А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Первая стрельба производилась на сто метров. Для этого были выбраны лучшие винтовки, канал которых я сам тщательно проверил лекалами. Теперь на кучность боя могло влиять только качество патронов. Из каждой винтовки выпускалось по десять пуль. Затем я шел к мишени и накладывал на пробоины металлическую прямоугольную рамку стандартного размера. Если не менее пяти лучших пуль, то есть попавших наиболее кучно, умещались в прямоугольнике, то результат стрельбы можно было считать удовлетворительным.
Но и всех перечисленных испытаний было еще недостаточно. Необходимо было определить также давление, которое развивали пороховые газы при стрельбе японскими патронами. Всякая система оружия рассчитывается лишь на определенное давление пороховых газов, и любое значительное повышение давления может неблагоприятно отразиться на прочности некоторых деталей. Величина давления определялась с помощью так называемых крешерных приборов. На наружную часть ствола винтовки, как раз над патронником, надевалось металлическое кольцо. Сквозь стенку ствола просверливалось поперечное отверстие небольшого диаметра. Затем в кольцо ввинчивался нарезной хвостик коробки, представляющий основание крешерного прибора. Ввинчивался он так, что канал, разделанный в хвостике, являлся продолжением просверленного в стволе отверстия. В этот канал вставлялся поршенек, а на нем устанавливался столбик из высококачественной меди. Сверху столбик слегка прижимался барашковым винтом.
После всех этих приготовлений производился выстрел. Пороховые газы устремлялись частично в просверленное отверстие и канал в хвостике, действуя на поршень. Крешерный столбик при этом сдавливался, принимая бочкообразную форму. По величине его сжатия и можно судить о давлении пороховых газов. Для ускорения опыта составлена специальная таражная таблица, по которой можно сразу увидеть, какое давление соответствует тому или иному сжатию крешерного столбика.
Таким путем я определил, что японские патроны дают давление самое большое в 3220 атмосфер. Крешерный столбик сдавливался при этом на 2,3 миллиметра. Такое давление было неопасным.
Тем не менее надо было знать, как отразится на прочности винтовки выстрел случайно попавшимся усиленным зарядом. С помощью крешерного прибора я подобрал такое количество пороха для патрона, которое развивало давление в четыре тысячи атмосфер. Этими зарядами мы начинили около сорока патронов - получились так называемые усиленные патроны. Взяв десять самых обычных рядовых винтовок, мы сделали из них по три выстрела усиленными патронами. Затем винтовки эти были разобраны, и я учинил им самый тщательный осмотр. Все детали оказались в исправности.
Надо было проверить также длину патронов. Бывало, что пуля недостаточно глубоко входила в гильзу, и получался более длинный патрон. Такие патроны могли не войти при заряжании в магазин винтовки. И это грозило в боевой обстановке многими неприятностями. Длина патронов проверялась штангенциркулем. Из каждого ящика я брал для этого наудачу пятнадцать экземпляров и вымерял их.
В общем, контрольный осмотр патронов дал хорошие результаты. Но эта партия хранилась на складах. Меня более тревожил вопрос о тех патронах, которые японское военное министерство собирало по войсковым частям. Доставка этих патронов задержалась, я так и не успел их испытать, так как был послан из Японии в новую командировку.
Винтовка держит экзамен
Приемка винтовок производилась на дворе завода. Над серединой площадки, огороженной проволокой, висел тент для защиты от палящего солнца. Тут же были расставлены стол и стулья, а вокруг - ящики с винтовками, по пятнадцать экземпляров в каждом. Я выбирал из ящика одну, две или три винтовки, судя по их внешнему виду. Ведь здесь наряду с совершенно новым оружием лежали экземпляры и сильно подержанные, с облезлым воронением, с побитыми и потертыми ложами.
