А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Но так как я сам грешен, я закрывал на это глаза. Варвара потому и вышла за меня, как я теперь понимаю, чтобы прикрыть грешок с доктором.
– Что ты такое говоришь! У нее никогда не было романа с доктором, иначе я бы знала!
– Ты очень наивна, полагая, что знала все тайны своей подруги. И потом, ты была слишком поглощена своим, то есть нашим романом.
– Но Литвиненко совсем не в ее вкусе, он ниже ее ростом на две головы! Нет, это нелепая мысль!
– Зато теперь он даже чуть выше ее инвалидного кресла, – мрачно пошутил Гривин. – Может, он совратил богатую наследницу, когда она была еще в пансионе? Пытался так подобраться к большим деньгам своего друга? Это все догадки!
Маргарита задумалась. Из глубины памяти смутно выплывают обрывки разговора. Варвара, бледная и раздраженная, сидит в классной комнате одна, уроки уже закончились, и все девушки разошлись. Маргарита в поисках подруги заглядывает в комнату и окликает Варю:
– Почему ты сидишь тут до сих пор?
– Оставь меня, иди, куда шла, – грубо обрывает Марго Варвара и, тут же спохватившись, продолжает:
– Извини, мне опять нездоровится.
– Снова доктор приедет? Что-то он зачастил в последнее время! Он, наверное, влюбился по уши в тебя!
– Как ты глупа, Маргарита!
Варя нехотя встает, и девушки направляются к двери. Марго чувствует, что внутри Вари что-то происходит, словно она борется сама с собой, хочет что-то сказать.
– Как ты думаешь, что важнее в отношениях между людьми: духовное единение или чувственное влечение? – размышляет вслух Варя.
– Человеку свойственно искать гармонию…
– Да, но если есть только физическое, так сказать, притяжение и ужасно сильное, а более ничего, то что тогда?
– Это животное чувство, разврат, грех. Человек должен любить прежде всего душу… – Марго замолкает.
Варя смотрит на собеседницу с неприязнью.
– Я так и знала, что ты скажешь какую-нибудь пошлую банальность, ходячую прописную мораль!
– Послушай, Варюша, ты говоришь о себе?
Но в ответ только недовольный взмах руки…

* * *

Да, Марго теперь припоминает, что доктор бывал рядом с молодой Прозоровой почти всегда, но никому и в голову не приходило заподозрить между ними нежные отношения. Литвиненко был старше ее лет на десять, неказист на вид и рядом с роскошной красавицей смотрелся бы просто нелепо. Платону Петровичу он приходился не только семейным врачом, но и близким другом. Однако, зная Прозорова, можно было смело предположить, что он вряд ли бы обрадовался такому зятю. Скорей воспринял бы поведение Литвиненко как предательство, хитрую игру, погоню за богатым наследством. А если так, и доктору действительно удалось добиться расположения Варвары, то тогда становится понятным выбор Гривина на роль супруга. Бывший управляющий, вознесенный выгодным браком на неведомые ранее вершины, не посмеет роптать о поруганной супружеской чести.
Так Гривин и Маргарита рассуждали, сидя в комнате Дмитрия. Теперь надо решить, как вести себя с Прозоровым. Надеяться на его снисхождение не приходилось, можно только с ужасом предполагать степень его гнева и отчаяния.
Долго ждать Прозорова не пришлось, он прибыл уже на следующий день. Однако никаких следов недовольства или затаенной злобы Марго не заметила. Вглядываясь в лицо супруга, молодая женщина пыталась понять, известна ли ему правда? Но тот был оживлен и даже весел, рассказывал действительно о немце-профессоре. О его чудодейственный способах лечения, о том, что даже посулил Варе некоторую надежду. Лицемерить Прозоров не умел. Может быть, и не было никакой интриги? У страха глаза велики!
С приездом хозяина процесс закрытия мастерских ускорился. История с поджогом расстроила Платона Петровича, но не удивила и еще больше убедила в нелюбви к либерализму. Рабочий поселок быстро опустел. Несмотря на сопротивление и недовольство, многие рабочие после долгих уговоров Гривина и препирательств согласились перебираться в столицу. Хозяин обещал всем жилье в фабричном доме на Выборгской стороне и заработки не хуже тех, которые они имели в мастерских.
