Как бы не так! В ту минуту, когда Мартин ограничил наши возможности восемью часами вечера, он передвинул (как уже бывало не раз) всю эту авантюру в область самообманной игры.
Прошло десять минут. У входа никто не появлялся.
Мартин разгневался и перешел едва не на крик: - Даю им еще пять минут! Больше не жду!
Мартин уже не молод, далее рассуждал я. Вполне преданно любит свою жену. Живет, собственно, самым что ни на есть нормальным браком. И вот - сверх этой реальности (и одновременно наряду с ней) в плоскости трогательно невинного самообмана продолжается молодость Мартина, беспокойная, веселая и мнимая, молодость, превращенная в пустую игру, уже не способную перешагнуть черту своего игрового поля, влиться в саму жизнь и стать реальностью. А поскольку Мартин - ослепленный рыцарь Необходимости, он свои авантюры превратил в безобидную Игру, даже не сознавая того: он продолжает вкладывать в них всю свою восторженную душу.
Хорошо, сказал я себе, Мартин - пленник собственного самообмана, а что же я? Почему я помогаю ему в этой смешной игре? Почему я, зная, что все это обман, участвую в нем? Уж не смешон ли я еще более Мартина? Почему сейчас я должен изображать человека, предвкушающего любовное приключение, тогда как точно знаю: самое большее, что меня ждет, это один абсолютно бесплодный час с чужими и равнодушными девушками?
В эту минуту в зеркале заднего обзора я заметил, как в воротах больницы показались две молодые женщины. И на расстоянии было видно, как они напудрены, напомажены и вызывающе элегантны; их задержка, вероятно, и была вызвана старательной работой над своей внешностью. Оглядевшись, они направились к нашему автомобилю.
- Мартин, ничего не поделаешь, - сказал я, опередив девушек. - Четверть часа прошло. Едем. - И я нажал на газ.
РАСКАЯНИЕ
Выехав из Б. и миновав последние домики, мы очутились в краю полей и перелесков; на гребни гор садилось большое солнце.
Мы ехали молча.
Я думал об Иуде Искариоте, о котором один остроумный автор говорит: он предал Иисуса именно потому, что безгранично верил в него: он не мог дождаться чуда, которым бы Иисус явил всем иудеям свою божественную силу; он выдал Иисуса страже, чтобы наконец побудить его к действию; он предал его, ибо мечтал ускорить его победу.
Увы, подумалось мне, я, напротив, предал Мартина именно потому, что перестал верить в него (и в божественную силу его донжуанства); я есть подлое сочетание Иуды Искариота и Фомы, прозванного Неверующим. И тут я почувствовал, что благодаря моей провинности во мне растет нежность к Мартину и его знамя вечной охоты (слышно было, как оно неустанно трепещет над нами) трогает меня до слез. Я стал корить себя за свой поспешный поступок.
А разве мне самому легко будет расстаться с этими телодвижениями, означающими для меня молодость? И останется ли у меня что-то еще, если я перестану хотя бы имитировать ее и пытаться обрести в своей разумной жизни безопасный уголок для этой неразумной деятельности? Что из того, что все это напрасная игра? Что из того, что я это знаю? Разве я откажусь от этой игры лишь потому, что она напрасна?
ЗОЛОТОЕ ЯБЛОКО ВЕЧНОГО ЖЕЛАНИЯ
Он сидел рядом и, преодолевая досаду, медленно приходил в себя.
- Послушай, - сказал он мне. - Эта медичка действительно такого высокого класса?
- Я же сказал. На уровне твоей Иржины.
Мартин стал осыпать меня вопросами. Мне снова пришлось описывать медичку.
Чуть погодя Мартин спросил: - А не мог бы ты мне ее потом уступить, а?
Я решил дать более правдоподобный ответ. - Это, пожалуй, будет трудно. Ей мешало бы, что ты мой товарищ. Она строгих правил...
- Она строгих правил... - сказал Мартин грустно, и видно было, что это его опечалило. Мне уже расхотелось мучить его.
- Если только я скрою, что мы знакомы, - сказал я. - Ты мог бы выдать себя за кого-нибудь другого.
- Классно! Хотя бы за Формана, как сегодня.
- Нет, киношников она не жалует. Скорее клюет на спортсменов.
