А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Точно такое же смятение запомнила она на лице подруги накануне свадьбы, накануне страшного падения. По-видимому, Марго и управляющий были близки и раньше, и девушка знала, что будет с разлучницей дальше!
Варе требовались подтверждения подозрениям. И доктор придумывает план со срочным отъездом. Соглядатаем оставили горничную Настю.
И та оправдала надежды. Правда, после такого предательства ей пришлось срочно покинуть место. Уже в Петербурге, на Казанской, выяснилось еще одно важное обстоятельство. Чрезвычайное сходство Мити и Коли.
Варвара не сомневалась теперь в тайной связи своего мужа и мачехи. Она не обвиняла их, она радовалась и раздумывала, в какой момент обнародовать все эти грязные тайны. Одно внушало ей беспокойство. Отец не переживет такого предательства. Поэтому действовать приходилось крайне осторожно и постепенно.
Однако события стали развиваться слишком стремительно и приняли неожиданный оборот.
Увиденная Варварой Платоновной под гипнозом чашка кофе упорно наводила мысль доктора на отравление. И это теперь казалось логичным, если предположить давнюю связь и подлый сговор Марго и Дмитрия с целью коварно завладеть наследством своих благодетелей. Варя соглашалась.
Но про себя она не верила, что наивная, романтичная подруга и расчетливый, трусоватый Гривин рискнули совершить подобное. Она упала, потому что не послушала Литвиненко, одолела слабость, закружилась голова. Но Дмитрий Иванович оказался не так прост. Он сам решился раскрыть перед Прозоровым грязные игры его дочери. Последнее время он; видимо, что-то разузнал, тайно наведываясь в клинику доктора.
Литвиненко решился нанести удар первым и рассказать Платону Петровичу о своих подозрениях.
Последующее осталось для Варвары непонятным.
Скоропостижная смерть Прозорова сломила молодую женщину. От горя она потеряла возможность рассуждать трезво и рационально. Идея о злодейском замысле мужа и мачехи, так сильно внушаемая доктором, стала казаться вполне реальной. Арест Маргариты Павловны довершил дело. Далее надо вывести из игры Гривина. Подтвердить его соучастие будет нетрудно, особенно после того как полиция нашла переписку любовников в домике тетки на Васильевском острове.
Оставался Коленька, несчастный ребенок. Доказывать, что он не сын Прозорова и не имеет прав на наследство? Поначалу такая идея овладела Варварой. Однако скоро ее сменила другая – воспитать сводного брата как собственное дитя, заменить ему родителей, сделать его своей послушной куклой и наследником всего состояния.
Теперь она радовалась, что он есть, что она получит над ним власть. Марго упекут на каторгу, а Гривин никогда не рискнет признать свое отцовство. Зато какие мучения ожидают несчастных! Эта изощренная пытка не менее ужасна, чем примитивное убийство!
Подобные размышления помогали Варваре Платоновне переживать потерю отца.

Глава двадцать вторая

Следователь Сердюков был в недоумении. Не сходились концы с концами в этом странном деле. Не получалось банального преступления из-за наследства. Путался под ногами этот сумасшедший Кондратий с его солью. А также все больше и больше интересовала следователя сама «жертва черной магии» – госпожа Гривина. Любопытен оказался и доктор, особенно после того, как выяснилось, что только с его слов определили причину смерти Прозорова. И именно Литвиненко настаивал на насильственном характере смерти своего друга и пациента. Именно он указывал на неслучайное падение с лошади лихой наездницы и связи этих событий. Надобно побеседовать с ним, а также и с Гривиным.
Разговор с Дмитрием Ивановичем произошел в конторе фабрики, куда Сердюков специально приехал. Управляющий после смерти Прозорова фактически единолично распоряжался всеми делами. Гривин принял полицейского в огромном роскошном кабинете, заставленном массивной мебелью, под стать покойному хозяину. Лицо Дмитрия Ивановича покрывала бледность, руки подрагивали и выдавали плохо скрываемую тревогу.
– Господин Гривин, я понимаю ваше волнение и неприятные чувства, которые доставляет мой визит. К сожалению, характер моей службы чаще всего предполагает именно неприятные беседы с людьми.