В самой усадьбе Цветочное оставалось всего несколько человек прислуги. В господском доме большинство комнат запиралось, мебель закрывалась чехлами от пыли. Марго жаль было расставаться с любимым старым домом. А еще больше ее страшило возвращение в Петербург.

Глава шестнадцатая

Большой дом на Казанской улице вместил всю семью. Гривины поселились на втором этаже, там же оставались огромная общая гостиная, столовая и библиотека, где частенько собирались все вместе. Прозоровы с сынком и няней разместились в покоях третьего этажа. Теперь уже все комнаты были обжиты, и с учетом многочисленной прислуги в доме стало многолюдно и даже тесновато.
Понемногу волнение и суета, связанные с переездом, улеглись. Но непонятное внутреннее напряжение всех членов семьи осталось. Маргарита и Дмитрий жили в страхе разоблачения, и это чувство отравляло им жизнь. Маргарита ловила каждый жест, каждое слово, оброненное мужем, падчерицей или доктором. Литвиненко являлся часто, и самые обычные беседы, которые он вел в доме, страшили молодую женщину. Везде ей чудились скрытый смысл, намек, угроза. Такими же мучительно неискренними стали разговоры с Варварой. Порой Марго казалось, что Варвара смотрит на нее особенно внимательным взглядом.
Ненавистное скрипучее инвалидное кресло подремонтировали, и оно теперь передвигалось почти бесшумно. Поэтому у Вари появилось новое, своеобразное развлечение – появляться беззвучно. Для ее передвижения был даже оборудован маленький лифт, поднимавший кресло с больной из комнат Гривиных в покой Прозоровых. Теперь часто Марго вздрагивала, неожиданно обнаружив за своей спиной Варвару с неподвижным напряженным взглядом. Единственное место, где Варя почти не появлялась, это была детская. Коленьку пугал вид кресла, да и самой сводной сестрицы он побаивался. С ее появлением ребенок начинал плакать, а это огорчало и раздражало Варвару и Прозорова, который старался не делать различия между своими детьми.
Маргарита жила с тяжелым предчувствием беды. Она не обольщала себя надеждой, что их опасения выдуманные. И это опасение скоро оправдалось. Однажды Гривин явился к ней и с порога огорошил:
– У меня сейчас был Литвиненко, справлялся о моей руке. Я пригласил его выпить коньяку в кабинете. Там он принялся рассматривать книги и всякие безделицы, и представь, углядел среди прочего медальон, оставшийся мне от покойной мамаши.
Маргарита помнила эту милую вещицу. Медальон раскрывался, внутри него находилось миниатюрное изображение маленького Мити. Этот медальон мать Гривина до смерти носила на шее.
Гривин дорожил им как памятью о покойной родительнице, но открывал редко и хранил рядом с ее портретом.
– Но что страшного в том, что он посмотрел на медальон?
– Не на медальон, а внутрь его! Он открыл медальон и спросил меня, кто тут изображен?
Я ответил ему. Он страшно удивился, заметив, что подумал, будто это портрет Коленьки!
– Коленьки?! – ужаснулась Марго. Она давно не видала портрета, да и вряд ли кто-нибудь из членов семьи проявлял подобное любопытство.
– Однако, видя мое смятение, он тотчас же добавил, что младенцы все на одно лицо, да и что можно ожидать от плохонького изображения в старом медальоне!
– Все это ровным счетом ничего не значит!
Доктор не может знать наверняка, если даже… – Марго сбилась и замолчала.
– Если ты даже сама не знаешь, кто отец ребенка, – договорил Дмитрий. Наконец она хотя бы не отрицала саму возможность его отцовства. – Придется мне тоже что-то предпринять против нашего друга-лекаря.
– Но что мы можем сделать? – с тоской спросила Марго.
– Пока не знаю, – покачал головой Гривин.
Он уже было собрался уходить, как вдруг остановился и спросил:
– Не сочти меня сумасшедшим, но где «та» соль? – Он сделал особое ударение. – Ведь ты упоминала, что рассыпала часть в карман?
Маргарита обомлела:
– Оставь эти мысли, что ты задумал?
– Так, ничего, пустое. – Гривин махнул рукой и вышел в задумчивости.