- Ну и что? - сказал Мартин. - Все в наших руках, - и вот мы уже пустились в пылкие дебаты. С каждой минутой наш план прояснялся все больше и вскоре подпрыгивал перед нами в густеющих сумерках, как прекрасное, зрелое, сверкающее яблоко.
Позвольте же мне это яблоко несколько напыщенно назвать золотым яблоком вечного желания.
ЛОЖНЫЙ АВТОСТОП
1
Стрелка указателя топлива вдруг приблизилась к нулю, и молодой водитель двухместной легковушки подосадовал: черт знает сколько жрет эта машина! "Только бы не застрять без бензина", - сказала девушка (лет двадцати двух) и на карте показала водителю несколько мест, где такое с ними уже случалось. Молодой человек ответил, что он не забивает себе голову подобными пустяками, так как любое событие, пережитое вместе с ней, таит в себе прелесть приключения. Девушка не согласилась; поскольку бензин кончался у них посреди пути, это всегда становилось приключением только для нее; молодой человек оставался в тени, а она вынуждена была пускать в ход свое обаяние: голосовать, просить подвезти ее к ближайшей заправке, потом снова ловить машину и возвращаться с канистрой обратно. Молодой человек спросил, были ли подвозившие ее водители настолько неприятны, что у нее есть повод говорить о своей задаче как о каком-то унижении? Девушка ответила (с неловким кокетством), что иногда они бывали даже очень приятными, но что из этого могло выйти, если она, обремененная канистрой, должна была расставаться с ними раньше, чем успевала что-то начать. "Дрянь",- сказал молодой человек. Девушка заявила, что дрянь не она, а он; ведь не счесть тех девушек, что останавливают его на шоссе, когда он ездит один! Молодой человек, не сбавляя скорости, привлек ее за плечи к себе и поцеловал в лоб. Он знал, что она любит его и ревнует. Ревность, конечно, свойство не из приятных, но если не злоупотреблять ею (да еще сочетать со скромностью), она содержит в себе не только неудобство, но и нечто трогательное. По крайней мере молодой человек думал именно так. А поскольку ему было всего двадцать восемь от роду, он полагал, что уже стар и познал все, что только может познать мужчина с женщинами. В девушке, сидевшей рядом, он ценил как раз то, что до сих пор встречал в женщинах реже всего: чистоту.
Стрелка была уже на нуле, когда молодой человек заметил справа указатель (черный знак бензоколонки), что автозаправка всего лишь в пятистах метрах. Девушка едва успела выговорить, что у нее с души упал камень, как молодой человек, включив левый поворот, уже въезжал на площадку перед колонками. Но остановился он с краю, так как там стоял огромный грузовик с большой жестяной цистерной, поивший бензином через толстую кишку красную башенку колонки. "Подождем, - сказал молодой человек девушке и вышел из машины. - Это надолго?" - спросил он паренька в рабочей спецовке. "Одну минуту", - ответил паренек, а молодой человек сказал: "Знаю я эту минуту". Он хотел было сесть в машину, но девушка уже успела выйти из нее с другой стороны. "Я пока отлучусь", - сказала она. "Куда?" - нарочно спросил молодой человек, желая увидеть смущение девушки. Он знаком был с ней уже целый год, но она все еще продолжала стесняться его, и мгновения ее стыда он очень любил; с одной стороны, потому, что это отличало ее от женщин, с которыми он встречался до нее, с другой потому, что ему известен был закон всеобщей быстротечности, делающий драгоценными даже мгновения стыда его девушки.
2
В самом деле, девушка не любила, когда ей приходилось во время пути (молодой человек, случалось, ездил без перерыва часами) просить его ненадолго притормозить где-нибудь у перелеска. Она всегда сердилась на него, когда он с наигранным удивлением спрашивал, почему ему надо притормаживать. Она понимала, что ее стыд смешон и старомоден. Она и на работе не раз убеждалась, что люди, зная ее щепетильность, смеются над ней и нарочно провоцируют. Она уже заранее стыдилась того, что ей придется стыдиться. Как часто хотелось ей уметь чувствовать себя раскованной, беспечной и бесстрашной, как это умеет большинство окружавших ее женщин. Она занялась даже особым воспитательным самовнушением, без конца повторяя себе, что каждый человек при рождении получает одно из миллионов уже заранее заготовленных тел, как если бы получал закрепленное за ним одно из миллионов помещений в необъятной гостинице; что тем самым тело случайно и безлично; что это лишь взятая напрокат конфекционная вещь. Она и так и сяк убеждала себя в этом, но чувствовать так не умела. Раздвоенность тела и души была ей чужда. Она слишком ощущала себя телом и потому всегда воспринимала его с опаской.