Он поклонился и сел на предложенный Гривиным стул.
– О чем вам угодно меня спросить? – сухо осведомился Дмитрий.
– – О ваших взаимоотношениях с госпожой Прозоровой, – следователь попытался придать своему вопросу самый безобидный и дружелюбный оттенок.
Дмитрий колебался. Он знал, что после обыска на Васильевском острове в домике Аграфены Тихоновны истина известна Сердюкову, но ему ужасно не хотелось выворачивать перед ним самое сокровенное.
– Я понимаю вас, Дмитрий Иванович! О таких вещах тяжело говорить, да еще с полицейским чином. Я вам помогу. Вы ведь любили Маргариту Павловну еще до вашей женитьбы на Варваре Платоновне, не так ли? Но потом соображения иного порядка, скорей всего весьма прозаические, заставили вас покинуть любимую девушку и жениться на дочери хозяина.
Гривин покраснел и кивнул. Все его душевные метания в устах постороннего человека свелись к очень простой и банальной истории.
– Однако позже, уже после замужества самой Маргариты Павловны, ваши отношения возобновились?
Гривин тяжело вздохнул и сбивчиво поведал следователю историю своих взаимоотношений с двумя женщинами. Константин Митрофанович слушал внимательно, с удовлетворением отмечая про себя, что он и предполагал подобную линию развития драмы. Его многолетний опыт работы в сыскной полиции научил его разбираться в людях, понимать мотивы поступков и правильно предрекать события. Пока все укладывалось в банальную схему внутрисемейной склоки за наследство, помноженной на любовный многоугольник. Однако чем больше следователь узнавал о своих героях, тем больше он убеждался в том, что внутри этой грязной и запутанной истории появились силы, которые он своим умом понять пока не в состоянии. Дурацкая история с солью не выходила у него из головы. Но если верить словам Гривина, в чашку Прозорова это таинственное вещество не попало. Значит, его убил другой яд и другой человек. Доктор? Но ему-то зачем? Неужели им движет только бескорыстное желание помочь Варваре?
– Стало быть, вы утверждаете, что между доктором и вашей женой существовала интимная связь, даже несмотря на ее болезнь?
– Да, она сама невольно признала это во время последней нашей ссоры.
– И вы подозреваете, что доктор имеет в этом деле свой интерес?
– Да, подозреваю. И даже представляю, что он, вероятно, надеется получить доступ к капиталам после завершения этой скандальной истории. Ведь очевидно, что грядет бракоразводный процесс. Варвара Платоновна останется хозяйкой положения, и он лелеет мысль занять вакансию супруга. Это раньше, при жизни Платона Петровича, такие идеи казались несбыточными, а теперь все переменилось.
– Странно, ведь Литвиненко не беден. Он очень известен в столице. И даже, как я узнавал, печатался в медицинских изданиях за рубежом.
Его чрезвычайно ценят коллеги за высокий профессионализм. Непонятно, зачем ему влезать в темную и запутанную историю?
– Большие деньги кого хочешь собьют с толку!
– Это вы, простите, и себя имеете в виду?
– Себя-то в первую очередь! Подлецом оказался, смалодушничал, предал любимую женщину, а теперь она и вовсе в тюрьме по моей вине!
– Отчего, же по вашей?
– Оттого, что я не могу доказать, что не убивала Маргарита Павловна своего мужа. Я своими глазами видел этот злосчастный чай. Но и я в него не сыпал ничего! Хотя, каюсь, был грех, желание посолить колдовским зельем. Да Господь. уберег!
– А почему я должен вам верить?
– Да потому, что я сам вам об этом и рассказал, а мог бы и умолчать. Но тогда вся вина опять же ложится на невинную Марго! – Он закрыл лицо руками, и следователю показалось, что он плачет.
Сердюков задумался. Гривин был ему неприятен, несмотря на внешнюю красоту и импозантность.
Одно казалось искренним – его любовь к заключенной в камеру Прозоровой и желание вытащить ее оттуда. Они поговорили еще немного, и полицейский уехал, дав понять собеседнику, что их встреча не последняя, и оставив Дмитрия Ивановича в большом страхе и смятении.