Начинал я с осмотра ствола, так как от его исправного состояния главным образом и зависит кучность боя. Само собой разумеется, что мне приходилось обращать внимание лишь на крупные недостатки: погибы, раздутости, раковины, ржавчину в канале. Надо было также удостовериться, не разношен ли канал ствола при долгой службе. Состояние ствола поверялось калибромерами. Калибромер представлял собой стержень определенного размера, который я вставлял в канал как с дульной части, так и со стороны патронника. Если винтовка была в исправном состоянии, то соответствующий калибромер не должен был входить в канал ствола. Но при малейшей изношенности канала калибромер утопал в нем на некоторую глубину. В зависимости от того, на какую длину входил он в канал, и производилась браковка стволов. Часть винтовок, возбуждавших сомнение, откладывалась для последующей проверки их стрельбой на кучность боя; они принимались лишь по результатам этой стрельбы.
Затем я обращал особое внимание на исправность магазина. Каждую винтовку я заряжал два раза обоймой с поверочными патронами. В гильзы этих патронов вместо пороха насыпались металлические опилки, поэтому возможность нечаянного выстрела исключалась. Но по весу и по размерам они были точной копией боевых патронов.
Открывая и закрывая затвор, я контролировал правильность подачи патронов из магазина и введения их в патронник, а также работу выбрасывателя для извлечения стреляных гильз.
Если при этом получалась хоть одна задержка в работе механизма, то контроль повторялся, но уже с тремя обоймами, то есть с пятнадцатью патронами. При новой задержке винтовка передавалась для исправления.
Приходилось проверять и действие затвора - плавность его хода в ствольной коробке, взведение боевой пружины, спуск ударника, постановку на предохранительный взвод. Как только я замечал, что движение затвора происходило с каким-нибудь затруднением, такая винтовка возвращалась обратно. В этом отношении я был очень придирчив, так как от работы магазина и затвора зависит скорострельность оружия.
Далее я осматривал прицельные приспособления - насколько легко передвигается и устанавливается прицельный хомутик, прочно ли сидит мушка и не качается ли прицельная рамка.
Наступала очередь штыка. С одной стороны, надо было, чтобы он легко и быстро примыкался к винтовке. Но в то же время примкнутый штык должен был сидеть крепко и не качаться чрезмерно. Пригодность штыка к бою я проверял несколькими ударами в поставленный для этого деревянный щит.
Производилась также неполная разборка винтовки: разбирался затвор и подающий механизм. Затем эти части внимательно осматривали.
Было бы утомительно перечислять все детали такого осмотра, но позволю себе остановиться еще на двух моментах. Если у винтовки слабая боевая пружина, толкающая ударник, то при стрельбе получаются частые осечки. Сила боевой пружины измерялась особым прибором. К основанию этого прибора прикреплялся стержень, а на него надевалась боевая пружина. Затем я постепенно накладывал металлические плашки определенного веса сверху пружины, пока она полностью не сжималась. По весу наложенных плашек я и судил о силе пружины. Если пружина сжималась до отказа при малом грузе, то это свидетельствовало о ее слабости. Тогда я возвращал винтовку с просьбой поставить новую боевую пружину.
Все, кто стрелял из винтовок и ружей, прекрасно знают, как важно, чтобы спуск ударника или курка происходил достаточно легко. Тугой спуск, требующий большого усилия, расстраивает правильность прицеливания, так как заставляет стрелка резко "рвать" пальцем. А при очень слабом спуске всегда есть опасность нечаянного выстрела. Правильность спуска проверялась мной при помощи специального приборчика, представляющего собой род весов безмена. Я зацеплял крючок этого прибора за спуск и потихоньку тянул его на себя. Стрелка на безмене указывала, какое усилие надо затратить, чтобы спустить ударник.
Работать мне приходилось не только в поверочном бюро патронного завода, но и на стрельбище, построенном для обучения гарнизона Токио. Здесь все было всегда тщательно подготовлено. Деревянные щиты заранее расставлены и к ним прибиты пристрелочные мишеньки. Когда я приезжал, стрелки уже ждали меня на своих местах - около пристрелочных станков. Для защиты от страшного, нестерпимого зноя всегда развешивался небольшой тент.
Из каждой винтовки выпускалось не спеша, с хорошим прицеливанием по десять пуль. Дистанция стрельбы достигала здесь трехсот метров.
