плечами. На душе у него было светло и радостно. Слава Богу, исцелился, да Василису повидал, да товарищи рядом. Чего ещё желать?
Не в силах устоять на месте, он прошёлся по скрипучему паркету и, чтоб Лёшка не ругался, вышел за дверь, в соседнюю горенку. Там пол был устлан ковром, топай, сколь пожелаешь. Ильша с удовольствием пересёк комнату, до следующей двери, и хотел повернуть обратно, но вдруг услышал Василисин голос и застыл – не чтоб подслушивать, а просто такую уж власть имели над ним эти звуки.
– …нисколько не сержусь. Ты же не знал, что перила обвалятся. Я сама от сердца, бывает, такое сделаю – самой жутко! Пойдём к ним. Право, идём, нехорошо.
Испугавшись, что будет застигнут под дверью, Ильша неумело просеменил на цыпочках в обратном направлении. Дело это оказалось нелёгкое, за двадцать лет подзабылось. Спасибо Бабиньке, что велела каждый день ноги мять да тискать, не то они вовсе не удержали бы этакую тушу.
Едва он вернулся в салон, как следом вошли двоюродные брат с сестрой.
– Посмотри, Петруша, вот мой спаситель…
Княжна подмигнула из-за спины кузена и приложила палец к губам. Вспомнит ли Петя, что когда-то уже видел Илью?
Юноша очень долго, пристально смотрел на бородатого мужчину, который был вдвое его шире. Было заметно, что в голове младшего Зеркалова происходит какая-то работа – ещё более мучительная, чем раньше, когда он так же разглядывал Дмитрия. Нет, не вспомнил. Но что-то с ним всё-таки произошло.
Не говоря ни слова, он внезапно развернулся и быстро вышел. Василиса растерянно окликнула его, кинулась вдогонку.
– Не нравится мне этот братец, – мрачно заметил Алексей. – Кабы родной – иное дело, а то слыхали мы про двоюродных…
Илье это тоже не понравилось, но по другой причине. Из ненароком подслушанного разговора явствовало, что с балкона Василиса упала не сама по себе – парень этот толкнул. Что ежели на него сызнова какая дурь найдёт?
Поспешил следом. Очень споро не получалось. Ожившие мышцы ныли так, будто отмахали сотню вёрст.
Василису обнаружил в переходе, перед дверью – должно быть, запертой. Девушка звала, прижавшись лицом к щели:
– Петя, что с тобой? Открой! Петенька!
Опасности в том Илья не усмотрел и попятился назад. В нём тут не нуждались.
* * *
Ускакал гехаймрат один, вернулся же с целым отрядом. Попов, глядя во двор, насчитал восемнадцать конных, всё отборные молодцы из ярыжной роты. Въехав, они выстроились в две шеренги, не спешиваясь.
– Ну, братья, может, и пожалеем, что не сбежали, – бросил Алексей через плечо.
Жалеть, однако, было поздно. Зеркалов уже поднимался пружинистой походкой на крыльцо. Его личная охрана не отставала.
Для Попова наступила тревожная минута. Если четверо синих, как обычно, останутся в сенях, значит, грозу пронесло. Если войдут вместе с начальником – беда. Слава Господу, Автоном Львович пожаловал один.
– Вы ждите внизу, – приказал он Дмитрию с Ильёй, а гвардии прапорщику, когда остались наедине, сказал. – Недоволен тобою Фёдор Юрьевич. Сначала Фролку Быка упустил, теперь гонца шведского живьём не взял. Но все те вины тебе простятся, ежели дознаемся, к которому из посланников ехал лейтенант.
Своего облегчения Алёша ничем не выдал. Про посланника же думал и сам, весь день.
– Ясно одно, – уверенно произнёс Попов. – В записке сказано: «Не удивляйтесь, что пишу на французском», стало быть не д'Антраг. И потом, он никакой не посланник, в Москве сидит наполовину партикулярно.
Но Зеркалов не согласился:
– Про то мы с князь-кесарем говорили. Кавалер д'Антраг, хоть и не имеет от короля Лудовика дипломатского характера, но почитается средь прочих французов наипервейшей особой, так что именуют его «екселянсом», сиречь «превосходительством» – как в письме. Версальский двор с шведским Карлом пребывает в давнем дружестве, то нам то же не новость. А про французский язык в депеше могло быть нарочно писано, из хитрости.
