– По крайней мере, я теперь снова смогу упражняться, – сказала Роксана. – Совершенно непонятно, когда мы отсюда наконец выберемся, но я не хочу терять времени и способности петь.Месснер выразил надежду, что у него будет возможность присутствовать на репетициях. Вместе с тем в душе его шевельнулось нечто, похожее на ревность. Заложники, находящиеся здесь безвылазно, смогут услышать ее пение, даже если она пожелает петь рано утром или среди ночи. Совсем недавно он приобрел себе портативный плеер и все ее записи, которые только смог достать в этой стране. По ночам он лежал в своем двухзвездочном отеле, оплаченном для него Международным Красным Крестом, и слушал, как она поет «Норму» или «Сомнамбулу». Он так и будет лежать на своей неудобной кровати и бесконечно созерцать покрытый трещинами потолок, а они тут, в роскошной гостиной вице-президентского дворца, будут слушать «Каста Дива» в живом исполнении.«Довольно», – сказал Месснер сам себе.– Вообще-то я никого не пускаю на репетиции, – сказала Роксана. – Я не считаю, что кто-то имеет право выслушивать мои ошибки. Однако сомневаюсь, что здесь это возможно. Вряд ли я смогу отправить их всех на чердак.– Они услышат вас и с чердака.– Я бы с удовольствием раздала им беруши, – засмеялась Роксана, и Месснер был тронут. Атмосфера в доме как будто значительно поуспокоилась с тех пор, как появился новый аккомпаниатор.– Итак, что же я могу для вас сделать? – Если Гэн превратился в секретаря, то Месснер – в мальчика на побегушках. В Швейцарии он был членом авторитетной арбитражной комиссии. В свои сорок два года он сделал весьма успешную карьеру в Красном Кресте. И разумеется, не занимался упаковкой продовольственных посылок или подержанных одеял для отправки в зоны наводнений. А теперь он рыскал по городу в поисках ароматизированного шоколада и звонил другу в Париж, чтобы тот прислал ему дорогой крем для глаз, который выпускается в маленьких черных тюбиках.– Мне нужны ноты, – сказала она и протянула ему листок бумаги. – Позвоните моему менеджеру и попросите его прислать это как можно быстрее. Скажите ему, чтобы он сам занялся доставкой, если считает, что могут возникнуть проблемы. Я хочу это иметь к завтрашнему дню.– Что вы, к завтрашнему дню – это абсолютно нереально, – сказал Месснер. – В Италии уже поздний вечер.Месснер и Роксана говорили по-английски, Гэн тут же вполголоса переводил их разговор на японский. Отец Аргуэдас сел к пианино, не желая мешать, но страстно желая знать, о чем они говорят.– Гэн, – прошептал он, – что ей нужно?– Ноты, – ответил Гэн и тут же вспомнил, что вопрос был задан по-испански. – Партитуры.– А Месснер знает, к кому следует обратиться? Или куда пойти?Гэну очень нравился священник, который, очевидно, совсем не собирался ему досаждать, но господин Осокава и Като желали быть в курсе всех деталей разговора и требовали синхронного перевода с английского на японский.– Они свяжутся со своими людьми в Италии. – Гэн повернулся к отцу Аргуэдасу спиной и продолжал синхрон.Священник дернул Гэна за рукав, тот поднял руку, призывая его подождать.– Но я знаю, где можно достать ноты! – настаивал отец Аргуэдас. – Всего в двух милях отсюда! Там живет человек, которого я знаю, учитель музыки, дьякон нашего прихода. Он давал мне слушать пластинки. У него есть любые ноты, какие только вы пожелаете. – Теперь он уже говорил во весь голос. Он, посвятивший свою жизнь добрым делам, выполнял их прямо-таки с фанатизмом. Он помогал Рубену со стиркой и по утрам аккуратно сворачивал все одеяла и складывал их вместе с подушками вдоль стен. Но он жаждал быть полезным в более серьезных вещах. И при этом не мог не чувствовать, что со своей услужливостью становится едва ли не назойливым, что, желая исключительно помогать, он вызывает у людей раздражение.– Что он говорит? – спросила Роксана.– Что вы говорите? – спросил Гэн священника.– Ноты – здесь! Вы сами можете позвонить. Мануэль принесет вам все, что нужно! А если у него чего-нибудь не окажется, в чем я сильно сомневаюсь, то он обязательно найдет это для вас. Вам нужно только одно – сказать, что эти ноты для сеньориты Косс. Или нет, даже этого можно не говорить. Он ведь христианин. Просто скажите ему, что по некоторым причинам вам это нужно, и я вам обещаю, что он вам поможет! – Его глаза от волнения засверкали, руками он жестикулировал так, словно пытался предложить всем собственное сердце.