С такой же опаской она относилась и к молодому человеку, с которым познакомилась год назад и была счастлива именно потому, что он никогда не отделял ее тела от души и она могла жить с ним целиком... В этой нераздвоенности было счастье, однако счастье тут же омрачалось переполнявшими ее подозрениями. Часто, например, к ней приходила мысль, что другие женщины (те, бесстрашные) более притягательны и обольстительны и что молодой человек, не скрывавший, что ему хорошо знаком этот тип, однажды покинет ее ради такой женщины. (Пусть даже молодой человек и убеждал ее, что такими женщинами он пресытился до конца жизни, она-то знала, что по сути он гораздо моложе, чем считает себя.) Ей хотелось, чтобы он целиком принадлежал ей, а она - целиком ему, но ей часто казалось, что, чем больше она старается дать ему, тем больше что-то у него отнимает: именно то, что дает человеку любовь неглубокая и поверхностная, что дает ему флирт. Будучи существом серьезным, она страдала оттого, что не умеет быть порой и несерьезной.
Но на этот раз она не страдала и вообще ни о чем таком не задумывалась. Ей было хорошо. Шел первый день их совместного отпуска (двухнедельного отпуска, о котором она сосредоточенно думала целый год), было голубое небо (целый год она ужасалась при мысли, что голубого неба может не быть), и с нею был он. Его вопрос "куда?" вогнал ее в краску, и она, ничего не ответив, отбежала от машины. Обошла автозаправочную станцию, уединенно стоявшую на обочине шоссе среди полей; в сотне метров оттуда (в направлении их дальнейшего пути) простирался лес. Подойдя к нему, она скрылась в кустарнике, все это время не переставая лелеять в себе чувство умиротворенности. (Ведь и радость присутствия любимого мужчины лучше всего ощущаешь в уединении. Будь это присутствие непрерывным, оно но существу присутствовало бы лишь своей неустанной быстротечностью. Удержать его возможно только в минуты одиночества.)
Она вышла из леса на шоссе; оттуда была видна станция; грузовик с цистерной уже отъезжал, легковушка продвинулась к красной башенке бензоколонки. Девушка двинулась по шоссе вперед, временами оглядываясь, не едет ли за ней следом машина. Наконец увидев ее, стала махать ей так, как машут проезжающей машине автостопщики. Легковушка стала притормаживать и остановилась возле девушки. Молодой человек, наклонившись к окошку, опустил стекло и с улыбкой спросил: "Вам куда, барышня?" - "Вы случайно не в Бистрицу?" - спросила девушка, кокетливо улыбаясь ему. - "Прошу садиться". Молодой человек открыл дверцу. Девушка села, и машина тронулась.
3
Молодой человек всегда радовался, когда его девушка бывала в хорошем настроении; случалось это не часто: трудная работа, нервозная обстановка, много сверхурочных часов без надлежащего отдыха, дома больная мать - все это утомляло ее; не отличаясь ни крепкими нервами, ни уверенностью в себе, она нередко подпадала под власть тревог и страхов. Поэтому любое проявление ее веселости он умел приветствовать с нежной заботливостью воспитателя. Улыбнувшись ей, он сказал: - Мне сегодня везет. Вожу машину уже пять лет, но такую красивую попутчицу подсаживаю впервые.
Девушка была благодарна молодому человеку за каждый комплимент; хотелось немножко понежиться в его тепле, и потому она сказала: - Вы отлично умеете лгать!
- Я что, похож на лгуна?
- Вы похожи на человека, который любит лгать женщинам, - сказала девушка, и в ее словах невольно прозвучала прежняя тревога, поскольку она и вправду верила, что ее молодой человек не прочь солгать женщине.
Ревность девушки порой начинала раздражать молодого человека, но на этот раз он мог легко не заметить ее, ибо фраза относилась все-таки не к нему, а к незнакомому водителю. И потому он задал вполне банальный вопрос: - Вам это неприятно?