Отобедав дома, Константин Митрофанович отослал с запиской своего человека. Сам же пешком направился в Летний сад и стал прохаживаться по аллеям. Мимо Сердюкова пробегали шумные дети, хлопотливые няньки ворковали над своими питомцами, нарядные дамы демонстрировали свои наряды. Молодые офицеры, блестя эполетами, легко гарцевали по дорожкам для верховой езды… В этой разодетой и праздной толпе Константин Митрофанович чувствовал себя нелепым, лишним. Разглядывая скульптуры и плавающих в пруду лебедей, он пытался внушить себе, что он пришел сюда не только на встречу с агентом, но и для общения с прекрасным. Агент, кстати, тоже принадлежал к прекрасной половине человечества. Но с большой натяжкой. Мужеподобная усатая дама очень скоро возникла на пути полицейского и низким голосом, не лишенным приятности, произнесла:
– Такой интересный мужчина ив одиночестве!
Всякий раз, когда она произносила эту условную фразу, Сердюков понимал, что понятие «интересный мужчина» к нему не относится. Но всегда верил в эту игру. Изображая легкомысленную парочку, они двинулись в номера, всегда резервируемые полицией для «служебных надобностей». Их ждала комната, имевшая неизменные черты подобного рода заведений. На стенах следы давленых клопов, на разбитой кровати покрывало с подозрительными пятнами, прожженный ковер на выщербленном полу, кувшин с трещиной. Все это вызывало большое омерзение у следователя и негодование по поводу того, в каких условиях приходится работать. Однако снять номер поприличней за собственные деньги ему и в голову не приходило. Они вошли и стали без предисловий разоблачаться. Причем Константин Митрофанович ограничился снятием лишь форменных штанов. Верхняя же часть его одежды им не снималась для того, чтобы не терялось ощущение присутствия на работе. Усатая медсестра из клиники Литвиненко давно (а это была именно она) совмещала два богоугодных дела. Помощи страждущим от недугов телесных и помощи государственной полиции в борьбе с недугами общественными. Причем вторая тайная миссия приносила ей двойное удовольствие. Конечно, она получала некие суммы, нелишние при ее скромных доходах. Однако гораздо трепетней сия неотразимая Венера относилась к самому факту непосредственного общения с «их благородием».
Сердюков получал от этих животных совокуплений странное чувство, где степень омерзения непонятным образом трансформируется в физическое удовлетворение. Тем более что настоящей дамы сердца у этого мастера уголовного сыска не было.
Коридорный принес поднос с мадерой и закуской; Венера, такая агентурная кличка значилась у медсестры в полицейских документах, приступила к обстоятельному донесению.
– Как вы и приказывали, Константин Митрофанович, я за доктором в последнее время следила неотлучно. И те люди, которые вас интересовали, появлялись. Не в клинике он с ними встречался, а в разных других местах, я в рапорте своем все адреса-то указала. Правда, разок, было дело, забегал один и в клинику. Удачно случилось, в мое дежурство. Я гостя этого узнала по карточке, что вы мне показывали. Он, глупый, бороденку приклеил и усы, очень нелепый вид имел! Но я все равно его признала! У меня зрение острое! – Она довольно засмеялась грудным смехом, плотоядно посматривая на Сердюкова.
Тот терпел и маялся, его эстетическое чувство сильно страдало. От огромного тела дамы шел терпкий дух пота и дешевых духов.
– Так я и говорю, – продолжала собеседница. – Я разговор их подслушала. Вы правы. Партию пистолетов ждут из-за границы.
– Значит, не угомонились после арестов, жди новых покушений! Ведь какое зло, эти, с позволения сказать, революционеры! Как дракон! Одну голову отрубишь, вырастают две! Изловили сотни три, камер не хватает, а они все расползаются по столице. По другим городам! Бедная Россия-матушка! – Следователь хлопнул себя по колену и отхлебнул чуток из стаканчика, но только самую малость.
– Да, да! – закудахтала Венера, заталкивая в рот очередной кусок лососины и причмокивая яркими губами.