– А у него есть Беллини? – спросила Роксана, прослушав перевод. – Мне нужны его арии. А также все оперные партитуры: Россини, Верди, Моцарт. – Она придвинулась к священнику и спросила, как о чем-то невозможном: – Оффенбах.– Оффенбах! «Сказки Гофмана»! – Французское произношение отца Аргуэдаса было старательным, хотя и плохим. Он всего лишь читал названия на обложках пластинок.– Так у него это есть? – спросила Роксана Гэна.Гэн перевел вопрос, и священник ответил:– Я видел у него партитуры. Позвоните ему, его зовут Мануэль. Я бы и сам был счастлив позвонить, если мне разрешат.Так как командир Бенхамин сидел взаперти в одной из верхних комнат с примочкой на своем пылающем лице и его нельзя было беспокоить, то Месснер обратился с этой просьбой к Гектору и Альфредо, которые отнеслись к ней с полным равнодушием.– Для сеньориты Косс, – объяснил Месснер.Гектор кивнул и махнул рукой, не глядя. Когда Месснер уже был в дверях, Альфредо пролаял:– Только один звонок! – Он был убежден, что столь быстрое согласие подрывает их авторитет. Оба командира сидели в кабинете и смотрели любимую мыльную оперу президента. Героиня, Мария, как раз говорила своему возлюбленному, что больше не любит его, надеясь, что в отчаянии он уедет из города и тем спасется от собственного брата, который задумал его убить, потому что тоже любит Марию. Месснер еще минуту постоял в дверях, глядя на рыдающую актрису. Она изображала горе столь убедительно, что он не сразу заставил себя уйти.– Позвоните Мануэлю, – сказал он, возвращаясь в гостиную. Рубен сходил на кухню и принес оттуда телефонную книгу, а Месснер дал священнику свой сотовый телефон и показал, как им пользоваться. После третьего звонка в трубке ответили:– Алло?– Мануэль? – прокричал отец Аргуэдас. – Мануэль, алло! – Он чувствовал, что голос его дрожит от волнения. Он говорит с человеком вне дома! Как будто с привидением из прежней жизни, с серебристой тенью, шествующей из придела в алтарь. Мануэль. Он не сидел в заложниках в течение двух недель, но при звуке этого голоса священник почувствовал себя так, словно он уже умер для мира.– Кто это? – В голосе зазвучала подозрительность.– Это твой друг, отец Аргуэдас! – Глаза священника наполнились слезами, и он взмахнул рукой, как бы прося прощения у присутствующих, а затем отошел в угол, скрывшись в пышных складках драпировок.Между тем на другом конце провода наступило длинное молчание.– Это что, шутка?– Мануэль, нет! Это я звоню!– Отец? – Да! Я тут… – начал было отец Аргуэдас, но потом заколебался. – Я тут был захвачен.– Нам все об этом известно! Отец, с вами все в порядке? Как они с вами обращаются? Так, значит, они разрешают вам звонить?– Со мной все в порядке. Со мной все прекрасно. Звонить, нет, они нам не разрешают, просто сейчас особые обстоятельства.– Мы каждый день служим за тебя мессы. – Теперь уже дрожал голос его друга. – Представляешь, я только что пришел домой пообедать! Я только минуту назад вошел в дверь! Если бы ты позвонил пять минут назад, меня бы не было дома! Вы в безопасности? Мы тут наслушались о вас всяких ужасных вещей!– Ты говоришь, служите обо мне мессы? – Отец Аргуэдас намотал на руку тяжелую занавеску и приложил щеку к мягкой материи. Что может быть прекраснее этого? А раньше его имя просто упоминали во время воскресной мессы среди других двадцати трех имен, перед тем как он выносил из алтаря святые дары, и это все. Знать, что те люди, за кого он молился, теперь сами молятся за него! Знать, что господь слышит его имя из уст такого большого числа людей! – Пусть они молятся за всех нас – за заложников и террористов одинаково!– Хорошо! – пообещал Мануэль. – Но мессу заказывают на твое имя!– Я не могу в это поверить! – прошептал он.– У него есть ноты? – спросила Роксана Косс, а Гэн обратился с тем же вопросом к священнику.Отец Аргуэдас наконец опомнился.– Мануэль! – Он закашлялся, пытаясь таким образом скрыть свое волнение. – Я звоню тебе с просьбой об одной услуге.