Маргарита испугалась и растерялась. Она давно уже перестала думать об истории с солью как о собственном преступлении, теперь все переживания казались ей глупыми, надуманными. И то, что разумный и трусоватый Гривин вновь вспомнил об этом способе борьбы с врагами, повергло ее в совершеннейшее уныние. И в еще большее отчаяние она пришла, когда обнаружила вскоре, что гардероб ее весь перерыт, карманы вывернуты, в том числе и у «той» юбки. Странно, но после злополучного падения Варвары, Марго не одевала эту юбку, повесила в самом уголке, а остатки соли не вытряхнула, боялась вообще притрагиваться к ним.
В тот же день произошел еще один испугавший Маргариту разговор. Платон Петрович уже вечером в спальне принялся рассказывать ей о лечении дочери, прописанном немецким профессором.
Литвиненко, оказывается, действительно удалось договориться с профессором о консультации для своей пациентки, и немец, осмотрев Варю, заявил, что лечение во многом зависит от эмоционального, душевного состояния больной. Важно избавить ее от внутренних страхов – нынешних, связанных с неподвижностью, и прошлых, связанных с обстоятельствами падения. Он посоветовал гипноз.
И еще до возвращения Марго и Гривина из Цветочного, Варю посетил один из практикующих в столице гипнотизеров. Итог сеанса поверг всех в недоумение. Варя, пребывая в гипнотическом сне, увидела то, что подсознательно более всего ее страшило, – чашку с кофе, и почему-то солоноватым кофе.
– Как сие толковать, непонятно! – развел руки Прозоров.
– Отчего ты мне не писал и не рассказывал о подобном лечении, – немея от ужаса, пролепетала жена.
– Я с самого начала воспринимал подобные идеи скептически. От всего этого за версту пахнет дешевым шарлатанством, и мне неприятно было, что я поддался на уговоры Литвиненко…
– Литвиненко?
– Ну да, это он настоял на сеансе!
– А что Варя думает о происшедшем?
– Ничего не думает, – сердито отозвался муж. – Она якобы вспомнила тот день, когда с ней случилась беда. Увидела, дескать, себя и тебя в своей комнате в усадьбе, а на столике чашка стоит. Вот она и затряслась от ее вида.
– Но я помню этот день, и я была с ней, помогала одеваться, и мы, кажется, пили кофе. – Маргарита пыталась придать своему голосу спокойное будничное звучание. – Конечно, пили, ведь Варя всегда любила выпить чашечку еще до завтрака, ты же знаешь.
Маргарита пыталась говорить спокойно, но у нее тряслись руки и страх сдавил горло. Вот оно!
Истина выплывает наружу! Значит, все-таки она виновата, она, Марго, погубила Варину красоту!
Преступница! Злодейка! Но почему доктор пытается выявить тайну, как он догадался? Вероятно, он подозревает ее, и судя по всему, и Гривина.
На другой день Маргарита постаралась повстречаться с Дмитрием при выходе из дому. Тот направлялся в контору фабрики, и на улице его ждал экипаж. Маргарита торопливо пересказала вечерний разговор с мужем.
– Ну что ж, значит, все-таки доктор, – задумчиво произнес Гривин.
Он был почти спокоен. И это еще больше испугало бедную молодую женщину, которая последние дни пребывала в состоянии тоски и подавленности, ожидая развязки домашней драмы.
Вскоре после отъезда Гривина к дому подъехал экипаж, и из него вышел человек в форме полицейского. Маргарита увидела его из окна, тотчас же тихонько сбежала вниз и незамеченной прошла в квартиру Гривиных через черный ход.
Она слышала, как горничная представила Варваре Платоновне гостя-полицейского, следователя Константина Митрофановича Сердюкова.
С замирающим сердцем Марго притаилась за дверью гостиной, рискуя в любой момент быть обнаруженной прислугой. По счастью, в тот момент в квартире находилась только горничная, и у Марго был шанс улизнуть незамеченной.
– Мадам, прошу извинить меня за вторжение. Я пришел к вам пока как лицо неофициальное, по просьбе вашего отца и вашего лечащего доктора.
Голос следователя показался Маргарите отвратительным, как и он сам. Она видела, как изумленно поползли вверх брови Варвары. Гривина жестом пригласила гостя присесть. Тот согнулся пополам и неестественно прямо сел в мягкое кресло. По всему было видно, что сидеть на такой мебели ему неудобно, гораздо привычней жесткие казенные стулья следственного управления.
