А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Он чувствовал, что с его лба на затылок стекают ручейки пота. Пожалуй, если ему позволят покурить, умирать будет не так страшно. Затем заложники замолкли в ожидании своей участи, но тут вернулась первая группа. Улыбаясь, вернувшиеся что-то шептали своим соседям, и слова «туалет», «ванная» облетели все помещение.К каждому был приставлен один сопровождающий: заляпанный грязью, вооруженный до зубов молодой террорист. Некоторые из этих молодых людей просто шли рядом с заложниками, другие вели себя агрессивно. Парень, приставленный к Роксане Косс, не схватил ее за плечо, а сжал ее ладонь, так что, выходя из гостиной, они напоминали влюбленных, отыскивающих пустынный уголок на берегу моря. Этот террорист был гораздо менее красивым, чем парень, державший ее руку вчера вечером.Тем не менее некоторые все еще были уверены, что их вот-вот расстреляют, перед их мысленным взором снова и снова вставали картины того, как их выводят в ночи за дверь и стреляют в голову. Но Роксана Косс не думала ни о чем подобном. Может быть, кому-то и уготована такая участь, но только не ей. Вряд ли они убьют оперную певицу. Она приготовилась быть любезной, не отнимала свою руку, но была уверена, что в нужное время выйдет на свободу. Она улыбалась, когда парень открывал перед ней дверь туалета. Она даже не удивилась бы, если бы он вошел за ней следом. Но он не вошел. Она заперла дверь, села на стульчак и разрыдалась. Длинными волосами она утирала слезы, всхлипывала, заходилась в судорожных спазмах. Будь проклят ее агент, который убедил ее, что ради таких денег стоит согласиться на это выступление! Шея ее затекла, она чувствовала, что находится на грани простуды, да и попробуй не простудись, проведя целую ночь на полу. Но разве она не играла Тоску? Разве она не прыгала столько вечеров подряд со стены замка Святого Ангела? Играть Тоску тяжелее, чем спать на полу. После освобождения она будет петь только в Италии, Англии и Америке. «Италия», «Англия» и «Америка» – она повторяла эти три слова раз за разом, пока не успокоилась и не перестала плакать.Сесар, вооруженный мальчишка, который ждал ее в холле, не ломился в дверь, чтобы поторопить, как поступали с другими гостями. Он прислонился к стене и воображат себе, как она склоняется сейчас над краном, как полощет рот. Он рисовал себе ее мокрое лицо и руки, которые держал маленький кусочек мыла в форме раковины. Мысленно он все еще слышал ее пение и даже пытался напевать запомнившиеся слова, чтобы скоротать время: «Vissi d'arte, vissi d'amore, non fece mai male ad anima viva!» Даже странно, что эти звуки в его мозгу звучат так отчетливо. Да, она не торопится с умыванием, но что можно спрашивать с такой женщины? Она подлинный самородок. Ей нельзя мешать. Когда она наконец вышла из ванной, ее руки были холодными, влажными и слегка дрожали. «Visi d'arte», – хотел он ей сказать в знак приветствия, но не знал, что это значит. После того как он проводил ее на место возле пианино, увели аккомпаниатора, но тут же возвратили обратно. Он выглядел значительно хуже остальных гостей: мертвенно-бледное лицо, красные круги вокруг глаз. Хильберто и Франсиско, самые крупные из бойцов, крепко держали его с двух сторон. Они буквально волочили его за собой. Сперва все решили, что он попытался совершить побег через окно или дверь, и его хорошенько скрутили, но, когда его вернули на место, стало видно, что колени его подкашиваются, как ватные, и совершенно не держат вес тела. Он соскользнул на пол, будто в обмороке. Террористы что-то объясняли Роксане Косс по-испански, но она по-испански не понимала.Она слегка приподнялась, неуверенная, что ей можно садиться, поправила его ноги. Аккомпаниатор был крупным человеком, не массивным, но высоким, и ей пришлось повозиться с его неестественно закоченевшими членами. Сперва она подумала, что он просто прикидывается. Она слышала, что в подобных ситуациях некоторые заложники притворяются больными, чтобы тем самым ускорить свое освобождение, однако вряд ли возможно заставить свою кожу принять такой оттенок. Его голова, когда она его трясла, безвольно моталась из стороны в сторону. Один из официантов, лежавший рядом на полу, вытащил руки аккомпаниатора из-под туловища и положил вдоль.– Что с вами? – прошептала она. Мимо протопали грязные ботинки. Она вытянулась на своем месте рядом с аккомпаниатором и сжала пальцами его запястье.Наконец он пошевелился и вздохнул, затем повернул к ней голову. Он моргал так, словно она разбудила его от глубокого и прекрасного сна. «Ничего с тобой не случится», – сказал он Роксане Косс, но его посиневшие губы при этом едва двигались, а голос звучал отстраненно и вымученно.