– Проси что хочешь, друг мой! Им нужны деньги?Само предположение, что он, находясь среди таких богатых людей, может просить деньги у учителя музыки, заставила отца Аргуэдаса улыбнуться.– Ничего подобного! Мне нужны ноты! У нас тут есть оперная певица…– Роксана Косс.– Ну, ты сам все знаешь. – Отец Аргуэдас почувствовал удовлетворение от сообразительности своего друга. – Ей нужны ноты, чтобы репетировать.– Я слышал, что ее аккомпаниатор умер. Убит террористами. Я слышал, что они отрезали у него руки.Отец Аргуэдас был потрясен. Что еще о них там напридумывали, пока они тут сидят?– Ничего подобного! Он умер своей смертью! У него был диабет! – Должен ли он защищать террористов? Разумеется. Нельзя же допустить, чтобы их ложно обвинили в отрезании рук у пианиста. – Здесь все не так ужасно. Я не преувеличиваю, правда. Мы нашли другого аккомпаниатора. Он тоже сидит в заложниках вместе с нами и играет очень хорошо. – Его голос перешел в шепот. – Может, даже лучше, чем первый. А она хочет вещи самого разного диапазона, оперные партитуры, арии Беллини, Шопена для аккомпаниатора. У меня есть список.– Все, что она хочет, у меня есть, – уверенно заявил Мануэль.Священник услышал, как его друг шуршит бумажками, ищет ручку.– Я именно это ей и сказал.– Ты говорил обо мне Роксане Косс?– Разумеется. Именно поэтому я и звоню.– Она слышала мое имя?– Она хочет петь по твоим нотам, – заверил его священник.– Даже сидя под замком, ты продолжаешь делать добрые дела, – вздохнул Мануэль. – Какая честь для меня. Я им все принесу сейчас же. Я лучше пропущу свой обед.После этого они уточнили список, и отец Аргуэдас еще раз перепроверил его вместе с Гэном. Когда все было согласовано, священник попросил своего друга не класть трубку. Чуть поколебавшись, он протянул телефон Роксане.– Попросите ее что-нибудь сказать, – обратился он к Гэну.– Что именно?– Что-нибудь. Не имеет значения. Попросите ее перечислить названия опер. Она согласится?Гэн передал просьбу Роксане Косс, и та взяла телефон и поднесла его к уху.– Алло? – сказала она.– Алло? – в тон ей ответил Мануэль, старательно подражая ее английскому выговору.Она посмотрела на отца Аргуэдаса и улыбнулась. И смотрела на него все время, пока перечисляла названия опер.– «Богема», – сказала она.– Помилуй боже! – прошептал Мануэль.– «Джоконда», – продолжала Роксана, – «Капулетти и Монтекки», «Мадам Баттерфляй»…Священнику показалось, что перед его глазами разливается какой-то яркий белый свет, жаркое сияние, которое заставляло его глаза слезиться, а сердце – биться так, как бьется ночью отчаявшийся человек в запертые двери храма. Если бы он был способен сейчас поднять руку и дотронуться до нее, то наверняка не стал бы себя сдерживать. Но этого не случилось. Он был почти парализован ее голосом, музыкой ее слов, ритмичным плеском имен, слетающих с ее губ, исчезающих в телефоне, чтобы достигнуть ушей Мануэля за две мили отсюда. Священник верил, что он переживет эту переделку. Что когда-нибудь наступит день, когда он будет сидеть с Мануэлем на кухне в его забитой нотами квартирке и они вместе будут бесстыдно смаковать счастье этого самого момента. Он должен выжить – хотя бы ради этой чашки кофе со своим другом. И пока они будут вспоминать, перебирая названные ею имена, отец Аргуэдас все равно знал точно, что из них двоих он гораздо счастливее, потому что именно на него она смотрела, пока говорила по телефону.
– Дайте мне телефон, – сказал Месснеру Симон Тибо, когда разговор с Мануэлем закончился.– Они разрешили только один звонок. – Мне наплевать, что они разрешили. Дайте мне этот чертов телефон.– Симон…– Они смотрят телевизор ! Дайте мне телефон! – Террористы оборвали в доме все телефонные провода.Месснер вздохнул и передал ему телефон:– На одну минуту.