Рассуждение было умное, возразить нечего. Встревать со своими соображениями Алексей более не стал – понял по лицу начальника, что всё уже соображено и решено.
– Приказывай, господин гехаймрат. Что надо, всё исполню.
Зеркалов хладнокровно заметил:
– Ещё бы. Не исполнишь – придётся за всё разом ответить… А действовать будем вот как. – Он развернулся на каблуке, прошёлся по салону. – Сегодня вечером по всему Кукую – в аустериях, в кирхе, в больших лавках – развесят бумагу. Найден-де на улице близ Преображенского дворца человек в немецком платье, который, видно, пал с коня и расшибся. В имеющемся при нём пашпорте сказано, что се вюртембержец Иеронимус фон Мюльбах, прибывший в Москву из литовских краёв. Человек этот лежит в гошпитале, беспамятен. Буде он кому из слобожан ведом, пускай его заберут. Вот и поглядим, кто объявится… Гвардии прапорщик гримасой изобразил сомнение. – Что ёрзаешь лицом? Говори!
– Чай, не дураки они. Сначала подошлют кого-нибудь посмотреть, точно ль это Мюльбах.
– А кто его видел? Ты сам слышал, как он мажордому говорил, что говорил со слугой в воротах, с коня не спускался. Время было тёмное. Навряд ли слуга что разглядел, кроме больших усов. Шляпу с белым пером и плащ, который слуга мог запомнить, ты с собой забрал, у нас они. Трупа, правда, в указанном тобою месте не сыскано. Течением снесло. Но труп нам и не надобен.
– Как так?
– Я же сказал: лейтенант жив, лежит в беспамятстве. – В глазах гехаймрата мелькнули искорки мрачного веселья. – Догадываешься, к чему клоню? Ты немца порешил, ты и оживишь. Усишки свои галантские сбреешь, наклеем тебе вот такущие.
Гвардии прапорщик заморгал, охватывая рассудком, какую ловкую комбинацию сочинили хитроумные начальники Преображёнки. Ох, изрядно придумано!
– А царевичев мажордом? – спохватился он. – Он ведь Мюльбаха в лицо видел, разговаривал. Может прочесть объявленное и явиться. Или позднее опознает.
– Нет его больше на Москве. Мажордома Шлегера уже везут в Санкт-Петербурх, где ему велено быть в новом дворце.
Некоторое время гехаймрат и подчиненный обсуждали подробности затеваемой охоты. Напоследок же начальник сказал вот что:
– Известно нам пока немногое. Кто-то из иностранных посланников состоит в тайных сношениях с шведским лагерем. И не просто переписывается, а имеет некий план, который ему дозволяется свершить в любое удобное время. Что за план, нам неведомо, однако ясно: замыслен он во вред и погубление Российскому отечеству, которое ныне и так обретается в лютой опасности. Если мы тому злодейскому плану не воспрепятствуем, не только тебя – всех нас должно смертию казнить. За дурость, безделье и небдение государству. Пока же князь-кесарь повелел расставить по городу летучие отряды, как предписано диспозицией «Пожар». Об этой диспозиции, разработанной князь-кесарем ещё в годину Стрелецкого мятежа, Попов знал. Конные команды Преображенских ярыг скрытно размещаются в двенадцати точках города так, чтобы любого места столицы достичь самое большее в пять минут галопной скачки. Чуть где шум иль смута – всадники тут как тут. Кого надо порубят, кого надо повяжут. В самом начале пожара одно ведро воды даст больше, чем потом сто бочек.
– Взвод, что со мной пришёл, будет стоять у Овчины-Козельского, – пояснил гехаймрат, помянув имя сосланного боярина, чей заколоченный двор был в соседнем переулке. – За тобой же скоро прибудет карета. Переоденешься, положат тебя на носилки и в гошпиталь отнесут, в Немецкую Слободу. Гляди же, не подведи меня и себя…
Никитин с Ильёй тем временем томились в сенях. Оба тревожились за Лёшку. Но перекинуться словом было невозможно, ибо здесь же торчала начальникова охрана.