- Будь я с вами в близких отношениях, мне было бы неприятно, - сказала девушка, и это был деликатный урок, преподанный молодому человеку. - Но вы чужой человек, и это меня не волнует.
- В близком человеке женщине мешает гораздо больше вещей, чем в постороннем (это опять-таки был деликатный урок, преподанный девушке молодым человеком), но мы с вами, как люди чужие, могли бы отлично понять друг друга.
Девушка, преднамеренно не желая понимать этот педагогический намек, тотчас обратилась исключительно к незнакомому водителю: - Какой в этом смысл, если через минуту мы разойдемся?
- Почему? - спросил молодой человек.
- Да потому что в Бистрице я выйду.
- А если я выйду вместе с вами?
После этих слов девушка посмотрела на молодого человека и обнаружила, что сейчас он выглядит именно таким, каким она представляет его в самые томительные минуты ревности; она ужаснулась тому, как он премило кокетничает с ней (с незнакомой попутчицей) и как это к лицу ему. Она спросила его со строптивым вызовом: - Интересно, что бы вы со мной делали?
- Над тем, что делать с такой красоткой, я особенно бы не задумывался, галантно сказал молодой человек, обращаясь сейчас скорее к своей девушке, чем к незнакомой попутчице.
Но у девушки вдруг возникло ощущение, будто на этой лести она поймала его с поличным, будто с помощью какого-то хитрого трюка выудила из него признание; внезапно проникшись острой ненавистью к нему, она сказала: - Не слишком ли много вы на себя берете?
Молодой человек посмотрел на девушку; ее строптивое лицо, казалось, было искажено судорогой; он почувствовал к ней жалость и затосковал по ее знакомому, привычному взгляду (он казался ему детским и простодушным); склонившись к ней, он обнял ее за плечи и тихо произнес имя, которым обычно называл ее и которым хотел оборвать игру.
Но девушка увернулась и сказала: - Умерьте свой пыл!
Отвергнутый молодой человек сказал: - Простите, барышня, - и молча уставился на дорогу.
4
Впрочем, горестная ревность покинула девушку так же быстро, как и пронизала ее. Она была все-таки благоразумной и понимала, что это просто игра; теперь ей стало даже немного смешно, что она оттолкнула любимого, поддавшись своей ревнивой злобе; не хотелось, чтобы он почувствовал это. По счастью, она обладала удивительной способностью задним числом переосмысливать свои поступки; эта способность помогла ей заключить, что оттолкнула она его не по злобе, а лишь для того, чтобы продолжать игру, которая своей причудливостью так под стать первому дню отпуска.
Она вновь стала попутчицей, только что оттолкнувшей назойливого водителя лишь для того, чтобы оттянуть результат обольщения и придать ему большую остроту. Повернувшись к молодому человеку, она ласково сказала:
- Я не хотела обидеть вас, пан!
- Простите меня, больше я не дотронусь до вас, - сказал молодой человек.
Он рассердился на девушку, не пожелавшую принять его предложение прекратить игру и снова стать самой собой; а когда она продолжала настаивать на своем маскараде, молодой человек перенес злость уже на незнакомую играемую ею автостопщицу и тут вдруг открыл характер своей роли: он прекратил говорить комплименты, которыми косвенно пытался польстить своей девушке, а стал изображать крутого парня, обращенного к женщинам грубыми сторонами своей мужественности: волей, сарказмом, самонадеянностью.
Эта роль была начисто противоположна той заботливости, с какой молодой человек относился к девушке. До его знакомства с нею он и вправду вел себя с женщинами скорее дерзко, чем мягко, но на демонически крутого парня не походил вовсе, не отличаясь ни силой воли, ни развязностью. Однако, не походя на него, он тем не менее с давних пор мечтал на него походить. Конечно, мечта эта довольно наивная, но ничего не попишешь: ребяческие мечты пересиливают все приманки зрелого духа и часто сопровождают человека до самой старости. И эта ребяческая мечта не замедлила воплотиться в предложенную роль.
Саркастическая сдержанность молодого человека пришлась девушке весьма впору: это освобождало ее от самой себя. А она сама - это прежде всего ревность. В ту минуту, когда рядом с собой она перестала видеть в молодом человеке галантного соблазнителя, а узрела его неприступное лицо, ревность ее успокоилась. Девушка смогла забыть о себе и отдаться своей роли.