– Клянусь. – Он уже набирал номер. На шестом звонке включился автоответчик. Он услышал свой собственный голос, говорящий сперва по-испански, а затем по-французски, что их нет дома и они просят перезвонить позже. Почему Эдит не переписала сообщение автоответчика? Как это понимать? Он прикрыл рукой глаза и заплакал. Звук собственного голоса в телефоне казался ему невыносимым. Когда он замолк, раздался длинный нудный гудок. – Я тебя обожаю, – сказал он безнадежно. – Я тебя очень люблю, я тебя обожаю. * * * Все снова рассыпались по комнате, разбрелись по своим стульям, чтобы вздремнуть или разложить пасьянс. После того как Роксана вышла из комнаты, а Като вернулся к письму, которое писал сыновьям (ему так много надо было сказать сыновьям!), Гэн заметил, что Кармен по-прежнему сидит в своем углу, но наблюдает теперь не за певицей или аккомпаниатором, а за ним. Он почувствовал стеснение, которое ощущал всякий раз, когда она на него смотрела. Ее лицо, казавшееся красивым до неприличия, когда ее принимали за юношу, теперь как будто окаменело, широко раскрытые глаза не моргали, она почти не дышала. Кармен больше не носила свою кепку. Ее большие холодные глаза были устремлены на Гэна…Гэн, со всей его языковой гениальностью, часто терялся, оказываясь перед необходимостью говорить своими собственными словами. Если бы господин Осокава все еще сидел рядом, он бы мог сказать Гэну, например, следующее: «Пойди и посмотри, чего хочет эта девушка», и Гэн бы пошел и спросил ее об этом без всяких колебаний. С ним уже случалось подобное: ощущение, словно его душа есть некая машина, способная прийти в движение только после того, как кто-нибудь другой повернет в нем ключик. Он очень хорошо себя чувствовал на работе или когда был предоставлен самому себе. Сидя дома наедине с книгами или записями, он знакомился с языками точно так же, как другие мужчины знакомятся с женщинами: сперва легкая непринужденная беседа, потом – страсть. Он разбрасывал книги по полу и поднимал по одной наугад: читал Чеслава Милоша по-польски, Флобера по-французски, Чехова по-русски, Набокова по-английски, Манна по-немецки, затем наоборот – Милоша по-немецки, Флобера по-русски, Манна по-английски. Для него это было похоже на игру, на эстрадный номер, с которым он выступал перед самим собой, постоянное чередование языков поддерживало его ум в тонусе. Но иное дело подойти к другому человеку, который неизвестно почему внимательно изучает тебя с другого конца комнаты. Возможно, командиры в отношении его были совершенно правы.На тонкой талии Кармен красовался широкий кожаный ремень с висящим на нем справа пистолетом. Свою зеленую спецодежду она содержала в удивительной чистоте, что особенно бросалось в глаза по сравнению с ее соратниками, и дыра на колене у нее была тщательно зашита теми же самыми черными нитками, которыми Эсмеральда зашивала вице-президентское лицо. Эсмеральда оставила катушку с воткнутой в нее иголкой на столике в гостиной, и Кармен не преминула ее украсть при первой же возможности. Ее обуревало желание поговорить с переводчиком с того самого дня, как она осознала, что он делает, но она никак не могла придумать, как осуществить это свое желание и при этом не дать ему догадаться, что она девушка. Но потом Беатрис решила за нее этот вопрос, секрет был раскрыт, и причины тянуть больше не было, не считая того, что она не в силах была отлепиться от стены. Он ее заметил. Он тоже смотрел на нее, и это совсем парализовало ее волю. Она не могла уйти из комнаты и в то же время была не в силах подойти к нему. Жизнь как будто сконцентрировалась в одной точке. Она пыталась обрести свою агрессивность, вспомнить те приемы, которым учили ее командиры на тренировках, но одно дело – делать то, что требуется для блага людей, и совсем другое дело – просить о чем-то для себя самой. Она совершенно не умела ни о чем просить.– Дорогой Гэн, – сказал Месснер, опуская руку ему на плечо, – я никогда не видел вас сидящим в одиночестве. Вы, очевидно, должны временами чувствовать, что каждый хочет что-то сказать и никто не знает, как это сделать.– Временами, – произнес Гэн рассеянно. Ему казалось, что если он дунет в ее сторону, то она поднимется вместе с потоком воздуха и просто улетит из комнаты, как какое-нибудь перышко.– Мы оба здесь слуги обстоятельств, вы и я, – произнес Месснер по-французски, на том языке, на котором говорил дома, в Швейцарии. Он опустился на табурет у рояля и проследил глазами за взглядом Гэна. – Мой бог, – произнес он спокойно, – неужели это девушка?Гэн ответил, что да, девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40