Пока дама насыщалась, Константин Митрофанович размышлял. На самом деле, несмотря на некоторую карикатурность внешнего вида, Венера имела репутацию толкового агента. У нее были верный глаз, цепкий ум, прекрасная память. Литвиненко висел у полиции на крючке очень давно. В юности молодой человек баловался опасными знакомствами, но не по идейным соображениям, а так, для остроты жизни, которой ему, толстому и абсолютно благополучному барчуку из приличной семьи, отчаянно не хватало. Полиция следила за ним, как за многими подозреваемыми в неблагонадежности лицами.
Но доктор умудрился остаться в стороне от участия в терактах, волной прокатившихся по стране.
Молодой человек вовремя испугался и попытался отойти подальше от своих друзей юности. Но они не собирались оставлять его. Революции нужен был его профессионализм, так как в этой деятельности частенько приходилось рисковать здоровьем, а также деньги, и деньги немалые. Литвиненко, под страхом смерти, поручили добыть Прозоровские капиталы. Доктор не принадлежал к категории пугливых людей, но ему дали понять, что он не просто умрет, но и имя его будет опорочено грязной клеветой. На фабрике Платона Петровича уже давно действовала ячейка борцов за светлое будущее. Они-то и приглядывали за Валентином Михайловичем. Все эти сведения Сердюков добыл постепенно, в течение многих лет, и пока в дело не пускал, полагая, что время еще не подошло. Доктор, по мнению следователя, идеально подошел бы на роль двойного агента, если правильно все обставить. Убийство Прозорова могло сыграть в этой истории свою заметную роль. Ведь теперь, как казалось, доктор вплотную приблизился к деньгам Варвары Платоновны, которая полностью находилась под его влиянием.
Именно Венера проследила за развитием отношений богатой наследницы и домашнего лекаря.
Полиции были известны все их интимные тайны, вплоть до операции, на которой ассистировала «прекрасная» Венера.
Итак, мотив стал понятен. Доктор охотился за богатым наследством не только из собственной алчности, но из идейных побуждений, полагая, тем самым откупиться от своих бывших товарищей. А товарищей его давно приметили стражи порядка, потому что именно они стреляли в городских и полицейских начальников, наводя ужас на обывателя и приводя в восторг сумасбродных студентов и либеральных газетных писак!
Расставшись с секретным агентом, Сердюков, продолжая размышлять, взял извозчика и поехал в следственное управление. По прибытии он вновь приказал привести для допроса мужика Кондратия.
– Ну, что надумал? – спросил он колдуна, когда тот ввалился в кабинет и заполнил собой и своей вонью все пространство.
– Многие мысли приходили ко мне, ваше благородие. Только не знаю, которые вам интересны? – медленно ответил арестованный.
– Мне интересно все, связанное и с убийством Прозорова, и несчастным случаем, сделавшим калекой его дочь.
– Стало быть, поверили в мою соль? В мою силу? – возопил мужик.
– Оставь, оставь этот бред! Довольно, что оба они оказались отравлены неким веществом.
Вот ты нам и скажи, что это такое?
– Я же говорил вам, ваше благородие, это не яд вовсе. Это сила зла девицу покалечила. Ревность и отчаяние соперницы.
– Ну хорошо, а Прозорова тоже отравила сила зла?
– Не-е, там меня не было! Ежели он и отравлен, то обычным ядом. Но думается мне, что он помер не оттого.
– А отчего же?
– Так у него самого можно и узнать! – пожал плечами Кондратий..
– Мерзавец! Ты издеваться тут вздумал! Насмехаться надо мной! Словно речь идет о любом простом человеке, пойди к покойнику и спроси: «Скажи, батюшка, имя душегубца твоего»! – Бледно-желтое лицо следователя даже порозовело от злобы и досады.
– А вы напрасно на меня кричите, сударь!
Можно ведь покойничка, прости Господи, из его последнего пристанища изъять. И доктор бы посмотрел еще раз, да и я бы вам сгодился опять же!
– А ты-то что там делать собрался?
– Вы, господин следователь, приземленными материями пользуетесь. Ну, это понятно, работа у вас такая. Но не хотите поверить, что есть "неведомые нам великие силы, а также люди, способные этими силами управлять. Правда, пока только частично, – скромно добавил колдун.
Сердюков аж взвыл, как его раздражал этот мистический бред. Однако мысль об эксгумации тела Прозорова показалась ему вполне реальной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26