После того как выстреливались все десять пуль, я определял на мишенях среднюю точку попадания. Для этого надо было провести на пристрелочной мишеньке вертикальную линию так, чтобы половина пробоин оставалась справа от нее, а другая половина - слева. Затем я проводил такую же горизонтальную линию, оставляя половину пробоин в верхней части и половину в нижней. Пересечение таких двух линий и давало среднюю точку попадания. Потом я смотрел, какие пять пуль ближе всего к этой точке. Из этих пяти пуль я выбирал наиболее удаленную и определял расстояние до нее от средней точки. Этот радиус не должен был превышать определенного предела. Если же он выходил за установленный предел, то кучность боя была плохой и винтовка браковалась.
При всех стрельбах я записывал число полученных осечек, обращая на это особое внимание. Определялось также и число прицельных выстрелов, которое стрелки могли сделать в одну минуту. Осечек было немного, а скорострельность в среднем была такой же, как и у русской винтовки, - около десяти выстрелов в минуту.
В перерывах между стрельбой все мы, и офицеры и солдаты, вповалку ложились на землю, закуривали трубки, папиросы. Я с завистью смотрел на ту непринужденность, какая была в отношениях между японским солдатом и офицером в минуты отдыха. Не замечал я ни забитости, ни запуганности, которые всегда проскальзывали в царской армии не только в отношении солдата к офицеру, но даже и низшего командного состава к высшему.
Бросалась в глаза также и другая особенность в характере японцев - это необычайная аккуратность. Приведу маленький штрих. На одном из военных заводов в Токио я производил контрольную проверку патронов стрельбой. Желая ускорить эту процедуру, я сам открыл ящик с патронами и стал вырывать куски картона, покрывающего сверху пачки. Моментально японские солдаты вежливо отстранили меня и отнесли ящики подальше. И долго потом они разглаживали измятые и порванные куски картона, с укоризной посматривая на меня. В свою очередь, они аккуратно вынимали картон из ящиков и складывали его в стороне, чтобы использовать для новой укладки. Я был сильно сконфужен этой немой сценой.
День 6 ноября
Настал для нашей миссии знаменательный день, когда мы смогли наконец отправить первую партию японских винтовок непосредственно для нужд фронта.
Рано утром мы поехали в Иокогаму, где на рейде должен был грузиться "Екатеринослав" - русский пароход Добровольного флота.
От Токио до Иокогамы около часа езды. Иокогаму можно назвать гаванью японской столицы. Сюда заходят пароходы всех крупных компаний, поддерживающих сношения между Европой, Америкой, Восточной Азией и Японией. Этот город является центром европейской торговли с Японией; здесь находится и самая многочисленная иностранная колония, состоящая главным образом из англичан и американцев. Ни в одном японском городе я не видел столько европейских домов, контор, деловых учреждений, гостиниц, как в Иокогаме.
Главная улица пролегает вдоль моря. Она сплошь переполнена дорогими магазинами, рассчитанными главным образом на туристов, покупающих различные предметы на память о Японии. Дома иностранных купцов расположены преимущественно в возвышенной части города. Они окружены садиками, в которых пышно цветут японские розы и хризантемы. Дивный вид открывается отсюда на порт и Тихий океан.
Мы подъехали к гавани и на катере направились к "Екатеринославу". Нас окружили наши соотечественники, завязались разговоры о войне, о России, о жизни в Японии.
Вскоре началась погрузка. К борту парохода одна за другой приставали громадные шаланды с ящиками, содержащими винтовки и патроны. Заработал подъемный кран, легко подымая четырехпудовую поклажу и опуская ее в трюм.
Время от времени к пароходу причаливали японские джонки, по трапу проворно взбирались к нам продавцы всяких безделушек, и начинался торг, обычный для всякого порта и гавани.
Работа кипела, громадные трюмы парохода наполнились винтовками и патронами для русской армии.
Спустя несколько часов я стоял на пристани и долго смотрел вслед удалявшемуся пароходу, который быстро уходил в темно-голубую даль Тихого океана, туда, в Россию, на родину...