Своей роли? Какой же? Это была роль и, дешевого романа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Прошло десять минут. У входа никто не появлялся.
Мартин разгневался и перешел едва не на крик: - Даю им еще пять минут! Больше не жду!
Мартин уже не молод, далее рассуждал я. Вполне преданно любит свою жену. Живет, собственно, самым что ни на есть нормальным браком. И вот - сверх этой реальности (и одновременно наряду с ней) в плоскости трогательно невинного самообмана продолжается молодость Мартина, беспокойная, веселая и мнимая, молодость, превращенная в пустую игру, уже не способную перешагнуть черту своего игрового поля, влиться в саму жизнь и стать реальностью. А поскольку Мартин - ослепленный рыцарь Необходимости, он свои авантюры превратил в безобидную Игру, даже не сознавая того: он продолжает вкладывать в них всю свою восторженную душу.
Хорошо, сказал я себе, Мартин - пленник собственного самообмана, а что же я? Почему я помогаю ему в этой смешной игре? Почему я, зная, что все это обман, участвую в нем? Уж не смешон ли я еще более Мартина? Почему сейчас я должен изображать человека, предвкушающего любовное приключение, тогда как точно знаю: самое большее, что меня ждет, это один абсолютно бесплодный час с чужими и равнодушными девушками?
В эту минуту в зеркале заднего обзора я заметил, как в воротах больницы показались две молодые женщины. И на расстоянии было видно, как они напудрены, напомажены и вызывающе элегантны; их задержка, вероятно, и была вызвана старательной работой над своей внешностью. Оглядевшись, они направились к нашему автомобилю.
- Мартин, ничего не поделаешь, - сказал я, опередив девушек. - Четверть часа прошло. Едем. - И я нажал на газ.
РАСКАЯНИЕ
Выехав из Б. и миновав последние домики, мы очутились в краю полей и перелесков; на гребни гор садилось большое солнце.
Мы ехали молча.
Я думал об Иуде Искариоте, о котором один остроумный автор говорит: он предал Иисуса именно потому, что безгранично верил в него: он не мог дождаться чуда, которым бы Иисус явил всем иудеям свою божественную силу; он выдал Иисуса страже, чтобы наконец побудить его к действию; он предал его, ибо мечтал ускорить его победу.
Увы, подумалось мне, я, напротив, предал Мартина именно потому, что перестал верить в него (и в божественную силу его донжуанства); я есть подлое сочетание Иуды Искариота и Фомы, прозванного Неверующим. И тут я почувствовал, что благодаря моей провинности во мне растет нежность к Мартину и его знамя вечной охоты (слышно было, как оно неустанно трепещет над нами) трогает меня до слез. Я стал корить себя за свой поспешный поступок.
А разве мне самому легко будет расстаться с этими телодвижениями, означающими для меня молодость? И останется ли у меня что-то еще, если я перестану хотя бы имитировать ее и пытаться обрести в своей разумной жизни безопасный уголок для этой неразумной деятельности? Что из того, что все это напрасная игра? Что из того, что я это знаю? Разве я откажусь от этой игры лишь потому, что она напрасна?
ЗОЛОТОЕ ЯБЛОКО ВЕЧНОГО ЖЕЛАНИЯ
Он сидел рядом и, преодолевая досаду, медленно приходил в себя.
- Послушай, - сказал он мне. - Эта медичка действительно такого высокого класса?
- Я же сказал. На уровне твоей Иржины.
Мартин стал осыпать меня вопросами. Мне снова пришлось описывать медичку.
Чуть погодя Мартин спросил: - А не мог бы ты мне ее потом уступить, а?
Я решил дать более правдоподобный ответ. - Это, пожалуй, будет трудно. Ей мешало бы, что ты мой товарищ. Она строгих правил...
- Она строгих правил... - сказал Мартин грустно, и видно было, что это его опечалило. Мне уже расхотелось мучить его.
- Если только я скрою, что мы знакомы, - сказал я. - Ты мог бы выдать себя за кого-нибудь другого.
- Классно! Хотя бы за Формана, как сегодня.
- Нет, киношников она не жалует. Скорее клюет на спортсменов.