Дмитрий-то ждал терпеливо, Ильша же на месте удержаться не мог. Насиделся за девятнадцать лет. Походил немного по сеням, поскрипел половицами. Вышел на крыльцо. Поднялся, спустился, снова поднялся. Хорошо! Решил обойти вкруг дома, всё одно делать нечего.
А когда был с обратной стороны, где сад, из окна вдруг окликнула Василиса.
– Илюша! Я хотела тебя искать!
Вид у неё был задумчивый. Или даже растерянный. Неважно – ему нравилось на неё всякую глядеть.
– Пошто?
Она спросила неожиданное:
– Помнишь, у тебя на мельне икона висела, в углу? Спас, с глазами такими, сияющими? Где он теперь?
– У меня. Я к нему привык.
– Где «у меня»?
– Дома. Как ране, в углу, за ставенками. В Рождество и на Пасху открываю, лампадку зажигаю. Ещё на Покров, иногда и на Преображение, если не забуду.
Княжна обрадовалась:
– Неужто? А покажешь? Я Спас твой часто вспоминала.
Он почесал загривок. Рад бы услужить, да не велено отлучаться. И не похоже, чтоб скоро отпустили.
– Тово-етова, нельзя мне сейчас. Или после съездим, или, коль хочешь, дам тебе ключ, наведайся сама.
Сказал – самому понравилось. Если Василиса у него в избе побывает, там потом и житься станет радостней.
– А что? Поеду! – сказала Василиса.
Тогда Ильша объяснил, где в Доброй Слободе найти дом, растолковал, как поворачивать ключ – хитрый, с шестерным поворотом.
Хотела она ему ещё сказать про что-то, но появился Никитин, и княжна умолкла. Дмитрий без слов поклонился ей, избегая смотреть в глаза. Коротко сообщил Илье, что вышел начальник, который велел ехать в Преображенское.
Сели друзья в тележку, поехали за Зеркаловым и его телохранителями. Выбора, ехать или нет, не было.
* * *
В приказной избе (по-новому – язык сломаешь – «ордонансгаузе») начальник поставил перед собою обоих и долго рассматривал тяжёлым, прилипчивым взглядом.
Ильша стоял спокойно, ибо был в Преображёике впервые. Никитин попал в это чёртово место уже в третий раз, а не своей охотой – во второй, и потому ёжился, всё поглядывал на потолок, откуда торчало колесо для дыбы. Очевидно в особых случаях комната использовалась и для допроса.
– Ну, голуби, – молвил, наконец, Зеркалов, – скажите мне, будет от вас делу прок али нет?
Ответил ему не новоиспеченный прапорщик, как следовало бы, а мужик. Причём безо всякой боязни и почтительности.
– Коли надо Алексею пособить – пособим. Не то прощевай, боярин.
Всякий другой начальник тут бы осерчал, в крик пустился, грозить начал. Этот же был не глуп. Подумал немножко и сказал:
– Что ж, пособите своему товарищу. Ему помощь ох как нужна. Не исполнит, что доверено – голова с плеч.
С Ильёй гехаймрату, кажется, теперь было ясно, что он за человек. Поэтому обратился он к Дмитрию:
– Вот ты, прапорщик, с Поповым на колокольне был. Слышал, как воры-стрельцы на изменническое дело сговариваются. Ныне сдаётся нам, что заглавный вор Фролка Бык не бахвалился, когда сулил десятникам иноземную подмогу. Князь-кесарь уверен: кто-то из посланников заодно со стрельцами. Даёт Быку деньги, а план, о котором сказано в тайном письме, это и есть заговор стрелецкий. Попов вам, поди, то письмо читал?
И опять было, чему удивиться: прапорщик покачал головой, а мужик кивнул. Несколько озадачившись, начальник перевёл взгляд на Илью.
– Ты что за человек? Какого рода-звания? Не сбежишь?
– Куды ж мне бежать? – всё так же спокойно ответил мужичина. – У меня на беготню ноги не сноровисты. А человек я сам по себе. Мастер всякой работы из Доброй Слободы. Спроси у Журавлёва.