Это было 6 ноября 1914 года.
Священный город
- Весь запас японских винтовок, собранных из гарнизонов центральной части Японии, уже исчерпан, - сказал мне через переводчика начальник главного артиллерийского управления японской армии. - Вам надлежит теперь отправиться для приемки на юг, на оружейный завод в Осаке и в склад, расположенный в Симоносеки. Все распоряжения относительно вашей командировки мною уже сделаны.
Получив директиву, я хотел немедленно уйти, но начальник управления задержал мою руку и, улыбаясь, добавил:
- Выезжая из Токио, обязательно побывайте в Никко, одном из самых интересных наших центров. Наша народная поговорка гласит: "Кто не видел Никко, тог не может судить о прекрасном".
На другой день я поехал с переводчиком Ватанабэ в Никко.
Город храмов, как его называют, расположен в сотне километров от Токио, высоко в горах. Никко - излюбленное место для японских пилигримов, стекающихся сюда поклониться гробнице Иеясси, объединителя империи. Иностранцы также часто посещают Никко, привлекаемые живописной местностью, чудными лесами, высоким расположением города среди гор, а главное, свежестью и прохладой, которыми отличаются эти места. Недалеко от Никко, около горного озера Сюдзендзи, расположены дачи различных дипломатических миссий.
Никко прорезает речка Даягава, вытекающая из озера Сюдзендзи. Она спускается с гор многими водопадами и увеличивает восхитительное впечатление от красивой местности. Через эту речку перекинуты два моста. Один, из красного лакированного дерева, был заперт. Оказалось, что он предназначен только для императора, когда тот приезжает поклониться праху Иеясси. Другой мост, похуже, - для простых смертных. Мы перешли по нему и очутились в роскошном лесу. Гигантские криптомерии, напоминающие нашу лиственницу, вздымались кверху, как огромные башни. Пышные кедры и туи образовали великолепную зеленую чащу. Громадное пространство покрыто этим величественным мрачным лесом. Шесть человек с трудом могут обхватить, взявшись за руки, гигантские стволы деревьев. Тишина и полумрак царствуют в лесу, луч солнца не может пробиться через гущу деревьев. Деревья опушки защищают середину леса от ветров. И среди этой величественной тишины гений человека создал свое собственное творение - чарующей красоты храмы, пагоды, каменные изваяния. Искусство японцев отличалось вычурностью. Она проявлялась и в контурах самих зданий и в украшении их стен резьбой, позолотой, живописью. Почти все постройки здесь сделаны из дерева. Мне показалось удивительным, как могут они стоять по 700-800 лет и не разрушаться. Оказывается, японские строители покрывают крыши, стены и украшения на них каким-то особым лаком, который предохраняет дерево от гниения.
Глаза утомлены от обилия впечатлений: храмам и мавзолеям, кажется, нет конца. В некоторых открытых часовнях сидели жрицы, одетые во все белое, с белыми же, сильно напудренными лицами. За серебряную монету они показали нам свои оригинальные танцы. Это была цепь грациозных движений, то очень медленных и плавных, то быстрых и порывистых.
Красота Никко произвела на меня неизгладимое впечатление. Думаю, что такое же впечатление оставляет Никко и у каждого, кто видит этот дивный уголок Японии. Правда, архитектура храмов, на мой взгляд, оставляла желать лучшего. Они низки, приземисты, незначительны по размерам, а главное, очень однообразны, несмотря на то что выстроены в разные эпохи.
Я невольно сравнил их с церковной архитектурой древней Руси. Конечно, японские храмы казались мне значительно уступающими таким замечательным памятникам русского народного гения, как, например, собор Василия Блаженного на Красной площади в Москве.
В архитектуре, как и во всяком искусстве, ярко отражается дух народа, вкус нации. Замкнутый в себе, молчаливый, трудолюбивый японец сказался и в выборе места для священного города своей страны и в характере его построек. Душе японца оказался более родственным мрачный величественный лес, чем безбрежная даль, открывающаяся с холмов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26