- Ну и что? - сказал Мартин. - Все в наших руках, - и вот мы уже пустились в пылкие дебаты. С каждой минутой наш план прояснялся все больше и вскоре подпрыгивал перед нами в густеющих сумерках, как прекрасное, зрелое, сверкающее яблоко.
Позвольте же мне это яблоко несколько напыщенно назвать золотым яблоком вечного желания.
ЛОЖНЫЙ АВТОСТОП
1
Стрелка указателя топлива вдруг приблизилась к нулю, и молодой водитель двухместной легковушки подосадовал: черт знает сколько жрет эта машина! "Только бы не застрять без бензина", - сказала девушка (лет двадцати двух) и на карте показала водителю несколько мест, где такое с ними уже случалось. Молодой человек ответил, что он не забивает себе голову подобными пустяками, так как любое событие, пережитое вместе с ней, таит в себе прелесть приключения. Девушка не согласилась; поскольку бензин кончался у них посреди пути, это всегда становилось приключением только для нее; молодой человек оставался в тени, а она вынуждена была пускать в ход свое обаяние: голосовать, просить подвезти ее к ближайшей заправке, потом снова ловить машину и возвращаться с канистрой обратно. Молодой человек спросил, были ли подвозившие ее водители настолько неприятны, что у нее есть повод говорить о своей задаче как о каком-то унижении? Девушка ответила (с неловким кокетством), что иногда они бывали даже очень приятными, но что из этого могло выйти, если она, обремененная канистрой, должна была расставаться с ними раньше, чем успевала что-то начать. "Дрянь",- сказал молодой человек. Девушка заявила, что дрянь не она, а он; ведь не счесть тех девушек, что останавливают его на шоссе, когда он ездит один! Молодой человек, не сбавляя скорости, привлек ее за плечи к себе и поцеловал в лоб. Он знал, что она любит его и ревнует. Ревность, конечно, свойство не из приятных, но если не злоупотреблять ею (да еще сочетать со скромностью), она содержит в себе не только неудобство, но и нечто трогательное. По крайней мере молодой человек думал именно так. А поскольку ему было всего двадцать восемь от роду, он полагал, что уже стар и познал все, что только может познать мужчина с женщинами. В девушке, сидевшей рядом, он ценил как раз то, что до сих пор встречал в женщинах реже всего: чистоту.
Стрелка была уже на нуле, когда молодой человек заметил справа указатель (черный знак бензоколонки), что автозаправка всего лишь в пятистах метрах. Девушка едва успела выговорить, что у нее с души упал камень, как молодой человек, включив левый поворот, уже въезжал на площадку перед колонками. Но остановился он с краю, так как там стоял огромный грузовик с большой жестяной цистерной, поивший бензином через толстую кишку красную башенку колонки. "Подождем, - сказал молодой человек девушке и вышел из машины. - Это надолго?" - спросил он паренька в рабочей спецовке. "Одну минуту", - ответил паренек, а молодой человек сказал: "Знаю я эту минуту". Он хотел было сесть в машину, но девушка уже успела выйти из нее с другой стороны. "Я пока отлучусь", - сказала она. "Куда?" - нарочно спросил молодой человек, желая увидеть смущение девушки. Он знаком был с ней уже целый год, но она все еще продолжала стесняться его, и мгновения ее стыда он очень любил; с одной стороны, потому, что это отличало ее от женщин, с которыми он встречался до нее, с другой потому, что ему известен был закон всеобщей быстротечности, делающий драгоценными даже мгновения стыда его девушки.
2
В самом деле, девушка не любила, когда ей приходилось во время пути (молодой человек, случалось, ездил без перерыва часами) просить его ненадолго притормозить где-нибудь у перелеска. Она всегда сердилась на него, когда он с наигранным удивлением спрашивал, почему ему надо притормаживать. Она понимала, что ее стыд смешон и старомоден. Она и на работе не раз убеждалась, что люди, зная ее щепетильность, смеются над ней и нарочно провоцируют. Она уже заранее стыдилась того, что ей придется стыдиться. Как часто хотелось ей уметь чувствовать себя раскованной, беспечной и бесстрашной, как это умеет большинство окружавших ее женщин. Она занялась даже особым воспитательным самовнушением, без конца повторяя себе, что каждый человек при рождении получает одно из миллионов уже заранее заготовленных тел, как если бы получал закрепленное за ним одно из миллионов помещений в необъятной гостинице; что тем самым тело случайно и безлично; что это лишь взятая напрокат конфекционная вещь. Она и так и сяк убеждала себя в этом, но чувствовать так не умела. Раздвоенность тела и души была ей чужда. Она слишком ощущала себя телом и потому всегда воспринимала его с опаской.