Этот ответ, показавшийся Дмитрию странным, Зеркалова тем не менее удовлетворил. Он крикнул за дверь, чтоб позвали сержанта, и продолжил своё начальственное напутствие:
– Помочь отечеству и своему товарищу вы можете вот как. Ты, Микитенко, как я понимаю, Фролку глазами не видел, но голос его слышал. Слыхал ты и прочих заговорщиков. Это, конечно, немного, но лучше, чем ничего. Идите по стрелецким слободам, слушайте, ищите. Вражеский заговор можно с двух сторон раскрыть. Попов с головы попробует, а вы попытайтесь с хвоста. Я думаю, гвардии прапорщик вас в помощники не за одни бороды взял? Вот и старайтесь… Вижу, что на узде вас водить не нужно, ребята вы самостоятельные, – продолжал начальник, слегка усмехаясь. – А толковы ли, поглядим. Вот вам полезная вещица для вспоможения. – Он вынул из выдвижного ящика короткую медную трубочку вроде напёрстка, с одного конца сплюснутую. – Это чрезвычайная свистулька, германской работы. Пищит тонко, однако слыхать версты за полторы. Если что – дуйте. Не долее, чем в пять минут, прискачет подмога, летучий отряд.
Илья с любопытством рассмотрел чужеземное изобретение. Хотел дунуть на пробу, но Зеркалов погрозил ему пальцем: не смей.
– Всё, бородачи, ступайте. Без вас забот много. Ныне уже поздно, заночуйте в караульне. А утром беритесь за дело.
Дмитрий вышел первым, а Илье начальник велел задержаться. Указал на скамью:
– Посиди-ка тут.
И уткнулся в бумаги. Илья стал ждать, что будет дальше.
Через малое время в дверь постучали. Вошёл Журавлёв – узкий, нескладный – ступая длинными, будто ходули, ногами в ботфортах. Встал перед столом.
– Знаешь сего молодца? – спросил его гехаймрат.
– Знаю, – коротко ответил сержант своим скрипучим голосишкой, с удивлением глядя на мастера, который – вот диво – стоял на собственных ногах.
– Ну ладно… Скажешь в канцелярии, чтоб твоего знакомца в приказной реестр вписали. На какое жалованье, укажу после, смотря по радению.
Начальник остался в кабинете, сержант же повёл Илью в соседнее помещение, здесь же, в ордонансгаузе. По дороге меж ними приключился короткий разговор, постороннему уху нисколько не понятный.
– Смотри у меня, Илейка, – свистящим шёпотом пригрозил Журавлёв. – Про мои с тобой дела никому ни болтай, иначе пожалеешь. Ты тут про меня порасспрашивай, узнаешь, что со мной ссориться не надо.
Ильша ему в ответ спокойно:
– Попусту ссориться, Яшка, никому ни с кем не надо. Много ль я с тебя за работу денег брал? То-то. Пожалел тебя, потому что ты калека, и я калека… Что крепленья-то, держат? Ну-тко, дай погляжу…
Он присел на корточки, отогнул книзу раструбы журав-лёвских ботфорт, задрал полы кафтана.
Там, где полагалось находиться коленям, у сержанта были ступни – неестественно маленькие, прочно утопленные в кожаных гнёздах невиданной конструкции.
– Подвигай-ка… Вроде неплохо. Верхом научился ездить?
– Плохо. Придумал бы что-нибудь вместо шпор.
– Ладно, тово-етова, посмотрим… Тьфу, ну и дух от тебя! Поди, отродясь в бане не был. – За поворотом коридора раздались шаги. Оттолкнув мастера, Журавлёв поправил сапоги и кафтан.
– У нас мало кто про меня прежнего знает, только старые. Я их добром попросил – молчат, – быстро шепнул инвалид. – И ты меня не выдавай.
Поскольку уже не грозился, а человечно просил, Илья ему ответил попросту:
– Не скажу.
* * *
Назавтра чуть свет, вооружённые Преображенской свистулькой, а более ничем, Дмитрий с Ильёй отправились пособлять товарищу.
С чего начать, ни тот, ни другой не знали. Сыщицкое дело, как известно, криво да извилисто, а люди они были прямые, бесхитростные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52