– Наверняка они потребуют выкуп, – сказал господин Осокава Гэну.Они вместе наблюдали за Роксаной и ее аккомпаниатором, причем несколько раз им казалось, что он уже умер, но тут он как раз шевелился или вздыхал.– Компания «Нансей» должна выплатить выкуп, причем любой, из своего страхового фонда. Они выплатят его за нас обоих. – Он говорил так тихо, что его речь нельзя было назвать даже шепотом, тем не менее Гэн его хорошо понял. – Они также заплатят выкуп за нее. Только так. Она здесь за мой счет.Аккомпаниатора, особенно если он болен, вряд ли подвергнут насилию (заставят остаться). Господин Осокава вздохнул. Вообще-то в некотором смысле здесь все люди должны быть выкуплены за его счет, и он терялся в догадках, какую сумму придется за них доплачивать.– Я чувствую, что это я навлек на нас этот кошмар.– Но у вас же нет в руках оружия, – возразил Гэн. Слова, сказанные по-японски и так мягко, что их едва можно было расслышать даже в двадцати сантиметрах, несколько успокоили их обоих. – Это все из-за президента, это его они хотели похитить ночью.– Жаль, что не похитили, – сказал господин Осокава.
В другом конце комнаты, возле золотой парчовой софы, лежали, держа друг друга за руки, Симон и Эдит Тибо. Во время приема они держались особняком от других французов. Выглядели очень гармоничной парой, напоминали даже брата и сестру, оба голубоглазые и черноволосые. Их позы были абсолютно непринужденными, и, глядя на них, невозможно было себе представить, что они легли на пол под прицелом автомата. Они напоминали людей, которые прилегли отдохнуть, устав от долгого стояния на ногах. В то время как другие дрожали от страха, чета Тибо тесно прижималась друг к другу, она положила голову ему на плечо, его щека терлась о шелк ее волос. Он гораздо меньше думал о террористах, чем о том, что волосы его жены пахнут сиренью.В Париже Симон Тибо тоже любил свою жену, хотя не всегда хранил ей верность и не слишком баловал своим вниманием. Они были женаты двадцать пять лет. Двое детей, летние каникулы на море вместе с друзьями, разные должности, разные собаки, Рождество в семейном кругу, включающем множество старших родственников. Эдит Тибо была элегантной женщиной, но в городе, где элегантных женщин тысячи, это не имеет особого значения. Случались дни, когда он вообще не вспоминал о своей жене. То есть он, конечно, думал о том, что она делает, и даже спрашивал себя, счастлива ли она, но это относилось не к Эдит самой по себе, а только к Эдит как его жене.А потом, на волне правительственных обещаний, которые легко даются и столь же легко берутся назад, они были посланы в страну, которую между собой называли не иначе, как «ce pays maudit» – «эта проклятая страна». Оба они встретили новое назначение с ужасом и одновременно со стоическим практицизмом. Но через некоторое время после приезда случилось необыкновенное: он словно обрел ее заново, как песню юности, которую он, казалось, давным-давно забыл. Неожиданно для самого себя он стал смотреть на нее так же, как смотрел в двадцать лет. Нет, она не казалась ему двадцатилетней, она казалась ему сейчас гораздо прекраснее, чем тогда, просто он ощутил забытые чувства, биение сердца, безудержные вспышки желания. Он смотрел на нее дома, когда она резала свежие газеты, чтобы устелить ими полки на кухне, когда она лежала на животе поперек кровати и писала письма к дочерям, которые учились в Парижском университете, и у него перехватывало дыхание. Неужели она всегда была такой, а он просто не замечал? А может, он знал об этом всегда, но по небрежности забыл? В этой стране с грязными дорогами и желтым рисом он открыл для себя, что любит ее, что он принадлежит ей. Возможно, этого не случилось бы, стань он послом в Испании. Не попади они в такие особые обстоятельства, в это специфическое и страшное место, он, может быть, так никогда бы и не понял, что его единственная в жизни любовь – это она, его жена.