С такой же опаской она относилась и к молодому человеку, с которым познакомилась год назад и была счастлива именно потому, что он никогда не отделял ее тела от души и она могла жить с ним целиком... В этой нераздвоенности было счастье, однако счастье тут же омрачалось переполнявшими ее подозрениями. Часто, например, к ней приходила мысль, что другие женщины (те, бесстрашные) более притягательны и обольстительны и что молодой человек, не скрывавший, что ему хорошо знаком этот тип, однажды покинет ее ради такой женщины. (Пусть даже молодой человек и убеждал ее, что такими женщинами он пресытился до конца жизни, она-то знала, что по сути он гораздо моложе, чем считает себя.) Ей хотелось, чтобы он целиком принадлежал ей, а она - целиком ему, но ей часто казалось, что, чем больше она старается дать ему, тем больше что-то у него отнимает: именно то, что дает человеку любовь неглубокая и поверхностная, что дает ему флирт. Будучи существом серьезным, она страдала оттого, что не умеет быть порой и несерьезной.
Но на этот раз она не страдала и вообще ни о чем таком не задумывалась. Ей было хорошо. Шел первый день их совместного отпуска (двухнедельного отпуска, о котором она сосредоточенно думала целый год), было голубое небо (целый год она ужасалась при мысли, что голубого неба может не быть), и с нею был он. Его вопрос "куда?" вогнал ее в краску, и она, ничего не ответив, отбежала от машины. Обошла автозаправочную станцию, уединенно стоявшую на обочине шоссе среди полей; в сотне метров оттуда (в направлении их дальнейшего пути) простирался лес. Подойдя к нему, она скрылась в кустарнике, все это время не переставая лелеять в себе чувство умиротворенности. (Ведь и радость присутствия любимого мужчины лучше всего ощущаешь в уединении. Будь это присутствие непрерывным, оно но существу присутствовало бы лишь своей неустанной быстротечностью. Удержать его возможно только в минуты одиночества.)
Она вышла из леса на шоссе; оттуда была видна станция; грузовик с цистерной уже отъезжал, легковушка продвинулась к красной башенке бензоколонки. Девушка двинулась по шоссе вперед, временами оглядываясь, не едет ли за ней следом машина. Наконец увидев ее, стала махать ей так, как машут проезжающей машине автостопщики. Легковушка стала притормаживать и остановилась возле девушки. Молодой человек, наклонившись к окошку, опустил стекло и с улыбкой спросил: "Вам куда, барышня?" - "Вы случайно не в Бистрицу?" - спросила девушка, кокетливо улыбаясь ему. - "Прошу садиться". Молодой человек открыл дверцу. Девушка села, и машина тронулась.
3
Молодой человек всегда радовался, когда его девушка бывала в хорошем настроении; случалось это не часто: трудная работа, нервозная обстановка, много сверхурочных часов без надлежащего отдыха, дома больная мать - все это утомляло ее; не отличаясь ни крепкими нервами, ни уверенностью в себе, она нередко подпадала под власть тревог и страхов. Поэтому любое проявление ее веселости он умел приветствовать с нежной заботливостью воспитателя. Улыбнувшись ей, он сказал: - Мне сегодня везет. Вожу машину уже пять лет, но такую красивую попутчицу подсаживаю впервые.
Девушка была благодарна молодому человеку за каждый комплимент; хотелось немножко понежиться в его тепле, и потому она сказала: - Вы отлично умеете лгать!
- Я что, похож на лгуна?
- Вы похожи на человека, который любит лгать женщинам, - сказала девушка, и в ее словах невольно прозвучала прежняя тревога, поскольку она и вправду верила, что ее молодой человек не прочь солгать женщине.
Ревность девушки порой начинала раздражать молодого человека, но на этот раз он мог легко не заметить ее, ибо фраза относилась все-таки не к нему, а к незнакомому водителю. И потому он задал вполне банальный вопрос: - Вам это неприятно?
- Будь я с вами в близких отношениях, мне было бы неприятно, - сказала девушка, и это был деликатный урок, преподанный молодому человеку. - Но вы чужой человек, и это меня не волнует.