– Я слушаю вас, господин следователь.
– Несколько дней назад я имел честь разговаривать в вашим батюшкой. Достойный, надо отметить, человек!
Варвара нетерпеливо кивнула.
– Так вот, – продолжал Сердюков, – ваш батюшка просил меня пока неофициально произвести сыск, дабы попытаться выявить причину вашего падения. Дело в том, что у него появились подозрения, что печальное происшествие произошло не от нелепой случайности, а тут присутствовал злой умысел!
– Умысел?! – воскликнула пораженная Варвара. – Какой тут может быть умысел? Дурная лошадь понесла, я не справилась с нею и неловко упала. Вот и все!
– Однако доктор Литвиненко считает, что вы не справились с лошадью не потому, что она имела дурной нрав, а потому, что в тот момент странным образом почувствовали недомогание, оттого и упали. Он полагает, что ваше временное нездоровье было вызвано присутствием в организме неких веществ.
– То есть, вы хотите сказать, что кто-то пытался убить меня, подсыпав.., подсыпав нечто, вероятно, в кофе, в чашку с кофе, которая стояла на столе в то утро? Да, я точно помню, что его вкус показался мне странным, каким-то солоноватым, что ли.
Варвара потерла рукой лоб. Лицо ее приняло сосредоточенное выражение, но она не могла подавить растерянность и испуг.
– Но я не могу понять, Константин Митрофанович, кому могла понадобиться моя смерть, во всяком случае, тогда. Кроме меня, некому было наследовать после папы, Коленьки не было и в помине, как не предполагалась и женитьба отца.
– Вы уверены в этом?
– Конечно. – Варвара надменно пожала плечами. – Надо было случиться несчастью, сломившему его душевно. Только великой тоской я объясняю брак с нашей приживалкой.
Маргарита почувствовала, как от этих злых слов лицо и шея залились краской, а в горле перехватило от злобы. Прежняя ненависть к падчерице вспыхнула с новой силой.
– А вы не допускаете, что господин Прозоров действительно испытывал некие чувства к молодой прелестной воспитаннице? – осторожно осведомился следователь.
– Конечно, я допускаю, что он мог вожделеть ее пышного тела, но зачем жениться, выставлять семью в двусмысленном свете? Сколько было пересудов и гадких намеков!
Варя сердито замолчала. Сердюков смотрел на нее с интересом. Прежние представления о бедной беспомощной калеке явно рушились. Маргариту, притаившуюся в своем тайном углу, просто трясло. Она наивно предполагала, что Варя радуется отцовскому счастью. Теперь она убедилась в том, что бывшая подруга и нынешняя падчерица ненавидит свою мачеху.
– Позвольте спросить, ваши отношения с Маргаритой Павловной всегда носили острый характер?
Варвара поняла, что сказала лишнее, и, недовольная собой, передернула плечами:
– В общем, нет. Пожалуй, мы относились друг другу как сестры. Марго наивна и глупа, довольно искренно любила меня. Но она неспособна на сильные переживания, стало быть, и на яркие поступки. Вы ведь это хотели узнать, не так ли? Нет, нам нечего было делить, она не могла причинить мне вред, ведь она всем обязана нашей семье. Если бы не мы, она очутилась бы в приюте для нищих сирот, и тяжкий крест был бы ее уделом.
– Но теперь все переменилось, она хозяйка положения, ей и ее сыну достанется две трети вашего наследства.
– Верно, но повторяю, три года назад подобного развития событий невозможно было предугадать. Никто, тем более Марго с ее… – Варвара запнулась, подбирая слова, – с ее ограниченным воображением. Повторяю, никто не мог предположить такого развития событий, а тем более подтолкнуть их развитие.
– А как сложились отношения между Маргаритой Павловной и вашим супругом? – Спросив, Сердюков увидел, как напряглось лицо его собеседницы.
Маргарита замерла в ожидании ответа.
– Муж мой, происходя из простой и небогатой семьи, всегда сочувствовал людям своего звания, в том числе и бедной сироте, живущей в хозяйском доме. Поэтому они дружны между собой.
– И только?
– Помилуйте, господин Сердюков, разве это имеет отношение к делу?
– Все в нашем деле имеет значение. Стало быть, никаких других отношений между господином Гривиным и вашей мачехой не существовало и не существует?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26