– Что-то они не особенно торопятся с расстрелом, – прошептала Эдит Тибо своему мужу, и ее губы при этом дотрагивались до его уха. Казалось, вокруг нет ничего – только белый песок и ярко-голубая вода. Эдит входит в океан спиной к нему, вода охватывает ее бедра… «Хочешь, я поймаю тебе рыбку?» – кричит она ему, а затем исчезает в волнах.– Они нас разлучат, – сказал Симон.Она крепко схватила его за руку:– Пусть только попробуют!В прошлом году в Швейцарии проводился обязательный семинар для дипломатов по правилам поведения во время захвата посольства. Он прекрасно понимал, что те же правила подходят и для данного случая. В скором времени террористы уведут от них женщин. Потом они… Он остановил свою мысль. Если честно, то он не очень помнил, что произойдет потом. Он только спрашивал себя, разрешат ли ему, когда они уведут Эдит, оставить у себя какую-нибудь ее вещь, например серьгу. «Как же быстро мы свыкаемся с худшим!» – подумал Симон Тибо.
Тихий шепот в разных углах помещения, после того как люди вернулись из туалета, превратился в несмолкаемый ровный гул. Поднявшись и размяв ноги, они уже не чувствовали себя такими униженными и покорными, как на полу. Заложники переговаривались друг с другом, пока наконец комната не превратилась в жужжащий улей, напоминая коктейльный прием с той лишь разницей, что люди лежали распростертыми на полу. В конце концов командир Альфредо вынужден был прострелить еще одну дыру в потолке, и это положило конец разговорам: несколько сдавленных всхлипываний – и тишина. Не более чем через минуту после выстрела раздался стук в дверь.Все повернули головы к двери. Несмотря на постоянно доносящиеся с улицы команды, на крики толпы, лай собак, стрекотание вертолетов, никто еще не рисковал извне стучаться в двери, и все, находившиеся в доме, напряглись, как будто их побеспокоили в самый неподходящий момент. Молодые террористы нервно переглядывались друг с другом, сглатывали слюну и нащупывали спусковые крючки своих автоматов, словно показывая, что готовы перестрелять заложников. Три командира после короткого совещания выстроили молодых солдат в шеренги с каждой стороны двери. Командир Бенхамин вытащил свой автомат и, пнув вице-президента башмаком в плечо, заставил его встать и вести переговоры со стучавшим.Проделал он это для того, чтобы под пули находившегося за дверью человека, если тому придет в голову стрелять, первым попадал Рубен Иглесиас. Вице-президент поднялся со своего лежбища возле пустого камина, где рядом с ним находились жена и трое детей (две ясноглазые девочки и один маленький мальчик с лицом, раскрасневшимся от глубокого сна). Няня Эсмеральда тоже оставалась с ними. Она была уроженкой севера и бесстрашно смотрела террористам прямо в глаза. Иглесиас взглянул на потолок: он опасался, что последний выстрел повредил систему отопления. Если это так, то в доме начнется настоящий ад. Припухлость на правой скуле постоянно увеличивалась и меняла цвет, сейчас она была красно-желтой. Правый глаз полностью заплыл. Рана кровоточила беспрерывно, ему уже дважды пришлось поменять столовую салфетку. Когда Рубен Иглесиас был мальчиком, он по многу часов молился на коленях в католическом храме о том, чтобы господь даровал ему высокий рост – то, что бог не счел нужным даровать другим членам его многочисленной семьи. «Господь лучше знает, чем ему тебя одарить», – говорили священники без всякого интереса к его проблеме, но они оказались правы. Маленький рост помог ему стать вторым человеком в государстве, а теперь, по всей вероятности, уберег его от гораздо более серьезного ранения, потому что удар пришелся по твердым костям черепа и не снес ему, скажем, челюсть. Его вид свидетельствовал, что у террористов не все шло по плану в минувшую ночь, – недурной знак для находившихся снаружи. Когда вице-президент встал, пошатываясь от боли, командир Бенхамин начал подталкивать его к двери дулом своей винтовки. Ситуация, в которую он попал, вечный стресс, раздражение и ожесточение расшатали нервы командира до последней степени, и теперь он мечтал о горячем компрессе едва ли не больше, чем о революции. Стук в дверь повторился.