- В близком человеке женщине мешает гораздо больше вещей, чем в постороннем (это опять-таки был деликатный урок, преподанный девушке молодым человеком), но мы с вами, как люди чужие, могли бы отлично понять друг друга.
Девушка, преднамеренно не желая понимать этот педагогический намек, тотчас обратилась исключительно к незнакомому водителю: - Какой в этом смысл, если через минуту мы разойдемся?
- Почему? - спросил молодой человек.
- Да потому что в Бистрице я выйду.
- А если я выйду вместе с вами?
После этих слов девушка посмотрела на молодого человека и обнаружила, что сейчас он выглядит именно таким, каким она представляет его в самые томительные минуты ревности; она ужаснулась тому, как он премило кокетничает с ней (с незнакомой попутчицей) и как это к лицу ему. Она спросила его со строптивым вызовом: - Интересно, что бы вы со мной делали?
- Над тем, что делать с такой красоткой, я особенно бы не задумывался, галантно сказал молодой человек, обращаясь сейчас скорее к своей девушке, чем к незнакомой попутчице.
Но у девушки вдруг возникло ощущение, будто на этой лести она поймала его с поличным, будто с помощью какого-то хитрого трюка выудила из него признание; внезапно проникшись острой ненавистью к нему, она сказала: - Не слишком ли много вы на себя берете?
Молодой человек посмотрел на девушку; ее строптивое лицо, казалось, было искажено судорогой; он почувствовал к ней жалость и затосковал по ее знакомому, привычному взгляду (он казался ему детским и простодушным); склонившись к ней, он обнял ее за плечи и тихо произнес имя, которым обычно называл ее и которым хотел оборвать игру.
Но девушка увернулась и сказала: - Умерьте свой пыл!
Отвергнутый молодой человек сказал: - Простите, барышня, - и молча уставился на дорогу.
4
Впрочем, горестная ревность покинула девушку так же быстро, как и пронизала ее. Она была все-таки благоразумной и понимала, что это просто игра; теперь ей стало даже немного смешно, что она оттолкнула любимого, поддавшись своей ревнивой злобе; не хотелось, чтобы он почувствовал это. По счастью, она обладала удивительной способностью задним числом переосмысливать свои поступки; эта способность помогла ей заключить, что оттолкнула она его не по злобе, а лишь для того, чтобы продолжать игру, которая своей причудливостью так под стать первому дню отпуска.
Она вновь стала попутчицей, только что оттолкнувшей назойливого водителя лишь для того, чтобы оттянуть результат обольщения и придать ему большую остроту. Повернувшись к молодому человеку, она ласково сказала:
- Я не хотела обидеть вас, пан!
- Простите меня, больше я не дотронусь до вас, - сказал молодой человек.
Он рассердился на девушку, не пожелавшую принять его предложение прекратить игру и снова стать самой собой; а когда она продолжала настаивать на своем маскараде, молодой человек перенес злость уже на незнакомую играемую ею автостопщицу и тут вдруг открыл характер своей роли: он прекратил говорить комплименты, которыми косвенно пытался польстить своей девушке, а стал изображать крутого парня, обращенного к женщинам грубыми сторонами своей мужественности: волей, сарказмом, самонадеянностью.
Эта роль была начисто противоположна той заботливости, с какой молодой человек относился к девушке. До его знакомства с нею он и вправду вел себя с женщинами скорее дерзко, чем мягко, но на демонически крутого парня не походил вовсе, не отличаясь ни силой воли, ни развязностью. Однако, не походя на него, он тем не менее с давних пор мечтал на него походить. Конечно, мечта эта довольно наивная, но ничего не попишешь: ребяческие мечты пересиливают все приманки зрелого духа и часто сопровождают человека до самой старости. И эта ребяческая мечта не замедлила воплотиться в предложенную роль.
Саркастическая сдержанность молодого человека пришлась девушке весьма впору: это освобождало ее от самой себя. А она сама - это прежде всего ревность. В ту минуту, когда рядом с собой она перестала видеть в молодом человеке галантного соблазнителя, а узрела его неприступное лицо, ревность ее успокоилась. Девушка смогла забыть о себе и отдаться своей роли.
Своей роли? Какой же? Это была роль и, дешевого романа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20