– Иду! – проговорил Рубен Иглесиас, обращаясь не столько к стучавшему, сколько к вооруженному человеку за спиной. – Я еще помню, где находится моя дверь. – Он знал также, что его жизнь, возможно, подошла к концу, и понимание этого вселяло в него какую-то безрассудную смелость, которую он находил даже полезной.– Медленно! – проинструктировал его командир Бенхамин.– Медленно, как же, рассказывайте мне, как я должен открывать свою собственную дверь! – пробормотал вице-президент сквозь зубы и открыл дверь по своему усмотрению, ни быстро, ни медленно. Человек, стоящий у парадного входа, производил впечатление в высшей степени странное. Длинные соломенно-белые волосы разделены на пробор и зачесаны назад, белая рубашка, черный галстук, черные брюки – он выглядел типичным протестантским миссионером. Пиджак он не надел то ли из-за жары, то ли специально для того, чтобы видна была красная нарукавная повязка. Его лицо раскраснелось от жары, и Рубену Иглесиасу захотелось пригласить его внутрь укрыться от жаркого солнца. Вице-президент взглянул за его спину, на ворота своего сада или того, что он считал своим садом. На самом деле дом ему не принадлежал, точно так же как сад, персонал, мягкие кровати и пушистые полотенца. Все это пришло к нему вместе с должностью и будет принято по описи, когда его отправят в отставку. Его собственное имущество хранилось на складе, и временами он с надеждой думал, что оно так там и останется, а он со своей семьей благополучно переедет в президентский дворец. Сквозь слегка приоткрытые ворота он увидел наряды полиции, толпы военных и репортеров. Кое-где на деревьях поблескивали вспышки фото– и телекамер.– Иоахим Месснер, – представился человек, протягивая руку. – Я работаю в Международном Красном Кресте. – Он говорил по-французски и, когда вице-президент растерянно замигал в ответ, повторил фразу на посредственном испанском.От него веяло таким спокойствием, словно он даже не подозревал о царящем вокруг хаосе (словно он зашел в воскресенье для сбора обычных пожертвований). Красный Крест постоянно действовал в этой стране и помогал жертвам землетрясений и наводнений, и сам вице-президент Иглесиас посылал его представителей для определения суммы ущерба. Рубен Иглесиас пожал руку гостю, а потом жестом попросил его подождать.– Красный Крест, – произнес он, повернув голову в сторону стоящих за спиной террористов.И снова между тремя командирами произошло совещание, на котором было решено, что этого посетителя можно впустить.– Вы уверены, что хотите войти внутрь? – спросил вице-президент человека по-английски. Его английский был тоже не ахти, примерно таким же, как испанский миссионера. – Они не пообещали, что выпустят вас отсюда.– Они выпустят меня, – сказал человек и шагнул внутрь. – Их проблема в том, что у них слишком много заложников. Гораздо больше, чем им надо. – Он окинул взглядом террористов, а затем снова обернулся к вице-президенту: – Ваше лицо в очень плачевном состоянии.Рубен Иглесиас пожал плечами, как бы говоря, что относится ко всему философски, но Месснер решил, что тот его просто не понял.– Я говорю по-английски, по-французски, по-немецки и по-итальянски, – сказал он по-английски. – Я швейцарец. По-испански я говорю чуть-чуть. – С помощью большого и указательного пальцев он показал это «чуть-чуть». – Вообще-то здесь не мой регион. Представляете, я приехал сюда в отпуск. Я в восторге от ваших древностей. Я здесь как турист, а они призвали меня на работу. – Иоахим Месснер действительно казался в данной ситуации совершенно неуместным и скорей походил на соседа, который зашел, чтобы занять несколько яиц… но заболтался. – Я бы привез с собой переводчика, если бы знал, что мне придется работать с испанским языком. Там у меня один есть.Вице-президент кивнул, однако, по правде сказать, половины сказанного не уловил. По-английски он понимал, но только при условии, что слова произносятся четко и раздельно, а в голову ему не смотрит автоматное дуло. Он вспомнил, что переводчики на приеме должны быть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40